Как ни крут и резок кажется переворот, произведенный в нашей истории реформою Петра, но если всмотреться в него пристальнее, то окажется, что он вовсе не так окончательно порешил с древнею Русью, как воображает, с глубоким прискорбием, большая часть славянофилов... Древняя Русь не могла внезапно исчезнуть вместе с обритыми бородами. Она вовсе не так далеко от нас, чтоб представить её нам каким-то раем земным, населенным чуть ли не ангелами. Поверьте
И прежде плакал человек,
И прежде кровь лилась рекою.
И после нас - опять будет плакать человек и кровь будет литься. Что же делать? От этого грустного обстоятельства не спасешься допотопными иллюзиями. Действительность напомнит о себе и покажет, что решительно не стоит убиваться из-за того, ежели в древности бояре в думе "сидели, брады свои уставя", а ныне чиновники в разных местах сидят, вовсе бород не имея. Ведь они и без бород также точно думают и точно так же дело делают, как прежде делали с бородами. О чем хлопотать-то? Ведь форма решительно ничего не значит. Рассаживать ли гостей по местническим счетам или по табели о рангах, и то и другое равно скучно. Сходиться ли с мужчинами отай, через баб, или вьявь, самим по себе, - и то и другое равно приятно.
Отдадим же древней Руси справедливость хотя бы в том, что она ничуть не хуже, чем новая, умела внести скуку во все официальные отношения и умела изыскивать средства для пользования запрещенными приятностями жизни. Зачем так отодвигаться от наших предков, смотря в уменьшительное стеклышко на их жизнь, со всеми её пороками и слабостями? Посмотрим на них простыми глазами и не будем смущаться, если они окажутся ближе к нам, нежели мы хотели бы. Неужели мы позволим себе испугаться, что через это сократится длина нашей генеалогии? Пора бы уж нам, кажется, смотреть на это равнодушно и, оставивши предков в покое, подумать несколько серьезно о том, на что мы сами-то годны.
Николай Добролюбов (1836-1861)
литературный критик, публицист.
Показание № 31
В 1920 году Максимилиан Волошин прозорливо угадал, проследил и предвосхитил судьбоносную связь времен.
Расплясались, разгулялись бесы
По Руси и вдоль и поперек.
Рвет и крутит снежные завесы
Выстуженный северо-восток.
...В этом ветре гнет веков свинцовых:
Русь Малют, Иванов, Годуновых,
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса,
Чертогона, вихря, свистопляса:
Быль царей и явь большевиков.
... Можно гадать, чьим наущением богомольный и великолепно образованный властитель обратился во "льва рыкающего". Указывали, в частности, сопоставляя по времени со второй женитьбой, на дочь черкесского князя Марию Темрюковну. Только едва ли Иван нуждался в чьих-то советах. На похоронах первой жены Анастасии он бился в истерике, но не прошло и месяца, как, по слову летописца, "нача царь яр быти и прелюбодействен зело". Если Анастасию он, пусть по-своему любил, то прочих жен не слишком стеснялся. Чуть не на глазах гонялся за девками или, того хуже, возлегал с очередным недолговечным фаворитом. Он вообще был грязен в интимных делах. В Твери, где бесчинствовал, идучи с опричниками на Новгород, всем женщинам было велено встать у окон с задранными рубахами...
Кромешная бездна, втягивавшая в свою безумную круговерть и ближних, и дальних, просто не могла не затронуть Ивана Ивановича - наследника. "Случайным" это убийство назвать невозможно. На последнем отрезке жизни Грозный все чаще страдал недугами и как-то в припадке черной меланхолии заявил сыну, что передает трон шведскому принцу. Таков был "патриотизм" самодержца, чей пример ласкал больное воображение Сталина...
Первых двух жен цесаревича Грозный сослал в монастырь, третью - Елену Шереметьеву, невзлюбив с первого дня, изводил придирками. Ее отца объявили изменником, одного дядю обезглавили, другого заточили в скит.
Однажды царь застал Елену в одной рубахе, тогда как положено было, невзирая на жар в натопленной комнате, сидеть по меньшей мере в трех. Несмотря на то, что женщина была на сносях, коронованный деспот нещадно отколотил её посохом, отчего и произошел выкидыш. Напрасно пытался царевич удержать отца. Это лишь распаляло его всепоглощающий гнев. Венцом сцены явился тот самый удар в висок, приведший к смерти наследника...
Смерть, которую Грозный сеял повсюду, обрекла на исчезновение династию Рюриковичей. Закономерная развязка. Кончина самого царя подстать сталинской, тоже окутана тайной.
Умер он после бани, полулежа за шахматной доской, опрокинув конвульсивным движением своего короля. Упорно распространялась молва, что царю "даша отраву ближние люди". Говорили, что именно Богдан Бельский, племянник Малюты и последний царский "любимец", подсунул яд вместе с лекарством. Как тут снова не вспомнить сцену на ближней даче другого деспота, также обреченного на полное одиночество!
Еремей Парнов (1935 г.р.)
писатель.
ОЧНАЯ СТАВКА
С "КОСВЕННЫМИ УЛИКАМИ"
(Из домашнего архива чиновника
полиции нравов Пантелея Рубашкина)
* * *
К началу ((( века в Москве появились кабаки с погребами, где можно было найти и редкие по тому времени иноземные вина. Правда, вольная продажа спиртных напитков была ограничена, а Иван ((( вообще запретил их приготовлять, разрешив угощаться ими только по праздникам. Иван (( Грозный построил отдельный кабак для своих опричников и разрешил им пить, хоть залейся, однако пьяных не жаловал, сажая их в тюрьму, если "наклюкивались" не в праздники.
Люди с приличным достатком хранили напитки у себя дома в подвалах: там помещались "беременные" бочки вместимостью в тридцать и "полубеременные" в пятнадцать ведер. В монастырских погребах бочки были ещё крупнее, никогда не сдвигались с места и пропускали вино через особые отверстия.
Кабаки на Руси то уничтожались, то воскресали вновь как птица Феникс из пепла: каждый раз соображения доходности брали верх над соображениями нравственности. Появились и разные названия-ширмы типа "кружечных дворов", где вино измерялось кружкою, или "питейных домов", где вино продавалось в небольшом количестве. Ко времени царствования Петра Великого кабаки уже не скрывались и размножились выше всякой меры, удовлетворяя потребности неослабного запоя. Попойки не считались чем-то из ряда вон выходящим: хозяин, который не употчевал своих гостей до состояния риз, считался недобрым. Тосты шли сначала за здравие государя, потом - государыни, царственного лица, патриарха, победоносное оружие и, конечно, не забывался каждый из участников попойки. Старший по чину и званию начинал тостировать первым. И не было большего самоунижения, как воздержаться и пропустить тост: на то служила пословица "Потчевать велено, а неволить грех"
В своих записках посол Голландии при царском дворе Кунрад Кленк отмечал: "Водка - любимейший напиток, который пьют все без различия, будь то мужчины или женщины, лица духовные или светские, знатные или купцы, мещане или крестьяне. Пьют её и до, и после обеда, даже целый день кряду, вроде как у нас вино. Прибавляют к ней ещё и перцу, если больны лихорадкою, а то и просто потому, что так, по их мнению, здоровее. Люди так падки до водки, что часто не только летом, но и зимой, при жестоком холоде, пропивают свое верхнее платье, даже рубаху с тела, и голышом выбегают из кабака домой. Даже женщины из простонародья напиваются иногда до того, что оставляют платье свое под залог и голые, вытолканные из кабака, падают от пьянства на улице и часто терпят ущерб своему целомудрию, которое и так не очень велико".
Самые отъявленные гуляки собирались в подпольных корчмах, притонах разврата и бесчинства, где, помимо водки, продавались женщины. Такой бизнес был настолько прибылен, что даже страх наказания кнутом не мог помешать наклюкаться как сапожник, наутюжиться как портной, насвистаться как немец, налимониться как барин или просто употребить как солдат...
И все же, на Руси средних веков главным местом распутства служили не кабаки, а бани. Сбросив с себя одежду, человек невольно сбрасывал и условности будничной жизни, скованные строгим семейным укладом и моральным ханжеством отношений между мужчиной и женщиной. Кстати, в те времена так было и на Арабском востоке, и в Англии, где бани считались особым видом борделя.
Банная проституция на Руси была явлением довольно распространенным. Существовали, например, неписаные виды дополнительных услуг: даже без всякого намека со стороны купающегося, хозяин бани приводил к нему несколько девушек, одну из которых он мог выбирать себе для растирания. О плате договаривались по взаимному согласию.
Обычай общего банного купания попыталась было пресечь императрица Екатерина (( распоряжением об устройстве раздельных бань для обоих полов: в женские бани стали допускаться только мужчины нужные для обслуживания, а также художники и врачи, желающие изучать там свое ремесло. Но это не помешало проституции в столичных банях удержаться до начала (( века. Наряду с общими залами имелись и приватные кабинеты, куда за плату и по выбору клиента приходили "растиральщицы". Как и в западноевропейских заведениях подобного рода, разрешавших в своем помещении сношения с проститутками, в обязательном порядке и хотя бы для видимости должно было производить впечатление "моющихся супругов".
Отнюдь не в последнюю очередь баня признавалась и главнейшим средством от всяких болезней: коль скоро кто-то чувствовал хворь, тотчас для утоления жара выпивал водки с чесноком или перцем, закусывал и шел в баню париться. Простым людям баня служила школой для выработки той потрясающей нечувствительности ко всем крайностям температуры, которой они отличались, удивляя этим иностранцев. В высших слоях общества бани способствовали также изнеженности и праздности, особенно среди женщин, которые часто производили впечатление тучных и обрюзгших. По общепринятым понятиям, правда, красота и здоровье женщины отражались прежде всего в дородности и полнотелости. Такими же почитались и мужчины, чья тучность считалась одним из главных признаков привлекательности: на приемы в честь иноземных послов в Кремле приглашались купцы, особенно раздобревшие телом, дабы своим видом усилить надлежащее впечатление от царского двора. Чтобы дороднее выглядеть, старались спать побольше после обеда, пили чай в огромном количестве и с прибавлением рома. Словом, "дал бы Бог дородность, а за красотой дело не станет".
И вот ещё такой штрих к портрету о "баньизме" на Руси: бани считались местами, где нечистая сила водится. Чтобы увидеть там черта или какую другую нежить, надо было зайти туда ночью, переступить за порог одной ногой, снять с себя крест и положить его под пятку. Ходить в баню не советовали в третий пар или после двух перемен моющихся, ибо, как считалось, в это время там моется злобный старикашка, который может и человека до смерти ошпарить или содрать кожу с женщины, если та бранится.
* * *
На Руси не было принято затягивать с женитьбой. С царскими свадьбами промедлений тоже не было, но сама церемония предварительного осмотра девиц из дворянских семей могла иногда затянуться. Так, на смотр Василию Иоанновичу доставили полторы тысячи кандидаток, а его сыну Иоанну Васильевичу показали вообще чуть ли не всех красивых дворянок. Избранную царскую невесту брали во дворец, нарекали царевною. По принятому обычаю, до официального бракосочетания сам царь имел право только раз видеть свою невесту.
Венчались обычно вечером. Утром же накануне торжества сваха невесты отправлялась в дом жениха для приготовления брачного ложа. Она обходила кругом комнату и кровать, где постилалось брачное ложе с рябиновой ветвью в руках, на которой нарезывались какие-то знаки. Человек пятьдесят приносили принадлежности брачного ложа и брачной комнаты, по четырем углам которой втыкалось по стреле с соболиным мехом и калачом на оконечности стрелы. На лавках у стен по углам ставили оловянники питейного меда. Над дверьми и под окнами прибивали по кресту.
Сначала на брачную кровать настилали снопы по числу тридевять, на них ковер и перины одна на другую по числу семь. На перины помещали изголовье и две подушки в шелковых наволочках. Постель застилали шелковою простынею, а сверху - холодным одеялом. На подушку клали шапку, в ногах - теплое соболье одеяло. Над постелью ставились образа Спаса и Богородицы и большой крест (образа задергивались убрусами, или застенками, смотря по их величине).
Возложив венец - символ девичества на голову невесты, торжественно вели её в зал. Свечи жениха и невесты несли разом перед будущею царицею. Когда сопровождение невесты было усажено на свои места в Грановитой палате, посылали за женихом, находившемся в другой палате дворца. На пути следования царя священники кропили святою водою. Войдя в зал и благословившись, он усаживался рядом с невестой - сигнал разносить кушанья и ставить их на стол. В продолжении обряда боярыни и девицы пели свадебные песни, зажигались свадебные свечи. Сваха снимала с невесты покрывало, потом венок, мочила гребень в чарке с медом и расчесывала невесту, свивала ей волосы и надевала волосник, кику и подзатыльник. Венок отдавали на сохранение, на память о девичестве. Сваха опахивала невесту и жениха сорока соболями, подходила к родителям невесты и просила благословения - везти молодых к венцу.
Все гости вставали. Родители брали по украшенной драгоценностями иконе и вместе со священником давали благословение новобрачным. Отец и мать, взяв дочь за руку, отдавали её жениху. Отец брал плеть и ударял ею свою дочь, говоря: "По этим ударам ты, дочь, знаешь своего отца. Теперь эта власть переходит в другие руки. Вместо меня, за ослушание тебя будет бить твой муж!". Плеть передавалась жениху, который, принимая её, говорил: "Беру как подарок, но думаю, что в ней нужды иметь не буду." И затыкал плеть за кушак.
Когда новобрачные приезжали в церковь, специальные слуги следили за тем, чтобы кто-нибудь не перешел между конем жениха и санями невесты. Путь от дверей храма до налоя устилался кусками материи, на месте перед налоем клали ковер из соболей.
После венчания все возвращались в ту же палату, где и начиналась свадьба. Новобрачные садились за стол и, хотя перед ними ставили разные кушанья, от еды и питья отказывались. Когда гостям подавали жареного лебедя, это служило сигналом сопроводить молодых до опочивальни: сват и сваха вступали с новобрачными в её пределы, а затем возвращались продолжать пирушку. Опочивальню оставался охранять слуга с обнаженным мечом для отпугивания лиходеев.
На свадьбе и в послесвадебные дни пиршеств невеста почти ничего не говорила, кроме общепринятого для такого случая: малословность и пристойная молчаливость считалась достоинством женщины. Другие же из приглашенных женского пола, обычно скромные и целомудренные, напивались до такой степени, что уже лыко не вязали и позволяли, среди общей суеты, даже непристойные выходки.
Царские свадебные обряды продолжались иногда более недели. На второй день давался великокняжеский обед, на третий - обед для царицы, на четвертый - обед для духовенства, по окончании которого патриарх и духовные власти благословляли новобрачных образами. В следующие дни устраивались обеды дворянам, выборным людям, стольникам, стряпчим, посадским, которые приезжали к царскому двору с поздравлениями и подарками. Царь тоже не жадничал: щедро рассылал в дальние города молебные грамоты, ездил на богомолье по монастырям, кормил и одаривал монахов, посещал богодельни и тюрьмы, отпускал на свободу некоторых заключенных...
На такого рода званых обедах во дворцовой палате на возвышенном месте восседал государь, а за столами в несколько рядов устраивались его братья, митрополит, высшие сановники, особые чиновники, коим черед пришел предстать перед очами государя при посохе и в шапке с бриллиантами.
В середине палаты на высоком столе красовалось множество золотых сосудов, чаш и кубков. Первым блюдом подавались жареные лебеди, вино разливалось в кубки только иноземное. В знак особой милости царь посылал со своего стола кушанье отмеченному им гостю: тот должен был встать и откланяться. Кушанья подносились на золотой или серебряной посуде, а вино в ковше или чаше и только тому, кому царь велел. Пожалованный сим высочайшим расположением гость выпивал вино стоя и кланялся.
Обеды во времена Ивана Грозного продолжались иногда до вечера: несколько сот гостей насыщались изобильными яствами и экзотическими винами, причем на каждого приглашенного приходилось подчас до ста различных блюд. Слуги были облачены в парчовую одежду с золотыми цепями на груди и черные лисьи шапки. Когда подавали водку, на столы уже ничего не ставилось, кроме хлеба, соли, уксуса, перца, ножей и вилок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
И прежде плакал человек,
И прежде кровь лилась рекою.
И после нас - опять будет плакать человек и кровь будет литься. Что же делать? От этого грустного обстоятельства не спасешься допотопными иллюзиями. Действительность напомнит о себе и покажет, что решительно не стоит убиваться из-за того, ежели в древности бояре в думе "сидели, брады свои уставя", а ныне чиновники в разных местах сидят, вовсе бород не имея. Ведь они и без бород также точно думают и точно так же дело делают, как прежде делали с бородами. О чем хлопотать-то? Ведь форма решительно ничего не значит. Рассаживать ли гостей по местническим счетам или по табели о рангах, и то и другое равно скучно. Сходиться ли с мужчинами отай, через баб, или вьявь, самим по себе, - и то и другое равно приятно.
Отдадим же древней Руси справедливость хотя бы в том, что она ничуть не хуже, чем новая, умела внести скуку во все официальные отношения и умела изыскивать средства для пользования запрещенными приятностями жизни. Зачем так отодвигаться от наших предков, смотря в уменьшительное стеклышко на их жизнь, со всеми её пороками и слабостями? Посмотрим на них простыми глазами и не будем смущаться, если они окажутся ближе к нам, нежели мы хотели бы. Неужели мы позволим себе испугаться, что через это сократится длина нашей генеалогии? Пора бы уж нам, кажется, смотреть на это равнодушно и, оставивши предков в покое, подумать несколько серьезно о том, на что мы сами-то годны.
Николай Добролюбов (1836-1861)
литературный критик, публицист.
Показание № 31
В 1920 году Максимилиан Волошин прозорливо угадал, проследил и предвосхитил судьбоносную связь времен.
Расплясались, разгулялись бесы
По Руси и вдоль и поперек.
Рвет и крутит снежные завесы
Выстуженный северо-восток.
...В этом ветре гнет веков свинцовых:
Русь Малют, Иванов, Годуновых,
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса,
Чертогона, вихря, свистопляса:
Быль царей и явь большевиков.
... Можно гадать, чьим наущением богомольный и великолепно образованный властитель обратился во "льва рыкающего". Указывали, в частности, сопоставляя по времени со второй женитьбой, на дочь черкесского князя Марию Темрюковну. Только едва ли Иван нуждался в чьих-то советах. На похоронах первой жены Анастасии он бился в истерике, но не прошло и месяца, как, по слову летописца, "нача царь яр быти и прелюбодействен зело". Если Анастасию он, пусть по-своему любил, то прочих жен не слишком стеснялся. Чуть не на глазах гонялся за девками или, того хуже, возлегал с очередным недолговечным фаворитом. Он вообще был грязен в интимных делах. В Твери, где бесчинствовал, идучи с опричниками на Новгород, всем женщинам было велено встать у окон с задранными рубахами...
Кромешная бездна, втягивавшая в свою безумную круговерть и ближних, и дальних, просто не могла не затронуть Ивана Ивановича - наследника. "Случайным" это убийство назвать невозможно. На последнем отрезке жизни Грозный все чаще страдал недугами и как-то в припадке черной меланхолии заявил сыну, что передает трон шведскому принцу. Таков был "патриотизм" самодержца, чей пример ласкал больное воображение Сталина...
Первых двух жен цесаревича Грозный сослал в монастырь, третью - Елену Шереметьеву, невзлюбив с первого дня, изводил придирками. Ее отца объявили изменником, одного дядю обезглавили, другого заточили в скит.
Однажды царь застал Елену в одной рубахе, тогда как положено было, невзирая на жар в натопленной комнате, сидеть по меньшей мере в трех. Несмотря на то, что женщина была на сносях, коронованный деспот нещадно отколотил её посохом, отчего и произошел выкидыш. Напрасно пытался царевич удержать отца. Это лишь распаляло его всепоглощающий гнев. Венцом сцены явился тот самый удар в висок, приведший к смерти наследника...
Смерть, которую Грозный сеял повсюду, обрекла на исчезновение династию Рюриковичей. Закономерная развязка. Кончина самого царя подстать сталинской, тоже окутана тайной.
Умер он после бани, полулежа за шахматной доской, опрокинув конвульсивным движением своего короля. Упорно распространялась молва, что царю "даша отраву ближние люди". Говорили, что именно Богдан Бельский, племянник Малюты и последний царский "любимец", подсунул яд вместе с лекарством. Как тут снова не вспомнить сцену на ближней даче другого деспота, также обреченного на полное одиночество!
Еремей Парнов (1935 г.р.)
писатель.
ОЧНАЯ СТАВКА
С "КОСВЕННЫМИ УЛИКАМИ"
(Из домашнего архива чиновника
полиции нравов Пантелея Рубашкина)
* * *
К началу ((( века в Москве появились кабаки с погребами, где можно было найти и редкие по тому времени иноземные вина. Правда, вольная продажа спиртных напитков была ограничена, а Иван ((( вообще запретил их приготовлять, разрешив угощаться ими только по праздникам. Иван (( Грозный построил отдельный кабак для своих опричников и разрешил им пить, хоть залейся, однако пьяных не жаловал, сажая их в тюрьму, если "наклюкивались" не в праздники.
Люди с приличным достатком хранили напитки у себя дома в подвалах: там помещались "беременные" бочки вместимостью в тридцать и "полубеременные" в пятнадцать ведер. В монастырских погребах бочки были ещё крупнее, никогда не сдвигались с места и пропускали вино через особые отверстия.
Кабаки на Руси то уничтожались, то воскресали вновь как птица Феникс из пепла: каждый раз соображения доходности брали верх над соображениями нравственности. Появились и разные названия-ширмы типа "кружечных дворов", где вино измерялось кружкою, или "питейных домов", где вино продавалось в небольшом количестве. Ко времени царствования Петра Великого кабаки уже не скрывались и размножились выше всякой меры, удовлетворяя потребности неослабного запоя. Попойки не считались чем-то из ряда вон выходящим: хозяин, который не употчевал своих гостей до состояния риз, считался недобрым. Тосты шли сначала за здравие государя, потом - государыни, царственного лица, патриарха, победоносное оружие и, конечно, не забывался каждый из участников попойки. Старший по чину и званию начинал тостировать первым. И не было большего самоунижения, как воздержаться и пропустить тост: на то служила пословица "Потчевать велено, а неволить грех"
В своих записках посол Голландии при царском дворе Кунрад Кленк отмечал: "Водка - любимейший напиток, который пьют все без различия, будь то мужчины или женщины, лица духовные или светские, знатные или купцы, мещане или крестьяне. Пьют её и до, и после обеда, даже целый день кряду, вроде как у нас вино. Прибавляют к ней ещё и перцу, если больны лихорадкою, а то и просто потому, что так, по их мнению, здоровее. Люди так падки до водки, что часто не только летом, но и зимой, при жестоком холоде, пропивают свое верхнее платье, даже рубаху с тела, и голышом выбегают из кабака домой. Даже женщины из простонародья напиваются иногда до того, что оставляют платье свое под залог и голые, вытолканные из кабака, падают от пьянства на улице и часто терпят ущерб своему целомудрию, которое и так не очень велико".
Самые отъявленные гуляки собирались в подпольных корчмах, притонах разврата и бесчинства, где, помимо водки, продавались женщины. Такой бизнес был настолько прибылен, что даже страх наказания кнутом не мог помешать наклюкаться как сапожник, наутюжиться как портной, насвистаться как немец, налимониться как барин или просто употребить как солдат...
И все же, на Руси средних веков главным местом распутства служили не кабаки, а бани. Сбросив с себя одежду, человек невольно сбрасывал и условности будничной жизни, скованные строгим семейным укладом и моральным ханжеством отношений между мужчиной и женщиной. Кстати, в те времена так было и на Арабском востоке, и в Англии, где бани считались особым видом борделя.
Банная проституция на Руси была явлением довольно распространенным. Существовали, например, неписаные виды дополнительных услуг: даже без всякого намека со стороны купающегося, хозяин бани приводил к нему несколько девушек, одну из которых он мог выбирать себе для растирания. О плате договаривались по взаимному согласию.
Обычай общего банного купания попыталась было пресечь императрица Екатерина (( распоряжением об устройстве раздельных бань для обоих полов: в женские бани стали допускаться только мужчины нужные для обслуживания, а также художники и врачи, желающие изучать там свое ремесло. Но это не помешало проституции в столичных банях удержаться до начала (( века. Наряду с общими залами имелись и приватные кабинеты, куда за плату и по выбору клиента приходили "растиральщицы". Как и в западноевропейских заведениях подобного рода, разрешавших в своем помещении сношения с проститутками, в обязательном порядке и хотя бы для видимости должно было производить впечатление "моющихся супругов".
Отнюдь не в последнюю очередь баня признавалась и главнейшим средством от всяких болезней: коль скоро кто-то чувствовал хворь, тотчас для утоления жара выпивал водки с чесноком или перцем, закусывал и шел в баню париться. Простым людям баня служила школой для выработки той потрясающей нечувствительности ко всем крайностям температуры, которой они отличались, удивляя этим иностранцев. В высших слоях общества бани способствовали также изнеженности и праздности, особенно среди женщин, которые часто производили впечатление тучных и обрюзгших. По общепринятым понятиям, правда, красота и здоровье женщины отражались прежде всего в дородности и полнотелости. Такими же почитались и мужчины, чья тучность считалась одним из главных признаков привлекательности: на приемы в честь иноземных послов в Кремле приглашались купцы, особенно раздобревшие телом, дабы своим видом усилить надлежащее впечатление от царского двора. Чтобы дороднее выглядеть, старались спать побольше после обеда, пили чай в огромном количестве и с прибавлением рома. Словом, "дал бы Бог дородность, а за красотой дело не станет".
И вот ещё такой штрих к портрету о "баньизме" на Руси: бани считались местами, где нечистая сила водится. Чтобы увидеть там черта или какую другую нежить, надо было зайти туда ночью, переступить за порог одной ногой, снять с себя крест и положить его под пятку. Ходить в баню не советовали в третий пар или после двух перемен моющихся, ибо, как считалось, в это время там моется злобный старикашка, который может и человека до смерти ошпарить или содрать кожу с женщины, если та бранится.
* * *
На Руси не было принято затягивать с женитьбой. С царскими свадьбами промедлений тоже не было, но сама церемония предварительного осмотра девиц из дворянских семей могла иногда затянуться. Так, на смотр Василию Иоанновичу доставили полторы тысячи кандидаток, а его сыну Иоанну Васильевичу показали вообще чуть ли не всех красивых дворянок. Избранную царскую невесту брали во дворец, нарекали царевною. По принятому обычаю, до официального бракосочетания сам царь имел право только раз видеть свою невесту.
Венчались обычно вечером. Утром же накануне торжества сваха невесты отправлялась в дом жениха для приготовления брачного ложа. Она обходила кругом комнату и кровать, где постилалось брачное ложе с рябиновой ветвью в руках, на которой нарезывались какие-то знаки. Человек пятьдесят приносили принадлежности брачного ложа и брачной комнаты, по четырем углам которой втыкалось по стреле с соболиным мехом и калачом на оконечности стрелы. На лавках у стен по углам ставили оловянники питейного меда. Над дверьми и под окнами прибивали по кресту.
Сначала на брачную кровать настилали снопы по числу тридевять, на них ковер и перины одна на другую по числу семь. На перины помещали изголовье и две подушки в шелковых наволочках. Постель застилали шелковою простынею, а сверху - холодным одеялом. На подушку клали шапку, в ногах - теплое соболье одеяло. Над постелью ставились образа Спаса и Богородицы и большой крест (образа задергивались убрусами, или застенками, смотря по их величине).
Возложив венец - символ девичества на голову невесты, торжественно вели её в зал. Свечи жениха и невесты несли разом перед будущею царицею. Когда сопровождение невесты было усажено на свои места в Грановитой палате, посылали за женихом, находившемся в другой палате дворца. На пути следования царя священники кропили святою водою. Войдя в зал и благословившись, он усаживался рядом с невестой - сигнал разносить кушанья и ставить их на стол. В продолжении обряда боярыни и девицы пели свадебные песни, зажигались свадебные свечи. Сваха снимала с невесты покрывало, потом венок, мочила гребень в чарке с медом и расчесывала невесту, свивала ей волосы и надевала волосник, кику и подзатыльник. Венок отдавали на сохранение, на память о девичестве. Сваха опахивала невесту и жениха сорока соболями, подходила к родителям невесты и просила благословения - везти молодых к венцу.
Все гости вставали. Родители брали по украшенной драгоценностями иконе и вместе со священником давали благословение новобрачным. Отец и мать, взяв дочь за руку, отдавали её жениху. Отец брал плеть и ударял ею свою дочь, говоря: "По этим ударам ты, дочь, знаешь своего отца. Теперь эта власть переходит в другие руки. Вместо меня, за ослушание тебя будет бить твой муж!". Плеть передавалась жениху, который, принимая её, говорил: "Беру как подарок, но думаю, что в ней нужды иметь не буду." И затыкал плеть за кушак.
Когда новобрачные приезжали в церковь, специальные слуги следили за тем, чтобы кто-нибудь не перешел между конем жениха и санями невесты. Путь от дверей храма до налоя устилался кусками материи, на месте перед налоем клали ковер из соболей.
После венчания все возвращались в ту же палату, где и начиналась свадьба. Новобрачные садились за стол и, хотя перед ними ставили разные кушанья, от еды и питья отказывались. Когда гостям подавали жареного лебедя, это служило сигналом сопроводить молодых до опочивальни: сват и сваха вступали с новобрачными в её пределы, а затем возвращались продолжать пирушку. Опочивальню оставался охранять слуга с обнаженным мечом для отпугивания лиходеев.
На свадьбе и в послесвадебные дни пиршеств невеста почти ничего не говорила, кроме общепринятого для такого случая: малословность и пристойная молчаливость считалась достоинством женщины. Другие же из приглашенных женского пола, обычно скромные и целомудренные, напивались до такой степени, что уже лыко не вязали и позволяли, среди общей суеты, даже непристойные выходки.
Царские свадебные обряды продолжались иногда более недели. На второй день давался великокняжеский обед, на третий - обед для царицы, на четвертый - обед для духовенства, по окончании которого патриарх и духовные власти благословляли новобрачных образами. В следующие дни устраивались обеды дворянам, выборным людям, стольникам, стряпчим, посадским, которые приезжали к царскому двору с поздравлениями и подарками. Царь тоже не жадничал: щедро рассылал в дальние города молебные грамоты, ездил на богомолье по монастырям, кормил и одаривал монахов, посещал богодельни и тюрьмы, отпускал на свободу некоторых заключенных...
На такого рода званых обедах во дворцовой палате на возвышенном месте восседал государь, а за столами в несколько рядов устраивались его братья, митрополит, высшие сановники, особые чиновники, коим черед пришел предстать перед очами государя при посохе и в шапке с бриллиантами.
В середине палаты на высоком столе красовалось множество золотых сосудов, чаш и кубков. Первым блюдом подавались жареные лебеди, вино разливалось в кубки только иноземное. В знак особой милости царь посылал со своего стола кушанье отмеченному им гостю: тот должен был встать и откланяться. Кушанья подносились на золотой или серебряной посуде, а вино в ковше или чаше и только тому, кому царь велел. Пожалованный сим высочайшим расположением гость выпивал вино стоя и кланялся.
Обеды во времена Ивана Грозного продолжались иногда до вечера: несколько сот гостей насыщались изобильными яствами и экзотическими винами, причем на каждого приглашенного приходилось подчас до ста различных блюд. Слуги были облачены в парчовую одежду с золотыми цепями на груди и черные лисьи шапки. Когда подавали водку, на столы уже ничего не ставилось, кроме хлеба, соли, уксуса, перца, ножей и вилок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41