Он взял пинцетом осколок покрупнее, а остальные стряхнул с блюдца в мусорное ведро.
— Ой, что вы наделали! — крикнул Владик.
— Может быть, молодой человек объяснит мне, что именно я наделал? — ядовито отозвался мастер.
— Как же вы его почините?
— Это надо слышать, что он говорит! «Почините»! Как будто здесь есть что чинить!
Владик всхлипнул.
— Перестань хныкать, или я превращу тебя в бутылку для уксуса, — хмуро сказал мастер. Он сел и придвинул к себе старенький микроскоп, стоявший среди склянок и стеклянных кубиков. Положил осколок под объектив. По-петушиному наклонил голову и левым глазом глянул в микроскоп. А правым на Владика. И сказал:
— Дай мне с подоконника алмазный резец.
Владик бросился к подоконнику, там лежали инструменты, похожие на стамески и резаки для оконного стекла. Владик схватил один наугад.
— Не этот! — гаркнул мастер, — С белой ручкой!
Потом он опять согнулся над микроскопом и начал что-то осторожно делать с осколочком резцом и пинцетом.
Владик стоял рядом. Он дышал очень осторожно, однако мастер сказал:
— Сделай одолжение, не сопи над ухом.
Владик отскочил на два шага и стал смотреть, вытянув шею. Но, конечно, ничего не видел.
Мастер корпел над крошечным Тилькиным осколком довольно долго. У Владика устала шея, он переступил с ноги на ногу и оглянулся.
Из низкой приоткрытой дверцы пахло дымом и горячими кирпичами. Что-то ровно гудело там и слышались голоса. На косяке дрожал отблеск огня. А в комнате, где работал мастер, стояли всюду бутыли, банки и шкафы с выдвижными ящиками. На ящиках белели таблички с номерами и названиями: «Стекло для очков», «Музыкальное стекло», «Ламповое стекло», «Стеклянные пробки»… Под низким потолком висел шар из зеленого стекла размером с большой школьный глобус. В шаре отражались лампа, Владик, мастер и все, что было вокруг.
Владик опять посмотрел на мастера. Тот сказал, не оглядываясь:
— Подойди.
Владик на цыпочках подошел.
— Посмотри… — Мастер подтолкнул его к микроскопу.
Владик глянул в окуляр.
В середине серебристого круга он увидел стеклянного человечка. Но не гладкого и прозрачного, а такого, будто его вырубили из кусочка мутного льда.
— Похож? — спросил мастер.
— М-м… маленько, — неуверенно сказал Владик.
— Ну и ладно, что маленько, — проворчал мастер. — Программа задана, это главное…
Он дотянулся до ящика с табличкой «Увеличительное стекло», выдвинул. Владик опять вытянул шею. Он ожидал увидеть множество всяких линз, но ящик оказался пуст. Если не считать пузатой, очень прозрачной бутылки — она выкатилась из угла на середину ящика.
Мастер пинцетом опустил в бутылку микроскопического стеклянного человечка. Потом проворчал под нос:
— Хорошо, что хоть прибежал-то вовремя…
Он посмотрел на свои часы, поднес их к уху, потом взял со стола и тряхнул пыльный транзисторный приемник. Приемник женским голосом сказал:
— …следний, шестой, сигнал дается в двенадцать часов по московскому времени.
Мастер быстро встал и строго поднял указательный палец. На пальце блестели рыжие волоски.
— Пи-ик, — донеслось из приемника. — Пи-ик, пи-ик…
И когда приемник пикнул шестой раз, мастер с размаха грохнул бутылку о цементный пол. Осколки царапнули Владика по ногам.
— Ай! — сказал Владик. Но не из-за осколков. Он решил, что мастер спятил.
Но тут же Владик услышал звук, будто на дно стеклянного стакана сыплют звонкие дробинки. Это на полу, среди стеклянных крошек, бил в хрустальный барабанчик невредимый Тилька.
Тилька поднял головку-капельку и с горделивой ноткой сказал:
— Здорово я получился? Как новенький!
Мастер ухватил его двумя пальцами и поставил на стол. И жалобно закричал:
— Это что за ребенок! Почему все дети как дети, а этот. — сплошное наказание!
— А что я с-с-сделал? — обиженно откликнулся Тилька.
— Посмотрите на него и послушайте! Он спрашивает, что он сделал! Он целыми днями шастает неизвестно где, а потом его приносят в виде стеклянного порошка, и мастер должен заниматься ремонтом этого хулигана! В рабочее время!..
Владик виновато переступил сандалиями среди осколков. Мастер покосился на него и сказал Тильке:
— С твоим приятелем все ясно. Он просто уличный шалопай, хотя и носит очки, как порядочный человек. Но тебя-то я изготовил из лучшего стекла! У тебя должна быть хрустальная душа!
— У меня з-замечательная душа, — осторожно сказал Тилька. — Длинь-дзынь-музыкальная…
— Длинь-дзынь, балда ты, — печально сказал мастер. — Почему я стекольный специалист, а не столяр? Я бы сделал, как папа Карло, деревянного мальчика. Почему я не портной? Я сшил бы мальчика из мягких тряпок. Он был бы шелковый во всех отношениях. А вместо этого — стеклянный бродяга! И как его воспитывать? Он, видите ли, хрупкий, его нельзя даже выдрать!
— Это же удивительно чудесно! — подал голосок Тилька.
— Это очень грустно… Ты где-то пропадаешь, а старый человек не имеет ни минуты покоя… Но я найду управу! Теперь ты будешь у меня жить в коробке с ватой и крепкой стеклянной крышкой.
— Что ты! — испуганно сказал Тилька. — Я же сразу динь — и помру. Мне нужна свобода и дождики.
— Никаких дождиков!
— Я хочу с Владиком!
— Я тебе покажу Владика!
— Тогда я опять разобьюсь!
— И на здоровье…
— Ну-ка, наклонись, — попросил мастера Тилька. Мастер нехотя нагнул голову к столу. Тилька ухватил его за седые кольца на виске, повис на них и что-то начал тихо говорить мастеру в ухо.
— Подлиза… — проворчал мастер. — Имей в виду, если динькнешься еще раз, чинить не буду ни за что на свете.
— Ура! — крикнул Тилька. — Владик, посади меня в карман!
Владик робко посмотрел на мастера.
— Можно?
— Убирайтесь, — ответил мастер. — Вы не дети, а крокодилы.
Владик осторожно усадил Тильку в кармашек, на котором темнели засохшие пятнышки крови. А мастеру сказал:
— Большое спасибо.
— Убирайтесь, — повторил мастер. — Или я превращу вас в пробки для графинов.
8
Владик и Тилька долго бродили по лестницам и переулкам Боцманской слободки, искали заросшую сурепкой маленькую площадь. Владик не запомнил дорогу, когда мчался отсюда с разбитым Тилькой.
А Тилька тем более ничего не помнил.
И все-таки он все время звенел у Владькиного уха:
— По-моему, это з-здесь… По моему, динь-там…
Он сидел теперь не в кармашке, а на левой дужке Владькиных очков и держался за его волосы…
— По-моему, з-за теми динь-деревьями…
— Вон там — сказал наконец Владик. Он увидел знакомые домики, белую будку-водокачку посреди площади, а главное — Нику и мальчишек. Они укрылись от ветра за водокачкой, сидели на корточках и разглядывали зонт. Он был открыт, но край купола у него оказался смят и надломлен.
Владик подошел и печально проговорил:
— Так и знал, что сломаете…
Ребята оглянулись на него. Ника встала и виновато засопела.
— Летать пробовала… — пренебрежительно сказал Владик.
Мальчишки присели еще ниже, а Ника вздохнула.
— Не умеете, дак нечего и соваться, — сказал Владик. — А еще говорила: «Не сломаем, вещь чужая…»
— Чужая, когда хозяин есть, — огрызнулась Ника. — А тебя будто сдуло. Улепетнул, одного ударчика испугался.
Владик даже задохнулся от негодования. И пока хлопал губами, пока думал, как ей ответить покрепче, возмущенно зазвенел Тилька:
— Бестолочь ты непроз-зрачная! Он меня спасать побежал! Потому что я раз-збился из-з-за тебя, динь-дура!
У Ники кругло открылся рот. У рыжего стрелка Кости и у белобрысого Матвейки тоже. Ника шепотом сказала:
— Ох… это кто?
— Не твое дело, — буркнул Владик.
— А он… какой? Заводной, да?
— Сама ты з-заводная! Я настоящий!
— Ой… — опять сказала Ника.
— Вот тебе и ой, — хмуро отозвался Владик. — Давайте зонт… авиаторы бестолковые.
Кое-как он расправил сломанные и погнутые прутья. Свернул зонт, обмотал его ремнем от сумки. Ника молча смотрела на него. Потом нерешительно сказала:
— Ты просто волшебник какой-то. Летать умеешь. И такой у тебя этот… Стекляшкин.
Владик сердито хмыкнул. Потому что никакой он был не волшебник. То, что он полетел, получилось само собой. Ветер подходящий и зонт… А «стекляшкин» Тилька если и волшебный, то сам по себе. Не Владик же его сделал…
— Грохнула зонтик да еще ерунду мелет. А «волшебнику» теперь дома будет нахлобучка.
Сказав эти сумрачные слова, Владик зашагал прочь. Не оглянулся. Вернее, оглянулся, но не сразу. Только на краю площади. Мальчишки остались у водокачки, а Ника шла за ним.
— Ты чего… — сказал Владик.
— А тебе здорово попадет? — виновато спросила Ника.
Владик не знал. Это будет зависеть от маминого настроения. Но ответил громко и сурово:
— Еще бы!
Если у этой вредной девчонки с рогаткой проснулась совесть, то пусть помучает ее посильнее.
Ника догнала Владика и тихо объяснила:
— Мы ведь не нарочно…
— Ха! Сперва пуляют по человеку из рогаток, а потом — «не нарочно»!
— Костик же не просто так пулял…
— Ну да! Он готовился к международным соревнованиям. Турнир стрелков по летающим зонтикам!
— Он думал, что ты шпион, — сказала Ника.
Владик обалдело поморгал, потом вздохнул:
— Тогда он такой же глупый, как ты… Где это видано, чтобы шпионы летали на зонтиках?
— Ну… он же думал, что не настоящий шпион, а веревочный.
— Что-о?
— Ты разве никогда не слышал про веревочниц? Это тетки такие, они везде стараются занять ребячьи площадки и натягивают там веревки. Будто бы для белья. А на самом деле чтобы нам негде было играть. У них тайное общество против ребят…
— Такую тетку я тоже знаю, — сказал Владик. — Но я-то здесь при чем?
— Мы думали, что ты летаешь и высматриваешь для них площадки.
— У-динь-дивительно бестолкова… — звякнул Тилька.
А Владик возмутился:
— По-вашему, я похож на шпиона?
— Теперь-то видно, что нисколечко не похож, — примирительно сказала Ника. — Но на высоте трудно разглядеть…
— Зачем ты так длинь-длинно с ней разговариваешь?
Прогони ее, — посоветовал Тилька.
— А ты помолчи, сосулька, — насупленно отозвалась Ника.
От оскорбления Тилька чуть не свалился с дужки очков.
— Я?! Сосулька?! А ты… кроко-длинь-дилиха безобразная!..
— Сперва разбила маленького, а потом еще обзывает! — сказал Владик. — Чего ты за нами увязалась? Иди к своим рогаточникам…
— Ну и пожалуйста… А я хотела с тобой пойти, чтобы сказать твоим родителям, что зонтик сломала я, а ты не виноват.
— Очень благородно, — ехидно отозвался Владик. — Только родители приходят вечером. Ты что, ждать их собираешься? Шагай-ка ты домой.
Они в это время уже спустились по ракушечному трапу на широкую улицу Трех Адмиралов. Здесь была троллейбусная линия. Не глядя больше на Нику, Владик подошел к остановке и прыгнул в троллейбус номер два. Надо было забрать в сквере сумку и отправляться домой.
9
Владик совсем забыл, что день субботний и мама не на работе. Она встретила Владика на пороге и неласково сказала:
— Явился наконец… Будешь сразу во всем признаваться или станешь сперва городить небылицы?
— Буду признаваться, — вздохнул Владик.
— Давай-давай…
— Зонтик сломался.
— Миленькое дело! Я же говорила! А ты что? «Ах, он крепкий, ах, я осторожный!..» Ладно, зонтик — это раз! А дальше?
— Что? — робко спросил Владик.
— Ах, «что»? Может быть, ты хочешь рассказать что сидел сегодня на уроках и даже получил кучу пятерок? Прогульщик несчастный! Из школы прибегают одноклассники: «Почему вашего Владика нет на занятиях?» А я откуда знаю почему? Я схожу с ума, товарищи тоже переживают…
— Товарищи! — сказал Владик. — Наверняка Витька Руконогов, этот ябеда и предатель.
— Не смей так про него говорить! Он замечательный мальчик!
— Ну конечно! Он замечательный, а я…
— Где ты был?!
— Я нечаянно… Меня унесло. Ветер такой могучий, а зонтик такой… как парус, меня как дернет, как понесет, а там колючки, и я вверх, по воздуху…
Мама села на стул, задумчиво взялась за подбородок и стала смотреть на Владика очень внимательно. На лице ее читалось, как буквы на бумаге: «Ну-ну, давай. Послушаем, что еще сочинишь…»
— Вот ты не веришь, а я правда по воздуху. А там яхта, ее на камни несло, надо было протянуть канат, а лететь, кроме меня, некому, а она бы разбилась… Ну, ты не веришь, а я не могу, когда ты не веришь! А если поверишь, то испугаешься и опять меня наругаешь, ты скажи сперва, что ругаться не будешь, и я расскажу, чтобы ты поверила, а то…
Мама встала и деловито потрогала Владькин лоб.
— Конечно. Бегаешь по такой погоде раздетый, а потом грипп или ангина. Голова болит?
Владик ухватился за спасительную ниточку.
— Не болит, — сказал он слабым голосом. — Только гудит немного. И какая-то слабость…
— Я так и знала! Немедленно в постель!
Владик послушно побрел в комнатку, где стояла его кровать. Начал расстегивать рубашку. Тилька, который опять сидел в кармане, шевельнулся: «Не забудь про меня».
— Мамочка, принеси, пожалуйста, стакан воды, — попросил Владик. — Что-то немножко в горле пересохло.
Мама торопливо принесла воду. Владик отхлебнул и поставил стакана на столик с учебниками. Глаза у мамы были испуганные, но она сказала:
— Раздевайся и ложись, но имей в виду, что разговор наш не закончен.
— Ладно, — покорно согласился Владик. Мама вышла, а он высадил Тильку в стакан. Стеклянный барабанщик будто растворился в воде, — если не приглядеться, то и не заметишь.
Владик заполз под одеяло.
Ему было немножко не по себе. Не очень-то честное дело притворяться больным, чтобы спастись от неприятностей. Будто дезертир какой-то. Мама, конечно, переволновалась, когда подлый Витька Руконогов прибежал и наябедничал про его прогул. А сейчас опять волнуется из-за его фальшивой болезни. Пускай уж лучше отругает сразу…
Но тут Владик почувствовал, будто он и в самом деле больной. Усталый и разбитый. Снова заболели ушибленные на палубе ноги, загудели плечи, застонали жилки в руках. Мягко закружилась голова. А в закрытых глазах поплыли клочковатые облака, волны, скалистый берег, желтые цветы сурепки. Владика куда-то плавно понесло. Будто он снова полетел. «Ну и ладно», — подумал Владик и приготовился сладко задремать. Но в это время затренькал звонок. Это пришла к маме соседка Игнатия Львовна — грузная медовоголосая дама.
Игнатия Львовна только что вернулась с заседания Тайного Клуба Веревочниц (сокращенно ТКВ).
Про этот клуб знают немногие. Для посторонних он называется «Кружок макраме». Женщины там плетут из веревок и шпагатов разные узорчатые изделия. Но это для отвода глаз. А на самом деле в этом клубе они учатся плести интриги и разрабатывают планы, как опутать бельевыми веревками все детские площадки. Чтобы мальчишки и девчонки не бегали и не прыгали там, не гоняли мячи и не мешали своим шумом почтенным людям.
На волейбольной площадке в своем дворе Игнатия Львовна вывешивала веревки много раз, но эти отвратительные дети поднимали такой крик, что приходилось в буквальном смысле сматываться. Теперь в клубе пытались изобрести невидимую веревку, которая будет цеплять ребят скрытно. Однако дело шло туго, и все члены клуба получили задание продолжить тайные опыты дома.
— Здравствуйте, моя милая, — пропела Игнатия Львовна маме Владика. — Нет ли у вас, голубушка, моточка бельевого шнура? Нам в кружке поручили сплести очень хитрые узоры, а у меня кончилась вся веревка. В понедельник я куплю и верну вам.
Шнур у мамы был, и она с удовольствием дала моток Игнатии Львовне. Мама считала соседку доброй и солидной женщиной, любила с ней беседовать. Сейчас она пожаловалась на Владика. Подумать только, не пошел в школу, где-то гулял полдня под дождем и ветром, потом начал сочинять всякую чушь и теперь лежит с простудой.
Соседка сдержанно охала и кивала.
— А что я могу сделать? — сказала мама. — Тут нужна сильная мужская воля, но отцу всегда некогда, он с утра до вечера на репетициях и смотрах.
Это была правда. Папа служил первым трубачом в оркестре, а оркестр-то не простой. Морской и показательный. И папа — не просто музыкант, а человек военный, с погонами главного корабельного старшины. А у военного оркестра полно работы: то приезжает комиссия адмиралов, то надо готовиться к параду, то ехать на гастроли…
— А когда приходит с работы, вместо того чтобы побеседовать об отметках и дисциплине, начинает с сыном дурачиться и барахтаться на ковре. Будто два четвероклассника!
— Да, это очень печально, — посочувствовала Игнатия Львовна и посоветовала маме почитать в журнале «Семейное здоровье» статью профессора Чайнозаварского.
Статья называлась «Народная медицина и народная педагогика». Профессор писал, что в наше время многие врачи стали вновь прибегать к старинным способам лечения: к разным травам, снадобьям и припаркам, которыми исцеляли больных в народе много сотен лет назад. Почему бы и в педагогике не вспомнить старые способы? Много веков подряд самым надежным средством воспитания был березовый прут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11