Вадим спросил:
- Как это? Ведь ты ж мирный - ты ж буддист.
Шалтай-Болтай сказал, что мирный - это не значит жертва. И к тому же он любит своего короля. И если Вадим считает возможным посылать на его королевство гром и молнии, то шутки это или не шутки, а сейчас он свергнет его с его даже пусть шутовского трона и разобьет ему нос, потому что у них гроза началась! Пора её прекращать.
И, ты представляешь, только Вадим положил трубку и сказал мне, что ему ответил этот Шалтай, только мы захохотали, как тут же ножки его стула подвернулись, крякнули, и он грохнулся на пол! Проехался, падая, носом по кромке столешницы. Н-ну... и шуточки у твоих тайцев!
- Может быть у Вадима? А что было потом?
- Потом мы долго останавливали кровь из носа... Как домой доехал - не знаю. Знаю только, что манишка моей рубашки до сих пор вся в крови.
- Так что же вы решили, насчет работы?..
- Не-не-не! Упаси, господи! Да после таких шуточек!.. Я Таиланду бойкот объявил!
- Какое счастье, что ты не Черчилль!
- Борман я! Борман! - бился местный Борман в дверь конторы. Виктория открыла дверь. Еле держась на ногах, Борман, разукрашенный синяком, оттолкнул её и пошел по коридору, вошел в пустой старинный шкаф. Виктория услышала, как он мочится. Схватив тряпку, о которую вытирали ноги, она накрутила один её конец на руку и в стиле местных женщин, гонявших от машины Бормана по двору своих мужей, кинулась на, выходящего из шкафа, как из туалета, ничего неподозревающего пьянчугу. Она хлестала его тряпкой, кричала, сама не помня, как, вытеснив его из офиса, заперла дверь. Очнулась. "Боже! Боже! В кого же я превращаюсь!" - шептала она сама себе, умываясь холодной водой.
Вечером того же дня на коктейле в честь открытия выставки Петра Кочежева, недавно вернувшегося из Стокгольма, отчего и ставшего резко известным, двое весьма значимых в Союзе Художников мужчин, боролись за её внимание, перебивая друг друга своими веселыми рассказами из жизни художников. Виктория только и успевала вертеть головой.
- Смотри, смотри, как они разошлись! - улучшив момент, подскочила к ней Вера, - Ты зря теряешься.
Виктория отмахнулась, она знала, оба женаты, оба гулены, оба не прочь здорово поддать, хотя оба милые типы. Как бы вскользь пожаловавшись на то, что она никак не может получить разрешение на владение подвалом в качестве мастерской, чем вызвала живой мимический отклик на их лицах, и отошла к Петру, оставив их бороться за право помочь ей. Неожиданный взлет Петра интересовал её больше:
- Ну вот, видишь, как повернулась судьба, - они чокнулись пластиковым стаканчиками, - Взлетел. Просто центр внимания. Вот - что значит построить имидж в Европе! Наверное, скоро сбежишь от своих крыс воевать с голубями в Париже.
Да брось ты! Никому не скажу, тебе скажу. - Воровато оглянулся Петр. Дело-то как было. Вытащил я свои картины из подвала, выставил у стены дома, чтобы при дневном свете сфотографировать, а мимо одна хохлушка проходила, остановилась, слово за слово, разговорились - она в Швецию собралась к своему жениху, владельцу гостиниц. А в Москве тоже у одного жила, он ни чем не владел, но страстным любовником был и денег не зарабатывал, поэтому она и решилась замуж за этого, владельца гостиниц выходить.
В общем ситуация так развивалась: пригласила она меня в Швецию, и сказала своему жениху, что приедет с художником, который картины для его отелей писать будет. И он согласился - приглашение мне прислал, и деньги на билет.
Поехал я, терять нечего, номер мне дали, я расположился в нем, на балконе рисовать стал львов своих - балкон пачкать. День рисую - никто обо мне не вспомнил, второй рисую - голодно уже. Вдруг влетает вдруг ко мне в номер жених это шведский и орет по своему. Я ни слова не понимаю. Выслушал его, жестами объясняю: мол, пятый день сижу рисую, а ни крошки во рту. А если ты орешь, оттого, что я балкон тебе пачкаю, так я его тебе скипидаром ототру. Не пить же мне скипидар этот? А вот кофейку не плохо бы...
Он обомлел, остыл, вытащил из кармана деньги, сунул мне их и ушел. Деньги нормальные были. Мне даже на ресторан хватило, что при гостинице. Хотел погулять по городу, да сиротливо как-то одному - ничего не понимаю, все чужое, а пояснить некому, вернулся и снова дня три балкон красками пачкаю - картины пишу. А жарко уже - в трусах одних по номеру хожу. Вечер. Вдруг вновь врывается ко мне жених этот с джинсами потертыми и футболкой и этаким барахлом в нос мне тычет. Понюхал его я, согласился, что бельишко несвежее, постирать надобно, пока стиральную машину вырисовывал, он снова успокоился.
Прошло ещё несколько дней, ночь уже. Лежу в постели, пуль телевизионный тереблю - программы перед глазами мелькают - ничего не понятно, но действует усыпляюще. Вдруг кто-то в дверь дубасит. Открыл. Врывается ко мне в номер с воплями "Баста! Баста" наш парень в плавках, прямиком через комнату, на балкон и спрыгнул вниз. Благо второй этаж был. Тут я тоже со страху за ним и спрыгнул.
Побежали мы по городку. А там ночь уже часов в одиннадцать никого. Куда бежим - не понимаю. Остановил я его. Тут-то мы и познакомились. Он Анжелкиным любовником оказался. Не хотела она с ним расставаться, поскольку "страсть великая между ними была", вот и взяла его с собой. А меня лишь для прикрытия притащила, - если жених чего заподозрит, чтобы можно было сказать: "а... это художник приходил". Обидно, конечно, словно художник и не мужчина вовсе, но что ж поделаешь.
Холодно стало. Вернуться решили. С трудом гостиницу нашли, смотрим - в её номере окна погасли, возвращаться можно. А гостиница дешевая, без швейцара, дверь на код запирается, а код мы со страху и забыли. Ночь! Город! Камень кругом! Колотун! Мы обнялись с ним и завыли. Натурально. Как собаки воют, чтобы она проснулась и все поняла. Воя, мы хоть как-то разогрелись. Однако Анжелку не пробудили, зато сон мирных жителей потревожили. Не знали мы, что у них и собаки дисциплинированные, и никто у них в голос не воет. Переполох в округе начался. Но тайный - никто окон не открывал, никто на нас не ругался, а все в полицию звонили. Хоть бы, какой угрозой предупредили! А то, ничего не подозревающими, просто воющими и голенькими полицейские нас и застукали. За гомиков приняли. Но мы и не отказывались. Зачем нашу хохлушку-то подводить?.. Когда за нами её жених приехал, так и признались, что любовники и давно, - один без другого не может. Тут уже он взвыл. Он-то её, а не меня в порочной связи подозревал. В итоге купил нам обратные билеты и назад отправил, даже из всех моих картин только две взял. Но я фотографии своих картин в интерьерах его гостиниц успел сделать. И справку, заверяющую, что мои картины у него в частной коллекции находятся, с него содрал. А что? Без справки я бы не уехал. Он все, что хочешь, мне подписать был готов. Даже денег в карман перед самолетом уже сунул. Пятьсот марок. Вот на них выставку и устроил. Нет. Никому я таких раскруток не пожелаю! А он, этот шведский жених, чуть не плакал, когда с нами прощался. От счастья, наверное, что мы ему такие приключения устроили. У них там сенсорных ощущений нехватка.
Ну и денек! - Думала Виктория засыпая. - Не знаю как им там с сенсорными ощущениями, но у меня всякой чуши явно в переизбытке. Потом вспомнился Палтай так легко разрешивший конфликт между Королевством Таиланд и Вадимом. Она засмеялась. Так и заснула смеясь. Во сне Палтай ходил вокруг её дома и махал курящимися палочками благовоний. Он всегда так делал, когда она, испытывая, невесть отчего, накатывающие душевные беспокойства, переставала писать картины. Гора в окне обычно исчезала в такие дни. Успокаивался он лишь, когда она вновь подходила к мольберту, не обращала внимания на газеты, отмахивалась от сплетен Пинджо, посылала Сопу в Бангкок за кистями и красками, а про телевизор и вовсе забывала. Тогда он спокойно садился на краю скалы в позе Будды и, наблюдая в течение дня, перемены оттенков шелковисто голубой горы на горизонте, слагал стихи на своем мелодичном языке. Но особо он неистовствал, когда должен был приехать к Виктории её продюсер Вилмар. По сто восемь раз Палтай кружил вокруг дома, обволакивая его в дымное кольцо. Как он чувствовал, что должен приехать Вилмар - объяснить не мог. Но чувствовал. Поверить в то, что просвещенный и прошедший много практик в монастыре Палтай её ревновал, она не могла. Да и был он не совсем мужчина для нее. Наверное, просто охранял её от всевозможных неприятностей как мог, потому что просто любили они друг друга в принципе, душами, а не телами. Вот и теперь во сне её он кадил благовониями с особой серьезностью. А она спала посередине в гамаке. И легкий ветер с моря раскачивал ее...
ГЛАВА 38.
Мама! Проснись! Тут такое произошло! - Митя растолкал её прикорнувшую на диване после работы. - Ты себе и представить не можешь! Но и глазом не моргнул! Я не выдал себя! Я сдержался!
- Что? - она встрепенулась, встряхнула головой, - Ты знаешь, что нельзя резко будить спящих!
- Но мама! Я только что оттуда!
- Откуда?
- В общем, заказал нам один мен рекламный ролик о художнике. Пошел я предварительно осваивать съемочную площадку. Мы так всегда делаем, ну чтобы знать, какую аппаратуру потом с собой брать. Приезжаю. Встречает меня отъевшаяся самодовольная бородатая харя...
- Не надо так... не надо. - Поправила Виктория сына, слабо, догадываясь, о ком пойдет речь.
- А как его ещё назвать?! Проводит меня вовсе не в галерею, а в туристическое агентство, где по коридору висят твои картины, и смотрит, стоя в профиль ко мне, но кося глазом, на мою реакцию!
- Надо же! Как он обнаглел! - Воскликнула Виктория и окончательно проснулась.
- И после этого ты хочешь, чтоб я его рожу харей не называл!
- Тебя вычислил и вызвал!.. - Воскликнула Виктория и задумалась, произнося мысли вслух: - Может он садист? Может, он решил поиздеваться? А что? Его мать издевалась над его отцом, вот и её манеру взял! И у него, как и у нее, это называется любовью?!.. По другому и чувствовать, и мыслить не дано. А что? Вполне естественно...
- Не знаю что там для него естественно, но он следил за моей реакцией! И хитро так! Краем глаза! А как в фас повернется: глаза такие синие-синие наивные! Но я и глазом не моргнул. Посмотрел, где свет расставить, все расстояния, ракурсы прикинул. А он, потом, меня к себе в кабинет пригласил и выпить предложил. Я сказал, что не пью. Он так бровки поднял, словно впервые непьющего видит, полез в ящик своего стола. Рылся долго. Наверное, чтобы я кучу мятых долларов видел. А потом достал и разложил передо мною проспект выставки, что у него устроена. Вот!
Митя положил матери на колени буклет.
- Прекрасно издано! Значит, надоело ему сидеть, как собака на сене! удивленно покачала она головой и тут же вскочила, взъерошила свою и без того пышную прическу и выбежала из квартиры.
- Куда идешь? Куда-Куда? - остановил её во дворе пьяный детина, и только тут Виктория поняла, что выглядит она, мягко говоря, несколько неадекватно. Наверняка, неслась растрепанная, с горящим ничего не видящем взором. Но это же энергия бешенства вела её. Виктория, ничего не понимая, уставилась на остановившего её человека.
- Проблемы какие? Починить чего? Сантехника? Трубы прорвало? Так это я это быстро, - как бы извиняясь, гундосил пьянчуга.
- А ты кто такой?!
- Буденный я. Меня все здесь знают. Дай хоть пару рублей. На пиво не хватает.
- Буденный?! Борман... Ах, ты ещё и Буденный! Срочно найди мне кувалду! Да такую, чтоб потяжелее! Тогда тебе и на водку хватит.
- Мама! Мама! Ты с ума сошла! Что с тобой?! Я сейчас вызываю психоперевозку! - Митя повис у неё на плечах, пытаясь отобрать кувалду, едва она принялась бить в стену коридора, отделяющую их от соседской квартиры.
- Уйди! Дай пары спустить!
- Там же живет твоя любимая Зина!
- Да не живет она там уже! Сюрприз я тебе приготовила! Сюрприз!
- Убила её что ли?! - Митя с ужасом смотрел на свою разъяренную мать.
- Квартиру я ей купила в более дешевом районе, а у неё эту. Еще вчера документы готовы были. Да ты в три ночи пришел. Сказать тебе не успела. Виктория успокоилась на мгновение. - Да не бойся ты! Не сошла я с ума. Но довел меня этот тип до бешенства! Отойди-ка в сторону. Дай-ка я размахнусь!..
Ударив, пару раз, по стене, тут же присела от усталости. Успокоилась. Пояснила сыну, шоковым молчанием среагировавшим на её сообщение:
- Из двух маленьких тебе одна нормальная получится, а иначе, неизвестно, когда эту продашь, новую какую купишь... А тут и дешевле и проще. В её санузел кухню перенесем, - ерунда, что без окна, нормальную вытяжку поставим и все "хоккей". Перегородки между её комнатами снесем будет большая столовая, хоть бильярдный стол ставь! Наши комнаты спальнями останутся, - в одной кухне библиотеку расположим, компьютер и т. п. - в другой. Так глядишь, и на мировой стандарт потянем. Не шик конечно, с Римской средней квартирой не сравниться, но с Парижской вполне. Надоело мне это убожество! А что он тебе говорил?
- Кто? - Митя не успел уловить перескок её мыслей.
- Тот, что вызывал тебя для клипа? Зачем он ему?
- Сказал, что скоро поедет по Европе, хочет этого художника раскрутить, в известных кругах представить.
- По Европе? По Европе... Но он у меня попадется!
- Клип-то мне снимать?
- Конечно, Митя! И так чтоб самый класс! Я с тобой вместе его потом на компьютере обработаю. Сделаем так, что картинки оживут, и каждой подберем текст из ещё той философии. Текст оттуда же наложим поверх музыки. Вот я ему устрою полную ломку его окаменевших понятий! А чувств своих не выдавай. Словно и не понял, что это мое. А ещё подумай после - где взять ремонтную бригаду. Пора сносить стены! Еще придется снова в БТИ разрешение на снос этих перегородок брать...
- Кажется, ты сейчас будешь сносить крышу, - усмехнулся пришедший в себя Митя.
- О да!.. - Она вошла к себе в комнату и плотно прикрыла за собою дверь. Села на диван, им купленный диван, закурила. Ей хотелось найти причину того, почему он так действует. Сначала она начала обвинять в этом его мать, ту несоответствующую ни Москве, ни времени деревенскую, кулацкую культуру, которую она ему привила, но поняла, что очень быстро заведет в тупик пустых обвинений. "Ты уйдешь и придешь, а колодец останется" вспомнила она китайское изречение. Ее тайцы предупреждали её - если видишь человека грубого, знай, это не таец, это китаец. А потом говорили про колодец, намекая, что то, - что поило тебя с детства, тебе не дано изменить. Так что в истоках поправлять уже нечего. Можно только уйти от них. И пусть отец его все-таки был художником и, наверняка, наложил на его характер оттенок чувственности и впечатлительности... - колодцу все равно весь этот психоанализ - прошлый век! Ни к чему не ведет - отмахнулась она сама от себя и попыталась мыслить в ином русле: - Вот он, такой, какой есть, вывез её картины. Видимо без злых мыслей. Он же признавался ей в любви, предлагал ехать в Париж... Она просто неправильно среагировала на его предложения, и он обломался.
Да он такой же, как она! Он же хотел сделать ей сюрприз, как она сделала сюрприз своему ребенку, чем чуть в одну секунду не загнала собственного сына сумасшедший дом!
Значит... он хотел сделать ей сюрприз, как и она Мите. Только она в ответ от Мити ничего особенного не ожидала. Даже его поцелуйчики и благодарности ей не нужны. Потому что она знает, что так её сыну будет лучше и все тут. Но Вадим не думает о том, как ей лучше - он ждет её ответной реакции. Ради этого он все это и делает. Ради этого он пошел второй раз на провокацию - показал совершенно открыто её сыну, что картины её у него. Что ничего плохого он с ними сделать не хочет - наоборот, он хочет её раскрутить её для Европы. Хотя, вряд ли это получится у неопытного человека. Но он хочет. Из любви ли? Нет. Это уже получается не любовь, а какая-то пытка рыбке на крючке. Он вынуждает её откликнуться.
"О нет! Не дождется! - воскликнула про себя Виктория - И картин не жаль черт с ними! Но чтобы так ломаться!"
Она достала бутылку красного вина, откупорила её, и налив в бокал, выпила залпом, произнося как тост: - Я буду долго-долго жить! Я напишу ещё тысячу картин! Прошлое на то и прошлое, чтобы отойти! А я буду продолжать свой путь при любых условиях, но не пойду на поводу торговца ситуацией.
Вино приободрило её, обретая духовную ясность, она теряла трезвость.
Теперь она точно знала, что будет делать. Виктория взяла телефон и набрала номер Спиина. Среди бела дня он почему-то находился дома. "И этот человек ещё ворчит на безденежье! - усмехнулась она про себя, а голос её уже с энергетическим напором диктовал:
- Значит так, сейчас ты звонишь тому королю, что сам себя короновал.
- Понял. - Сразу приняв её тон разговора, как мальчишка условия игры, откликнулся Спиин. - Дальше что?
- Звонишь и спрашиваешь как дела, как...
- Подожди, я все запишу, а то ещё чего напутаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44