— Захочу, завтра переселюсь из этой халупы кое-куда покруче. Что скажешь?
Он давно уже перестал бояться ее угроз. Давно перестал бояться одиночества. Леночка благополучно вытравила из него его застарелый страх. Более того, она сделала то, чего не сумел сделать ни один психоаналитик.
С некоторых пор он стал вожделеть одиночества! Так-то вот, господа профессионалы. Вы бились, бились, а она за вас все это сделала своим неприятно высоким, визгливым голосочком.
И еще ему хотелось бы — да, да, это правда — утром пройтись босиком по росе. Постоять и послушать, как с тупым стуком в саду осыпаются никому не нужные яблоки с боками, покрытыми, будто конопушками, черными точками. Как мягко шуршат по траве, откатываясь от того места, куда только что шлепнулись. И еще очень хотелось услышать ему, особенно в последние несколько недель, как лопаются почки на деревьях. Как пахнут горьковато и сладко. И понаблюдать, как из липкого кокона выползают крохотные нежные листья, как матереют потом, стареют, осыпаются к ногам. Все это было рядом, день за днем, год за годом, но почему-то проходило незамеченным…
— Что скажешь? — снова вторглась в его мысли Леночка, взметнув темные кудряшки.
— Переселяйся. — Он улыбнулся и неосторожно снова глянул в окно.
— А-а-а!!! Я так и знала!!! — Она уловила его взгляд и, конечно же, расценила все по-своему. — Я так и знала, что эта тетка ходит к тебе! Ходит и ждет. Ходит и ждет.
— Ну откуда ты знаешь, чего она ждет? — снова совершенно искренне удивился он. — И вообще, что ты можешь о ней знать, Алена?!
— А ты?! Ты знаешь?!
— Я? Я нет, — сказал он и тут же покраснел, как последний идиот.
— Врешь! — пригвоздила его Леночка и тут же презрительно плюнула в его сторону. — Провалился бы ты к чертям собачьим и с домом своим убогим, и со всей своей лабудой под названием «высокие чувства». Жаль, идти мне пока некуда, а то бы…
— А как же тот дом, что покруче?
Он не хотел ее подначивать. И был бы рад, если бы Леночка скрылась сейчас в ванной, где все еще громыхала забытая стиральная машинка. В ванной или еще где-нибудь, но лишь бы скрылась. Подначил только для того, чтобы увести ее в сторону от глупых подозрений. Но Леночка была той еще штучкой, провести ее было сложно.
— Зубы мне не заговаривай, умник, — фыркнула она, вытягиваясь в полный рост на диване. — Переселюсь, когда сочту нужным. А вот что касается этой дамы… Ты что, следил за ней? Следил, так?!
Чтобы не покраснеть еще раз и не выдать себя с головой, он вскочил с кресла и ринулся прочь из комнаты. Он будет мести улицу, будет полоскать белье, развешивать его потом вкривь и вкось — по-другому не получалось — на бельевых веревках за домом. Будет делать что угодно, лишь бы не находиться сейчас подле этой подлой девки, которая дергала и дергала его за нервы, ворошила и ворошила потухшие угли в его душе. И чего не живется человеку спокойно? Чего надо ей, сказал бы кто?! Дом ее не устраивает? Да, он согласен. Дом старый, обветшалый, но это же временно. И квартира в центре города, где второй год ведется затянувшийся ремонт, имеется шикарная. И мебель туда уже куплена и дремлет под толстым слоем целлофана на мебельных складах. Всего и нужно-то — потерпеть немного. Нет, ее будто демоны раздирают, придирается и придирается. Липнет и липнет с гадкими вопросами. Первый год житья из-за Эллы не давала.
— А ты все еще любишь ее, милый?..
— А ты вспоминаешь ее?
— А она лучше в сексе, чем я, или нет?
— Твое сердце успокоилось? Если да, то почему ты стонешь ночами и зовешь ее по имени?..
И так день за днем и по нескольку раз в день. Разве так можно?!
Тема Эллы сменилась благополучным затишьем в пару лет, теперь вот прицепилась к этой женщине. И чем она ей не угодила?
Ну приходит. Ну сидит и молча смотрит на их дом. Что с того? Тоска, может, душу ее гложет. От безысходности, отчаяния или одиночества ходит она сюда. Да мало ли причин! Он и сам ходил два года подряд к тому пруду, где с Эллой познакомился. Уже разведен был давно, с Ленкой жил, а на пруд ходил. И тоже на скамейку садился и смотрел часами на толстых уток, прикармливал их булками, шикал, когда галдели. Но ведь не уходил, сидел и смотрел. Может, до сего времени ходил бы туда, если бы не Ленка. Выследила, гадина, и такое устроила…
— Прячься от меня, не прячься, — дверь старенькой ванной распахнулась, как от ветра ураганного, и Елена ввалилась в крохотную комнату, — но ты точно за ней следил. Станешь отрицать, снова потащу по врачам, так и знай. Пускай тебя признают сумасшедшим или тихим маньяком. Скажу, что тайно ходишь за женщиной, сильно напоминающей тебе твою покойную супругу.
Пододеяльник, который он только что выполоскал и собирался отжать, выскользнул из рук и упал обратно в ванну, забрызгав недавно поклеенные обои. Нет, это только Ленке могла прийти в голову идея заклеить бумагой стены в помещении, где постоянно сыро. Другой здравомыслящий человек прежде подумал бы, а она…
Кстати, что она только что сказала? Кажется, она пытается обвинить его в сумасшествии, маниакальной страсти ко всем женщинам, хоть отдаленно напоминающим ему Эллу? Кажется, так. Но ведь это глупо! Та женщина со скамейки, разве она похожа на Эллу? Да ничуть!
Элла была брюнеткой, а эта блондинка. Причем натуральная, а не высветленная, он в этом неплохо разбирался. И неплохо рассмотрел ее со спины, когда пошел однажды за ней следом. Элла была крохотной во всем. Рост, размер стопы, ладошки, грудь, все было миниатюрным, почти детским. А эта женщина…
Она была высокой, с прекрасной фигурой, на такие фигуры теперь спрос у всяких папиков. Кстати, с одним из таких она и живет в своем огромном доме, который с легкостью променяла бы на его — полуразвалившийся. Видимо, не сладко ей там жилось — в ее золотой клетке.
Так вот она была высокой блондинкой, а Элла…
Элла была крохотной, беззащитной, ее мог обидеть всякий, и даже он не удержался. Взял и подло бросил ее ради Ленки. На кого променял, идиот!!! Взял и бросил.
А потом Элла бросила его. Поначалу все принимала его в гостях, принимала от него подарки, деньги, которые он совал ей в прихожей, чувствуя себя распоследним подонком. Улыбалась ему! Просила не чувствовать за собой никакой вины! Говорила, что вполне счастлива и совсем не одинока, а потом взяла и бросила.
Точнее, бросилась под пригородную электричку. Уехала самым дальним маршрутом и бросилась там прямо с перрона под страшные стальные колеса. Они чудовищно изуродовали ее тело, его душу и его сознание.
Когда ему сообщили о ее гибели, он как раз…
А чем он, кстати, занимался в тот момент? Да, точно. Он собирался выпить кофе с пирожным, которое принесла из кондитерской его секретарша. Надо же, как запомнилось!
Александра заглянула в его кабинет, поддразнивая, помахала в воздухе крохотной коробочкой с пирожными, от которых по кабинету тут же поплыл сладковато-нежный запах ванили и шоколада, и спросила:
— Женя, будешь?
— Давай. — Он кивнул, не обращая внимания на то, что Сашка снова опустила его отчество.
Знакомы были давно, еще со студенчества. Отношения были теплыми, дружескими. Сашка часто приходила к ним с Эллой в гости, без конца представляя им все новых и новых своих избранников. Напивались иногда, часто ездили на природу, удили рыбу. Хорошо было, какое тут, к черту, может быть отчество?! При посторонних — да, а тет-а-тет — ну его к черту.
— С чаем или с кофе? — уточнила Александра, вдруг нахмурилась и спросила: — Что-то ты, Женек, со своей молодой женой не очень хорошо выглядишь. Не высыпаешься, что ли?
Его гражданское сожительство с Еленой Александра не то чтобы не одобряла, она его просто-напросто игнорировала. Не стало рыбалок, застолий за полночь, не стало ничего. Одно вот имя без отчества их теперь и связывало.
— С кофе, Санек, с кофе я стану есть твои пирожные, — уточнил он, мягко опустив второй ее вопрос.
Он ничего ни с кем не собирался обсуждать. Ни того, почему не высыпается. Ни того, отчего так скверно выглядит.
Устает он, понятно? Просто устает от работы, от новых отношений, которые предстоит еще строить и строить. Ведь и фундамента еще не возведено!
Устает от мыслей подлых. И от ревности еще, да!
Стыдно кому признаться, он ревновал свою бывшую жену ко всем и ко всему. Даже к несуществующим любовникам, которые еще только могли у нее появиться, ревновал. Ревновал к новой работе, новой мебели, которую сам же ей и подарил и на которой она теперь сидит и лежит без него. К его отсутствию в ее жизни ревновал особенно. И терзался день за днем в мыслях: а думает ли она о нем, а вспоминает ли, а что именно думает, что вспоминает?
Дверь распахнулась, вошла… Нет, не вошла, ворвалась Сашка и уставилась на него чумовыми потемневшими глазищами. Рот распахнут, глаза того гляди вывалятся и руками вспархивает, как курица, ей-богу.
— Саш, ну чего еще? Чайник выкипел или пирожное на пол уронила? — улыбнулся ей Женя, зная за секретаршей слабость к паникерству.
— Там!!! Там, Женя!!!
— Что там? Ну что там? — Он вытянул шею, пытаясь просмотреть приемную из-за Сашки в распахнутую настежь дверь. — Нет там никого. Ты чего всполошилась?
— Там звонят! — выдавила через силу она и очень громко, как-то неестественно громко всхлипнула. — Там, Женя! Там Элла…
Эллы никакой в приемной не было. Он видел это преотлично. И разозлился тут же от ненужного упоминания имени бывшей жены. Он себе не позволял ее имя лишний раз произносить, с чего вдруг это стало позволительно Сашке?
— Где Элла, Сашок? Ты можешь говорить внятно?
Странно, но даже в тот момент не было предчувствия беды. Принялся перебирать бумаги. И все ждал, когда она либо уйдет, либо объяснится. А она вдруг разревелась. Да громко так, по-детски совершенно, плечи, грудь принялись чудно так подпрыгивать. Какие-то судорожные всхлипы из горла и ни одного внятного слова, ни одного ведь!
Не выдержал он, когда она в десятый раз назвала имя его бывшей жены. Выбрался из-за своего стола. Обошел Сашку стороной, выглянул в приемную и обнаружил телефонную трубку, снятую с аппарата.
— Алло! — рявкнул он непозволительно грубым для самого себя голосом.
— Евгений Викторович? — уточнил женский голос с излишней трагичностью.
— Да, Евгений Викторович у телефона. Слушаю вас.
И ведь снова ничего такого не закопошилось в мыслях. Ничего! Ни единого вопроса. С чего ему звонит незнакомка, к примеру? Почему у нее столь печальный голос? И чем она сумела в два счета так расстроить Александру — его секретаршу и в недалеком прошлом отличную подружку?
— Удальцов Евгений Викторович? — снова повторила настырная женщина, голосом еще более печальным, чем прежде.
— Он самый! — Он даже развеселился, помнится. — А в чем, собственно, дело?
— Вам звонят из Воронцовского отделения милиции. Железнодорожного отделения, — уточнила она, наконец-то его озадачив.
Милиция?! Да еще воронцовская?! С чего бы это? Это же черт знает где! Какое отношение это имеет…
И вот тогда она и сказала. Все так же, не меняя тона, женщина сначала спросила его про Эллу. Мол, какое отношение он к ней имеет и имеет ли вообще? Он сказал, что да, имеет. Хотя не имел давно. Хотя подло предал ее и бросил потом.
А потом…
Он ведь упал в обморок, дослушав ее и переспросив раза три. Упал в обморок, как какая-то слабая женщина. И провалялся в беспамятстве две недели. За это время Эллу успели похоронить, хотя, по слухам, хоронить там было почти нечего. Стальные колеса изувечили ее маленькое тело, разметав по рельсам. Потом он выписался из больницы, сразу попав в заботливые лапки Леночки. Еще через какое-то время начал ходить к тому пруду, где они с Эллой познакомились. А еще через какое-то время Леночка поймала его на этом и начала таскать по всем психоаналитикам их города. Ей с чего-то пришла в голову идея, что сам он с этим не способен справиться. Что ему нужна помощь всех медицинских светил, вместе взятых.
А ему не нужны были врачи, ему просто нужно было чье-то присутствие рядом, и все. Да, он страшился одиночества, но совсем не того, о котором ненавязчиво намекали все вокруг доктора. Ему требовалось присутствие рядом родного, близкого человека. Такого, как Элла!
Ленка заменить ее так и не смогла, хотя по-своему и старалась. Может, она и устала, оттого и раздражена. Устала его вечно подозревать в тайной любви к покойнице. Устала ревновать к коллегам по работе. Ей все казалось, что они умнее ее и много интереснее, чем она. Ей просто не дано было понять, что даже если бы все было именно так, не стал бы он спать со всеми подряд.
Теперь вот новая тема для обсуждения появилась. Новый запал для его гражданской жены. К слову, гражданское сожительство тоже ее очень бесило. И она не раз намекала ему, что пора бы и приличия соблюсти, но…
Но он пока оставался непреклонен. Хоть здесь-то он сделает так, как сам решит. Хватит уже принимать за него решения. Хватит! Позволил однажды, теперь вот каяться ему всю оставшуюся жизнь.
— Я не следил за ней, Ален, — мягко опротестовал Женя и принялся тщательно вытирать руки о яркое полосатое полотенце, нанизанное на крючок.
— А что ты делал? Мечтал о ней? — фыркнула она, двинув на него высокой грудью. — Что, Удальцов? Признавайся.
— Да не в чем, собственно, признаваться. — Он попятился.
Намерения гражданской жены были непрозрачны. Сейчас она запросит, чтобы он овладел ею прямо здесь. Прямо в этом узком тесном пенале, именуемом его умершими родителями ванной комнатой. Чтобы он, как в кино, страстно набросился, прижал ее спиной к стене, срывал с нее одежду, и рычал, и сквернословил, и лупил ее, куда придется. Стоило еще разобраться, кто из них был психически нездоровым. Он, конечно, не пуританских взглядов, далеко не таковых, но иногда ее желания ввергали его в ступор.
— Возьми меня прямо здесь, Удальцов, — не обманула Ленка его предположений. — Возьми, слышишь! И когда станешь меня брать, станешь рассказывать, что ты чувствовал, когда шел за этой теткой следом! Все, все, все о своих чувствах! Все!!!
— Да иди ты, ненормальная! — не выдержал Женя и протиснулся между ней и стеной. Вышел за дверь, притормозил и проговорил, едва не показав ей язык в отместку: — Кстати, эта тетка выглядит много моложе тебя, дорогая. Много моложе и симпатичнее.
Последнее слово всегда должно было оставаться за ней. Всегда, невзирая на явное поражение, поэтому Леночка выплюнула ему вслед:
— Еще раз она присядет на эту скамейку, я на нее собак спущу.
Собак на родительском подворье не было. Был рыжий кот. Старый и ленивый. Мыши смело могли устраивать на нем ясли для своих мышат, он не шевельнул бы лапой. Приоткроет один глаз, закроет. Потом второй, снова закроет. Жене стало казаться в последнее время, что рыжий давно уже не смотрит двумя глазами одновременно. Потому что ему лень. И слегка завидовал коту.
Вот бы ему, Евгению Викторовичу Удальцову, коммерческому директору крупнейшей строительной компании, так полениться. Ему бы так же проваляться с недельку в томной неге, поглядывая сквозь полуприкрытые веки на мир. Подумать обо всем, что с ним случилось за последние несколько лет. Принять решение, наконец. Не спонтанно, на ходу, как получилось с Ленкой, а вполне обдуманно и серьезно.
— Я ей устрою, этой сучке! Я ей устрою. Пусть только попробует сюда еще раз явиться, я ей всю морду расцарапаю! Ходит тут, понимаешь, глазками стреляет, а у нас потом с веревки белье пропадает!
Ленка, не успокоившись, ворвалась следом за ним в комнату. Дождалась, пока он снова усядется за компьютер, нависла над ним и верещала, верещала, верещала.
Называется, поработал, подумал Женя с грустью. В офисе ремонт. Шум, гам, запах краски, стук забиваемых гвоздей, жужжание шуруповерта и визг дрели. Взял работу на дом, решив, что здесь ему будет спокойнее. Снова не так все решил!..
— Ей не нужны твои носки с колготками, дорогая, — стиснув зубы, процедил Удальцов. — Она живет со своим мужем в огромном доме через два квартала отсюда. И предваряя твои вопросы, признаюсь. Да, я пошел однажды за ней следом. Не из-за того, что ее внешность полная противоположность внешности моей покойной любимой жены. А потому что стало интересно: с чего эта дамочка таращится на мой дом которую неделю.
— Выяснил? — Алена вдруг ухватилась за сердце, уголки пухлого рта повисли скобочкой, и сама она стала пятиться от него, как от прокаженного.
Что опять за фокусы!..
— Выяснил! А что тебя так возмущает? Я должен был выяснить, черт побери, что это за человек крутится около моего дома!
Он вдруг начал орать на нее. Прямо по-настоящему! Как никогда не орал ни на кого в этой жизни, даже на провинившихся подчиненных! И удивительное дело: ему это так понравилось — орать на нее и видеть недоуменный испуг в ее глазах.
— И я выяснил, черт побери! И меня это вполне успокоило, устроило и еще не знаю что! — Он так вошел в раж, что даже с кресла сорвался и принялся кружить по комнате, размахивая руками и продолжая нагнетать тон.
1 2 3 4 5