«Крапивин В. «Чоки-чок» или Рыцарь Прозрачного Кота»: Центрполиграф; М.; 2002
ISBN 5-227-01890-1
Аннотация
Увлекательная и забавная повесть-сказка из цикла `Сказки о парусах и крыльях`. Однажды летом брат и сестра Леша и Даша совершенно случайно обнаружили, что в их доме живут Ыхало, Тень прозрачного кота Филарета и еще целая компания необыкновенных существ. Подружившись с ними, ребята узнают о государстве Астралия, и по особому приглашению ее Главного мага Леша отправляется в эту сказочную страну, где его ждут невероятные приключения. Неизвестно, сумел бы он преодолеть подстерегавшие его там трудности и опасности, не зная волшебного слова `чоки-чок`, с помощью которого можно натворить очень много чудес, если, конечно, уметь им пользоваться…
Владислав Крапивин
«Чоки-чок» или Рыцарь Прозрачного Кота
Повесть-сказка
Первая часть
ДОМ НА УЛИЦЕ КРАЙНЕЙ
Новость
Кривую баньку в заброшенном саду не топили уже много лет. Тепла в ней совсем не осталось. Но запах березовых веников несмотря ни на что сохранился. Ыхало любило этот запах. Поэтому в летнее время оно проживало в баньке как на даче. Уютно здесь было и спокойно.
Иногда Ыхало забиралось на верхнюю полку и впадало в сладкую спячку на несколько суток.
В конце июня, после недельной спячки, Ыхало сидело на полке и беседовало с тенью кота Филарета. Тень упрекала Ыхало:
– Дрыхнешь без задних ног, все новости проспало. А мне и поговорить не с кем…
– Ну какие, Филаретушка, в нашей жизни могут быть новости, – почесываясь, кряхтело Ыхало.
– Громадные, мур-мяф меня подери! Старуха уехала! Насовсем!
– Насовсем?! – Ыхало подпрыгнуло и стукнулось макушкой о низкий потолок. – Не врешь?
Тень Филарета поудобнее уселась на стенке холодной печки, полизала растопыренную лапу (точнее, тень лапы).
– Зачем же мне врать? Не первое апреля… Уехала к брату в Калугу, решили вдвоем век доживать. По-моему, правильно…
– А дом?
– А дом продала. Почти со всем имуществом. Даже часы с Петрушей оставила. И Большую картину…
– А кто новый хозяин? – осторожно спросило Ыхало. Потому что хуже, чем при старухе, не будет, но все-таки…
– Хозяин – художник…
– Да ну? Как Орест Маркович, значит!
– Именно! Именно, дорогой Ых! Мало того. Они, можно сказать, родственники!.. Ну, не в полном смысле родственники, а, так сказать, духовные.
– Ты выражайся попроще, я ведь необразованное.
– Ладно, не притворяйся… А дело вот в чем. У первого-то нашего хозяина, у Ореста Марковича Редькина, было много учеников. И самый талантливый – Иванов Иван Климович. Тот, самый, у которого знаменитая картина «Необозримые просторы». А у этого Иванова, у Ивана Климыча, тоже были ученики. Как бы уже творческие внуки Ореста Марковича. Вот один-то из этих внуков, Пеночкин Евгений Павлович, и купил дом… Как прочитал объявление о продаже, сразу кинулся. «Это, – говорит, – колыбель моего вдохновения. Меня сюда однажды в детстве учитель приводил, когда Орест Маркович еще жив был, только седой весь. И я ему свои рисунки показывал, а он меня гладил по головке…»
– Как трогательно, – сказало Ыхало. – Помню, как меня Орест Маркович тоже гладил по темечку.
– Да и меня, мурр-мяу… – разнеженно заметила тень. – То есть не меня, конечно, а… ну, в общем, ясно…
– Ясно, ясно, – вздохнуло Ыхало. – Орест Маркович душевный человек был. Не то что старуха… Она небось за дом-то несусветную цену заломила? А?
– Да уж не без того…
– А хозяин-то новый… Он, видать, человек не бедный?
– Тут целая история, Ых. Поучительная и счастливая, – с удовольствием сообщила тень Филарета. – Он был совсем даже не богатый. Наоборот, еле на хлеб и краски хватало. Но на недавней, на весенней выставке заметили его и стали хвалить. Талант, он ведь себя все равно рано или поздно покажет…
– От похвал до богатства далеко, – недоверчиво сказало Ыхало.
– Ну, речь тут не о богатстве… Однако если художника хвалят, у него и картины покупают. Сперва одну, вторую, а там, глядишь, и очередь за ними стоит. Иностранцы стали интересоваться… А с одной картиной даже скандал вышел. С той, что называется «Вечерний вид на город Хребтовск с зеленого холма, на котором пасется желтая лошадь»…
– А что за скандал-то?
– Американец и француз заспорили, кому картину покупать, чуть не подрались. Француз вызвал американца на дуэль, еле их помирили… Евгений Павлович Пеночкин теперь знаменитый… Жена его не хотела только сперва в этот дом переезжать. Старая развалюха, говорит, и далеко от центра…
– Ох, значит, он женат, – огорчилось Ыхало.
– Естественно. Жена костюмером работает в оперном театре.
– И дети небось есть?
– Брат и сестра. Самого младшего школьного возраста.
Ыхало заыхало и заворочалось на полке.
– Теперь не будет покоя…
– Да ладно тебе ворчать. Будто ты себе не найдешь в доме укромный уголок!
– Да они до любого угла доберутся…
– А ты уже заранее боишься!
– Не за себя ведь, а за них. Перепугаются, когда увидят…
– Нынешние дети? Ха! – сказала тень Филарета.
– А ты, видать, доволен, – хмыкнуло Ыхало.
– Мрр-да… Во-первых, старухи больше нет. Во-вторых, не исключено, что мальчишка собирает марки. Тогда я смогу пополнить свои фонды. – Тень погладила себя лапой по животу. К нему был пришит незаметный карман, в котором хранилась коллекция.
Ыхало насмешливо запыхтело. Увлечение кота Филарета (то есть его тени) оно считало причудой. Однако дразнить Филарета не стало, только заметило:
– Ну посуди, какие у ребенка могут быть редкости?
– Всякое случается, – возразила тень. Потом, как настоящий кот, выгнула спину, потянулась и муркнула:
– Ыхушко, сделай одолжение, а? Я лягу кверху лапами, а ты почеши мне пальчиком брюхо. Давно меня никто не ласкал, не баловал…
– Бездельник. Ладно уж, иди сюда… – Ыхало с тень-Филаретом были давние приятели.
Тень растянулась на доске, как тень кота, лежащего на спине. Предупредила:
– Только карман не зацепи, а то оторвешь ненароком, и все марки разлетятся…
– Будто можно по правде оторвать тень кармана, – проворчало Ыхало.
– Всякое бывает… Мур-р…
Знакомство
– Просыпайся, засоня!
– Сам засоня… Леша – калоша…
– Даша – простокваша.
– Лешка – поварешка.
– Дашка – промокашка…
Это они не ссорились, а так просто. Вроде утренней разминки. Ссоры между сестрой и братом, конечно, тоже случались, но тогда дразнилки были другие, покрепче. Например:
«Лешка —…»
Нет, не стоит продолжать. Очень уж глупо.
Или:
«Дашка —…»
Нет, и это не надо. Мало ли на свете Лешек и Дашек! И начнут их награждать такими прозвищами, а это несправедливо.
Если Леша придумывал чересчур ехидную дразнилку, Даша обижалась и обещала:
– А я маме скажу…
– Ябеда, – говорил Леша. Но знал: маме Даша ничего не скажет. Она была не ябеда, а вполне нормальная сестренка. Правда, чересчур увлекалась куклами и ничего не понимала в технике, но что поделаешь, если уродилась девочкой. Зато книжки читать она любила не меньше Леши, хотя в школу еще не ходила. Брат был старше на год. Он уже закончил первый класс. Вернее, два первых класса: в обычной школе и в художественной.
В художественной школе отметки у Леши были хорошие, а в обычной – троечки. Потому что учительница Леонковалла Меркурьевна заставляла его писать правой рукой, хотя он был левша. Мама ходила в школу заступаться за сына, папа тоже ходил. Убеждали: нельзя переучивать, раз мальчик от природы такой. Но Леонковалла Меркурьевна говорила:
– Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь…
Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа.
И художественная школа теперь ближе, чем раньше. А то приходилось ездить через весь город. У мамы из-за этого было множество хлопот, потому что отпускать Лешу одного она боялась.
Художественную школу Леша любил. Там разрешали рисовать хоть какой рукой. Хоть ногой. Лишь бы ученик проявлял фантазию. У Леши фантазия проявлялась.
…Леша задумался про школу. А Даша про то, можно ли сказать: «Лешка – рыжая матрешка». Наверно, это будет неточно. Во-первых, матрешка – девочка, а Леша – мальчик. Во-вторых, он вовсе не рыжий, а только чуть-чуть золотистый. И у него всего три веснушки – на левой стороне лица. Эта сторона была похожа на папу. И нос был папин – торчал как сапожок. А глаза были мамины – светло-коричневые, с прямыми, будто спички, ресницами. И вся правая часть лица была мамина – без веснушек, с завитками волос над плотно прижатым к щеке ухом. (Левое ухо – папино – слегка оттопыривалось). Кроме того, на правой – маминой – щеке была симпатичная, заметная при улыбке ямочка.
А рот у Леши был не папин и не мамин, а свой собственный. Большой и толстогубый. Иногда улыбчивый, а порой упрямый.
Про Дашу же рассказывать много нечего. Она вся была в маму. Знакомые так и говорили: «Какая у вас славная девочка! Мамина копия…»
Мамина копия нерешительно сказала:
– Леша – старая лошадь… – Она и сама понимала, что это не очень удачно.
Он рассеянно откликнулся:
– Даша – манная каша… – И насторожился: – Тс-с…
Он сел в своей кровати. А Даша, наоборот, ойкнула и вжалась в подушку. Натянула до глаз одеяло.
Комната была просторная. Мебель в ней стояла разная – и знакомая, из прежней квартиры, и та, что осталась от старой хозяйки. У двери возвышался широкий платяной шкаф с львиными мордами на дверцах. А за дверцами кто-то шебуршал. Потом громким виноватым шепотом попросил:
– Извините, пожалуйста, не могли бы вы меня выпустить?..
– Мама… – пискнула Даша. Громко завопить она не могла, голос пропал от испуга.
Леша сперва тоже хотел позвать маму и папу. Но пересилил страх. Такой был у Леши характер: если рядом кто-то боялся, сам он делался смелее. Наверно, из упрямства.
– Кто там? – сказал он тонким, но достаточно мужественным голосом.
– Видите ли… мне трудно так сразу объяснить. Я здешний житель…
– А зачем вы туда забрались? Без спросу!
– Простите, пожалуйста. Я из любопытства. Хотелось посмотреть на новых жильцов, а знакомиться я не умею… Можно, я выйду? Здесь ужасно пыльно…
– Да кто вам не дает, – храбро сказал Леша. – Шкаф не заперт.
– Не заперт, но вы же сами его ночью заколдовали…
– А-а! – вспомнил Леша.
Ночью было вот что. Лешу разбудила Даша, она сидела на его кровати и трясла его за плечо:
– Лешка, я боюсь…
Он открыл глаза. В окно светила бледная звезда. В комнате (большой и непривычной) стоял сумрак. Что-то потрескивало, шелестело, пошевеливалось по углам. Леше стало очень даже не по себе. Но от Дашиного страха он осмелел:
– Чего ты боишься, глупая?
– Кто-то возится… По-моему, в шкафу.
– Ну и пусть возится, если охота.
– А если вылезет…
– Я вот ему вылезу!
Чоки-чок,
Двери на крючок.
Кто из шкафа сунется —
По башке щелчок!
Сразу стало тихо. Спокойно. Не страшно. Даша повздыхала и забралась в свою постель. Только попросила:
– Ты не спи, пока я не усну, ладно?
– Ладно, – пообещал брат. И почти сразу уснул.
Значит, все это не приснилось! Ой-ей-ей… Кто же там, в этом шкафу музейного вида?
Леша поднабрался еще побольше храбрости. К тому же при утреннем солнышке все не так страшно, как ночью.
– Ладно, выходите…
Чоки-чок,
Отворись, крючок…
– Только вы не пугайтесь, пожалуйста, – попросили из-за двери.
Леша даже рассердился слегка:
– Вылезайте живо! Мы не нервные!
Но на всякий случай он нащупал под подушкой свою рогатку и шарик из высохшей глины.
Дверцы со скрипом (конечно же, с медленным таинственным скрипом!) растворились, и на свет выбралось… существо.
Представьте себе метровой высоты пузатый самовар с футбольным мячом вместо чайника. А еще представьте, что самовар этот и мяч обмазали клеем и вываляли в клочьях пыльной шерсти, пакли, паутины и всякого мусора, затем украсили мяч-голову большущими круглыми глазами. Зелеными, как бутылочное стекло. Угадывался у мяча и широкий рот, но не было даже намека на нос.
Подставки у мохнатого самовара не имелось, зато были тонкие черные ножки в облезлых, подвязанных веревочками калошах. Самоварных ручек-держалок и крана тоже не наблюдалось, но виднелись руки почти человечьи. Только мохнатые и с ладонями цвета старых картофелин…
Леша вдруг сообразил, что Даша тихонько визжит, а сам он сидит с рогаткой на изготовку.
– Руки вверх!
Существо послушно подняло руки с растопыренными пальцами.
– Не стреляйте, пожалуйста, я сдаюсь.
Зеленые глаза были испуганные и, кажется, печальные.
Леше стало неловко, и он опустил рогатку.
– Это я так просто… Дашка, не пищи!.. Кто вы такой?
– Видите ли… ых-пых… я… так сказать…
– Вы, наверно, инопланетянин?
– Ни в малейшей степени… Наоборот, я совершенно земное создание. Уроженец этого дома…
– А, понимаю! Вы домовой!
– М-м… если по должности, то, пожалуй, да… А если по происхождению, то не совсем… Вы позволите мне опустить руки?
– Да, конечно… Не обижайтесь.
– Видите ли, настоящие домовые – это порода домашних гномов. В свое время их предки из лесов перебрались в деревни и города и стали обитать рядом с людьми. А я… Мой папа был самовар, а мама – здешнее привидение. Они полюбили друг друга, и от их горячей любви родилось я…
– А где теперь ваши родители? – вежливо осведомился Леша. По правде говоря, его интересовало лишь привидение, самовар он и без того видел множество раз.
– Ых… увы… Папа состарился, его отправили в утиль, мама последовала за ним. Что с ними стало потом, я не знаю. Это было в давние времена… Меня зовут Ыхало…
– Очень приятно, – тихонько сказала Даша. Во время беседы она перебралась к брату и теперь храбро прижималась к нему.
– Я очень рад, что вам приятно! – обрадовалось Ыхало. – А то прежняя хозяйка меня терпеть не могла. Сперва боялась, а потом стала загонять шваброй в самые глухие закоулки. И совершенно не желала со мной разговаривать… Представьте себе, с той поры, как не стало Ореста Марковича, я впервые разговариваю с людьми.
– Вы приходите к нам почаще, – сказал Леша.
– Вы ужасно симпатичный, – сказала Даша.
– Благодарю вас… Только, простите, с меня иногда мусор сыплется, я давно не чистилось.
– Пустяки! – успокоила его Даша. – У нас новый замечательный пылесос. Фирмы «Филипс».
В это время за дверью раздался мамин голос:
– Эй, Лешки-Дашки, встать, как неваляшки! Я иду…
– Ай… – сказало Ыхало. Хотело забраться обратно в шкаф, но Даша воскликнула:
– Не бойтесь! Мама у нас хорошая!.. Садитесь вот в это кресло…
– Я стесняюсь…
Но деваться было некуда, потому что прикрывшиеся сами собой дверцы заело. Ыхало съежилось в старинном кресле, поджало ножки. Зажмурилось, потом приоткрыло один глаз.
Мама вошла. Она была в халате и со шваброй.
– Мамочка, ты только не волнуйся… – начал Леша.
Мама уронила швабру, слегка присела, взяла себя за щеки. Глаза у нее сделались круглые.
– Мамочка, ты только не пугайся… – опять заговорил Леша. – Это…
Мама качнула головой и сказала нараспев:
– Ка-ка-я прелесть…
– Оно тебе нравится?! – подскочила Даша.
– Я в полном восторге! – Мама сияла.
Ыхало выбралось из кресла и засеменило к маме. Потупилось.
– Позвольте представиться. Меня зовут Ыхало…
– Очень, очень рада! – Мама протянула руку. Ыхало дало ей свою ладонь. Мама затрясла ее, да так сильно, что… рука Ыхала оторвалась! Осталась у мамы в пальцах и шевелилась сама по себе.
– Ай! – ужасно испугалась мама. Уронила руку.
– Ничего, ничего! – Ыхало левой рукой подхватило упавшую правую, приставило к месту. – Не беспокойтесь, пожалуйста, это бывает. Дело в том, что когда я радуюсь, то обязательно размягчаюсь. Делаюсь похожим на маму, которая состояла из тумана… А если огорчаюсь и сержусь – наоборот, становлюсь как металлический папа… А сейчас я просто таю…
Мама отдышалась. Заулыбалась опять:
– Я тоже таю от удовольствия…
– Мама, Ыхало – здешний житель, – начал рассказывать Леша. – Его папа был самовар, а…
– Не надо ничего мне объяснять! – воскликнула мама. – Я все понимаю! Вы, Ыхало, душа этого дома! Не так ли?
– Гм… – Ыхало начало таять прямо на глазах. – Видите ли… я над этим, по правде говоря, не задумывалось. Но в какой-то степени…
– Сейчас мы будем завтракать, – решительно сказала мама. И повернулась к двери. – Женя! Иди сюда! Познакомься, пожалуйста!
Появился папа. С намыленным лицом. От удивления уронил бритвенный помазок…
История кота Филарета и его тени
Леша и Даша умылись и почистили Ыхало пылесосом «Филипс».
После этого все уселись завтракать. Ыхало сначала смущалось, отказывалось от угощения, но, когда появилась банка с малиновым джемом, устоять не смогло. Намазало себе большой кусок батона. Призналось, что любит сладкое.
– А попробовать удается так редко… Старуха никогда не угощала. Иногда мне удавалось, правда, стащить у нее немного варенья.
1 2 3 4