Подтверждение реальности или, напротив, иллюзорности этого общества многое могло бы объяснить в происходящем со мной. Но чем ближе становился дом, где я пережил немало неприятных минут, тем меньше мне хотелось входить в него, не говоря уже о том, чтобы общаться с карликом и тем более Скорпионом, который, по словам его дочери, был президентом "Удела".
Нет, ужас меня не охватил, когда я вспомнил, как стоял на пороге, вглядываясь в беспредельную и непостижимую тьму подвала. Но я внезапно пришел в состояние какой-то бессмысленной заторможенности, даже непригодности. Раздражение и гнев, объектом которых стала моя ни в чем не повинная жена, улетучились, и я почувствовал себя просто тупым, едва ли не сломленным человеком. Я замедлил шаг, а затем и вовсе повернул назад. Решил в самом деле купить шампанского, посидеть с женой за добрым ужином, послушать ее мечтания о завидном будущем нашем семьи, которой Господь обещал послать прибавление. Но как только впереди проглянул фасад моего дома, я увидел Фенечку Александровну. Она прогуливалась с Розой возле высотки, где ей дали квартиру взамен той, за которую она столь отчаянно цеплялась еще недавно в заброшенном доме. И мать и дочь выглядели довольными своим новым положением.
- Итак, мы стали соседями, - проговорил я неопределенно, размышляя, как может повлиять это неожиданное соседство на то, что я мысленно называл игрой темных сил.
- И я очень этому рада, - эхом откликнулась Фенечка Александровна. Мы должны почаще встречаться, Нестор. Это будет благоразумно.
- Вот как? Благоразумно? Наверное, ты права. Значит, ты теперь благоразумна, Фенечка? Это обнадеживает. А то сидела в дыре, в пещере и думала, что никто тебя оттуда не вытащит. Это было неблагоразумно. Ты очень изменилась за эти несколько дней.
Я сказал правду, она действительно изменилась, немного даже похорошела. Во всяком случае, она посвежела, жизнь в новой квартире явно пошла ей на пользу, на ее щеках заиграл румянец, пока еще только, разумеется, в зачаточном виде. И тут мне пришло в голову, что сам-то я ужас как зачах и истощился. Фенечка Александровна с воодушевлением описывала удобства, в которых теперь обитала, а я думал о том, что ее внезапная свежесть и моя такая же внезапная чахлость говорят об одном: она высосала из меня энергию, пока я в том проклятом логове доверчиво устремлялся под ее руководством к гениальности и прозрению.
Неужели так оно и есть? Затем мое внимание полностью сосредоточилось на Розе, которая, перебивая мать, то и дело вставляла свои не отличающиеся большим тактом замечания. Более наглого, отвратительного ребенка я не встречал на своем жизненном пути. И надо же было случиться такому, чтобы я встретил опять это создание - именно сейчас, когда сам готовился стать отцом!
Когда мы жили в заброшенном доме, Фенечка Александровна не раз повторяла мне, что Роза девочка болезненная, судорожная, истерическая и ее нельзя обижать, так что мои советы нещадно ее пороть нуждаются в пересмотре. Пронзительный голос Розы, частенько пускавший слезливые интонации, дни напролет оглашал стены нашего жилища. И главным помышлением этого кошмара во плоти было внушить всем и вся, что все живое должно поклоняться ей, Розе. Она очень ясно усвоила это желание, эту жажду поклонения. Самое смешное, что Фенечка Александровна не только не оспаривала эти нелепые амбиции, но даже поощряла их, даже и совершала что-то похожее на поклонение.
И сейчас это гнусное создание смотрело на меня строго и испытующе, ожидая, что я чем-нибудь выдам свое пренебрежительное отношение к нему. А Розе только дай повод, она такую истерику закатит... Я понял, что если еще немного постою в тесном кругу общения с новыми соседями, все неясное брожение мыслей из моей головы перетечет в сердце и наполнит его неукротимым желание задушить девчонку. Я понял, что нечто подобное испытывал к ее сестре, а когда с той было покончено, вся моя ненависть обратилась на Розу. В них обоих сидел демок. Может быть, демон сидел не в подвале заброшенного дома, а в маленькой и темной душе Розы?
Нет, оставаться с ними рядом было совершенно невозможно. Я, забыв о приличиях, грубо оборвал болтовню Фенечки Александровны, сославшись на необходимость срочного отъезда за город. Мне, мол, надо навестить своего дядю. И это было тоже правдой, ибо я уже решил ехать к дяде Самсону. Убедиться, что он жив и здоров. А если он жив и здоров, то рассказать ему о происходящем со мной.
Я зашел на минуту домой, сообщить жене, что отправляюсь по срочному делу в деревню к дяде. Она очень расстроилась, ведь она думала, что мы проведем вечер вместе, в разговорах о нашем будущем первенце. Я не мог рассказать ей то, что собирался рассказать дяде Самсону. Бог знает какие мысли одолеют и измучают ее, если она решит, что не в Розе, а во мне сидит демон и именно этот демон, а не я, помог ей в зачатии. Она будет сидеть и спрашивать себя, кого же она родит. Уродца? Монстра? Сына дьявола?
Как только я, отделавшись от жены, вышел на улицу, мысли о будущем ребенке мигом вылетели из моей головы. Мне было, в сущности, все равно, кого родит Агата, в эту минуту меня занимала лишь собственная участь.
Первенец! Первенец! Она давно хотела ребенка и прожжужала мне уши этим предполагаемым первенцем. И вот теперь она предвкушала счастье материнства, а я, думая о неожиданных и страшных зигзагах своей судьбы, подозревал, что стою на краю гибели. Она продолжала жить и верить в будущее, а для меня время, похоже, остановилось.
Я шел к автобусной станции мимо церквушки, более короткого пути не было. Та же нищенка стояла в пустынном дворике, опустив голову в грубом платке, закрывавшем половину ее лица, - все было точно так же, как в прошлый раз. Не скажу, будто у меня опять появилось желание ступить за церковную ограду и подать этой убогой милостыню, но я сделал это. Я подошел к ней и протянул деньги. Она подняла на меня злые глаза. Они попросту выталкивали меня из действительности, полноправной хозяйкой которой эта особа себя явно сознавала. Но я сцепил зубы и не отступил, я не уходил, стоял и упорно протягивал ей подаяние. И она взяла.
Я не ждал от нее благодарности. Вполне вероятно, что она и не испытывала ничего похожего на благодарность, ведь в конечном счете я навязал ей эти деньги, преодолевая ее сопротивление. С другой стороны, как могла нищенка не хотеть предлагаемых ей денег? В этом есть что-то неправдоподобное. Но, может быть, неправдоподобие для нее заключается прежде всего в том, что она, как и я, по каким-то причинам вынуждена была застрять в пределах одного дня, а именно двадцать седьмого августа. И этим объясняется ее ожесточение?
Например, моя жена Агата не повторяла ничего из того, что уже делала однажды, и жили так, как если бы двадцать седьмое наступило в точном соответствии с календарными сроками. Для нее именно так дело и обстояло. Нищенку же я уже во второй и, возможно, не последний раз вижу в одном и том же положении посреди церковного дворика. Другой вопрос, сознает ли она, что с ней происходит это повторение. Если да, то почему задействована именно она, нищенка, с которой я не знаком и по-настоящему никак не связан? Если нет, то что может символизировать для меня ее стояние на посту в определенное время и в определенном месте? А если она что-то и впрямь символизирует, живой ли она в таком случае человек?
Занятый этими мыслями, я катил в автобусе к городку, откуда мне предстояло пешком добираться до дядиной деревни. Но в пути произошла непредвиденная заминка. В городок мы прибыли только утром, ибо автобус сломался и мы всю ночь простояли на глухом участке дороги в лесу.
Город был милый. Необыкновенно свежий воздух окутал меня на мосту, неуклюже перекинутом через широкую ленту реки, я привольно дышал на узких, кривых, горбатых улочках, между церквушками, в иных случаях сохранивших вполне пристойный облик. Что-то массово-культурное, почти курортное читалось в причудливых очертаниях каменных домиков на главной улице, где сбились в кучу лавки, магазины, рестораны, гостиницы, помещался даже, в смешном здании стиля модерн, театр, перед которым на щитах красовались объемистые фотографии полуголых актрис.
Я проголодался, но ресторан был мне не по карману, а кафе попроще не подворачивалось. Спросить же было не у кого, улицы городка была абсолютно пусты. И это в прелестное летнее утро. Возникнув, фигурка одинокого прохожего тотчас исчезала в переулках и за домами, таяла в огородах и просто растворялась в воздухе, как только я проявлял намерение обратиться с вопросом. Я внезапно опалился жаром некой тайны, какого-то даже затаенного обмана. Возможно, я все еще продолжал жить в пределах двадцать седьмого числа и никто не хотел жить там вместе со мной.
Наконец я различил шевеление живого существа за пыльной витриной цветочной лавки и вошел в нее. Продавец, стоявший за прилавком, бросил на меня испытующий взгляд. Это был огромный, неприятно заросший волосами, матерый цветочник. Он обливался потом, хотя утро было, на мой взгляд, прохладное. Я спросил дорогу к ближайшей закусочной, но он лишь равнодушно пожал плечами, отрицательно покачал головой. Разумеется, он мне солгал, ибо будучи местным жителем, не мог не знать всех здешних закусочных. Я уже двинулся к выходу, но голос цветочника, низкий и рокочущий, как морской прибой, остановил меня.
- Почему бы вам не купить цветы? - спросил он.
Я нутром почуял, что он не отпустит меня с миром, если я откажусь сразу, не разыграю перед ним роль примеряющегося к товару покупателя. Я откликнулся с напускным безразличием:
- Какие же, к примеру?
- Все зависит от повода... от цели вашего визита, - ответил он глухо.
Не знаю почему, но я вдруг стал безбожно сочинять:
- Я приехал поздравить своего дядю с выходом новой книги... Вы, кстати, не читали? Очень любопытная книжка. Описывает поиски вещего черепа, того самого, откуда выползла змея и ужалила князя, которого до сих пор по досадной ошибке называют вещим. Под пером дяди история получилась сравнимой по мощи с теми, в которых рассказывается о поисках Святого Грааля.
- И в самом деле любопытная книжка, - согласился цветочник. - А в таком случае вам подойдут эти. - Он вышел из-за прилавка, приблизился ко мне, с неожиданной предупредительностью подхватил под руку и вынудил проделать несколько шагов вглубь магазина.
Он привлекал мое внимание к чему-то, находившемуся у меня над головой. Я посмотрел вверх и увидел днище довольно внушительного ящика, над краями которого текуче вились тонкие ветви темного, неизвестного мне растения. Почему этот ящик был поднят на высоту, почти под потолок, а не стоял на полу или полках, как прочие, я не понимал. Цветочник отошел в сторону, как бы предоставляя мне возможность без помех полюбоваться таинственной красотой цветка. Вдруг ящик стремительно полетел вниз. Я едва успел отскочить, ящик буквально взорвался у моих ног, посыпалась сухая земля. Цветочник в ответ на мой недоуменный взгляд развел руками.
- Чистая случайность, - обронил он без какого-либо волнения. Подобное случается раз в сто лет.
Я пробормотал, что у меня еще будет время купить цветы, и вышел на улицу. Случайность? Или цветочник замышлял убийство?
Пройдя несколько кварталов, я успокоился. Цветочник видел меня впервые, и у него не было причин покушаться на мою жизнь. Я вошел в небольшой продуктовый магазин, предусмотрительно одаривая приветливой и отчасти даже заискивающей улыбкой всех тех, кто мог мне там повстречаться. Стоявшая за прилавком толстая продавщица в халате, давно сменившем белый цвет на неопределенный, ответила мне хмурым взглядом. Я попросил отвесить мне немного сыра. Она знаком велела подождать, а сама скрылась в подсобке. Такое начало не понравилось мне, хотя не исключено, что она всего лишь пошла выбрать сыра получше.
Но мое представление о ее профессиональной добросовестности далеко разошлось с тем, что сложилось в голове продавщицы при моем появлении. С лицом по-прежнему хмурым, молчаливая, неприступная, мощная, эта женщина вновь возникла предо мной, прошла к входной двери и принялась невозмутимо запирать ее. Я увидел трех увальней в спецовках, грузчиков, они выходили из подсобки, где только что побывала продавщица. Я заблаговременно приметил боковую дверцу и теперь устремился к ней, ловко перемахнув через прилавок. К счастью, она была не заперта. Вся свора преследователей с гиканьем ринулась вдогонку. Из магазина я выбежал в хозяйственный дворик, а за ним простиралось вполне открытое пространство, может быть, чистое поле, что-то вроде бескрайней степи.
Но путь к этой желанной волюшке преграждала настоящая гора пустых ящиков, я бросился прямо в ее сердцевину и попал в натуральный лабиринт. Я спотыкался, вся пирамида угрожающе колебалась от малейшего прикосновения, и ящики падали мне на голову. Я был просто в отчаянии. Однако неуклюжим грузчикам было не под силу догнать меня, стройного, молодого и ловкого, и тогда один из них с рычанием зверя бросил мне вслед камень. Удар чуть не вышиб мне мозги, я поштанулся, пейзажи городка, плясавшие перед моими глазами, словно замедлились, окутываясь густым и сырым туманом. И все же я, что называется, взял себя в руки и не оставил пути бегства.
Так я выбежал за пределы городка и, перейдя на шаг, отправился к дяде Самсону, голодный и злой. Обнадеживало по крайней мере то, что события пошли другим путем и я вряд ли найду дядю мертвым и с претензией на воскрешение, как в прошлый раз.
Но особенность нынешнего путешествия состояла в том, что в доме я нашел отнюдь не дядю Самсона, а другого своего родственника, дядю Феофана. С ним были его дочери Полина и Клара и сын Митя. Они спали в комнате на стульях, уронив головы на стол. Вид у них был безнадежный, но я, уже наученный некоторым опытом, не поверил в эту иллюзия смерти. Впрочем, то, что они делали, было одновременно и иллюзией жизни. Я безапелляционно растолкал их. Боюсь, я напрасно сделал это. Громко, как дикий человек, не понимающий необходимости ставить преграды своему оглушительному голосу, огромный дядя Феофан закричал:
- Нестор! рад тебя видеть!
Перед людьми подобной комплекции я иногда чувствую себя каким-то вечным студентом, почти что недорослем. Дядя обнял меня, прижал свою колючую щеку к моей, похлопал меня по спине. Я не виделся с ним уже много лет.
- А где дядя Самсон?
- Уехал, уехал... - как-то неопределенно отозвался дядя Феофан и задумчиво побарабанил толстыми пальцами по столу. - Уехал, а нам разрешил пока пожить в его доме... Поживи и ты с нами, Нестор.
Круглые лица Полины и Клары сверкали молодостью, как только что вычищенные чайники. Кларе было, пожалуй, не больше восемнадцати, а Полине едва перевалило за двадцать. Великолепная грудь у малышки, подумал я, почему-то объединяя их в одно целое.
Они отнюдь не бросились мне на шею и уж тем более не расцеловали, они всего лишь, нимало не взволнованные, подступили на довольно близкое расстояние и принялись рассматривать меня так, как рассматривают женщины принесенные им для показа вещицы, в добром качестве которых они сомневаются. Дядя Феофан, напомнив, что я родственник, "свой", и дичиться меня не следует, велел им вести себя раскованнее. И его слова сейчас же возымели действие. Митя, неслышно подкравшись сзади, ощутимо пнул меня в зад. Но я столько вытерпел за день, что уже не придавал значения подобным мелочам.
- Все понемногу уходят в мир иной... - Дядя Феофан горестно вздохнул. - Ты помнишь свою тетку? Тетю Домну? Это была моя жена. Я тебе кое-что напомню. На вид ей можно было дать все сто, и это до смешного мало подстраивалось под такого крепенького старичка, как я. А как ты объяснишь тот удивительный факт, что у старой перечницы были столь молоденькие дочери и вот этот замечательный юноша сын? Она полулежала в кресле-качалке и даже не могла подняться мне навстречу, но всегда требовала... ну, этакими слабыми жестами... чтобы я подошел и добросовестно исполнил свою супружеские обязанности. Конечно, возраст заставлял ее понимать их несколько иначе, чем это в заводе у молодых супругов. Короче говоря, она требовала, чтобы я целовал ее в лоб и гладил по головке. Она была похожа на черепаху, выставившую из-под панцыря отвратительную головку, и это обстоятельство продолжительное время обескураживало меня не меньше, чем если бы из ее пасти вырывались языки пламени. Но я пересиливал себя, целовал ее и гладил. Она умерла, Нестор, умерла, и мы безутешно оплакиваем ее...
Я попытался отвлечь дядю от этих несвоевременных воспоминаний и направить к вещам, в гораздо большей степени занимавшим меня:
- Все-таки интересно, куда же уехал дядя Самсон? Хотелось бы знать...
Дядя Феофан заявил, что мне следует отдохнуть с дороги. Клара повела меня в комнатку, которую они отвели мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13