У него не создавалось в этом вопросе, так сказать, прецедентов. Но, когда наконец возникла Раиса… А вы что – и впрямь поверили, будто он, ценой собственного счастья, решил осчастливить королеву Беатрикс?
Трусость Аада являлась другим его неоспоримым достоинством. Эта была натуральная, природная трусость очень редкого, очень высокого качества, вдобавок формально структурированная кальвинистскими принципами – и доведённая до своего логического совершенства социальным статусом университетского преподавателя.
Кстати сказать, в шаблонной системе подмен, взятой на вооружение изворотливым, хотя и не оригинально лгущим себе человечьим мозгом, эта густопсовая трусость именуется, конечно, не иначе как «трезвость», «здравомыслие», «взвешенность суждений и поступков» и даже – «философский склад ума».
В силу этого ценнейшего своего качества, Аад, желая быть удобно-захомутанным, – самостоятельно, то есть активно, в хомут не лез. Но будучи стреноженным работящей, железобетонно-стойкой, крайне неприхотливой и вдобавок бездомной (зависимой) Раисой, он, с облегчением, разыграл гамбит.
24
Уже через пару месяцев совместной жизни – то есть ещё в тот период, когда сегрегированная Рая упрочивала новую свою жизнь на плавательном надувном матрасе и не имела права подходить к телефону, Аад уже понял, что он недостаточно хорошо знает русскую литературу. После некоторых колебаний, он признал для себя, что, во время смотрин в кафе «Еngels», методологически крайне неверным с его стороны было ограничение золотых эталонов (русской женщины) только Наташей Ростовой, её конфиденткой Соней, Соней-проституткой и Настасьей Филипповной. Он с горечью осознал, что упустил из виду множество других канонизированных женских персонажей. Теперь же, через несколько месяцев, он, поумневший, глядел на Раю – и, сверяя свои впечатления с книгой (коей являлся сборник переводов на нидерландский русской классической поэзии), самодовольно отмечал: ну да –
Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные –
но! но при этом! – ах, дамы и господа! но при этом! –
И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна…
Я видывал, как она косит:
Что взмах – то готова копна!
Именно, – Аад с удовлетворением поглядывал на снующую по кухне Раю, – именно, что так! Absoluut!
В ней ясно и крепко сознанье,
Что всё их спасенье – в труде,
И труд ей несет воздаянье:
Семейство не бьётся в нужде…
Woоооw! – мысленно восхищался Аад, – как это классик так ловко сформулировал то, о чём Аад, глядя на эту женщину, мог только смутно догадываться?.. На то он, впрочем, и классик…
Всегда у них тёплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Неплохие перспективы!.. Совсем даже неплохие!.. Раечка, а что такое «kvasok»? Понятно… А это не очень калорийно? Так-так-так… А исходные продукты – биологически доброкачественны? А-а-а. Ну, тогда хорошо…
Идёт эта баба к обедне
Пред всею семьёй впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребёнок у ней на груди…
Да уж… Насчёт стула – это поэт… да… – Аад самодовольно хмыкнул. – В самую точку. Рая на этот самый стульчик не то что ребёнка, она и его, Аада, поудобней пристроит…
И, что самое главное… что самое главное… Классики-то описывали двух совершенно разных женщин… можно сказать, представительниц антагонистических социальных слоёв… А он, Аад, заполучил это чудо гибридизации и генной инженерии – в одном – именно, что в одном, да вдобавок бесплатном, – флаконе!
После года таких приятных размышлений, то есть после двенадцати месяцев их приятного, неторопливого пережёвывания, Аад и снял с Раи свой мораторий на телефон.
А затем, step by step, Аад ввёл аболицию на неприкосновенность своего ложа – и на свой довольно-таки естественный (в случае с Раей) целибат.
25
Выписка из дневника первого свидетеля
«Сегодня в Академии балета, где я преподаю такой шарлатанский предмет, как всеобщая история, меня спросили, что такое гаррота. Объясняя, мне пришлось, для пущей наглядности, сжать своё горло – и, внезапно, я отдала себе отчёт, что при этом слове вспоминаю, в первую очередь, не ту казнь удушением, которая производилось в Испании при помощи хитроумных приспособлений инквизиторской инженерии (вплоть до 1974-го года), – а ту, которой всякий раз подвергалась я сама, – во время своих злосчастных визитов в семейство ван дер Брааков.
Самое странное в этих посещениях – для меня (возможно, именно как для профессионального историка) – заключалось в том, что Рая делала вид, будто ничего не помнит. „Невозмутимость“ – этот девиз был начертан на её штопанном-перештопанном знамени зверски изнасилованной оптимистки.
За чаем она мне обычно излагала баллады про алые розы своего семейного счастья – розы, которые сыпались на неё отовсюду – с неба, с потолков, с крыш, с фонарных столбов, – ещё в тот период, который она называла не иначе, как романтическое жениховство Аада. Она рассказывала мне про серенады, которые он якобы распевал под стенами их церковного бомжатника, про мольбы, которые адресовал самому Небу, про слёзы на его глазах, когда он просил её руки, про…
И это всё рассказывалось мне, несчастному свидетелю их воистину казуистического бракосочетания, имевшего место быть всего три года назад…
В связи с этой странной трактовкой исторических фактов (если не сказать – с их изощрённой подтасовкой), – в связи с этим, я бы сказала, беспрецедентным ревизионизмом реваншистского толка, у меня – как отстранённого исследователя истории – возникает несколько версий:
1. Существует такой психологический феномен, известный науке как параллакс Френкеля – Закса: когда индивид сильно врёт, он уже и сам верит, что он не врёт, – то есть даже не верит, что врёт.
2. Возможно, Раиса надеялась, что память, по каким-то таинственным причинам, вроде укуса мухи цеце, выветрилась у всех индивидов из её, Раиного, окружения – и не осталось этой памяти, даже в размере каких-нибудь пяти жалких килобайт, ни у кого, в частности – у её визави. То есть Раиса предполагала самое оптимистичное: а вдруг у меня (то есть у свидетеля, угнетённого её же позором, – у свидетеля, располагающего, кстати, и ещё одним свидетелем) – да завелась наконец хвороба Альцгеймера?!
3. Третье объяснение, на мой взгляд, – самое убедительное. Раиса была больна (была здорова) корневым человеческим свойством – отсутствием исторической памяти. В частности – отсутствием исторической памяти на всё „негативное“ (с фрикативным „г“), на всё „не оптимистическое“, „не жизнеутверждающее“, „тяжёлое“, „чернушное“ – etc.
А поскольку существование всего живого состоит исключительно из сгущений боли с краткими переменками (между уроками), то никто уроков толком не помнит. Homopopularis, он же – homomassalis (массовый человек), в итоге помнит лишь переменки: весёлые потасовки в рекреациях, сладкие ватрушки в буфете, беспроблемное сдирание сочинений, курение в уборной, etc.
И, в таком контексте, полагаю я, куда уж там Маркесу с его крупномасштабной бойней, вагонами трупов, ливнем, который мощно, как из брандспойта, смывает следы побоища, – куда уж там Маркесу с его знаменательным утром, наступившим буквально через пару часов после побоища, – тем утром, когда о только что происшедшем не помнит уже никто. Куда там Маркесу с этим страшным обобщением, если, задолго до него, наследника ацтеков и майя, уже оставили в этом вопросе свой золотой след два таинственных еврейских мудреца из города Черноморска.
Их бойня – несколько меньшего масштаба. По числу порющих, правда, она, порка, вполне даже массовая, но по числу выпарываемых – сугубо индивидуальная. А описанный мудрецами пейзаж после битвы являет собой настоящий шедевр минимализма:
„Но в кухне уже не было никого, кроме тёти Паши, заснувшей на плите во время экзекуции. На дощатом полу валялись отдельные прутики и белая полотняная пуговица с двумя дырочками“.
Вот эти две дырочки легко могут добить кого-нибудь слабонервного. Две пуговичных дырочки – это, по сути, всё, что остаётся в памяти массового человека после любых преступлений – любого масштаба.
А что уж говорить про круглосуточное попрание человеческого достоинства в так называемой „семье“? Чушь какая. На то человеку и мозги дадены, чтобы выворачивать любую перчаточку с выгодой для себя. Ну что значит – „с выгодой“? Это значит, что человечий (в особенности самочий) мозг нацелен исключительно на изобретение оправдательных („оптимистических“) объяснений. То есть таких объяснений происходящего, которые бы – любой ценой!! – способствовали сохранению „статуса кво“ – независимо от его качественной сути.
Проще говоря, мозг даден человеку для того, что бы оснастить последнего такими „предлагаемыми обстоятельствами“, при которых задница упомянутого человека, плотно соприкасаясь с довольно-таки горячей сковородкой (и, тем не менее, ленясь изменить свою дислокацию) – эта ленивая задница должна была бы восчувствовать, будто сидит она на мягчайшем диване… хорошем, добротном… марки, скажем, „Хилтон-2“… Немаловажно также убедить в том окружающих. Поскольку будучи убеждёнными, они станут поддерживать ленивую задницу морально. Придавать ей уверенности в том, что, уже дымясь, она сидит не на сковороде, а на гламурнейшем из диванов.
Или: убеди окружающих и себя, что раскалённая сковородка для задницы твоей даже полезна. Необходима. Неслучайна. Обетованна. Искупительна. Является овеществлением избраннических судеб. Роковой воли Небес. Ну, и т. п.
Свое малодушие окрести „здравомыслием“, а свинскую небрезгливость – „многотерпением“. Бесхарактерность назови „добротой“ и „покладистостью“. Трусость и лень, соответственно, – „тонкостью души“ и „почвенной мудростью“. Свою тупость нареки, ясный пень, „спокойным, уравновешенным характером“. Явное отсутствие привлекательных черт аттестуй как наивернейший признак их „тайного присутствия“. Катастрофический дефицит интеллекта назови, не стесняйся, „сокровищами, укромно живущими в самой глубине души“.
А что? На то человеку и мозг даден. В отличие от стыдящихся его, человека, куда как менее заносчивых родственников по эволюционной лестнице».
26
Предпоследним актом этой трагедии (именно трагедии: на жанре настаиваю) явилось посещение Аадом и Раей семейного психотерапевта.
А куда ж современной семье без отвлекающей терапии? Так и тянет сварганить римейк (социальный роман): Анна Аркадьевна знай себе бегает к семейному психотерапевту: сначала открыто, с Карениным, затем тайно – с Вронским. Страховая компания визиты с Карениным возмещает, а с Вронским – нет. (Или, допустим, с Карениным возмещает полностью, а с Вронским – только на 14%.) Анна всё глубже, всё отчаянней, всё безнадёжней погрязает в долгах… Финал известен.
Вывод: в социально развитом обществе соответствующий страховой полис обязан покрывать расходы по семейной психотерапии в равной степени – и для супругов, и, как минимум, для одного из любовников застрахованных супругов – даже если он, любовник одного из застрахованных супругов, сам по себе застрахованным не является.
Так что небесспорно утверждение, будто каждая уродливая семья уродлива по-своему. Если у супругов есть в наличии достаточно солидная страховка, они могут легко заменить уродство семейной жизни на красоту семейной жизни: такие программы доступны для покупки – в равной степени через оптовую и розничную торговую сеть, их только следует грамотно инсталлировать. И тут на помощь своевременно приходит семейный психотерапевт.
Ну, семейный психотерапевт – это вам не еврейский раввин, так что не стоит от него дожидаться каких-либо патетических восклицаний, мудрых мыслей или просветляющих откровений. Семейный психотерапевт не станет углубляться ни в какой талмуд – и не возьмётся давать вам иносказательные (т. е. полностью затуманенные ближневосточной элоквенцией) указания. Он не станет одаривать вас и прямыми руководствами к действию – например, насчёт последовательного ввода-вывода – в ваше жилище, из вашего жилища – ограниченного контингента коз, свиней, овец и коров.
Ничего из этого семейный психотерапевт делать не будет. Семейный психотерапевт – это не человек в его традиционном (эволюционно-историческом, анатомо-антропологическом, психо-физиологическом, культурологическом) понимании. Семейный терапевт – это суб-человек, роботообразная социальная функция, составляющая в развитом технократическом (хайтэковском, постисторическом) обществе комплементарную часть – к функции адвоката. Психотерапевт и адвокат – работая в упомянутом обществе, по сути, incooperation – составляют взаимонерасторжимое роботообразное устройство; их изначальное разделение – это всего лишь социально-технологическая аналогия гендерногоразделения на мужчин и женщин.
То есть: современное (читай: «хорошо развитое») общество, в своём апогее, состоит из двух – одинаково прекрасных – половин: психотерапевтов (психиатров) и адвокатов (юристов). В своём отлаженном взаимодействии и взаимообслуживании они являются замкнутыми друг на друге системами и даже, как это иногда кажется со стороны, не нуждаются в каких-либо дополнительных клиентах.
Но клиенты, при вышеозначенных условиях бытования, конечно, не переводятся.
27
Рая и Аад явились на приём к семейному психотерапевту, находясь в стадии двухмесячного разрыва дипломатических отношений. Правда, формальные ритуалы сожительства они по-прежнему выполняли: пили кофе, завтракали, обедали, даже, кажется, осуществляли, по рассеянности, машинальное супружеское соитие, но всё это – принципиально – в полнейшем безъязычии. Казалось даже, что их уговор был таков: кто первый проронит словечко, хотя бы и звукоподражательное, тот заплатит ощутимый денежный штраф – в пользу автоматически выигравшего. И это был редкий, если не единственный, случай, когда своему уговору, посреди шквала явных и затаённых свар, они следовали железно.
Йоост, их маленький сын, в тот период выполнял при них функции, схожие с таковыми Нидерландского посольства. (Которое, напомним, в прошлом веке, с 67-го года и до второй половины 80-х, обеспечивая Израилю фактическое представительство, работало международным посредником между не имевшими дипломатических отношений Израилем и СССР.)
И вот Аад обращался к Йоосту так: скажи своей дорогой мамулечке, что я… (благодаря её уборке, не могу найти своей музыкальной папки) – и Йоост это Рае, стоящей рядом, передавал; Рая же обращалась к Йоосту так: скажи своему бесценному папулечке, что… (синяя кастрюля с компотом, которую он второй день ищет, уже второй день пустая – и находится в мойке), – и Йоост всё это, почти синхронно для Аада (лежащего тут же) озвучивал.
Именно к этому периоду и относится зафиксированный свидетелем эпизод их счастливого семейного шествия из детского садика. Ну да, вот этот:
Впереди семенил Йоост, с противным грохотом везя на верёвочке игрушечную машинку. Чуть сзади него, как-то отдельно ото всех, неторопливо шёл Аад с мечтательно-отрешённым выражением по-семейному располневшего лица, которое, как водится в таких случаях, приобрело черты туповатой барственной вальяжности. Рядом с ним – затравленно, вся настороже, клала-выкладывала большие свои стопы верная Рая, с заботою кошки глядя на сына и с озабоченностью – на супруга.
Весьма даже репрезентативный эпизод, который ни в коей мере не противоречит только что изложенному.
Таким образом, ван дер Брааки отправились к семейному психотерапевту, уже утратив общий язык – даже то бедное бытовое наречие, каким они повседневно пользовались, – и бессознательно рассчитывая также на дополнительные, то есть переводческие, функции психотерапевта. (О чём последний, конечно, предупреждён не был, ибо за работу толмача он бы выставил дополнительный счёт.)
Психотерапевтом оказалась особь формально женского пола, определить гендерную принадлежность которой оказалось возможным только по её имени. Уютно устроившись в кресле напротив Раи и по-пасторски сложив на плоском животе заранее лояльные ладошки, она вмиг словно заразилась оскалом своей клиентки: пресное, невыразительное лицо семейного психотерапевта, словно в кривом зеркале, перекосила ужимка поросячьего бодрячества. В итоге её полуоткрытое ротовое отверстие оказалось где-то в районе правой ушной раковины. Было похоже на то, как если бы у психологини внезапно воспалились сразу несколько ветвей тройничного нерва.
Аад, оказавшись между двумя резко позитивными дамами, то есть подвергшись двойной атаке зубодробительного оптимизма, тоже не выдержал: его смазливая физиономия стареющего нарцисса вмиг потеряла симметрию – и теперь выглядела так, словно её поразил флюс или затяжной лицевой тик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Трусость Аада являлась другим его неоспоримым достоинством. Эта была натуральная, природная трусость очень редкого, очень высокого качества, вдобавок формально структурированная кальвинистскими принципами – и доведённая до своего логического совершенства социальным статусом университетского преподавателя.
Кстати сказать, в шаблонной системе подмен, взятой на вооружение изворотливым, хотя и не оригинально лгущим себе человечьим мозгом, эта густопсовая трусость именуется, конечно, не иначе как «трезвость», «здравомыслие», «взвешенность суждений и поступков» и даже – «философский склад ума».
В силу этого ценнейшего своего качества, Аад, желая быть удобно-захомутанным, – самостоятельно, то есть активно, в хомут не лез. Но будучи стреноженным работящей, железобетонно-стойкой, крайне неприхотливой и вдобавок бездомной (зависимой) Раисой, он, с облегчением, разыграл гамбит.
24
Уже через пару месяцев совместной жизни – то есть ещё в тот период, когда сегрегированная Рая упрочивала новую свою жизнь на плавательном надувном матрасе и не имела права подходить к телефону, Аад уже понял, что он недостаточно хорошо знает русскую литературу. После некоторых колебаний, он признал для себя, что, во время смотрин в кафе «Еngels», методологически крайне неверным с его стороны было ограничение золотых эталонов (русской женщины) только Наташей Ростовой, её конфиденткой Соней, Соней-проституткой и Настасьей Филипповной. Он с горечью осознал, что упустил из виду множество других канонизированных женских персонажей. Теперь же, через несколько месяцев, он, поумневший, глядел на Раю – и, сверяя свои впечатления с книгой (коей являлся сборник переводов на нидерландский русской классической поэзии), самодовольно отмечал: ну да –
Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные –
но! но при этом! – ах, дамы и господа! но при этом! –
И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна…
Я видывал, как она косит:
Что взмах – то готова копна!
Именно, – Аад с удовлетворением поглядывал на снующую по кухне Раю, – именно, что так! Absoluut!
В ней ясно и крепко сознанье,
Что всё их спасенье – в труде,
И труд ей несет воздаянье:
Семейство не бьётся в нужде…
Woоооw! – мысленно восхищался Аад, – как это классик так ловко сформулировал то, о чём Аад, глядя на эту женщину, мог только смутно догадываться?.. На то он, впрочем, и классик…
Всегда у них тёплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Неплохие перспективы!.. Совсем даже неплохие!.. Раечка, а что такое «kvasok»? Понятно… А это не очень калорийно? Так-так-так… А исходные продукты – биологически доброкачественны? А-а-а. Ну, тогда хорошо…
Идёт эта баба к обедне
Пред всею семьёй впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребёнок у ней на груди…
Да уж… Насчёт стула – это поэт… да… – Аад самодовольно хмыкнул. – В самую точку. Рая на этот самый стульчик не то что ребёнка, она и его, Аада, поудобней пристроит…
И, что самое главное… что самое главное… Классики-то описывали двух совершенно разных женщин… можно сказать, представительниц антагонистических социальных слоёв… А он, Аад, заполучил это чудо гибридизации и генной инженерии – в одном – именно, что в одном, да вдобавок бесплатном, – флаконе!
После года таких приятных размышлений, то есть после двенадцати месяцев их приятного, неторопливого пережёвывания, Аад и снял с Раи свой мораторий на телефон.
А затем, step by step, Аад ввёл аболицию на неприкосновенность своего ложа – и на свой довольно-таки естественный (в случае с Раей) целибат.
25
Выписка из дневника первого свидетеля
«Сегодня в Академии балета, где я преподаю такой шарлатанский предмет, как всеобщая история, меня спросили, что такое гаррота. Объясняя, мне пришлось, для пущей наглядности, сжать своё горло – и, внезапно, я отдала себе отчёт, что при этом слове вспоминаю, в первую очередь, не ту казнь удушением, которая производилось в Испании при помощи хитроумных приспособлений инквизиторской инженерии (вплоть до 1974-го года), – а ту, которой всякий раз подвергалась я сама, – во время своих злосчастных визитов в семейство ван дер Брааков.
Самое странное в этих посещениях – для меня (возможно, именно как для профессионального историка) – заключалось в том, что Рая делала вид, будто ничего не помнит. „Невозмутимость“ – этот девиз был начертан на её штопанном-перештопанном знамени зверски изнасилованной оптимистки.
За чаем она мне обычно излагала баллады про алые розы своего семейного счастья – розы, которые сыпались на неё отовсюду – с неба, с потолков, с крыш, с фонарных столбов, – ещё в тот период, который она называла не иначе, как романтическое жениховство Аада. Она рассказывала мне про серенады, которые он якобы распевал под стенами их церковного бомжатника, про мольбы, которые адресовал самому Небу, про слёзы на его глазах, когда он просил её руки, про…
И это всё рассказывалось мне, несчастному свидетелю их воистину казуистического бракосочетания, имевшего место быть всего три года назад…
В связи с этой странной трактовкой исторических фактов (если не сказать – с их изощрённой подтасовкой), – в связи с этим, я бы сказала, беспрецедентным ревизионизмом реваншистского толка, у меня – как отстранённого исследователя истории – возникает несколько версий:
1. Существует такой психологический феномен, известный науке как параллакс Френкеля – Закса: когда индивид сильно врёт, он уже и сам верит, что он не врёт, – то есть даже не верит, что врёт.
2. Возможно, Раиса надеялась, что память, по каким-то таинственным причинам, вроде укуса мухи цеце, выветрилась у всех индивидов из её, Раиного, окружения – и не осталось этой памяти, даже в размере каких-нибудь пяти жалких килобайт, ни у кого, в частности – у её визави. То есть Раиса предполагала самое оптимистичное: а вдруг у меня (то есть у свидетеля, угнетённого её же позором, – у свидетеля, располагающего, кстати, и ещё одним свидетелем) – да завелась наконец хвороба Альцгеймера?!
3. Третье объяснение, на мой взгляд, – самое убедительное. Раиса была больна (была здорова) корневым человеческим свойством – отсутствием исторической памяти. В частности – отсутствием исторической памяти на всё „негативное“ (с фрикативным „г“), на всё „не оптимистическое“, „не жизнеутверждающее“, „тяжёлое“, „чернушное“ – etc.
А поскольку существование всего живого состоит исключительно из сгущений боли с краткими переменками (между уроками), то никто уроков толком не помнит. Homopopularis, он же – homomassalis (массовый человек), в итоге помнит лишь переменки: весёлые потасовки в рекреациях, сладкие ватрушки в буфете, беспроблемное сдирание сочинений, курение в уборной, etc.
И, в таком контексте, полагаю я, куда уж там Маркесу с его крупномасштабной бойней, вагонами трупов, ливнем, который мощно, как из брандспойта, смывает следы побоища, – куда уж там Маркесу с его знаменательным утром, наступившим буквально через пару часов после побоища, – тем утром, когда о только что происшедшем не помнит уже никто. Куда там Маркесу с этим страшным обобщением, если, задолго до него, наследника ацтеков и майя, уже оставили в этом вопросе свой золотой след два таинственных еврейских мудреца из города Черноморска.
Их бойня – несколько меньшего масштаба. По числу порющих, правда, она, порка, вполне даже массовая, но по числу выпарываемых – сугубо индивидуальная. А описанный мудрецами пейзаж после битвы являет собой настоящий шедевр минимализма:
„Но в кухне уже не было никого, кроме тёти Паши, заснувшей на плите во время экзекуции. На дощатом полу валялись отдельные прутики и белая полотняная пуговица с двумя дырочками“.
Вот эти две дырочки легко могут добить кого-нибудь слабонервного. Две пуговичных дырочки – это, по сути, всё, что остаётся в памяти массового человека после любых преступлений – любого масштаба.
А что уж говорить про круглосуточное попрание человеческого достоинства в так называемой „семье“? Чушь какая. На то человеку и мозги дадены, чтобы выворачивать любую перчаточку с выгодой для себя. Ну что значит – „с выгодой“? Это значит, что человечий (в особенности самочий) мозг нацелен исключительно на изобретение оправдательных („оптимистических“) объяснений. То есть таких объяснений происходящего, которые бы – любой ценой!! – способствовали сохранению „статуса кво“ – независимо от его качественной сути.
Проще говоря, мозг даден человеку для того, что бы оснастить последнего такими „предлагаемыми обстоятельствами“, при которых задница упомянутого человека, плотно соприкасаясь с довольно-таки горячей сковородкой (и, тем не менее, ленясь изменить свою дислокацию) – эта ленивая задница должна была бы восчувствовать, будто сидит она на мягчайшем диване… хорошем, добротном… марки, скажем, „Хилтон-2“… Немаловажно также убедить в том окружающих. Поскольку будучи убеждёнными, они станут поддерживать ленивую задницу морально. Придавать ей уверенности в том, что, уже дымясь, она сидит не на сковороде, а на гламурнейшем из диванов.
Или: убеди окружающих и себя, что раскалённая сковородка для задницы твоей даже полезна. Необходима. Неслучайна. Обетованна. Искупительна. Является овеществлением избраннических судеб. Роковой воли Небес. Ну, и т. п.
Свое малодушие окрести „здравомыслием“, а свинскую небрезгливость – „многотерпением“. Бесхарактерность назови „добротой“ и „покладистостью“. Трусость и лень, соответственно, – „тонкостью души“ и „почвенной мудростью“. Свою тупость нареки, ясный пень, „спокойным, уравновешенным характером“. Явное отсутствие привлекательных черт аттестуй как наивернейший признак их „тайного присутствия“. Катастрофический дефицит интеллекта назови, не стесняйся, „сокровищами, укромно живущими в самой глубине души“.
А что? На то человеку и мозг даден. В отличие от стыдящихся его, человека, куда как менее заносчивых родственников по эволюционной лестнице».
26
Предпоследним актом этой трагедии (именно трагедии: на жанре настаиваю) явилось посещение Аадом и Раей семейного психотерапевта.
А куда ж современной семье без отвлекающей терапии? Так и тянет сварганить римейк (социальный роман): Анна Аркадьевна знай себе бегает к семейному психотерапевту: сначала открыто, с Карениным, затем тайно – с Вронским. Страховая компания визиты с Карениным возмещает, а с Вронским – нет. (Или, допустим, с Карениным возмещает полностью, а с Вронским – только на 14%.) Анна всё глубже, всё отчаянней, всё безнадёжней погрязает в долгах… Финал известен.
Вывод: в социально развитом обществе соответствующий страховой полис обязан покрывать расходы по семейной психотерапии в равной степени – и для супругов, и, как минимум, для одного из любовников застрахованных супругов – даже если он, любовник одного из застрахованных супругов, сам по себе застрахованным не является.
Так что небесспорно утверждение, будто каждая уродливая семья уродлива по-своему. Если у супругов есть в наличии достаточно солидная страховка, они могут легко заменить уродство семейной жизни на красоту семейной жизни: такие программы доступны для покупки – в равной степени через оптовую и розничную торговую сеть, их только следует грамотно инсталлировать. И тут на помощь своевременно приходит семейный психотерапевт.
Ну, семейный психотерапевт – это вам не еврейский раввин, так что не стоит от него дожидаться каких-либо патетических восклицаний, мудрых мыслей или просветляющих откровений. Семейный психотерапевт не станет углубляться ни в какой талмуд – и не возьмётся давать вам иносказательные (т. е. полностью затуманенные ближневосточной элоквенцией) указания. Он не станет одаривать вас и прямыми руководствами к действию – например, насчёт последовательного ввода-вывода – в ваше жилище, из вашего жилища – ограниченного контингента коз, свиней, овец и коров.
Ничего из этого семейный психотерапевт делать не будет. Семейный психотерапевт – это не человек в его традиционном (эволюционно-историческом, анатомо-антропологическом, психо-физиологическом, культурологическом) понимании. Семейный терапевт – это суб-человек, роботообразная социальная функция, составляющая в развитом технократическом (хайтэковском, постисторическом) обществе комплементарную часть – к функции адвоката. Психотерапевт и адвокат – работая в упомянутом обществе, по сути, incooperation – составляют взаимонерасторжимое роботообразное устройство; их изначальное разделение – это всего лишь социально-технологическая аналогия гендерногоразделения на мужчин и женщин.
То есть: современное (читай: «хорошо развитое») общество, в своём апогее, состоит из двух – одинаково прекрасных – половин: психотерапевтов (психиатров) и адвокатов (юристов). В своём отлаженном взаимодействии и взаимообслуживании они являются замкнутыми друг на друге системами и даже, как это иногда кажется со стороны, не нуждаются в каких-либо дополнительных клиентах.
Но клиенты, при вышеозначенных условиях бытования, конечно, не переводятся.
27
Рая и Аад явились на приём к семейному психотерапевту, находясь в стадии двухмесячного разрыва дипломатических отношений. Правда, формальные ритуалы сожительства они по-прежнему выполняли: пили кофе, завтракали, обедали, даже, кажется, осуществляли, по рассеянности, машинальное супружеское соитие, но всё это – принципиально – в полнейшем безъязычии. Казалось даже, что их уговор был таков: кто первый проронит словечко, хотя бы и звукоподражательное, тот заплатит ощутимый денежный штраф – в пользу автоматически выигравшего. И это был редкий, если не единственный, случай, когда своему уговору, посреди шквала явных и затаённых свар, они следовали железно.
Йоост, их маленький сын, в тот период выполнял при них функции, схожие с таковыми Нидерландского посольства. (Которое, напомним, в прошлом веке, с 67-го года и до второй половины 80-х, обеспечивая Израилю фактическое представительство, работало международным посредником между не имевшими дипломатических отношений Израилем и СССР.)
И вот Аад обращался к Йоосту так: скажи своей дорогой мамулечке, что я… (благодаря её уборке, не могу найти своей музыкальной папки) – и Йоост это Рае, стоящей рядом, передавал; Рая же обращалась к Йоосту так: скажи своему бесценному папулечке, что… (синяя кастрюля с компотом, которую он второй день ищет, уже второй день пустая – и находится в мойке), – и Йоост всё это, почти синхронно для Аада (лежащего тут же) озвучивал.
Именно к этому периоду и относится зафиксированный свидетелем эпизод их счастливого семейного шествия из детского садика. Ну да, вот этот:
Впереди семенил Йоост, с противным грохотом везя на верёвочке игрушечную машинку. Чуть сзади него, как-то отдельно ото всех, неторопливо шёл Аад с мечтательно-отрешённым выражением по-семейному располневшего лица, которое, как водится в таких случаях, приобрело черты туповатой барственной вальяжности. Рядом с ним – затравленно, вся настороже, клала-выкладывала большие свои стопы верная Рая, с заботою кошки глядя на сына и с озабоченностью – на супруга.
Весьма даже репрезентативный эпизод, который ни в коей мере не противоречит только что изложенному.
Таким образом, ван дер Брааки отправились к семейному психотерапевту, уже утратив общий язык – даже то бедное бытовое наречие, каким они повседневно пользовались, – и бессознательно рассчитывая также на дополнительные, то есть переводческие, функции психотерапевта. (О чём последний, конечно, предупреждён не был, ибо за работу толмача он бы выставил дополнительный счёт.)
Психотерапевтом оказалась особь формально женского пола, определить гендерную принадлежность которой оказалось возможным только по её имени. Уютно устроившись в кресле напротив Раи и по-пасторски сложив на плоском животе заранее лояльные ладошки, она вмиг словно заразилась оскалом своей клиентки: пресное, невыразительное лицо семейного психотерапевта, словно в кривом зеркале, перекосила ужимка поросячьего бодрячества. В итоге её полуоткрытое ротовое отверстие оказалось где-то в районе правой ушной раковины. Было похоже на то, как если бы у психологини внезапно воспалились сразу несколько ветвей тройничного нерва.
Аад, оказавшись между двумя резко позитивными дамами, то есть подвергшись двойной атаке зубодробительного оптимизма, тоже не выдержал: его смазливая физиономия стареющего нарцисса вмиг потеряла симметрию – и теперь выглядела так, словно её поразил флюс или затяжной лицевой тик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10