Круто повернувшись, он сделал два шага, потом снова оказался к ним лицом изменившимся лицом, отметил Фрэнк. Перед ними был другой человек - важный, значительный, властный.
- У меня имеются совершенно секретные сведения о Франции и об СССР. Документы.
- Нельзя ли капельку поподробней и чуточку поконкретней, - Шеннон глядел на него с интересом. - А то звучит несколько расплывчато.
Русский зажал сигарету в зубах:
- Подробности я могу сообщить только послу лично.
- Я здесь по его распоряжению.
- Примете решение - расскажу. Мне ведь нужны гарантии.
- Понятно, - мгновение они глядели друг на друга в упор, и Фрэнк понял, что и Шеннон тоже поражен произошедшей с рус-ским переменой: ясное дело, он стал корчить из себя важную персону. - Ну, хорошо, - сказал Шеннон, морща лоб. - Ваши условия мне ясны. Мы вас уведомим, как только...
- Послушайте, - русский шагнул вперед и ухватил Шеннона за руку, послушайте, мистер... как вас?
- Шеннон.
- Мистер Шеннон, не тяните с решением! И вот ещё что - достаньте мне водки. А? Достанете? Пожалуйста. Мне надо дер-нуть, ну, выпить, то есть. Здесь так жарко... Душно... ды - шать нечем. Тут ведь наверняка есть снэк-бар, пришлите мне бутылку водки, а?
- Хорошо, я постараюсь, - не очень уверенно отвечал Шен-нон.
- Пожалуйста!
Шеннон вышел. Даннинджер последовал за ним, закрыл дверь, припер её спиной и сказал очень спокойно:
- Мистер Шеннон, а ведь наш подопечный вооружен.
- Как? Откуда вы знаете? Он что - пытался...
- У него кобура на поясе, я заметил, хотя ему этого очень не хотелось. Сами видите - с него пот градом, а пиджак не снимает. Потому и не снимает.
- Черт возьми, Фрэнк, так нельзя: нужно его разору - жить..Заберите у него пистолет.
- Ладно. Я и сам хотел, но сами видите, как он взвинчен, вдруг выкинет какой-нибудь фортель... Решил получить от вас разрешение.
- Разрешение я вам даю, но, - Шеннон чуть поморщился, - вы уверены, что все пройдет гладко?
- Уверен.
- Знаете что? Пока не надо, но глаз с него не спускайте.Я скоро опять к вам зайду.
- Ладно, мистер Шеннон, - Даннинджер вошел в комнату и повернул ключ в замке.
Чем ближе к полудню, тем многолюдней становилось в главном вестибюле посольства, а в двери продолжал втекать поток посетителей, приходивших группами, парами, поодиночке, по мере того, как их вызывали со двора. Салли Морхаус была уверена, что народу здесь больше, чем в отеле "Крийон" через дорогу. Подростки, хиппи, родители с детьми уже не помеща - лись в приемной Отдела Защиты и растекались по коридорам Консульства и нотариата. Слышался многоголосый говор.
В кабинете "G" Сидни Тьюлер принимал мистера Уоррена Ру-керта из Ноксвиля, штат Миссури - круглого, коротко стриже-ного человечка с зычным голосом. Из-за ворота расстегнутой рубашки виднелась спортивная майка.
- ...и это безобразие творится у самых ворот вашего по-сольства! Прямо у вас под носом! У вас на глазах! Этот мерзавец действует на территории посольства США! На пороге! Это вопиющее безобразие! Каждый нормальный человек сочтет, что у этого мошенника есть разрешение обменивать здесь доллары по специальному курсу. А, может быть, он с вами в доле? Так и скажите!
- Мы не отвечаем за то, что кто-то за пределами этого здания обменивает доллары по курсу черного рынка.
- - Ах, не отвечаете?! А если бы по вашему двору разгу - ливали проститутки, предлагая свои услуги, вас бы это тоже не касалось? Да как же это понимать? Ведь это отдел защиты? Я вам говорю, что в двух шагах от посольства действует мошенник, который выглядит как официальное - не смейте меня перебивать! - как официальное лицо, облеченное полномочиями! Он может подойти к любому американцу, - к ребенку или к старушке - и предложить ему обменять доллары по льготному курсу, а вам нет до этого никакого дела! Вы за это не несете ответственности! Мне вас тошно слушать!
Тьюлер не перебивал. Профессия обязывает подставлять другую щеку и проявлять участие вместо того, чтобы вышвырнуть этого крикуна вон. А он почитает своим моральным долгом крыть нас на чем свет стоит. Ведь в других по - сольствах ничего подобного не происходит: Тьюлер дважды приходил в британское посольство повидаться с приятелем и оба раза должен был под бдительным присмотром людей в синей форме дожидаться, пока приятель спустится к нему.
- Вы сообщили в полицию, мистер Рукерт?
- Как я мог сообщить? На каком языке мне с ними объяс - няться? Азбукой глухонемых? Я даю этому гаду сто долларов, он отсчитывает вот такую пачку франков, я их беру - и что же? Две банкноты сверху и снизу настоящие, а в середине - резаная бумага. Я ему: "Эй, что за шутки?!" , а он как сквозь землю провалился. Клянусь вам чем хотите, он спрятался у вас в посольстве!
- Мистер Рукерт, поверьте, вы ошибаетесь.
- Я ошибаюсь? А куда же он, по-вашему, делся? Куда? Так вот, заявляю вам - нет, не смейте меня перебивать! - я, аме-риканский гражданин, ни на йоту не получил защиты от вашего чертового Бюро Защиты Граждан!
- Обещаю вам, мистер Рукерт, что мы уведомим полицию.
- А я вам обещаю, мистер... мистер... как вас там... что уведомлю нескольких человек, которых знаю лично, о том, что здесь у вас творится. Да, я знаю этих людей, я дружу с ними, а они, между прочим, - сенаторы Соединенных Штатов! Можете не сомневаться, я расскажу им, как мошенники облапошивают честных граждан у ворот их посольства! А посольство отказывается их защищать!
За деревянной перегородкой, в кабинете "Е", начальник отдела, вице-консул Луис Зиглер прошел к своему столу, приговаривая "Прошу меня простить, мисс, прошу простить, все время отрывают... Итак, на чем мы остановились? У вас, помнится, возникла блестящая идея..."
- Да, - отвечала невидимая Тьюлеру девушка, - я делаю - статью для "Метрополитен" и мне захотелось осветить неко - торые ваши проблемы.
- Проблемы? Да ради Бога, в любом количестве и на любой вкус: начиная с того, стоит ли здешний "континентальный зав-трак" восемьдесят центов, и кончая нервным истощением. Наси-лия, убийства, самоубийства, автомобильные аварии, пьяные драки с официантами, недоразумения с таксистами, хозяевами магазинов, барменами, проститутками. Они теряют бумажники и сумочки с деньгами, мужей, багаж, машины, девственность, драгоценности - что хотите. Наша служба, мисс, имеет дело только с бедствиями и глупостью человеческой. Сюда приходят люди несчастные по определению - только не вздумайте на ме-ня ссылаться - а иным здесь делать нечего. Они приходят сюда поплакаться на судьбу, потому что одиноки, или больны, или ненавидят своих мужей. Каждый день по десять-пятнадцать человек являются сюда и сообщают, что обанкротились. Есть здесь у нас джентльмен, который сам себе пишет письма полнейшую абракадабру - потом является сюда и требует свою корреспонденцию. Есть дама, которая каждую неделю набирает из фонтанчика воду во фляжку и говорит при этом: "О, какое блаженство - глоток родной американской воды!"
Кое-кого присылают сюда родственники. Речь, конечно, о душевнобольных. "У меня есть немного лишних денег, доро-гая.Съезди в Париж, проведи там лето, если что - обращайся в посольство, там помогут." Конечно, никаких уставов в нашей службе нет, и часто мы их выпроваживаем за порог, но при этом создаем впечатление, будто сделали для них все, что могли, мы им жмем руки, гладим их по голове, и если бы вы, мисс, посидели с недельку на этом стуле, то возопили бы: "Как? И это - великий американский народ, покоривший про-сторы континента, воевавший с индейцами, искавший золото?! Да это же просто... - наступила пауза: Тьюлер знал, что вице-консул делает движения, как бы укачивая ребеночка.
Зазвонил телефон. Зиглер схватил трубку, быстро произнес несколько слов и продолжал, не разъединяясь:
- Тридцать шесть тысяч звонков, писем, собеседований в год... Алло? Да, Мюррей, оплати, оплати, но ни цента больше. Да, семьдесят пять долларов... Ни цента больше... Отлично. Пока, - он повесил трубку, и Тьюлер представил, как он сидит с открытым ртом, давая языку передышку.
- Ну, а какие-то особые случаи? - спросила журналистка.
- Особые? Ах, вам нужны ещё и особые? Пожалуйста: девушка,изнасилованная на Эйфелевой башне. Как вам это? Другой подал в суд на архиепископа Парижского. Мило, не так ли? Третий разыскивает свою мать, пропавшую на площади Пигаль в одном из стрип-баров. Мать! Недурно, правда? Еще - одна девица довела меня до полного сумасшествия, расска - зывая, что она не может оставаться на уикэнд одна. А, к при-меру, в воскресенье я тридцать пять раз говорил по телефону из дому, смотался на своей, между прочим, машине в Орли и обратно, чтобы встретить и проводить полоумную репатриант - ку из Израиля. Самолет опоздал на два часа, на обратном пути спустило колесо, ночевала она у меня, а перед этим я высунув язык носился по улицам - она проголодалась, но ест, видите ли, только кошерное.
Но, мисс, сейчас ко мне ломятся Соединенные Штаты, а потому приходите лучше завтра в восемь-тридцать - нет, лучше к восьми - и мы поговорим без помехи. Разумеется, разумеет - ся. Было очень приятно познакомиться... Ох, простите... Да! Это ты, старина? Что? Что она сделала? При всех? В Люксем бургском саду?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Гэмбл услышал короткие гудки "занято", положил трубку и закурил. В кабинете он был один - Мэйзи куда-то вышла. Гэмбл звонил в "Автомобильный Союз", чтобы по просьбе своего лон-донского друга, ежегодно приезжавшего сюда на скачки, полу-чить место на автостоянке в Монтлери. Он снова набрал номер - на этот раз удачно: ответил женский голос. На хорошем фран-цузском языке Гэмбл сказал:
- Добрый день, мадам. Соедините меня, пожалуйста, с отде-лом разрешений...
- Зачем?
- Мне нужно получить квитанцию на парковку в Монтлери.
- Ah, non, - интонация понижается. Просто потрясающе, как они таким незамысловатым способом дают почувствовать тебе всю безосновательность и вздорность твоих притязаний.
- Это "Автомобильный Союз"?
- Да, но мы квитанций не выдаем. Обращайтесь в Монтлери.
"Вот вам, пожалуйста, - синдром блокады, - вздохнул про себя Гэмбл, "политика препятствий и помех", проводимая в жизнь конторской бабой. Это у них в крови." Вслух он сказал:
- Мадам, я делаю это каждый год, и процедура мне отлично известна. Квитанция мне уже приготовлена - она у молодого человека за крайней стойкой.
- Там закрыто.
Пришлось потратить ещё немало сил, прежде чем непреклон - ная дама соединила его с "молодым человеком", и тот сказал: "Да, пожалуйста, приезжайте". Гэмбл положил трубку и подошел к окну. Почему, черт возьми, это так действует?! Наплевать и забыть, да не выходит, застряло как кость в горле. Слишком часто и на протяжении слишком многих лет он с этим сталкива - ется. Чинить препятствия - это национальный спорт, стиль жизни, это отвечает сокровенным чаяниям и глубинным пот-ребностям французского народа.
Американцы у себя дома, невзирая ни на что, лелеют в ду-ше сентиментальный образ Парижа из рекламных проспектов туристских компаний прелестный уголок, где по узеньким старинным улочкам прогуливаются счастливые, дружелюбные, веселые люди. Большинство приезжающих знают по-французски два-три слова и, естественно, не понимают, что над ними глумятся. Однажды ему вместе с ветеранами пришлось быть в Нормандии, на годовщине "дня Д" - высадки союзников, и он слушал речь какого-то голлиста из Парижа о том, что французское Сопротивление недооценивается союзниками, что именно генерал де Голль разбил цепи рабства, внеся решающий вклад в победу, тогда как англо-американские войска были так, "сбоку припеку". Бывшие "джи-ай" и старые англичанки - матери погибших здесь солдат - не понимали ни слова и были уверены, что вся церемония проводится в честь тех, кто лежит в этой земле, что французы воздают их мальчикам долг благодарной памяти. Двое американ - ских офицеров, двадцать лет назад высаживавшиеся на этот берег, тоже так считали, и один только стоявший рядом с ними Гэмбл кипел от негодо-вания.
Здешние люди наделены каким-то особым цинизмом и опасной вспыльчивостью - оборотной стороной веселой легкости, кото - рую почему-то считают характерной чертой галльского нрава - а Париж - один из самых жестоких городов Запада. Гэмбл смял сигарету в пепельнице и вышел. В коридоре он приоткрыл дверь в кабинет Зилла:
- Я - в "Крийон", у меня ленч с Кендриком из "Нью-Йорк Таймс". К половине третьего вернусь, а не вернусь - позвоню.Выйдя из ворот посольства, он пересек Буасси д'Англа и свер - нул к отелю - тамошний бар на первом этаже давным-давно облюбовали обосновавшие в Париже англичане и американцы и аккредитованные здесь журналисты. Длинная стойка занимала всю стену, а напротив стояли столики под черными скатертями и банкетки, обтянутые темно-желтой кожей. В другом конце находился гриль. Гэмбл поздоровался со знакомыми журналис-тами, Джей Остин помахал ему из-за столика. Кендрик сидел за стойкой бара.
- Привет.
- Привет.
- Что будете пить?
- Черт, я никогда не знаю, что пьют во время ленча. Мо - жет, джину?
- Мудрое решение, - согласился Кендрик, широкоплечий, светловолосый парень лет двадцати шести, совсем недавно переведенный в парижский корпункт газеты. Один из обоз-ревателей "Нью-Йорк Таймс", лет десять назад работавший в Париже вместе с Гэмблом, дал Кендрику рекомендательное письмо к нему.
- Здесь поедим? - спросил Кендрик, показав подбородком в сторону гриля.
- В Париже существует правило: никогда не ешьте в отеле, если намерены ещё в нем бывать. Способны вы потерпеть минут десять?
- Я постараюсь. Вы что, знаете какую-нибудь славную хар-чевню неподалеку?
- Именно. Мы пройдемся по узеньким улочкам Парижа, а парижане с улыбкой будут бросать вам под ноги цветы.
Кендрик захохотал, скрывая растерянность.
- Ну, на это я и не рассчитываю. Знаете, я только что с Кэ-д'Орсэ...
- Знаменательное событие.
Кендрик стал рассказывать ему об утренней встрече в министерстве иностранных дел, делиться впечатлениями, задавать вопросы. Допив, они прошли через Тюильри на улицу Бельшасс. Ресторанчик был маленький, и кормили в нем вкусно. Столик, правда, был маленький и неудобный, но зато гарсон наполнил их бокалы великолепным "Калон-Сегюр".
- Настроения у нас с вами дома оставляют желать лучше - го .Господина по имени де Голль все просто ненавидят.
- Ну, здесь не так давно тоже возводили баррикады, однако с его внешней политикой все согласны. А его отношение к нам находит поддержку.
- Неужели?
- Уверяю вас.
- А как же быть с ядерным наступательным оружием?
- А никак. В течение нескольких недель здесь все очень напоминало революцию - забастовки, волнения и т.п., однако все это касалось только внутренних проблем. Цены, права профсоюзов, сокращение рабочей недели, социальное страхо - вание, образование, университеты. А спросишь какого-нибудь работягу, почему он не выступает против ядерного оружия первого удара, ведь оно разоряет страну, если, конечно, есть что разорять, а он тебе ответит: "Нет, насчет этого он прав. Престиж Франции - великое дело". Или зайдешь в "Одеон" - есть такой театр на Левом берегу послушаешь, как мальчики и девочки обсуждают революцию... Все как полагается - красный бархат, люстры, плакаты "Революционный политический форум", все в лучших традициях пустопорожнего французского словопрения... Жалко, Виктора Гюго нет. Это же их заветная мечта - говорить и строить баррикады. Но никто ни разу не осудил генерала за антиамериканизм. А за тихое отдаление от Запада? А за выход из НАТО? А запрет на вхождение Англии в "Общий рынок"? А атаки на курс доллара? Ни гу-гу. Наоборот, если бы де Голль зажил со Штатами душа в душу, все эти за - бастовщики и студенты-бунтари взбеленились бы, - Гэмбл отпил вина. - Вы к нам надолго?
- Думаю, на несколько лет. Вижу, французы вам не слишком милы?
- Знаете, нам, англосаксам, приходится здесь несладко. Иногда так бы всех и передушил своими руками. Тут начинаешь понимать, что вкладываeтся в понятие "emminemment haissab-les" - они и вправду могут вызвать лютую ненависть. Иногда все прекрасно: продавщицы улыбаются, стараются изо всех сил, чтобы покрасивее завернуть тебе какой-нибудь пустячок; ты вспоминаешь отличных ребят-французов, с которыми дружил... Словом, сплошной блеск! Однако он быстро тускнеет
- Да? Может, я пока им ослеплен, но разочаровать меня вам будет непросто.
- Ах ты, Боже мой, да ведь жизнь складывается из мелочей. А они сами делают свою жизнь тягостной, и никто даже не пикнет.
- Но ведь студенты как раз и бунтуют против архаичной университетской системы.
- Верно. Исключение только подтверждает правило. Вы заметили: здесь не пишут в газетах о том, что касается всего общества, ибо фактически отсутствует само это понятие. Оно лишь иногда проявляется в бешеных вспышках, когда страна ка-жется одичалой, а потом опять исчезает. Вот вам пример - од - но из самых красивых мест в Париже, двор Лувра, каждый божий день до отказа забивается машинами, так как парковаться на стоянке имеют право исключительно сотрудники министерства финансов - всякие там клерки и прочая чиновничья шваль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
- У меня имеются совершенно секретные сведения о Франции и об СССР. Документы.
- Нельзя ли капельку поподробней и чуточку поконкретней, - Шеннон глядел на него с интересом. - А то звучит несколько расплывчато.
Русский зажал сигарету в зубах:
- Подробности я могу сообщить только послу лично.
- Я здесь по его распоряжению.
- Примете решение - расскажу. Мне ведь нужны гарантии.
- Понятно, - мгновение они глядели друг на друга в упор, и Фрэнк понял, что и Шеннон тоже поражен произошедшей с рус-ским переменой: ясное дело, он стал корчить из себя важную персону. - Ну, хорошо, - сказал Шеннон, морща лоб. - Ваши условия мне ясны. Мы вас уведомим, как только...
- Послушайте, - русский шагнул вперед и ухватил Шеннона за руку, послушайте, мистер... как вас?
- Шеннон.
- Мистер Шеннон, не тяните с решением! И вот ещё что - достаньте мне водки. А? Достанете? Пожалуйста. Мне надо дер-нуть, ну, выпить, то есть. Здесь так жарко... Душно... ды - шать нечем. Тут ведь наверняка есть снэк-бар, пришлите мне бутылку водки, а?
- Хорошо, я постараюсь, - не очень уверенно отвечал Шен-нон.
- Пожалуйста!
Шеннон вышел. Даннинджер последовал за ним, закрыл дверь, припер её спиной и сказал очень спокойно:
- Мистер Шеннон, а ведь наш подопечный вооружен.
- Как? Откуда вы знаете? Он что - пытался...
- У него кобура на поясе, я заметил, хотя ему этого очень не хотелось. Сами видите - с него пот градом, а пиджак не снимает. Потому и не снимает.
- Черт возьми, Фрэнк, так нельзя: нужно его разору - жить..Заберите у него пистолет.
- Ладно. Я и сам хотел, но сами видите, как он взвинчен, вдруг выкинет какой-нибудь фортель... Решил получить от вас разрешение.
- Разрешение я вам даю, но, - Шеннон чуть поморщился, - вы уверены, что все пройдет гладко?
- Уверен.
- Знаете что? Пока не надо, но глаз с него не спускайте.Я скоро опять к вам зайду.
- Ладно, мистер Шеннон, - Даннинджер вошел в комнату и повернул ключ в замке.
Чем ближе к полудню, тем многолюдней становилось в главном вестибюле посольства, а в двери продолжал втекать поток посетителей, приходивших группами, парами, поодиночке, по мере того, как их вызывали со двора. Салли Морхаус была уверена, что народу здесь больше, чем в отеле "Крийон" через дорогу. Подростки, хиппи, родители с детьми уже не помеща - лись в приемной Отдела Защиты и растекались по коридорам Консульства и нотариата. Слышался многоголосый говор.
В кабинете "G" Сидни Тьюлер принимал мистера Уоррена Ру-керта из Ноксвиля, штат Миссури - круглого, коротко стриже-ного человечка с зычным голосом. Из-за ворота расстегнутой рубашки виднелась спортивная майка.
- ...и это безобразие творится у самых ворот вашего по-сольства! Прямо у вас под носом! У вас на глазах! Этот мерзавец действует на территории посольства США! На пороге! Это вопиющее безобразие! Каждый нормальный человек сочтет, что у этого мошенника есть разрешение обменивать здесь доллары по специальному курсу. А, может быть, он с вами в доле? Так и скажите!
- Мы не отвечаем за то, что кто-то за пределами этого здания обменивает доллары по курсу черного рынка.
- - Ах, не отвечаете?! А если бы по вашему двору разгу - ливали проститутки, предлагая свои услуги, вас бы это тоже не касалось? Да как же это понимать? Ведь это отдел защиты? Я вам говорю, что в двух шагах от посольства действует мошенник, который выглядит как официальное - не смейте меня перебивать! - как официальное лицо, облеченное полномочиями! Он может подойти к любому американцу, - к ребенку или к старушке - и предложить ему обменять доллары по льготному курсу, а вам нет до этого никакого дела! Вы за это не несете ответственности! Мне вас тошно слушать!
Тьюлер не перебивал. Профессия обязывает подставлять другую щеку и проявлять участие вместо того, чтобы вышвырнуть этого крикуна вон. А он почитает своим моральным долгом крыть нас на чем свет стоит. Ведь в других по - сольствах ничего подобного не происходит: Тьюлер дважды приходил в британское посольство повидаться с приятелем и оба раза должен был под бдительным присмотром людей в синей форме дожидаться, пока приятель спустится к нему.
- Вы сообщили в полицию, мистер Рукерт?
- Как я мог сообщить? На каком языке мне с ними объяс - няться? Азбукой глухонемых? Я даю этому гаду сто долларов, он отсчитывает вот такую пачку франков, я их беру - и что же? Две банкноты сверху и снизу настоящие, а в середине - резаная бумага. Я ему: "Эй, что за шутки?!" , а он как сквозь землю провалился. Клянусь вам чем хотите, он спрятался у вас в посольстве!
- Мистер Рукерт, поверьте, вы ошибаетесь.
- Я ошибаюсь? А куда же он, по-вашему, делся? Куда? Так вот, заявляю вам - нет, не смейте меня перебивать! - я, аме-риканский гражданин, ни на йоту не получил защиты от вашего чертового Бюро Защиты Граждан!
- Обещаю вам, мистер Рукерт, что мы уведомим полицию.
- А я вам обещаю, мистер... мистер... как вас там... что уведомлю нескольких человек, которых знаю лично, о том, что здесь у вас творится. Да, я знаю этих людей, я дружу с ними, а они, между прочим, - сенаторы Соединенных Штатов! Можете не сомневаться, я расскажу им, как мошенники облапошивают честных граждан у ворот их посольства! А посольство отказывается их защищать!
За деревянной перегородкой, в кабинете "Е", начальник отдела, вице-консул Луис Зиглер прошел к своему столу, приговаривая "Прошу меня простить, мисс, прошу простить, все время отрывают... Итак, на чем мы остановились? У вас, помнится, возникла блестящая идея..."
- Да, - отвечала невидимая Тьюлеру девушка, - я делаю - статью для "Метрополитен" и мне захотелось осветить неко - торые ваши проблемы.
- Проблемы? Да ради Бога, в любом количестве и на любой вкус: начиная с того, стоит ли здешний "континентальный зав-трак" восемьдесят центов, и кончая нервным истощением. Наси-лия, убийства, самоубийства, автомобильные аварии, пьяные драки с официантами, недоразумения с таксистами, хозяевами магазинов, барменами, проститутками. Они теряют бумажники и сумочки с деньгами, мужей, багаж, машины, девственность, драгоценности - что хотите. Наша служба, мисс, имеет дело только с бедствиями и глупостью человеческой. Сюда приходят люди несчастные по определению - только не вздумайте на ме-ня ссылаться - а иным здесь делать нечего. Они приходят сюда поплакаться на судьбу, потому что одиноки, или больны, или ненавидят своих мужей. Каждый день по десять-пятнадцать человек являются сюда и сообщают, что обанкротились. Есть здесь у нас джентльмен, который сам себе пишет письма полнейшую абракадабру - потом является сюда и требует свою корреспонденцию. Есть дама, которая каждую неделю набирает из фонтанчика воду во фляжку и говорит при этом: "О, какое блаженство - глоток родной американской воды!"
Кое-кого присылают сюда родственники. Речь, конечно, о душевнобольных. "У меня есть немного лишних денег, доро-гая.Съезди в Париж, проведи там лето, если что - обращайся в посольство, там помогут." Конечно, никаких уставов в нашей службе нет, и часто мы их выпроваживаем за порог, но при этом создаем впечатление, будто сделали для них все, что могли, мы им жмем руки, гладим их по голове, и если бы вы, мисс, посидели с недельку на этом стуле, то возопили бы: "Как? И это - великий американский народ, покоривший про-сторы континента, воевавший с индейцами, искавший золото?! Да это же просто... - наступила пауза: Тьюлер знал, что вице-консул делает движения, как бы укачивая ребеночка.
Зазвонил телефон. Зиглер схватил трубку, быстро произнес несколько слов и продолжал, не разъединяясь:
- Тридцать шесть тысяч звонков, писем, собеседований в год... Алло? Да, Мюррей, оплати, оплати, но ни цента больше. Да, семьдесят пять долларов... Ни цента больше... Отлично. Пока, - он повесил трубку, и Тьюлер представил, как он сидит с открытым ртом, давая языку передышку.
- Ну, а какие-то особые случаи? - спросила журналистка.
- Особые? Ах, вам нужны ещё и особые? Пожалуйста: девушка,изнасилованная на Эйфелевой башне. Как вам это? Другой подал в суд на архиепископа Парижского. Мило, не так ли? Третий разыскивает свою мать, пропавшую на площади Пигаль в одном из стрип-баров. Мать! Недурно, правда? Еще - одна девица довела меня до полного сумасшествия, расска - зывая, что она не может оставаться на уикэнд одна. А, к при-меру, в воскресенье я тридцать пять раз говорил по телефону из дому, смотался на своей, между прочим, машине в Орли и обратно, чтобы встретить и проводить полоумную репатриант - ку из Израиля. Самолет опоздал на два часа, на обратном пути спустило колесо, ночевала она у меня, а перед этим я высунув язык носился по улицам - она проголодалась, но ест, видите ли, только кошерное.
Но, мисс, сейчас ко мне ломятся Соединенные Штаты, а потому приходите лучше завтра в восемь-тридцать - нет, лучше к восьми - и мы поговорим без помехи. Разумеется, разумеет - ся. Было очень приятно познакомиться... Ох, простите... Да! Это ты, старина? Что? Что она сделала? При всех? В Люксем бургском саду?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Гэмбл услышал короткие гудки "занято", положил трубку и закурил. В кабинете он был один - Мэйзи куда-то вышла. Гэмбл звонил в "Автомобильный Союз", чтобы по просьбе своего лон-донского друга, ежегодно приезжавшего сюда на скачки, полу-чить место на автостоянке в Монтлери. Он снова набрал номер - на этот раз удачно: ответил женский голос. На хорошем фран-цузском языке Гэмбл сказал:
- Добрый день, мадам. Соедините меня, пожалуйста, с отде-лом разрешений...
- Зачем?
- Мне нужно получить квитанцию на парковку в Монтлери.
- Ah, non, - интонация понижается. Просто потрясающе, как они таким незамысловатым способом дают почувствовать тебе всю безосновательность и вздорность твоих притязаний.
- Это "Автомобильный Союз"?
- Да, но мы квитанций не выдаем. Обращайтесь в Монтлери.
"Вот вам, пожалуйста, - синдром блокады, - вздохнул про себя Гэмбл, "политика препятствий и помех", проводимая в жизнь конторской бабой. Это у них в крови." Вслух он сказал:
- Мадам, я делаю это каждый год, и процедура мне отлично известна. Квитанция мне уже приготовлена - она у молодого человека за крайней стойкой.
- Там закрыто.
Пришлось потратить ещё немало сил, прежде чем непреклон - ная дама соединила его с "молодым человеком", и тот сказал: "Да, пожалуйста, приезжайте". Гэмбл положил трубку и подошел к окну. Почему, черт возьми, это так действует?! Наплевать и забыть, да не выходит, застряло как кость в горле. Слишком часто и на протяжении слишком многих лет он с этим сталкива - ется. Чинить препятствия - это национальный спорт, стиль жизни, это отвечает сокровенным чаяниям и глубинным пот-ребностям французского народа.
Американцы у себя дома, невзирая ни на что, лелеют в ду-ше сентиментальный образ Парижа из рекламных проспектов туристских компаний прелестный уголок, где по узеньким старинным улочкам прогуливаются счастливые, дружелюбные, веселые люди. Большинство приезжающих знают по-французски два-три слова и, естественно, не понимают, что над ними глумятся. Однажды ему вместе с ветеранами пришлось быть в Нормандии, на годовщине "дня Д" - высадки союзников, и он слушал речь какого-то голлиста из Парижа о том, что французское Сопротивление недооценивается союзниками, что именно генерал де Голль разбил цепи рабства, внеся решающий вклад в победу, тогда как англо-американские войска были так, "сбоку припеку". Бывшие "джи-ай" и старые англичанки - матери погибших здесь солдат - не понимали ни слова и были уверены, что вся церемония проводится в честь тех, кто лежит в этой земле, что французы воздают их мальчикам долг благодарной памяти. Двое американ - ских офицеров, двадцать лет назад высаживавшиеся на этот берег, тоже так считали, и один только стоявший рядом с ними Гэмбл кипел от негодо-вания.
Здешние люди наделены каким-то особым цинизмом и опасной вспыльчивостью - оборотной стороной веселой легкости, кото - рую почему-то считают характерной чертой галльского нрава - а Париж - один из самых жестоких городов Запада. Гэмбл смял сигарету в пепельнице и вышел. В коридоре он приоткрыл дверь в кабинет Зилла:
- Я - в "Крийон", у меня ленч с Кендриком из "Нью-Йорк Таймс". К половине третьего вернусь, а не вернусь - позвоню.Выйдя из ворот посольства, он пересек Буасси д'Англа и свер - нул к отелю - тамошний бар на первом этаже давным-давно облюбовали обосновавшие в Париже англичане и американцы и аккредитованные здесь журналисты. Длинная стойка занимала всю стену, а напротив стояли столики под черными скатертями и банкетки, обтянутые темно-желтой кожей. В другом конце находился гриль. Гэмбл поздоровался со знакомыми журналис-тами, Джей Остин помахал ему из-за столика. Кендрик сидел за стойкой бара.
- Привет.
- Привет.
- Что будете пить?
- Черт, я никогда не знаю, что пьют во время ленча. Мо - жет, джину?
- Мудрое решение, - согласился Кендрик, широкоплечий, светловолосый парень лет двадцати шести, совсем недавно переведенный в парижский корпункт газеты. Один из обоз-ревателей "Нью-Йорк Таймс", лет десять назад работавший в Париже вместе с Гэмблом, дал Кендрику рекомендательное письмо к нему.
- Здесь поедим? - спросил Кендрик, показав подбородком в сторону гриля.
- В Париже существует правило: никогда не ешьте в отеле, если намерены ещё в нем бывать. Способны вы потерпеть минут десять?
- Я постараюсь. Вы что, знаете какую-нибудь славную хар-чевню неподалеку?
- Именно. Мы пройдемся по узеньким улочкам Парижа, а парижане с улыбкой будут бросать вам под ноги цветы.
Кендрик захохотал, скрывая растерянность.
- Ну, на это я и не рассчитываю. Знаете, я только что с Кэ-д'Орсэ...
- Знаменательное событие.
Кендрик стал рассказывать ему об утренней встрече в министерстве иностранных дел, делиться впечатлениями, задавать вопросы. Допив, они прошли через Тюильри на улицу Бельшасс. Ресторанчик был маленький, и кормили в нем вкусно. Столик, правда, был маленький и неудобный, но зато гарсон наполнил их бокалы великолепным "Калон-Сегюр".
- Настроения у нас с вами дома оставляют желать лучше - го .Господина по имени де Голль все просто ненавидят.
- Ну, здесь не так давно тоже возводили баррикады, однако с его внешней политикой все согласны. А его отношение к нам находит поддержку.
- Неужели?
- Уверяю вас.
- А как же быть с ядерным наступательным оружием?
- А никак. В течение нескольких недель здесь все очень напоминало революцию - забастовки, волнения и т.п., однако все это касалось только внутренних проблем. Цены, права профсоюзов, сокращение рабочей недели, социальное страхо - вание, образование, университеты. А спросишь какого-нибудь работягу, почему он не выступает против ядерного оружия первого удара, ведь оно разоряет страну, если, конечно, есть что разорять, а он тебе ответит: "Нет, насчет этого он прав. Престиж Франции - великое дело". Или зайдешь в "Одеон" - есть такой театр на Левом берегу послушаешь, как мальчики и девочки обсуждают революцию... Все как полагается - красный бархат, люстры, плакаты "Революционный политический форум", все в лучших традициях пустопорожнего французского словопрения... Жалко, Виктора Гюго нет. Это же их заветная мечта - говорить и строить баррикады. Но никто ни разу не осудил генерала за антиамериканизм. А за тихое отдаление от Запада? А за выход из НАТО? А запрет на вхождение Англии в "Общий рынок"? А атаки на курс доллара? Ни гу-гу. Наоборот, если бы де Голль зажил со Штатами душа в душу, все эти за - бастовщики и студенты-бунтари взбеленились бы, - Гэмбл отпил вина. - Вы к нам надолго?
- Думаю, на несколько лет. Вижу, французы вам не слишком милы?
- Знаете, нам, англосаксам, приходится здесь несладко. Иногда так бы всех и передушил своими руками. Тут начинаешь понимать, что вкладываeтся в понятие "emminemment haissab-les" - они и вправду могут вызвать лютую ненависть. Иногда все прекрасно: продавщицы улыбаются, стараются изо всех сил, чтобы покрасивее завернуть тебе какой-нибудь пустячок; ты вспоминаешь отличных ребят-французов, с которыми дружил... Словом, сплошной блеск! Однако он быстро тускнеет
- Да? Может, я пока им ослеплен, но разочаровать меня вам будет непросто.
- Ах ты, Боже мой, да ведь жизнь складывается из мелочей. А они сами делают свою жизнь тягостной, и никто даже не пикнет.
- Но ведь студенты как раз и бунтуют против архаичной университетской системы.
- Верно. Исключение только подтверждает правило. Вы заметили: здесь не пишут в газетах о том, что касается всего общества, ибо фактически отсутствует само это понятие. Оно лишь иногда проявляется в бешеных вспышках, когда страна ка-жется одичалой, а потом опять исчезает. Вот вам пример - од - но из самых красивых мест в Париже, двор Лувра, каждый божий день до отказа забивается машинами, так как парковаться на стоянке имеют право исключительно сотрудники министерства финансов - всякие там клерки и прочая чиновничья шваль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23