Смуглая и тощая, словно гвоздь. Я сразу же сбросил несколько месяцев с тех, что дал ей с первого взгляда. Под шум душа она пропустила наше вторжение. Разъяренной фурией она бросилась на меня, размахивая руками с длинными ногтями, но Алекс был начеку и успел схватить ее, стараясь, чтобы она его не укусила. Девчонка начала дергаться и лягаться, но ее голые пятки не причиняли большого вреда ногам Алекса, защищенным высокими солдатскими башмаками.
– Блондин! – Я повернулся к парню. – Скажи девчонке, что нам надо поболтать с глазу на глаз, по-дружески. – Неосознанно я начал подражать манере Феролли: тихий голос, вкрадчивая властность, смешанная со скрытой угрозой. – Будет лучше для всех, если она успокоится.
– Да, да… Радость моя, иди в комнату. Все в порядке. Все будет хорошо.
Его голос звучал не очень убедительно, и девчонка подергалась и поныла еще немного, прежде чем убраться из кухни. Мне не хотелось выглядеть сволочью, и я попросил Алекса успокоить ее, а заодно и последить, чтобы она не сбежала через окно.
Я порылся в бумажнике Блондина, нашел там кредитку «Виза», триста тысяч лир банкнотами по пятьдесят тысяч, которые положил себе в карман в качестве компенсации расходов, и права на имя Анджело Шелса, родившегося 14 февраля 1959 года, проживающего в Пьяченце. И никаких следов Раффаэле. Хитрец! Я уставился на него.
– Тебе известно, Анджелино, что ты можешь оказаться в тюрьме только за то, что спишь с малолеткой? А в тюрьмах, я слышал, к таким относятся, как к самым последним мерзавцам, – жить не захочется.
– Тихо, тихо, чего ты тут несешь? Почему это я должен сесть в тюрьму? – произнес он не без труда: мешал нос, распухший как баклажан. – Мы с ней только друзья. Ей негде жить, и я ее приютил.
Я нажал предохранитель отнятого у него ножа, лезвие выскочило, в глазах парня мелькнул ужас, и он вскочил со стула. Я закрыл лезвие, не хватало еще, чтобы его сейчас хватил удар. После – пожалуйста, а сейчас еще рано.
– Сядь и слушай. Я не из полиции. И у меня нет никакого намерения предъявлять тебе обвинения, поэтому тебе нет смысла вешать мне лапшу на уши, а то я могу подумать, что ты принимаешь меня за идиота, а мне такие вещи не нравятся. Я здесь для того, чтобы задать тебе несколько вопросов о твоих старых делишках. У тебя две возможности: или ты отвечаешь на мои вопросы откровенно, и мы закончим быстро и безболезненно, или ты будешь мне врать, и тогда я сначала переломаю тебе все кости и только потом позвоню по номеру один-один-три. Выбирай сам. Нас трое, и мы можем свидетельствовать: услышали крик девчонки и вломились сюда, чтобы спасти ее от судьбы, что хуже смерти. Как ты думаешь, кому полиция поверит?
К счастью, Блондин не знал о репутации, которой я пользуюсь у стражей порядка, поэтому решил, что они скорее поверят не ему.
– Меня предупреждали, что кто-то наводит обо мне справки. Значит, это был ты. – Он шмыгнул носом. – Можно узнать, кто ты такой?
– Тебя это не касается. Ну что, начнем говорить?
– Давай.
– О'кей, поболтаем об Алисе Гардони.
Он вжался в стул, слизывая кровь с разбитых губ.
– Я так и знал, – пробормотал он. – Я был уверен, что все это из-за Алисы. С тех пор как ее убили, я ждал, что кто-нибудь да заявится ко мне с расспросами. Будь проклят тот день, когда я с ней связался!
– Давай только без мелодрамы, ладно? Твои чувства меня не интересуют.
– Чего ты хочешь знать?
– Все, с самого начала. Когда ты с ней познакомился?
Он на мгновение задумался и ответил:
– Около трех лет назад. Она сидела в кафе со своими подружками, которые строили мне глазки. Ну я и присел потрепаться с ними, знаешь, как это бывает.
– Нет, не знаю. Как ты уболтал ее пойти с тобой?
– Это было не очень трудно. Мне не пришлось ее уламывать. Я показался ей симпатичным… понравился ей. Она села ко мне в машину, и мы покатались по городу, потом пошли в кино. Такие дела.
Да уж, «такие дела».
– И легли в койку, верно?
– А какого ответа ты от меня ждешь? Что мы играли в куклы?
– Вы жили вместе?
– Нет. Мы встречались в основном днем. Несколько раз она ночевала у меня, звонила своим и говорила, что остается у подруги. Мы были очень осторожны, чтобы никто не просек. Знаешь, как бывает.
– Этого я тоже не знаю и не хотел бы знать, если б меня не коснулось. Как ты заставил ее заниматься проституцией?
Он вытаращил глаза:
– Я никогда не заставлял ее, ты что, спятил?
Я почувствовал, как меня охватывает бешенство, и поспешил сунуть нож в карман: боялся, что воткну ему лезвие в глаз в порыве гнева.
– Послушай, ты, кусок дерьма! Мне известно, что ты сутенер и используешь девчонок, но об этом помолчим. Итак, она занималась проституцией, верно? Подумай, прежде чем сказать «нет».
И он не произнес этого слова.
– Я не заставлял ее, – нехотя поведал Блондин. – Мы договорились, и она помогала мне содержать нас. Да, иногда она это делала. Я приводил к себе домой богатых мужиков, а сам уходил. Если кто-то ей не нравился, она отказывалась, я ее не заставлял силой.
– И сколько их было?
– Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас вспомнил всех?… Не знаю, может, человек десять, не больше.
– Так мало? И как же вам удавалось на это жить? – Я почувствовал тошноту. Стало противно, как бывало во времена службы в отделе маньяков, когда приходилось общаться со всеми этими сумасшедшими. Почти так же.
– Но они приходили не один раз, это были постоянные клиенты. Я тщательно отбирал их, не водил сюда кого попало… Моим девочкам нелегко угодить.
Мне не удалось сдержать себя, я вскочил на ноги, схватил его за воротник рубашки и ударил лбом о стол. Я был в ярости, и Блондин это понял, потому лицо у него стало, как у человека, который вот-вот наложит в штаны.
– Ты самая паскудная личность из всех, кого я встречал. Утопи я тебя в канале прямо сейчас, меня бы за это медалью наградили. Понимаешь? Если ты не хочешь искупаться, назови мне сейчас же имена всех твоих так называемых постоянных клиентов. И постарайся не ошибиться, я не желаю больше тратить на тебя деньги и время.
Он сдал их всех, и все они были завсегдатаями бара «Чинечита», что на бульваре Зара, который он избрал своим офисом. Я знаю этот бар – тот самый, на задворках которого, как я выяснил из записки, прочитанной утром, подрался мой Компаньон. Я был уверен, что Блондин не сунется в «Чинечиту» в ближайшее время. С перечисленными им кренделями еще предстоит разобраться, однако начало было положено. Начало чего? Вот в чем вопрос. Я слегка успокоился:
– Ладно. И когда закончилось веселое житье?
Он посмотрел на меня настороженно, опасаясь очередной вспышки ярости.
– Мы были вместе несколько месяцев, – ответил он. – Потом она стала избегать меня, забрала свои вещи, выпендривалась всяко… Пока однажды не исчезла совсем.
– И ты спокойно отказался от источника своего заработка? Мне что-то с трудом верится.
– Не знаю, как тебе сказать… – Он казался воплощением искренности, только слегка помятым. – Она была из богатой семьи и могла устроить мне кучу неприятностей, если б я не оставил ее в покое.
– И ты никогда не удерживал ее, не угрожал переломать кости?
– Я что, сумасшедший? Эта шлюшка заявила бы на меня, и я сел бы в тюрьму.
Я протянул руку и сильно надавил указательным пальцем на его кровоточащий нос. Блондин взвыл от боли, и из носа опять закапала кровь.
– Уважай мертвых, Анджелино. – Я вытер перчатку о желтую вышитую салфетку, на которой стояла миска с сухофруктами, – никогда не хожу без приглашения в чужие дома, не надев перчаток, чтобы не оставлять следов. – И прекрати мне врать.
– Я тебе правду говорю, клянусь! Я бы с удовольствием навешал ей, но предпочел отвалить подальше. И с тех пор ее больше не видел.
– Не клянись, нарушители клятвы попадают прямиком в ад. Мне рассказали, как ты гонялся за ней с ножом. Сейчас я позову моего друга, что стоит за дверью, и он постарается, чтобы к тебе вернулась память. Ты видел, какой он? Если он возьмет тебя за руку, то сломает ее, словно хлебную палочку.
Раффаэле-Анджело покрылся потом:
– Тебе это сказала ее дефективная подруга?
Я не ответил.
Он помолчал, затем продолжил:
– Я потерял терпение, она начала морочить мне голову, и я хотел только попугать ее. Это был последний раз, когда я ее видел.
– Ты в этом уверен?
– Да. Я решил свалить. Когда больше нет ничего, то ничего и нет.
– Теперь уже больше ничего нет не только для тебя. Интересное совпадение, не находишь? Ты ей угрожал, и она мертва. – Я оперся локтями о стол, глядя ему прямо в глаза.
– Так всегда говорят в подобных случаях. Ты что думаешь, я такой идиот, чтобы убивать девчонку? – сказал он, отодвигаясь.
– Может быть. А где ты был, когда ее убили?
– Ты просто зациклился на мне… Какого хрена я бы здесь спокойно с тобой разговаривал, если б это был я? А что касается того, где я был, отвечаю: я лежал в больнице. Мне аппендикс вырезали. Смотри. У меня до сих пор еще брюхо болит.
Он задрал рубашку, и я увидел свежий шрам на нужном месте. И все же пробурчал:
– Это еще ни о чем не говорит.
– Тогда посмотри в ящике у входа. Там все рецепты, счета из больницы…
Я поднялся и стал перебирать бумаги в ящике, не выпуская его из виду. Вряд ли от него можно ждать, что он достанет пистолет из банки с солью, но лучше быть начеку. Я нашел счета из больницы. Даты совпадали. Может, я и ошибаюсь, а такая возможность никогда не исключена, но Блондин показался мне слишком трусливым и неискушенным для организации убийства. Он, быть может, и способен ткнуть в кого-нибудь пару раз ножом в порыве ярости, но утащить Алису в лес, убить ее и придумать, чтобы виноватым признали кого-то другого, – это вряд ли.
Я вернулся за стол.
– Ладно, – вновь заговорил Блондин, – у тебя на меня зуб, хотя я никогда тебя в жизни не видел, но тебе что, не известно, что полиция уже арестовала парня, убившего Алису? Чем он тебя не устраивает?
– Тем, что он вряд ли мог это сделать.
– Не знаю, что тебе сказать на это… Такие ребята способны на все. Они все фашисты, и ни ты ни я не знаем, что они затевают в своих гребаных логовах.
– Можешь быть уверен, они намного лучше, чем ты и те, кого ты водишь в свой дом. Но если это не ты и не он, то кто, по-твоему, мог убить Алису?
– Откуда мне знать? Алиса была чокнутая и постоянно искала приключений на свою задницу. Наверняка снюхалась с кем-то еще похуже меня.
– Кто бы это мог быть, кроме перечисленных тобой дружков?
– Да не знаю я! Кто хочешь мог быть. Если ты думаешь, я был первым, с кем она легла в постель, то мне тебя жаль. Она переспала почти со всей своей школой, так что не исключено, кто-то из одноклассников оказался ревнивым.
– Чего ты несешь? Ей еще четырнадцати не было, когда ты с ней познакомился!
Он криво усмехнулся:
– Я вижу, ты все еще веришь в сказки. Да девчонки в этом возрасте ждут не того, чтоб ты им подарил плюшевого мышонка или отвел в кино, они спят и видят, когда ты их трахнешь. Что тебе подарил Баббо Натале? Член, вот что. Толстый и длинный член…
Я вскочил на ноги и врезал этой скотине прямо в расквашенную физиономию. На этот раз больной правой рукой. Его голова отлетела назад, и он вместе со стулом опрокинулся на пол и завыл от боли. Я услышал, как открылась входная дверь, и в квартиру заглянул встревоженный Слон. Я дал ему знак закрыть дверь: все в порядке.
– Поднимайся, имбецил, – приказал я Блондину. – Я же тебе говорил: уважай мертвых.
Я почувствовал, что успокаиваюсь, словно удар разрядил напряжение, которое я до сих пор потихоньку аккумулировал. – Давай вставай, пока я тебе еще раз не врезал.
Он схватился за край стола, с усилием поднялся, поднял стул и сел. Его лицо совсем распухло, из носа опять лилась кровь, верхняя губа лопнула посредине, а левый глаз заплыл и плохо открывался.
– Сволочь, – пробормотал он. – Ты избиваешь меня, потому что хочешь считать эту… святой. А это совсем не так. Она была не из тех, кто отступает, если ей приспичило, и ей нравились мужики намного старше ее… твоего возраста. У нее даже был хахаль из дружков ее папочки.
Я насторожился:
– Повтори.
– Я сказал, что она трахалась с каким-то мужиком, посещавшим их дом, а ее дорогие родичи об этом даже не догадывались.
– Как его звали?
– Откуда я знаю? Алиса мне рассказывала, что приходила к нему домой, когда его жены не было, и что он жил неподалеку от площади Сан-Бабила. Я не знаю его имени. Я бы тебе его назвал, зачем мне врать. – Он пальцем проверил, целы ли зубы. Убедившись, что пока все на своих местах, сплюнул кровь и продолжил: – Правда, я его однажды мельком видел. Такой красавчик лет пятидесяти, с кривым носом и усами. Когда мы стали встречаться с Алисой, она ему назначила свидание, чтобы вручить прощальный подарок, своего рода выходное пособие. – Он попытался улыбнуться, но из-за рассеченной губы у него получилась отвратительная гримаса. – Я видел его всего мгновение, когда он выходил из «ягуара». Это все, что могу сказать.
Мне стало ясно, что больше я здесь ничего не узнаю. Я позвал Алекса. Он вышел из спальни, таща за руку девчонку, трясущуюся от ненависти. Глубокая царапина на его щеке свидетельствовала, что его узница не ограничивалась только злобными взглядами.
– Издержки профессии, – прокомментировал он с обычным невозмутимым видом. – Что делаем?
– Уходим. И прихватим с собой эту вот. Завернем ее в ковер.
Ковер не понадобился. Слону, на чьей огромной физиономии сияла самая обаятельная из его улыбок, удалось убедить девчонку, которую, как оказалось, зовут Амбра, пойти с нами добром. Все вместе мы отправились на квартиру моей подруги Сильвии, откуда, оставив меня с барышнями, Алекс и Слон ушли тратить три сотни из реквизированных мною у Блондина денег.
Сильвия всегда выручала меня в особенно трудные моменты. Она работала в управлении социального обеспечения и была одной из немногих сотрудников этой богадельни, кто обращался с людьми по-человечески, а не как с мешком дерьма. Она трепетно относилась к их прошлому, заслуживало оно того или нет, умела установить душевный контакт даже с самыми кончеными типами, искренне интересовалась их судьбами – не столько по долгу службы, сколько из-за отсутствия собственной личной жизни. Ей было около сорока, развод за плечами и толпа друзей, которыми можно было бы заполнить стадион. Среди тех, кто хоть раз воспользовался ее добрым расположением, всегда было несколько человек, готовых отдать за нее свою жизнь.
Я познакомился с ней четыре года назад, когда одна из женщин, взятых Сильвией под покровительство, обратилась в агентство, где я тогда работал, с просьбой защитить ее от мужа. Женщина рассказывала, что муж наказывает ее за то, что она выходит из дома без его разрешения, но никто не хотел ей верить. Это звучало так нелепо, а кроме того, муж отлично играл роль славного малого, искренне огорченного клеветой, распространяемой о нем женой.
Лично мне на его игры было наплевать, и я, охраняя ее по очереди с Компаньоном, добросовестно отрабатывал свою зарплату. Но пару недель спустя, когда агентство закрылось, поскольку иссякли деньги на его содержание, Сильвия уговорила меня продолжать присматривать за женщиной. Не знаю, почему я согласился, может, потому, что не мог отказать Сильвии, глубоко заинтересованной в судьбе другого человеческого существа, о котором некоторое время назад она и слыхом не слышала. Сильвия была убеждена, что женщина говорила правду.
Поэтому я и мой Компаньон, сменяя друг друга, выполняли это нудное задание в течение следующих семи дней. Параллельно мы ломали голову в поиске весомого предлога, чтобы как-то отказаться, не обидев Сильвию, которая маниакально верила в опасность, грозящую ее подопечной. Предлога мы не нашли, и на восьмой день, в два часа ночи, когда я под громкий храп моей клиентки читал книгу, ее муж влез в окно, вооруженный до зубов, словно в фильмах ужасов. Мое уважение к Сильвии взлетело до небес и с тех пор только и делало, что росло.
Не обратив внимания на странность нашего появления, Сильвия приняла меня и Амбру, не задавая вопросов. Через несколько минут она уже была лучшей подругой моей пленницы, послала ее принять ванну, чтобы та не мешала нам поговорить без свидетелей. Удобно устроившись рядом со мной на диване в своем обычном поношенном комбинезоне, Сильвия не спускала глаз с зеркала в коридоре. В нем была отлично видна притворенная дверь ванной, за которой плескалась девчонка. Причиной такого внимания моей подруги был, конечно, не вуайеризм. Однажды некий тип полоснул себя по венам в ее ванной, и его удалось спасти лишь чудом. Надо сказать, что Сильвия учится на своих ошибках, а этим среди моих знакомых мало кто может похвастаться.
– У девочки проблемы, угадала? – спросила она, накручивая на указательный палец каштановую прядь, как делала всегда в моменты сосредоточенности.
– Угадала. Я забрал ее из квартиры одного ублюдка, который продавал ее своим дружкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Блондин! – Я повернулся к парню. – Скажи девчонке, что нам надо поболтать с глазу на глаз, по-дружески. – Неосознанно я начал подражать манере Феролли: тихий голос, вкрадчивая властность, смешанная со скрытой угрозой. – Будет лучше для всех, если она успокоится.
– Да, да… Радость моя, иди в комнату. Все в порядке. Все будет хорошо.
Его голос звучал не очень убедительно, и девчонка подергалась и поныла еще немного, прежде чем убраться из кухни. Мне не хотелось выглядеть сволочью, и я попросил Алекса успокоить ее, а заодно и последить, чтобы она не сбежала через окно.
Я порылся в бумажнике Блондина, нашел там кредитку «Виза», триста тысяч лир банкнотами по пятьдесят тысяч, которые положил себе в карман в качестве компенсации расходов, и права на имя Анджело Шелса, родившегося 14 февраля 1959 года, проживающего в Пьяченце. И никаких следов Раффаэле. Хитрец! Я уставился на него.
– Тебе известно, Анджелино, что ты можешь оказаться в тюрьме только за то, что спишь с малолеткой? А в тюрьмах, я слышал, к таким относятся, как к самым последним мерзавцам, – жить не захочется.
– Тихо, тихо, чего ты тут несешь? Почему это я должен сесть в тюрьму? – произнес он не без труда: мешал нос, распухший как баклажан. – Мы с ней только друзья. Ей негде жить, и я ее приютил.
Я нажал предохранитель отнятого у него ножа, лезвие выскочило, в глазах парня мелькнул ужас, и он вскочил со стула. Я закрыл лезвие, не хватало еще, чтобы его сейчас хватил удар. После – пожалуйста, а сейчас еще рано.
– Сядь и слушай. Я не из полиции. И у меня нет никакого намерения предъявлять тебе обвинения, поэтому тебе нет смысла вешать мне лапшу на уши, а то я могу подумать, что ты принимаешь меня за идиота, а мне такие вещи не нравятся. Я здесь для того, чтобы задать тебе несколько вопросов о твоих старых делишках. У тебя две возможности: или ты отвечаешь на мои вопросы откровенно, и мы закончим быстро и безболезненно, или ты будешь мне врать, и тогда я сначала переломаю тебе все кости и только потом позвоню по номеру один-один-три. Выбирай сам. Нас трое, и мы можем свидетельствовать: услышали крик девчонки и вломились сюда, чтобы спасти ее от судьбы, что хуже смерти. Как ты думаешь, кому полиция поверит?
К счастью, Блондин не знал о репутации, которой я пользуюсь у стражей порядка, поэтому решил, что они скорее поверят не ему.
– Меня предупреждали, что кто-то наводит обо мне справки. Значит, это был ты. – Он шмыгнул носом. – Можно узнать, кто ты такой?
– Тебя это не касается. Ну что, начнем говорить?
– Давай.
– О'кей, поболтаем об Алисе Гардони.
Он вжался в стул, слизывая кровь с разбитых губ.
– Я так и знал, – пробормотал он. – Я был уверен, что все это из-за Алисы. С тех пор как ее убили, я ждал, что кто-нибудь да заявится ко мне с расспросами. Будь проклят тот день, когда я с ней связался!
– Давай только без мелодрамы, ладно? Твои чувства меня не интересуют.
– Чего ты хочешь знать?
– Все, с самого начала. Когда ты с ней познакомился?
Он на мгновение задумался и ответил:
– Около трех лет назад. Она сидела в кафе со своими подружками, которые строили мне глазки. Ну я и присел потрепаться с ними, знаешь, как это бывает.
– Нет, не знаю. Как ты уболтал ее пойти с тобой?
– Это было не очень трудно. Мне не пришлось ее уламывать. Я показался ей симпатичным… понравился ей. Она села ко мне в машину, и мы покатались по городу, потом пошли в кино. Такие дела.
Да уж, «такие дела».
– И легли в койку, верно?
– А какого ответа ты от меня ждешь? Что мы играли в куклы?
– Вы жили вместе?
– Нет. Мы встречались в основном днем. Несколько раз она ночевала у меня, звонила своим и говорила, что остается у подруги. Мы были очень осторожны, чтобы никто не просек. Знаешь, как бывает.
– Этого я тоже не знаю и не хотел бы знать, если б меня не коснулось. Как ты заставил ее заниматься проституцией?
Он вытаращил глаза:
– Я никогда не заставлял ее, ты что, спятил?
Я почувствовал, как меня охватывает бешенство, и поспешил сунуть нож в карман: боялся, что воткну ему лезвие в глаз в порыве гнева.
– Послушай, ты, кусок дерьма! Мне известно, что ты сутенер и используешь девчонок, но об этом помолчим. Итак, она занималась проституцией, верно? Подумай, прежде чем сказать «нет».
И он не произнес этого слова.
– Я не заставлял ее, – нехотя поведал Блондин. – Мы договорились, и она помогала мне содержать нас. Да, иногда она это делала. Я приводил к себе домой богатых мужиков, а сам уходил. Если кто-то ей не нравился, она отказывалась, я ее не заставлял силой.
– И сколько их было?
– Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас вспомнил всех?… Не знаю, может, человек десять, не больше.
– Так мало? И как же вам удавалось на это жить? – Я почувствовал тошноту. Стало противно, как бывало во времена службы в отделе маньяков, когда приходилось общаться со всеми этими сумасшедшими. Почти так же.
– Но они приходили не один раз, это были постоянные клиенты. Я тщательно отбирал их, не водил сюда кого попало… Моим девочкам нелегко угодить.
Мне не удалось сдержать себя, я вскочил на ноги, схватил его за воротник рубашки и ударил лбом о стол. Я был в ярости, и Блондин это понял, потому лицо у него стало, как у человека, который вот-вот наложит в штаны.
– Ты самая паскудная личность из всех, кого я встречал. Утопи я тебя в канале прямо сейчас, меня бы за это медалью наградили. Понимаешь? Если ты не хочешь искупаться, назови мне сейчас же имена всех твоих так называемых постоянных клиентов. И постарайся не ошибиться, я не желаю больше тратить на тебя деньги и время.
Он сдал их всех, и все они были завсегдатаями бара «Чинечита», что на бульваре Зара, который он избрал своим офисом. Я знаю этот бар – тот самый, на задворках которого, как я выяснил из записки, прочитанной утром, подрался мой Компаньон. Я был уверен, что Блондин не сунется в «Чинечиту» в ближайшее время. С перечисленными им кренделями еще предстоит разобраться, однако начало было положено. Начало чего? Вот в чем вопрос. Я слегка успокоился:
– Ладно. И когда закончилось веселое житье?
Он посмотрел на меня настороженно, опасаясь очередной вспышки ярости.
– Мы были вместе несколько месяцев, – ответил он. – Потом она стала избегать меня, забрала свои вещи, выпендривалась всяко… Пока однажды не исчезла совсем.
– И ты спокойно отказался от источника своего заработка? Мне что-то с трудом верится.
– Не знаю, как тебе сказать… – Он казался воплощением искренности, только слегка помятым. – Она была из богатой семьи и могла устроить мне кучу неприятностей, если б я не оставил ее в покое.
– И ты никогда не удерживал ее, не угрожал переломать кости?
– Я что, сумасшедший? Эта шлюшка заявила бы на меня, и я сел бы в тюрьму.
Я протянул руку и сильно надавил указательным пальцем на его кровоточащий нос. Блондин взвыл от боли, и из носа опять закапала кровь.
– Уважай мертвых, Анджелино. – Я вытер перчатку о желтую вышитую салфетку, на которой стояла миска с сухофруктами, – никогда не хожу без приглашения в чужие дома, не надев перчаток, чтобы не оставлять следов. – И прекрати мне врать.
– Я тебе правду говорю, клянусь! Я бы с удовольствием навешал ей, но предпочел отвалить подальше. И с тех пор ее больше не видел.
– Не клянись, нарушители клятвы попадают прямиком в ад. Мне рассказали, как ты гонялся за ней с ножом. Сейчас я позову моего друга, что стоит за дверью, и он постарается, чтобы к тебе вернулась память. Ты видел, какой он? Если он возьмет тебя за руку, то сломает ее, словно хлебную палочку.
Раффаэле-Анджело покрылся потом:
– Тебе это сказала ее дефективная подруга?
Я не ответил.
Он помолчал, затем продолжил:
– Я потерял терпение, она начала морочить мне голову, и я хотел только попугать ее. Это был последний раз, когда я ее видел.
– Ты в этом уверен?
– Да. Я решил свалить. Когда больше нет ничего, то ничего и нет.
– Теперь уже больше ничего нет не только для тебя. Интересное совпадение, не находишь? Ты ей угрожал, и она мертва. – Я оперся локтями о стол, глядя ему прямо в глаза.
– Так всегда говорят в подобных случаях. Ты что думаешь, я такой идиот, чтобы убивать девчонку? – сказал он, отодвигаясь.
– Может быть. А где ты был, когда ее убили?
– Ты просто зациклился на мне… Какого хрена я бы здесь спокойно с тобой разговаривал, если б это был я? А что касается того, где я был, отвечаю: я лежал в больнице. Мне аппендикс вырезали. Смотри. У меня до сих пор еще брюхо болит.
Он задрал рубашку, и я увидел свежий шрам на нужном месте. И все же пробурчал:
– Это еще ни о чем не говорит.
– Тогда посмотри в ящике у входа. Там все рецепты, счета из больницы…
Я поднялся и стал перебирать бумаги в ящике, не выпуская его из виду. Вряд ли от него можно ждать, что он достанет пистолет из банки с солью, но лучше быть начеку. Я нашел счета из больницы. Даты совпадали. Может, я и ошибаюсь, а такая возможность никогда не исключена, но Блондин показался мне слишком трусливым и неискушенным для организации убийства. Он, быть может, и способен ткнуть в кого-нибудь пару раз ножом в порыве ярости, но утащить Алису в лес, убить ее и придумать, чтобы виноватым признали кого-то другого, – это вряд ли.
Я вернулся за стол.
– Ладно, – вновь заговорил Блондин, – у тебя на меня зуб, хотя я никогда тебя в жизни не видел, но тебе что, не известно, что полиция уже арестовала парня, убившего Алису? Чем он тебя не устраивает?
– Тем, что он вряд ли мог это сделать.
– Не знаю, что тебе сказать на это… Такие ребята способны на все. Они все фашисты, и ни ты ни я не знаем, что они затевают в своих гребаных логовах.
– Можешь быть уверен, они намного лучше, чем ты и те, кого ты водишь в свой дом. Но если это не ты и не он, то кто, по-твоему, мог убить Алису?
– Откуда мне знать? Алиса была чокнутая и постоянно искала приключений на свою задницу. Наверняка снюхалась с кем-то еще похуже меня.
– Кто бы это мог быть, кроме перечисленных тобой дружков?
– Да не знаю я! Кто хочешь мог быть. Если ты думаешь, я был первым, с кем она легла в постель, то мне тебя жаль. Она переспала почти со всей своей школой, так что не исключено, кто-то из одноклассников оказался ревнивым.
– Чего ты несешь? Ей еще четырнадцати не было, когда ты с ней познакомился!
Он криво усмехнулся:
– Я вижу, ты все еще веришь в сказки. Да девчонки в этом возрасте ждут не того, чтоб ты им подарил плюшевого мышонка или отвел в кино, они спят и видят, когда ты их трахнешь. Что тебе подарил Баббо Натале? Член, вот что. Толстый и длинный член…
Я вскочил на ноги и врезал этой скотине прямо в расквашенную физиономию. На этот раз больной правой рукой. Его голова отлетела назад, и он вместе со стулом опрокинулся на пол и завыл от боли. Я услышал, как открылась входная дверь, и в квартиру заглянул встревоженный Слон. Я дал ему знак закрыть дверь: все в порядке.
– Поднимайся, имбецил, – приказал я Блондину. – Я же тебе говорил: уважай мертвых.
Я почувствовал, что успокаиваюсь, словно удар разрядил напряжение, которое я до сих пор потихоньку аккумулировал. – Давай вставай, пока я тебе еще раз не врезал.
Он схватился за край стола, с усилием поднялся, поднял стул и сел. Его лицо совсем распухло, из носа опять лилась кровь, верхняя губа лопнула посредине, а левый глаз заплыл и плохо открывался.
– Сволочь, – пробормотал он. – Ты избиваешь меня, потому что хочешь считать эту… святой. А это совсем не так. Она была не из тех, кто отступает, если ей приспичило, и ей нравились мужики намного старше ее… твоего возраста. У нее даже был хахаль из дружков ее папочки.
Я насторожился:
– Повтори.
– Я сказал, что она трахалась с каким-то мужиком, посещавшим их дом, а ее дорогие родичи об этом даже не догадывались.
– Как его звали?
– Откуда я знаю? Алиса мне рассказывала, что приходила к нему домой, когда его жены не было, и что он жил неподалеку от площади Сан-Бабила. Я не знаю его имени. Я бы тебе его назвал, зачем мне врать. – Он пальцем проверил, целы ли зубы. Убедившись, что пока все на своих местах, сплюнул кровь и продолжил: – Правда, я его однажды мельком видел. Такой красавчик лет пятидесяти, с кривым носом и усами. Когда мы стали встречаться с Алисой, она ему назначила свидание, чтобы вручить прощальный подарок, своего рода выходное пособие. – Он попытался улыбнуться, но из-за рассеченной губы у него получилась отвратительная гримаса. – Я видел его всего мгновение, когда он выходил из «ягуара». Это все, что могу сказать.
Мне стало ясно, что больше я здесь ничего не узнаю. Я позвал Алекса. Он вышел из спальни, таща за руку девчонку, трясущуюся от ненависти. Глубокая царапина на его щеке свидетельствовала, что его узница не ограничивалась только злобными взглядами.
– Издержки профессии, – прокомментировал он с обычным невозмутимым видом. – Что делаем?
– Уходим. И прихватим с собой эту вот. Завернем ее в ковер.
Ковер не понадобился. Слону, на чьей огромной физиономии сияла самая обаятельная из его улыбок, удалось убедить девчонку, которую, как оказалось, зовут Амбра, пойти с нами добром. Все вместе мы отправились на квартиру моей подруги Сильвии, откуда, оставив меня с барышнями, Алекс и Слон ушли тратить три сотни из реквизированных мною у Блондина денег.
Сильвия всегда выручала меня в особенно трудные моменты. Она работала в управлении социального обеспечения и была одной из немногих сотрудников этой богадельни, кто обращался с людьми по-человечески, а не как с мешком дерьма. Она трепетно относилась к их прошлому, заслуживало оно того или нет, умела установить душевный контакт даже с самыми кончеными типами, искренне интересовалась их судьбами – не столько по долгу службы, сколько из-за отсутствия собственной личной жизни. Ей было около сорока, развод за плечами и толпа друзей, которыми можно было бы заполнить стадион. Среди тех, кто хоть раз воспользовался ее добрым расположением, всегда было несколько человек, готовых отдать за нее свою жизнь.
Я познакомился с ней четыре года назад, когда одна из женщин, взятых Сильвией под покровительство, обратилась в агентство, где я тогда работал, с просьбой защитить ее от мужа. Женщина рассказывала, что муж наказывает ее за то, что она выходит из дома без его разрешения, но никто не хотел ей верить. Это звучало так нелепо, а кроме того, муж отлично играл роль славного малого, искренне огорченного клеветой, распространяемой о нем женой.
Лично мне на его игры было наплевать, и я, охраняя ее по очереди с Компаньоном, добросовестно отрабатывал свою зарплату. Но пару недель спустя, когда агентство закрылось, поскольку иссякли деньги на его содержание, Сильвия уговорила меня продолжать присматривать за женщиной. Не знаю, почему я согласился, может, потому, что не мог отказать Сильвии, глубоко заинтересованной в судьбе другого человеческого существа, о котором некоторое время назад она и слыхом не слышала. Сильвия была убеждена, что женщина говорила правду.
Поэтому я и мой Компаньон, сменяя друг друга, выполняли это нудное задание в течение следующих семи дней. Параллельно мы ломали голову в поиске весомого предлога, чтобы как-то отказаться, не обидев Сильвию, которая маниакально верила в опасность, грозящую ее подопечной. Предлога мы не нашли, и на восьмой день, в два часа ночи, когда я под громкий храп моей клиентки читал книгу, ее муж влез в окно, вооруженный до зубов, словно в фильмах ужасов. Мое уважение к Сильвии взлетело до небес и с тех пор только и делало, что росло.
Не обратив внимания на странность нашего появления, Сильвия приняла меня и Амбру, не задавая вопросов. Через несколько минут она уже была лучшей подругой моей пленницы, послала ее принять ванну, чтобы та не мешала нам поговорить без свидетелей. Удобно устроившись рядом со мной на диване в своем обычном поношенном комбинезоне, Сильвия не спускала глаз с зеркала в коридоре. В нем была отлично видна притворенная дверь ванной, за которой плескалась девчонка. Причиной такого внимания моей подруги был, конечно, не вуайеризм. Однажды некий тип полоснул себя по венам в ее ванной, и его удалось спасти лишь чудом. Надо сказать, что Сильвия учится на своих ошибках, а этим среди моих знакомых мало кто может похвастаться.
– У девочки проблемы, угадала? – спросила она, накручивая на указательный палец каштановую прядь, как делала всегда в моменты сосредоточенности.
– Угадала. Я забрал ее из квартиры одного ублюдка, который продавал ее своим дружкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23