Владислав Крапивин

БОЛТИК
Повесть


Вишневая пилотка
- Чудовищный кошмар, а не ребенок, - безнадежно сказала мама.Ты
доведешь меня до сердечного приступа, а сам простудишься насмерть.
"Чудовищный кошмар", третьеклассник Максим Рыбкин, пыхтел рядом
с дверью, у полки с обувью. Он застегивал новые сандалии.
Старший брат, девятиклассник Андрей, крутился у большого зерка-
ла: расчесывал маминым гребнем отросшую гриву. Он успокоил:
- Если простудится, то, может, не насмерть. Может, похлюпает но-
сом, почихает и выживет.
- Сумасшедший дом, а не семья, - сказала мама. - Одного не заго-
нишь в парикмахерскую, другой делает все, чтобы схватить воспаление
легких... Игорь! Скажи хоть что-нибудь!
Папа высунулся из комнаты. В одной руке он держал отвертку, в
другой электробритву. От бритвы едко пахло горелой изоляцией. Поло-
вина папиного лица была блестящая и гладкая. На другой половине иск-
рилась от коридорной лампочки светлая щетина. Папа захотел узнать,
что случилось.
Что случилось? Их ненаглядный сын хочет уйти из дома раздетым. А
на улице всего семь градусов!
Максим наконец справился с застежками и распрямился.
- Семь было в шесть часов. А сейчас уже согрелось.
- Ты хочешь моей погибели, - грустно сказала мама.
- Максим, - внушительно произнес папа, - ты - будущий мужчина и
должен уступать женщинам в споре.
- Но если я уступлю, на кого я стану похож?? Вся форма изомнёт-
ся, и я буду как из пасти бегемота вынутый?
- Ах, как изящно? Сын интеллигентных родителей?.. Игорь, почему
ты улыбаешься? Между прочим, когда среди родителей нет согласия, из
детей вырастают правонарушители.
- Выходит, я почти готовый правонарушитель, - жизнерадостно за-
метил старший брат Андрей.
- По крайней мере, внешне, - сказала мама. - Длинноволосый ганг-
стер из Чикаго.
- Пожалуй, что-то есть, - снисходительно согласился Андрей.
- Оставь в покое мой гребень, велела мама и снова повернулась к
Максиму: - Я уверена, что все дети придут на студию в пальто или
куртках.
- Не придут. А если придут, им не так важно. Они в ряду стоят, и
незаметно, если помятые. А я впереди, у самого... ми... крофона...
Последние слова Максим произнес угасшим голосом. Потому что
взглянул на брата.
Андрей стоял к Максиму спиной, но его отражение смотрело на
младшего братца ехидно и выразительно.
Сейчас скажет: "Оставьте в покое нашего солиста! Ему нельзя
нервничать, а то он в самый важный момент вместо ноты "Си" возьмет
ноту "до".
Ух, слава богу, не сказал. Только хмыкнул. Максим торопливо объ-
яснил родителям:
- Сами же станете говорить, что неряха, если увидите на экране,
что я мятый.
- Не лишено логики, - заметил папа.
- А ну вас, - сказала мама. - Пусть идет хоть голый. Не ребенок,
а варвар.
Андрей наконец убрался от зеркала, и Максим скользнул на его место.
Какой же он варвар? Варвары косматые, немытые, страшные, вроде
разбойников. А он вполне симпатичный человек. Вообще симпатичный, а
в новой форме - особенно.
Форма темно-красная, а точнее - вишневого цвета, жилетик с ла-
тунными пуговками - тугой в поясе и свободный в плечах - оставляет
открытыми белые рукава и воротник рубашки. Легонькие штаны отглажены
так, что торчат вперед складками, словно два топорика (а ноги у Мак-
симки - как тонкие длинные рукоятки у этих топориков - еще незагоре-
лые, светлые, будто свежеоструганное дерево). На ногах красные сан-
далии. И носочки тоже красные. Форму недавно выдали в ансамбле, а
обувь купила мама. Потому что Максим будет стоять впереди хора, и
все на нем должно выглядеть как с иголочки.
Все пока так и выглядит. А лучше всего пилотка. Тоже вишневая,
из тонкого сукна, с белыми кантами на верхних швах и вышитыми сереб-
ром крылышками на левой стороне. Потому что младший хор в ансамбле
называется "Крылышки".
А все вместе-два хора, два оркестра и танцевальная группаназыва-
ется так длинно, что сразу и не запомнишь: "Детский музыкально-хоре-
ографический ансамбль Дворца культуры имени Чкалова".
Дворец построен для летчиков. Говорят, когда-то в этом районе
был главный аэродром. Потом появились реактивные лайнеры, летное по-
ле стало тесным, и аэропорт перенесли далеко за город. На старом
месте сохранилась только площадка для маленьких аэропланов и верто-
летов.
Но управление областного Аэрофлота тоже осталось здесь . А неда-
леко от управления - и Дворец культуры.
Максимкин отец - не летчик, он инженер на "Строймаше". А мама -
завуч в художественном училище. Ну и что? В ансамбле занимаются не
только дети летчиков. Где их столько наберешь? Просто приходят ребя-
та, которые живут не очень далеко. А Максим даже и не сам пришел в
ансамбль. В марте на уроке пения услыхал его суровый на вид дядя с
рыжими клочкастыми бровями (все думали, что это инспектор гороно).
Услыхал и грозно сказал после урока:
- А ну, голубчик, пошли со мной. Немедленно.
Максим охотно пошел, потому что сурового дядю он ничуть не испу-
гался, а после пения ожидался диктант.
Они пришли во Дворец культуры, в большую комнату, где стоял
трехногий сверкающий рояль. Его поднятая крышка напоминала косой ки-
товый плавник, а клавиши - пасть кашалота. Дядя с клочкастыми бровя-
ми начал давить на клавиши и требовать, чтобы Максим голосом повто-
рял их музыку. Это было совсем не трудно, и Максим повторял, только
тихо, потому что стеснялся. Потом дядя стал играть песенку про куз-
нечика, которого сожрала бессовестная лягушка - эту песню все знают.
И Максим должен был петь. Наверно, у него не очень получилось. Дядя
вдруг оборвал игру, поставил Максима между колен и сказал не серди-
то, а как-то жалобно:
- Дружище, не смущайся, пожалуйста. Очень прошу. Ты ведь можешь
петь. Ты ведь, если откровенно говорить, любишь петь.
Максим слегка осмелел и тихонько сказал:ведь, если откровенно
говорить, любишь петь. Максим слегка осмелел и тихонько сказал:
- Ага.
- Дома, когда ты один, ты наверняка поешь. Я в этом совершенно
уверен.
Максим осмелел еще больше и ответил:
- Смотря что... Дядя стремительно обрадовался:
- И прекрасно! Здорово? А что ты хочешь? Что любишь? Давай!
Максим вспомнил, что после диктанта еще природоведение, которое
он совершенно случайно не выучил. И спросил:
- А можно с гитарой? Я с роялем не могу как-то...
Дядя сорвался с круглой табуретки, умчался из комнаты и тут же
вернулся с блестящей гитарой.
- Что будем? Давай...
- Я названия не знаю...
- Ладно, посмотрим. Ты начинай, я подыграю.
Начал Максим, наверное, не очень здорово:
Приглушенно тлеют огни,
И лагерь наш в сумраке тонет...
Но голос его догнала гитара, и стало легче. И песня была такая,
что если уж запел, то надо петь как следует. Потому что сразу кажет-
ся, что кругом опасность и скоро - в атаку.
В кустах не расседланы кони,
И песня в ночи не звенит...
Дальше Максим и сам не знал, как пел. Но, видимо, голос его зву-
чал чисто и тревожно, потому что слова в песне были тревожно-звон-
кие:
Средь тонкой ночной тишины
Не дремлют повстанцев дружины.
И как нервы, стальные пружины
В ружейных замках взведены...
Когда песня кончилась, дядя отложил гитару и задумчиво сказал:
- Д-да, любопытно... Это откуда такое произведение?
- У брата слышал.
- Он тоже поет? - быстро спросил дядя.
- Да нет, у него на магнитофоне...
- Ну ладно. Максим Рыбкин. Меня зовут Анатолий Федорович, я ру-
ководитель ребячьего хора. И ты, дружище, от меня не сбегай, пожа-
луйста.
Максим не сбежал. Зачем? По крайней мере можно было петь не
стесняясь. Не то что дома, где мог услышать и начать дразниться Анд-
рей. Правда, не все песни нравились, но что поделаешь? Так не быва-
ет, чтобы все на свете нравилось. Зато одна песня, про первый полет,
была для Максима самая лучшая.
С этой песней он и будет выступать сегодня на телевидении, на
концерте, посвященном Дню пионерии.
Хорошо, что с этой песней? Пускай мама с папой не летчики, пус-
кай он сам не летал еще ни разу, даже пассажиром, но раз он поет про
летчиков, значит, хоть какое-то, хоть самое маленькое отношение к
ним имеет. Значит, пилотку с крылышками носит не зря. Вот так!
Максим посильнее сдвинул пилотку на левый бок и еще раз с удо-
вольствием оглядел себя в зеркале.
Конечно, хорошо, если бы уши были чуть поменьше и не торчали в
стороны. И если бы вместо белобрысой коротенькой прически была тем-
ная и волнистая - не такая длинная, как у Андрея, но вроде. И если
бы губы оказались потоньше, а нос попрямее и с мужественной горбин-
кой, как у папы. Но нет так нет. В общем-то. Максим и так неплох.
Что ни говорите, а внешность для человека - важная вещь. Именно
из-за внешности Максим попал в солисты. Конечно, ему это не говори-
ли, но он догадался. Он случайно слышал после репетиции, как поспо-
рили Анатолий Федорович и начальница всего ансамбля Алевтина Эдуар-
довна.
Анатолий Федорович только с виду грозный был, а на самом деле
очень добрый. Он на ребят никогда не кричал, даже если баловались на
репетициях. Но в тот раз, с Алевтиной Эдуардовной, он разговаривал
сердито. Они поссорились из-за Алика Тигрицкого.
- Пожалейте ребенка!- возмущался Анатолий Федорович. - Вы нас-
лаждаетесь его голосом, как конфеткой, а весь хор сбивается и начи-
нает хихикать, когда Алик поет: "Товарищ летчик, возьмите меня, я
очень легкий"!
Это была правда. Хихикали. И Максим опять едва не засмеялся за
кулисами. Потому что в самом деле - когда Алик, по прозвищу Шеф-по-
вар, со своим круглым, как тугой мешок, животом и похожими на подуш-
ки коленями выходит к микрофону, под ним поскрипывает сцена.
- Но, дорогой Анатолий Федорович,- ласковым голосом возражала
Алевтина Эдуардовна, - ведь у вас хор, а не балет. Прежде всего сле-
дует думать о звучании...
- Об искусстве надо думать! - почти зарычал Анатолий Федорович.
- Целиком об искусстве! Когда посреди серьезной песни в зале начнет-
ся хохот, какое к черту звучание! И каково будет самому Тигрицкому?
Нет уж, пускай поет о макаронах - там все на месте: и внешность, и
голос, и содержание.
- Но как же песня о полете? Ведь мы все-таки чкаловцы!
- Будет вам песня! В хоре не один Алик с голосом...
Через день Анатолий Федорович оставил Максима после репетиции и
осторожно спросил:
- Максимушка... Потянешь "Первый полет"?
Конечно, он знал, что эта песня Максиму больше всех нравится.
Максим оробел и застеснялся. Шепотом сказал:
- Не знаю... И на концерте?
- Там видно будет. Попробуем?
Первый раз получилось неважно. Потому что подошла Алевтина Эду-
ардовна и, поджав губы, смотрела на Анатолия Федоровича. Максим
сбился...
- Ну ничего,- грустно сказал Анатолий Федорович.- Ничего, Рыб-
кин. Потом еще... Попытаемся.
Максиму стало жаль его. И он немного рассердился. И сказал:
- А можно еще раз?
Анатолий Федорович торопливо поднял крышку рояля.
- Еще? Ты хочешь?
Максим кивнул и зажмурился. И представил, как ветер качает ро-
машки на краю летного поля. И какие пушистые белые облака бывают над
аэродромом, когда раннее утро... Он так это здорово представил, что
пропустил начало.
- Ой, простите. Можно снова?
И опять пошло вступление:
Над травами,
которые
Качает ветер ласковый,
Над кашкой и ромашками
Растет веселый гром...
Это просыпаются разноцветные спортивные самолеты. Летчики прок-
ручивают моторы. А на краю аэродрома собираются мальчишки - те, кто
очень хочет в небо. Те, кто часто летает во сне.
Максиму почти каждую ночь снится, что он летает...
Он кончил петь и опять испугался. Не получилось?
Анатолий Федорович улыбался. Он посмотрел на Алевтину Эдуардовну
и сказал:
- Э?
Посмотрел на Максима и сказал:
- Э! И показал большой палец, хотя это, наверно, было непедаго-
гично.

Конечно, голос у Алика гораздо лучше, чем у Максима, тут и спо-
рить смешно. И умения у него больше. И фамилия Тигрицкий для солиста
годится больше, чем Рыбкин. Но полет есть полет, если даже он не на
самом деле, а в песне. Что поделаешь, если Алик весит килограммов
пятьдесят, а Максим в два раза меньше!
И наверное, не только в этом дело. Максиму кажется, что Алику
все равно, какую песню петь. Он про макароны и про летчиков поет
одинаково. Наверно, Алику никогда не снится по ночам, что он летает.
Недаром Алик совсем равнодушно отнесся к новой форме с серебряными
крылышками на пилотке.
А форма что надо! Младшему хору завидовали даже старшие ребята.
Конечно, не те большущие парни, которые поют басами, а кто перешел в
большой хор недавно. Завидовали, хотя получили голубые костюмы с
модными пиджаками и расклешенными брюками. Еще бы! Таких пилоток им
не дали.
Но конечно, одна пилотка, без формы, выглядит не так хорошо. А
мама этого не понимает.
- Надень хотя бы легкую курточку.
Братец Андрей глянул ехидно и выжидательно. Сейчас скажет: "Ну
что ты, мама! Какая курточка? Надо, чтобы все блестело. Представля-
ешь, идет наш артист по городу, а прохожие оглядываются: ах, не из
тех ли это мальчиков, которые только что выступали по телевизору?
Ах, не он ли пел самую главную песню? Подумайте, какой молодец!"
И самое ужасное, что он будет прав. Потому что есть у Андрея
скверная способность: он видит младшего брата насквозь.
- Ну что ты, мама! - начал Андрей, и Максим съежился в душе. -
Какая курточка... На улице уже сплошное лето. Пускай закаляется.
Нет, временами брат бывает вполне порядочным человеком. Мама
сказала, что все это скоро кончится ее гибелью, и велела Максиму
убираться.
- И не опаздывай к обеду. Пусть хоть в субботу семья пообедает
вся вместе, по-человечески.
- Мам, ну как "не опаздывай"! Концерт кончится в час, а в школу
- к половине второго. Мне только-только добежать.
- Здрасте, моя радость! Почему же ты пошел без портфеля?
- А у нас не будет уроков. Будет экскурсия в парк.
- Представляю, как ты отделаешь в парке свой мундир... Не забудь
пообедать в буфете.
- Ага... Ой, а деньги?
- Растяпа. Забыл?
- Да не забыл. Просто вчера кончились. Больше нет.
- Нет мелочи? А карманы звенят!
Мама отправилась в комнату и вернулась с Максимкиными школьными
штанами и курткой. Тряхнула. Послышалось бряканье.
- Это же не деньги, - торопливо сказал Максим. - Это так... Я
вытащить не успел.
И он поскорее начал вынимать из карманов то, что звякало: две
гайки, связанные веревочкой, желтый латунный ключ, фотокассету без
крышки, старинный пятак и сломанную запонку.
- У всех дети как дети, а у меня Плюшкин, - печально сообщила
мама.- Убирай немедленно свои сокровища.
- Уберу, уберу.
Рядом с полкой для обуви стоял картонный ящик. Там по отделениям
были разложены у Максима всякие вещи, из-за которых мама называла
Максима Плюшкиным.
Вообще-то Плюшкин - это жадина-помещик из книжки "Мертвые души",
которую Максим не читал, только по телевизору видел такую пьесу. Бы-
ло не очень интересно, однако он специально смотрел, чтобы выяснить,
похож ли на Плюшкина.
Нет, Максим - не Плюшкин. Тот был сумасшедший скупердяй, а Мак-
сим просто жалеет брошенные вещи.
Вот, скажем, совсем небольшая вещь: значок с буквой "Д" и фут-
больным мячом - "Динамо". Кто-то старался, делал его, а потом он,
наверно, висел на груди у болельщика. А затем - раз! - оказался на
тротуаре: булавка отвалилась. Думаете, не обидно? Кто бы его пожа-
лел, если не Максим? А булавку еще можно приделать, и значок приго-
дится кому-нибудь.
Или вот: граненая пробка от графина. Конечно, графин для нее
сразу не подберешь, но можно пробку привязать и вертеть. И смотреть
сквозь нее. Все вокруг делается расплывчатым, танцующим, а от стек-
лянных граней разлетаются, как бабочки, разноцветные пятнышки.
Плюшкин никому ничего не давал, а Максиму не жалко. Если вам
что-то надо-пожалуйста! И эту пробку, и значок, и подшипник, и коле-
са от игрушечного грузовичка, и голубую пепельницу с трещиной, и
пластмассового солдатика, и мотки проволоки... Лишь бы для пользы.
Лишь бы все были довольны: и вещи, и люди.
- Оставь в покое свой утиль и слушай меня,- сказала мама. - Мел-
ких денег у меня нет. Возьми пять рублей и не вздумай потерять сда-
чу.
- Когда я терял?- слегка обиделся Максим.
- Хорошо, хоть этого за тобой не водится. Но кто знает... Куда
ты их положишь?
На форме был только один карманчик - нагрудный.
1 2 3