Нет…
В общежитие больше она не вернется никогда. Она лучше будет терпеть измывательства Игоря Андреевича и ждать, ждать, ждать.
Чего ждать? Да чуда же, господи! Она все время ждала чуда. Правильнее — чудесного избавления от страшного человека, скрывающегося под обликом ее уважаемого супруга, — Черешнева Игоря Андреевича.
Он непременно умирал в ее запретном ожидании. Все равно как! Неожиданно от сердечного приступа. Разбивался на машине, возвращаясь домой из фирмы. Самолет, на котором он совершал перелет с отдыха или на отдых, вдруг терпел крушение. Секретарша Жанна — ненавистная длинноногая стерва, вечно презрительно хмыкающая ей в спину, — с чего-то перепутав заменитель сахара, всыпала в кофе своему боссу яд. Или со старой груши в их саду за воротник Игорю Андреевичу падал энцефалитный клещ, и это снова влекло непременную смерть. Смерть, которая стала бы для нее избавлением, путевкой в рай, началом новой свободной и обеспеченной жизни.
Нет, зря она сюда пришла. Ее ожидание именно здесь, в этом центре, станет еще более мучительным и отвратительным. Оно будет ей ежедневно, ежечасно и ежеминутно напоминать о том, что может ожидать ее, не потерпи она еще немного.
Игорь Андреевич ясно дал понять, что никакого развода он не потерпит. Развода на ее условиях. Ни о каком дележе имущества она мечтать не может.
С котомкой за ворота — единственный вариант ее долгожданной свободы. В общежитие к бабушке, к сковородке с задубелыми черными краями и днищем, к унылой работе официантки в такой же вот столовой, как эта.
— Не получишь ни цента, дура, — снисходительно хмыкнул он пару лет назад, когда она неосторожно заговорила о разводе. — Ни цента!
Допустить подобное после пяти лет страданий Влада не могла. Это было бы предательством по отношению к самой себе. Предательством по отношению к той ненависти, которую она свято хранила втайне ото всех и копила, копила, копила…
— Так что? Станешь койку просить или нет? — Марина пытливо уставилась на Владу, без конца поддергивая сползающий джемпер. — А то в моей комнате одна свободна. Там вообще комната двухместная. Уютная, с телевизором. Душ, правда, в конце коридора. Но это ничего. Я и дома в сортир на огород в скворечник бегала. А тут вообще красота, тепло. Так что, Влада, станешь моей соседкой?
— Я подумаю, — пообещала Влада, поднялась со стула, подобрала с подоконника плащ и направилась к выходу.
Она больше не могла здесь находиться. Вдыхать чад общественной кухни, там так некстати убежало молоко. Слушать за спиной гвалт непослушных детей, шлепки по рукам, когда цыганистая девочка полезла за вторым по счету коржиком. Иру все же оставили с детьми еще на неделю, установив семидневный испытательный срок.
Надо было убираться отсюда подобру-поздорову, пока кто-нибудь из знакомых не увидел. Маловероятно, конечно, но чем черт не шутит. Однажды ее совершенно случайно заметил кто-то из сотрудников мужа на вещевом рынке. Разумеется, тут же доложил, и случилась самая страшная в ее жизни гроза.
Она его, оказывается, опозорила! Она недостойно опустила его до уровня попрошаек. Она не имела права, не должна была и, конечно же, будет наказана.
Вдруг и здесь кому-то сподобится ее обнаружить, что будет тогда? Надо бы заранее придумать легенду, способную немного смягчить гнев Игоря Андреевича. Если пронесет, то она не понадобится. А если не пронесет, то Влада вытянет ее из своего мозгового архива и преподнесет мужу в виде правды.
У нее было много таких легенд, историй, приключений, которые она копила вместе с ненавистью. Пускай не всегда, но они пригождались. И Игорь Андреевич порой веселился вместе с ней, слушая хорошо отрепетированный перед зеркалом текст, и, кажется, даже верил. Надо бы что-то придумать…
— Погоди, не уходи.
Марина догнала ее уже почти на выходе. Вцепилась в рукав плаща, не заботясь о том, что может его помять, а Игорь Андреевич не спускал неопрятности. И зашептала доверительно на ухо:
— Пойдем, я покажу тебе комнату, Влада. Пойдем, не упрямься. Куда тебе спешить? Мужик наверняка на работе до ночи. Потом в ресторан с девками. Он разве тебя может хватиться посреди дня.
Мог! Еще как мог!
Мог заехать в перерывах между совещаниями. Мог заехать переодеться, потому что Жанна-стерва по неосторожности пролила ему на брюки кофе. Пятно на брюках, правда, было совершенно не кофейного цвета и издавало специфический запах, но не говорить же мужу об этом. А мог Игорь Андреевич заехать и просто так, без всякой на то причины, и не дай бог было застать ее за праздностью. Должна была либо читать по-английски, пользуясь самоучителем. Либо вязать. Вышивание тоже приветствовалось. Либо помогать Татьяне по хозяйству. Или копаться в садовых клумбах. Торчать перед телевизором могла, по его словам, и резиновая баба. Проку что с того?..
— Ну, идем, Влада. Я покажу тебе комнату!
Не обращая внимания на то, что идти Владе совершенно не хочется, Марина потащила ее все же к лестнице, ведущей на второй этаж. Быстро отсчитала четвертую дверь, выкрашенную бежевой краской. Нашарила в кармане длинной юбки ключ. Открыла. И провозгласила, толкнув дверь ногой в серой тапке:
— Прошу! Входи, Владочка. Будь как дома!
Странно, но вопреки ожиданиям комната Владе понравилась. Очень миленькие обои на стенах — пестрый абстрактный рисунок в лимонно-бежевых тонах. Красивый тюль на окне. Вместо ночных штор по стеклу распласталась простыня.
— Солнце тут жарит с утра до вечера, вот и закрыли, чтобы стены и мебель не выгорали.
Из мебели была полуторная кровать под меховым покрывалом.
— Это мое из дома, — тут же пояснила Марина, любовно погладив искусственный голубоватый ворс.
Диван вдоль окна. Шкаф для одежды в углу у двери. Полированный стол и тумбочка с цветным телевизором. На полу большой ковер с белой бахромой по краям.
— Это тоже я из дома притащила, — похвасталась Марина, скинув тапки, прежде чем ступить на ковер. — А то алкаш все равно пропьет, вытащит из дома, пока меня нет. Нравится?
— Нормально, — кивнула Влада. — Жить можно.
— Вот! А я что говорю! Переезжай!
— Я подумаю, — кивнула Влада, отступая к двери. — Извини, Марина, мне уже пора.
Новая знакомая вызвалась проводить ее на улицу. Вытащила из шкафа осеннее драповое пальто. Накинула на плечи. Снова обулась в серые тапки и зашлепала рядом с Владой, треща без умолку о преимуществах проживания в подобных центрах.
— Можно хотя бы выспаться! — выдохнула она, останавливаясь возле скамейки, на которой Влада провела много дней, наблюдая за центром. — Дома-то за волосы с кровати стащат да под дулом ружейным раздеваться заставят. А тут красота. Переселяйся, Владочка. Мы с тобой заживем!..
Зажить здесь она всегда успеет, с грустью подумала Влада. Вот узнает Игорь Андреевич о ее художествах, выставит за дверь, тогда и заживет. И будет жить долго и счастливо и умрет когда-нибудь на казенной койке, уставив в потолок подслеповатые старческие глаза. А что? Это ее вполне реальная участь, если учесть, что нет у Влады ни кола ни двора. Она даже на бабушкину комнату никаких прав не может иметь, поскольку та тоже их не имеет. Живет по временной регистрации, и все. А жить перестанет, так и комната перейдет к следующему жильцу.
Ни кола, ни двора, ни денег! Так вот она и живет, хотя в лице общественного мнения она — Черешнева Влада Эдуардовна — молодая богатая дама, проживающая в двухэтажном особняке с преуспевающим мужем-бизнесменом, домашней прислугой и всем отсюда вытекающим.
Так однажды на званом ужине у кого-то из мэрии Владе продекламировала речитативом малознакомая дама в мехах. Прицепилась к ней с самого начала вечера и не отпускала от себя ни на шаг. Все учила и учила, все наставляла и наставляла. А под конец так и вовсе возмутилась:
— Что это вы застыли с такой скорбью на лице, милочка?! Что вас не устраивает?! У вас есть все! — Она принялась перечислять, под финал своей обличительной речи обозначив Владу богатой, недовольной и неблагодарной. — А вы еще и скорбите! Так ступайте на стройку, в конюшни, в притон, наконец. Хлебните лиха, чтоб осознать наконец, как вам повезло с мужем…
Она оказалась засланной — эта пышнотелая гражданка в меховом манто. Засланной Игорем Андреевичем, которому было недосуг воспитывать в жене чувство благодарности. Дел и без того хватало, столько пробелов случилось в ее воспитании, столько пробелов, работать приходилось не покладая рук.
Была она богата, сыта, одета и украшена драгоценностями. Последние выдавались ей едва ли не по описи из старинной шкатулки красного дерева, запираемой супругом на ключ. Все это должно было подразумевать дикую всепоглощающую благодарность с ее стороны, а она вдруг захотела любви и нежности. Ну не дура ли?..
— Все, пока. — Марина полезла к ней с прощальным поцелуем, отставив руку с прикуренной только что сигаретой далеко в сторону. — Жду тебя завтра. Не вздумай передумать.
Завтра! Где она, а где оно — завтра?! Влада подавила тяжелый вздох, через силу улыбнулась новой знакомой и побрела на автобусную остановку.
В автобусе сразу затесалась на заднюю площадку, предъявив проездной билет сердитой кондукторше. Уставилась в окно и стала считать остановки. Выходить ей следовало через четыре, за две до нужной. Пройти тихой улицей, пересекающейся с той, где располагался их особняк, незаметно постоять возле дома с бирюзовыми ставнями, и тогда уже можно было идти к себе.
Этот дом с бирюзовыми ставнями Влада приметила давно. Еще по прошлому лету, когда впервые вызвалась помогать Татьяне с покупкой продуктов. Та убивалась на домашней работе, все надеялась на прибавку к жалованью. Прибавки не случилось, а обязанности возросли после того, как Игорь Андреевич выстроил гостевой домик. Татьяна потихоньку начала роптать. Тогда Влада и вызвалась помочь с покупкой продуктов. Игорь Андреевич поначалу отмалчивался, отмахивался, но потом неожиданно дал добро, ежевечерне требуя с обеих женщин подробный финансовый отчет.
Отчитывались они виртуозно, потихоньку начав обманывать супруга и хозяина по мелочам. Татьяна прикарманивала часть денег в обмен на молчание. Она не выдавала Владу, когда той приходило в голову просто погулять, обходя супермаркет стороной. В один из таких прогулочных дней и встал на ее пути этот необыкновенный теремок, возле которого она подолгу простаивала.
В нем не было ничего необыкновенного и примечательного. Подобных на этой тихой улице набралось бы с десяток. Но этот ей нравился по непонятной какой-то причине. Заставлял останавливаться каждый раз и жадно пожирать все здесь глазами, будто так вот можно было впитать в себя чужую, наверняка счастливую и беззаботную жизнь.
Очень аккуратный невысокий забор окружал старый запущенный сад. Кряжистые яблони теснили к дому четыре смородиновых куста. Из-за крыши дома торчала макушка старой груши. Клумб никаких не было. Цветы росли сами по себе. Где-то вырывались из травы и устремлялись в небо остролистые ирисы. Возле смородины облюбовали себе место заросли пионов. А чуть ближе к забору, в тени, Владе удалось рассмотреть садовые ландыши. И трава повсюду, трава. Такая мохнатая, такая сочная и высокая. Она, кажется, даже пахла как-то по-особенному, не травой, а вечным цветением. И еще, быть может, свободой.
Да, именно! Влада едва не задохнулась от волнения, поняв наконец, почему ее так тянет сюда.
Вольная воля чувствовалась здесь в каждом углу!
Ничем не стесненная, росла трава. Никто не загонял в клумбы цветник. Не стремился урезонить старые деревья, напирающие на дом. И даже рыжий кот на подоконнике вел себя абсолютно свободно. В его хитром прищуре ощущалась вольготная сытость.
Он ведь со временем стал ее любимцем — этот здоровенный котяра. И Влада даже расстраивалась, когда он не возлежал на широком подоконнике.
Сегодня рыжий был на месте. Увидел ее, широко зевнул и тут же принялся умываться, елозя по крупной мордахе мохнатой лапой. Влада улыбнулась. Отошла чуть в сторону, там возле березы имелась скамеечка, на которую она обычно присаживалась минут на десять, не больше. Села, пристроив сумочку на коленках, и с тревогой принялась осматривать территорию за невысоким заборчиком.
Ее всегда пугало, что хозяева что-нибудь здесь изменят в ее отсутствие. Спилят яблони, к примеру. Или выкорчуют пионы, что совсем заглушили смородину. Но больше всего ее страшило то, что траву пустят под газонокосилку.
За их двухметровым забором, например, не было ни одного клочка земли, где бы одна травинка переросла другую. Все высаживалось, косилось, подстригалось и обрывалось строго по правилам. И она этим правилам следовала тоже, чтобы не вызвать недовольства Игоря Андреевича. Ненавидела и следовала, следовала и ненавидела.
— Здесь все угнетается, Таня, — обронила она однажды по неосторожности, глядя в окно на свой сад. — Все, включая розовые кусты.
В старом саду за невысоким забором гнета не ощущалось. И запущенным он мог показаться лишь на первый взгляд. А потом…
А потом приходило понимание, что в этой хаотичной вольности есть свой не обременяющий никого и ничего порядок. Здесь просто никто и ничто друг другу не мешает. И все всех устраивает. Смородина безропотно соседствует с пионами. Ландыши наслаждаются благодатной тенью яблонь. Ирисы стремятся к солнцу, при случае скрываясь в траве от палящих лучей. И рыжего кота никто не гонит с подоконника, хотя он всякий раз, забираясь на свою любимую лежанку, наверняка цепляет петли на дорогой занавеске.
Владе казалось еще, что в доме этом непременно должны жить очень хорошие, добрые люди. Жить в полной гармонии друг с другом и в ладу с самими собой. Они уж точно не стали бы скандалить из-за уродливой чайной кляксы на чистой скатерти. Не тащили бы за волосы в темную кладовку под лестницей только за то, что ее нож трижды за ужин упал со стола. И уж точно не обезопасили бы себя изуверским способом от дележа имущества при возможном разводе, как это сделал однажды с ней Игорь Андреевич.
Там живут хорошие люди, решила напоследок Влада, поднимаясь со скамейки. И они ни за что не подумают о ней гадко и плохо, если и обнаружат ее неослабевающий интерес к их обители. Обители вольнодумцев…
Глава 2
— Слышишь, что говорю тебе, или нет?! — визгливый голос Леночки перекрыл гул стиральной машины. — Эта чокнутая снова здесь ошивается.
— Почему сразу чокнутая, Ален?
Он с трудом оторвал взгляд от мелькающих на мониторе цифр. Выглянул в окно, увидел очень красивую и очень печальную женщину. В очередной раз пожалел ее, посочувствовал ее печали и снова уставился в компьютер. Ему было некогда разговаривать с Леночкой. Некогда бередить душу, пытаясь понять, что заставляет незнакомку подолгу просиживать напротив его окон на скамеечке. Некогда, некогда, некогда…
Зато у Леночки времени было предостаточно. Времени, здоровья и злого задора, обильно сдобренного ревностью.
— Слушай, милый, а это она не к тебе сюда день за днем таскается, а? Ведь как на службу, каждый день. Как на службу. Придет, усядется, все осмотрит, а потом Рыжему улыбается. Нет, если не к тебе, то точно чокнутая. Чего молчишь, ответь что-нибудь!
Она не отстанет ни за что. Такая у его Леночки натура. Хочешь не хочешь, а хотеть надо, любила она повторять со смешком. Свободен ты, нет, но разговору с ней удели время. Бороться с этим было невозможно. Вот и сейчас. С тщательно завуалированным раздражением он задвинул клавиатуру под крышку стола. Развернулся на вращающемся кресле в ее сторону и вежливо поинтересовался:
— Что ты хотела бы услышать от меня, Алена?
— О господи, начинается! — взорвалась она тут же, запрыгнув на диван с ногами. — Ненавижу, когда ты такой!
— Какой?
— Снисходительно-вежливый, мать твою! — Она нацелилась кончиками пальцев себе в грудь, которой было слишком много, на его взгляд. Слегка потюкала ими и прошипела с яростью: — Думаешь, я никому, кроме как тебе, не нужна, да?! Думаешь, ты один такой добродетельный нашелся? Или простить мне не можешь, что ушел от жены своей сирой?!
— Ну при чем тут Элла?
Он и правда удивился, как удивлялся всякий раз ее умению начинать за здравие, а заканчивать за упокой. Предметом теперешней беседы вроде бы изначально была незнакомка, что регулярно усаживалась на скамейку подле их дома.
С чего вдруг Алене приспичило перескакивать на тему подло брошенной им жены? Главное, зачем? Все уже выяснили несколько лет назад. Он — для себя. Она — для себя и за него тоже. К чему снова ворошить старое? Снова хочет сделать ему больно или в очередной раз пытается вывести его из себя? Так с последним бесполезная затея, а первое…
Первое давно покрылось уродливыми шрамами, напоминающими коросту.
— У меня достоинств масса, милый! — продолжала живописно раздувать крохотные ноздри точеного носика Леночка.
1 2 3 4 5