На работу я ехала в дурном настроении. По дороге купила свежий номер газеты "Едиот ахронот" и бросила на заднее сиденье.
В конторе сразу впряглась в дела. Народу после выходных было много, я отвечала на вопросы, переводила, печатала на компьютере, в общем была занята выше крыши. В два часа публика рассосалась, я спустилась вниз и купила багет с тунцом и салатом. Заварив крепкий чай в своей любимой чашке с надписью "Томатный суп", я раскрыла купленную с утра газету.
На меня с фотографии на первой полосе смотрел благообразного вида старик с окладистой бородой. Заголовки, высотой в три дюйма кричали: "Убит православный священник!", "Официальный представитель Русской православной миссии, архимандрит Иннокентий, выражает решительный протест!", "Полиция выходит на след злоумышленников". Я принялась за статью:
"Сегодня ночью в Русской православной миссии (Белая церковь) был убит отец Андрон, православный священник церкви святой великомученницы Варвары. Он был зарезан большим кухонным ножом для резки хлеба, итальянского производства. Священник умер от раны в шею. По словам сестры Ефросиньи, монахини, находившейся в церкви, к отцу Андрону пришел посетитель. Ни лица, ни возраста она не знает, посетитель был в черных очках, несмотря на сумерки. Сестра Ефросинья несколько раз проходила мимо двери отца Андрона, где он беседовал с посетителем. Разговор был тихий. Ей удалось расслышать несколько слов. Одно из них было слово "наркотик"."
Далее шли рассуждения журналиста о состоянии преступности в стране, и в Иерусалиме, в частности. Выражались опасения, что этот случай отрицательно повлияет на приезд паломников в 2000 году. В конце статьи выдвигались предположения о связи священника с русской мафией и колумбийским картелем. Я не стала читать больше эту чушь, отложила газету и задумалась.
Через несколько минут я подняла телефонную трубку и набрала номер, записанный совсем недавно. Поговорив совсем недолго, я вышла из своего кабинета и заперла дверь. Проходя по нашему длинному коридору, я услышала взрыв хохота. В маклерской конторе определенно что-то праздновали. Дверь была открыта. Я мельком увидела, что за столом сидели Додик, пухлая секретарша, имени которой я так и не знала, незнакомая парочка и редактор местной рекламной газетки.
Додик, увидев меня, выскочил из-за стола и бросился ко мне. В одной руке он держал бутылку шипучки "Фантазия", в другой - чашку.
- Валерочка, - встал он у меня на дороге, - выпей с нами, мы празднуем.
Было видно, что он явно набрался. Кроме "Фантазии", на столе красовались почти пустая бутылка "Столичной", рижские шпроты, тарелка с орешками и кисть винограда.
Я рукой отодвинула его в сторону, иначе он бы упал на меня. Я совершенно не хотела присоединяться, но и портить отношения с соседями мне тоже не нужно было.
- Что празднуете? - спросила я.
Додик пьяно ухмыльнулся и обратился к собутыльникам:
- Что празднуем, ребята, не помните? - он почесал у себя в затылке и пожал плечами, - я не помню.
- Додик, ты же две квартиры продал, новые. Получил хорошие комиссионные от подрядчика, - сказал редактор рекламного листка.
- Правда? - удивился он. - А я, дурак, забыл. Леруня, прошу, - он протягивал мне уже полную чашку с розовым вином.
- Нет, спасибо, Додик, я ухожу, мне надо идти, пусти меня.
Он крепко вцепился в рукав, я даже подивилась такой силе в тщедушном теле.
Я резко дернула его руку вниз.
- Хватит, Додик, иди умойся и приведи себя в порядок, - он был весь облит вином, - а мне надо идти.
И я побежала вниз по лестнице.
x x x
Нервы были на пределе, напряжение последних дней сказывалось буквально во всем - у меня разламывалась голова, я изо всех сил сжимала руль, не давая рукам дрожать. Мысли были об одном: "Только бы не потерять управление!" Я старалась не превышать скорости, и если бы на дороге случилась пробка, я наверное, выскочила бы из машины и принялась стучать кулаками по капоту.
На мое счастье пробок по дороге в Тель-Авив не было. Наверное, у меня есть специальный ангел-хранитель, заботящийся о стервозных дамочках в высшей стадии душевного раздражения.
К клинике "Ткума" я подъехала через сорок пять минут после выезда из Ашкелона. Меня уже ждали. Охранник на проходной нажал на кнопку, ворота распахнулись и я въехала на территорию больницы. Остановив машину около входа в здание, я через одну преодолела ступеньки и постучалась в кабинет к доктору Рабиновичу.
Доктор поднялся мне навстречу. Круглые очки а-ля Джон Леннон он снял и положил на стол.
- Садитесь и переведите дух, - сказал он мне вместо приветствия.
Я упала на жесткий стул:
- Здравствуйте, Игаль. Вы сказали, что я могу обратиться к вам за помощью, если понадобится, и вот я тут.
- Что случилось? - серьезно спросил доктор.
- Я не знаю, как сказать, но в общем... - я протянула ему газету. Он внимательно просмотрел все заголовки, потом аккуратно сложил ее и обратился ко мне:
- Вы считаете, что и это - дело рук Яира Бен-Ами? Только на том основании, что и этот несчастный был убит так же, как мои коллеги, - чем-то вроде кухонного ножа? Кстати, полиция нашла орудие преступления?
- Понятия не имею...
- Ну вот, - заметил он. - Даже эта общность не доказана.
- Во-первых, я вовсе не подозреваю Яира, - сказала я. - Он действительно ни при чем.
Я вкратце рассказала курьезную историю о джинсах. Он посмеялся.
- Игаль, - сказала я, - мне кажется, между этими тремя убийствами есть связь.
- С чего вы решили?
- Не знаю, - честно ответила я. - Нутром чую.
- Что ж, это серьезная причина, - сказал он. - Очень серьезная.
- Перестаньте ехидничать! - я взорвалась. - Лучше напрягите свой мыслительный аппарат и подумайте, что может быть общего между психиатром и священником! А если не хотите напрягаться, то я сама вам скажу: исповедь! И тот, и другой - исповедники, и к тому, и к другому люди приходят рассказывать о самом сокровенном!
Его глаза удивленно расширились.
- Действительно... - пробормотал он чуть смущенно. - Надо же... Я как-то... - он откашлялся. - И врачи, и священники работают с людьми, причем с людьми несчастными, слабыми. Сильный и счастливый к ним не пойдет, ему без надобности. А вот человек в горе, которому надо рассказать, что его тревожит и мучает, придет и попросит помощи.
- Убийца приходил к ним исповедоваться, - подхватила я, - излить душу. А потом убивал, понимая, что никакая клятва Гиппократа или тайна исповеди не спасет! Такие признания не задерживаются долго. Поэтому, выговорившись, он заставлял своих собеседников молчать - самым кардинальным способом. У царя Мидаса ослиные уши.
- Что? - он непонимающе взглянул на меня.
- Я вспомнила сказку, читала в детстве. У царя Мидаса были ослиные уши, и он не хотел, чтобы об этом знали. Но стричься ему надо было, поэтому он приказывал убивать каждого цирюльника, который приходил его стричь. А одного, молоденького он пожалел и отпустил. Тот не смог держать в тайне то, что видел, пошел в лес, вырыл яму и выкрикнул туда: "У царя Мидаса ослиные уши!". А потом на том месте вырос тростник, и дудочки, сделанные из этого тростника напевали сами по себе эту сакраментальную фразу: "У царя Мидаса ослиные уши!" Я только не пойму, кто наш убийца - Мидас или цирюльник? Думаю, что цирюльник, ведь это ему, а не Мидасу нужно было выговориться. Причем неважно на каком языке. Коган знал и русский, и иврит. Священник только русский. А на каком языке говорил Зискин?
- На иврите, на польском, идише, английском. Русский не входил в это число.
- Значит, маньяк - из России, причем прекрасно говорит на иврите. Он же звонил мне и угрожал на иврите.
- Я согласен с вами, Валерия, - подумав, сказал доктор Рабинович, - я только хочу кое-что добавить. Еще Эрих Фромм писал, что биологические потребности человека, безусловно, важны, но еще важнее для него потребность в самоутверждении. Ему нужен с одной стороны - объект поклонения, чтобы тянуться к нему, и с другой - объект пренебрежения, чтобы чувствовать себя выше него. Я полагаю, что приходя на исповедь, а именно так вы назвали этот процесс, этот человек чувствовал потребность облегчить свои страдания, его мучила какая-то неразделенная трагедия. Он рассказывает абсолютно все, он же, если можно так выразиться, любитель разговорного жанра. Но потом, после беседы он понимал, что специалист, сидящий напротив, которого он считал за бога в своем воспаленном сознании, ему не помог, все равно он выйдет сейчас из кабинета и останется один на один со своим тяжким грузом. А может быть и еще хуже - тот, кому он доверился, может донести, рассказать его тайну другим, грубым и равнодушным людям. И он принимает единственное на его взгляд верное решение - убить, уничтожить объект опасности. Но, заметьте, только после того, как все ему расскажет. Рассказчику нечего больше ждать - его божок низвергнут. И вот только тогда приходит облегчение. Баланс восстановлен, ему легко и спокойно. Муки совести не мучают, а страха перед неотвратимостью наказания нет - ведь он считает себя центром мироздания, а центр не способен ошибаться.
- Но он же маньяк!
- Маньяк, - согласился Игаль.
- Но как я его узнаю? Ходит себе человек по улице, общается с тобой нормально, в общем, как все. И вдруг ему что-то напоминают мои чулки со швами - и он меня - чик, - я выразительно провела большим пальцем по шее, решает прикончить.
- И вас спасет только то, что вы одеты в джинсы, - улыбнулся доктор, маньяки обычно не отходят от правил, которые сами себе же и навязали. Вот, например, в наш маньяк не убивал жертву, пока всласть не выговаривался, а иначе - нарушаются правила игры.
- А какие они, маньяки?
- Сложный вопрос, я интересовался им. Есть нечто общее в их поведении. попытаюсь вам объяснить. Прежде всего, определить их в обыденной жизни практически невозможно. Это все враки, когда описывают: "Глаза его заблестели, он тяжело задышал и неестественно засмеялся..." Так ведут себя обычные невротики. Маньяк спокойно точит нож, пока вы привязаны к стулу. Он любит свою жертву и уверен: все, что он для нее готовит - это то, что ей нужно, в самый раз.
- Вот ужас! - выдохнула я.
- Обычно они живут в неполной семье, мать в доме - глава, существо деспотичное. Ребенок он чаще всего, единственный. Она следит за каждым его шагом, оценивает его поступки, в основном, отрицательно. Выращивает чувство вины. Унижение ведет к бунту, стремлению выйти из под материнского деспотизма, но характер уже сформирован как неустойчивый и подверженный влиянию со стороны. Такие мужчины остаются холостяками или поздно женятся. Спутницу жизни обычно выбирают старше себя, ищут в ней образ ненавистной, но в то же время обожаемой матери. В зависимости от того, что он во время секса думает о матери, характер сношения меняется. Вам понятно, о чем я говорю?
- Поясните, - попросила я.
- Как это ни странно, даже в сексе он думает не о реальной партнерше, которая рядом, а о своей матери, - терпеливо пояснил доктор Рабинович, нет, инцест не имеет к этому никакого отношения. Просто если маньяк ласков со своей женщиной, значит в этот момент он обожает свою мать. Если же его движения становятся грубыми, как у насильника, он не обращает внимание на ту боль, которую причиняет своей даме, подсознательно он конфликтует и хочет доказать, что он сильнее своей матери.
Мое лицо вытянулось.
- Так что, теперь не получать удовольствие от секса, а высчитывать, о чем или о ком мой партнер думает в этот момент?! - я просто не знала, что и думать.
Игаль рассмеялся:
- Не берите в голову, а то еще перестанете, действительно, получать удовлетворение, а я буду виноват. И будет у вас причина ходить к психоаналитику. Мы же с вами говорим о маньяках. Не болейте "болезнью третьего курса".
- А что это?
- На третьем курсе медицинского института проходят внутренние болезни. И особо мнительные студенты начинают прикидывать на себя симптомы. Получается, что они больны всеми на свете болезнями, кроме воспаления коленной чашечки.
- Вы думаете, Игаль, что я психопатка? А вот эта записка вам ни о чем не говорит? - я протянула ему обрывок бумаги с выставки.
Он пробежал глазами строчки и серьезно сказал:
- Не думаю. То, что у вас родинка на бедре, кроме вашего интимного друга может знать любой, кто видел вас на пляже или в короткой юбке. Может быть - это всего лишь шутка надоедливого поклонника. Вы ведь очень привлекательная женщина. И не относитесь к печальной категории психоаналитиков или священников
Я улыбнулась и снова вернулась к интересующей меня теме:
- Когда маньяки совершают свои преступления, ночью?
- Не всегда. Но на них обычно сильно действует луна. В полнолуние они чувствуют себя неспокойно. Недаром в народных сказаниях все вурдалаки и оборотни появляются при полной луне. В старину умели наблюдать.
- Тогда запирать их надо раз в месяц, - решительно заключила я.
- Нет, так не получиться. Мы же не знаем, кто он, маньяк. И потом: не всегда он действует в полнолуние, если ему в голову взбредет, то и при молодом месяце сотворит чего-нибудь. Так, что цикличность - это не самый яркий показатель. В психологии существует такое понятие, как раздвоение личности. В обычное время это вполне самостоятельный, разумный индивид, а когда в мозгу звенит какой-то особый сигнал, нормальная личность исчезает и появляется другая - дефектная.
- А что это за сигнал?
- Кто его знает? - пожал плечами доктор. - Красная тряпка, или какое-нибудь слово. Или вот - полнолуние. Да мало ли чего. Был себе человек, а потом раз - как будто сработал переключатель, и он уже другой. И заметьте, совершенно не помнит, о том, что он делал, будучи в другой ипостаси.
В моей сумке неожиданно зазвонил телефон.
- Мамочка, где ты? - спросила Дашка.
- Я в Тель-Авиве. Скоро приеду. Не волнуйся.
- Привези мне что-нибудь, - попросила она.
- Постараюсь. Пока. Целую.
Я отключилась.
- Мне пора, - сказала я Игалю, - дочка беспокоится.
Глава 8. ЛОВУШКА ДЛЯ ОДИНОКОГО МАНЬЯКА
Я не люблю слушать музыку, когда еду в машине. Она меня отвлекает. Машина - это единственное место, где я одна. Правда, с появлением у меня сотового телефона, с таким определением можно тоже поспорить, но его, если уже совсем приспичит, можно выключить. Поэтому в машине я думаю. Именно, когда я спокойно еду, никто меня не дергает, к обгонам я равнодушна, мне приходят решения проблем, мучающих меня на работе или дома. Вот и сейчас я вспоминала все, что говорил мне доктор Рабинович, врач с тонкими пальцами пианиста и печальным взглядом Джона Леннона.
Наверное, доктор и не подозревал, что когда он описывал маньяка, каждое его слово било меня со всего размаха. Хотя он заметил, что я примеряю к себе его объяснения и предложил не быть мнительной. Мнительной... Все, что он говорил о маньяках, идеально подходило к одному человеку, которого я хорошо знала.
Слишком хорошо.
Доктор рассказывал, а я сидела и видела перед собой Дениса. Все было в точности. И деспотичная мать - седовласая вдова (я просто не смогла бы себе представить, что она могла бы развестись!), и поиски женщины, старше его...
Я оборвала себя. Попробуем рассуждать логично. Где был Денис во время совершения этих трех убийств? Например, когда убили Когана? Вечером того дня он, по-моему, разговаривал по Интернету. А где был Денис, когда убили священника? В Иерусалиме. А когда убили Зискина? В тот вечер он пришел ко мне веселый, мы прекрасно провели время, он что-то болтал, какие-то милые глупости. Почему я это помню? Светила яркая луна, я стояла возле открытого окна и он мне еще сказал, что я напоминаю ему Маргариту, только метлы не хватает. А Рабинович говорил, что после совершения убийства маньяк обычно бывает в прекрасном, расслабленном настроении.
Да что же это я, в самом деле! Ко мне подбирается маньяк. Близко близко. Очень хитрый. Зная, что я сообщу в полицию о его звонке, говорит со мной на иврите, имитируя аргентинский акцент. А записку на лобовом стекле машины оставляет уже на русском. Он хочет сотворить со мной что-то, а мне в голову лезет совершенно невообразимое! Что делать? Пойти в полицию и сказать: я подозреваю своего любовника, потому что он классно трахается в полнолуние и мамочка у него тиранка? И что они мне на это скажут? Я примерно представляю. А Борнштейн вообще недоволен тем, что я влезаю в расследование, хотя без меня он бы ни за что не поймал Яира Бен-Ами.
Я должна сама выяснить, в чем дело. Я должна потихоньку расспросить Дениса. Но как я это сделаю, ведь маньяки не помнят, что они творят?!
Я подъехала к дому. Дашка уже ждала меня. Все было как обычно. Я поцеловала ее и спросила:
- Ты ела, доча?
- Нет, я тебя ждала. Мамуля, я нашла глаз весталки.
Я подошла к пазлу, разложенному на столе. Действительно, лицо девушки было собрано и она смотрела на меня прямо и даже несколько укоризненно. Я увидела в этом добрый знак: значит я на правильном пути и то, что задумала, обязательно выполню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11