Константинов Юрий Иванович
Палач и Дева
Юрий Иванович Константинов
Палач и Дева
Первый пассажир. Это и есть знаменитое Голубое Ожерелье?
Второй пассажир. Вы не ошиблись. Уникальное образование. Условия на всех планетах абсолютно идентичны земным. Абсолютно, заметьте. Это предопределило и сходные пути эволюции и развития цивилизации. Видите, маленькая планета в левом углу экрана... Там разгар мезозоя. Немного левее - Випла. Типичное средневековье - охота на ведьм, разгул местной инквизиции.
Первый пассажир. Где-то я слышал это название, Випла. По-моему в связи с нарушением Свода о Контактах.
Второй пассажир. Совершенно верно. Здесь погиб исследователь Виктор Платонов, в честь которого и назвали планету. Жена Платонова отказалась вернуться на Землю.
Первый пассажир. Что значит отказалась?
Второй пассажир. Вышла на связь, сообщила бортовому компьютеру, что остается, и все. Ее искали, но безуспешно. Говорят, они очень любили друг друга.
Первый пассажир. Ну, знаете... Я уважаю подлинные чувства. Но разве этим можно оправдать прямое вмешательство в ход чужой цивилизации, нарушение Свода?
Второй пассажир. Собственно, прямых доказательств нарушения нет. Всего лишь предположение. Дело в том, что с некоторых пор отдельные социальные процессы на Випле протекают гораздо быстрее, чем ожидалось.
Первый пассажир. Вот как. Ну, и при чем здесь жена Платонова?
Второй пассажир. Может, и ни при чем. Я же говорю, толком ничего не известно.
(Из разговора в салоне межгалактического рейдера)
На рассвете через город вели ведьму. Ее стертые в кровь ступни скользили по влажным от утренней росы камням. Гвардейцы в пыльных латах ворчали и дергали веревки, протянутые от связанных за спиной рук пленницы. Ведьма пошатывалась и едва переставляла ноги. Долгий путь изнурил ее.
Наиболее истовые из верующих выбегали на дорогу перед процессией, выкрикивали проклятия и непристойности, плевали, стараясь попасть ведьме в лицо. Вслед ей неслись камни и комья сухого помета.
Слухи о злых чарах, и еретических речах сатанинского отродья в образе прельстительной девы, обрастающие многочисленными и невероятными подробностями в устах словоохотливых монахов, уже несколько лет будоражили королевство. Его святейшество верховный магистр, на время изменив аскетическим привычкам, сбросил хламиду бродячего священника и, облачившись в тяжелую от золотого шитья ризу, самолично читал гневные проповеди в отдаленных горных храмах. Святой отец грозил неслыханными муками любому, кто посмеет дать приют нечистой силе. Равнодушное молчание горцев делало угрозы бессмысленными и бесполезными, как пыль, висевшую в лучах, косо ниспадавших сквозь узкие прорези окон.
Горцы были особым народом. Состоять при их храмах считалось наказанием для священников, поскольку паства отличалась упрямством, своенравием и не страшилась кары небесной. Ни один из тех, кто спускался в долины по необходимости или в большой праздник, не искал еще утешения в исповеди. Его святейшество подозревал, что большинство из живущих в горах грешники, а возможно, и смутьяны. Только категоричный запрет короля, ко двору которого горцы исправно поставляли изумительный, буквально тающий во рту мед, добротный сыр и великолепную шерсть, умерял воинственный пыл верховного священника. Сознание того, что люди, с обманчивой покорностью внимающие ему, спокойно выслушивают и крамольные слова греховной девы, не могло не распалять святого отца.
Горцы не уважали злобных людей. Раздражение магистра вызывало у них презрение. Ведьма продолжала бродить окрестными тропами. В отличие от его святейшества ей был известен путь к сердцам здешних людей. Если верить молве, ведьма умела утешать павших духом и исцелять немощных телом. Истины, которыми дева наделяла отрезанный от остального мира почти неприступной цепью гор и сумевший сберечь в нетленности многие обычаи народ, оставались тайной. Но несложно было догадаться: они вряд ли укрепляют в свободолюбивых душах горцев уважение к угодной создателям власти.
Впрочем, ведьма на то и ведьма, чтобы будоражить людей. Горцы на то и горцы, чтобы внимать крамольным речам. Так размышлял я, глядя, как гвардейцы волокут деву. Когда вести о разрушенных храмах и неведомых разбойниках дошли до короля, он, естественно, связал их с преступными деяниями ведьмы. Охота за ней началась всерьез, и вскоре в одну из хитроумных ловушек птичка попалась. Ведьма нередко врачевала грудных младенцев, однако ребенок, которого ей предложили исцелить на сей раз, оказался обыкновенной приманкой - его мать еще до замужества состояла в шпионках святого отца. Милосердие подвело неуловимую деву.
...Процессия вступила на улицу, ведущую к Квадратной башне. Ведьма обернулась, и наши глаза встретились. Ее взгляд задержался на моем лице. Кто знает, может быть, особое сатанинское чутье подсказало деве, что именно я спустя несколько дней должен предать огню ее грешную плоть. А возможно, ее внимание просто привлек рослый человек. Я возвышаюсь над любой толпой, самый высокий гвардеец вынужден разговаривать со мной, задрав подбородок. Главного палача королевства трудно не заметить. Суеверные горожане считают: того, кого заденет тень заплечных дел мастера, ожидает скорая и мучительная смерть. Однако еще никто не погибал от тени. Лучшее тому доказательство мой подручный Эрчи, вертлявый коротышка с нахально рыскающими глазами, который вечно путается под ногами. И сейчас он неподалеку, тянется вверх изо всех сил на своих до смешного кривых ногах, пытаясь разглядеть ведьму.
Я награждаю Эрчи легким щелчком по затылку. Вполне достаточным, чтобы тщедушный малый отлетел в сторону, как-то по-собачьи взвизгнув от неожиданности. Он скулит, растирает ушибленное место, не понимая причины внезапной немилости. А я думаю о том, что не разглядел в глазах ведьмы тупого, животного равнодушия, которым отмечены все, приговоренные к смерти. Кому лучше меня известно, как предчувствие близкого конца отражается мертвым оцепенением в глазах еще существующих, но уже простившихся с жизнью людей. Или грешница надеется на чудо? Но еще никому не удавалось бежать из Квадратной башни. Оттуда только два пути, любит повторять его святейшество: на небеса и в преисподнюю. Оба для души, а не для тела. Телу ведьмы суждено корчиться в священном костре.
Я уж постараюсь, чтобы костер разгорелся на славу, заставлю содрогнуться всех, явившихся на площадь: и верующих, и еретиков, и тех, кто еще не решил, у какого алтаря преклонить колени.
У меня устойчивая неприязнь к Эрчи, хоть малый и старается услужить, как может. Зову его "шакалом", а подручный не обижается. Он и впрямь напоминает шакала: манерой передвигаться, словно подкрадываясь, боком, почти бесшумно; всем своим обличьем - мелким, острым; настороженным и одновременно наглым выражением водянистых глаз.
Я стал палачом по воле случая. Эрчи сделал выбор сам, по-шакальи устремившись на приторный запах мертвечины.
Его святейшество не устает повторять о бесконечной милости создателей, наделивших нас смирением и верой. А я убежден, что в каждом человеке живет зверь. В Эрчи, во мне, да и в святом отце тоже. Слышу хриплое дыхание сидящего во мне зверя, ощущаю, как рвется он из меня, требуя крови, когда четвертую или снимаю кожу с несчастных.
Отлично владея своим ремеслом, я не люблю его. Иное дело Эрчи. Во время казни его глаза пылают безумным вдохновением. Но Эрчи неженка. Бывает же так: щенка не оттянуть за уши от плахи, но при виде чьих-то потрохов его выворачивает наизнанку. Зато в пытках Эрчи незаменим. Для меня они постылая обязанность, для него - священнодействие, ни с чем не сравнимое блаженство. Тщедушная тварь с водянистыми глазами умеет заставить людей страдать.
В каждом из нас живет зверь, сильный или слабый, неуклюжий или проворный, хищный или беззащитный. Люди только на первый взгляд люди, что у них внутри - пресмыкающееся, птица - попробуй разберись... Жаль, нельзя поделиться подобными мыслями с его святейшеством, чего доброго, он и главного палача обвинит в ереси. Мне совсем не улыбается оказаться в роли тех, за агонией которых со скрытым трепетом наблюдают неподвижные маленькие глазки верховного магистра. Никому не признаюсь, что святой отец напоминает старую разжиревшую змею, да простят создатели за такое сравнение. Кажется, его святейшество знает об этом постыдном сходстве, он не любит выставлять лицо напоказ. Плотные складки огромного капюшона обычно прячут нездоровый блеск глаз, седые лоскутки по бокам оголенного черепа и лишенные волос надбровные дуги. У его святейшества отсутствуют брови и ресницы - следствие опрометчивого приближения к костру.
Есть люди, которых просто завораживает зрелище казни. Не исключено, что дикие вопли сжигаемой жертвы воспринимаются святым отцом как опьяняющая музыка. Однажды магистр едва не потерял сознание, когда монахи, спохватившись, оттащили его от пламени.
...Я наблюдаю за шакальими ужимками Эрчи, не в силах понять, почему это тщедушное существо вызывает во мне такую ненависть. Когда-нибудь не смогу перебороть искушения и прибью его.
В каждом из нас живет зверь...
...Раскаленное клеймо с шипением впилось в кожу. Ведьма застонала глухо, не разжимая рта. С закушенной губы сорвалась на рубаху темная капля.
Я отнял клещи от тела, разглядывая, как глубоко впечатался позорный знак. Запах горелого заполнил темницу. Его святейшество приступил к допросу.
Писец в углу ждал напрасно, вытянув шею и теребя в руках свиток. Ведьма молчала.
- Захочешь исповедаться, да поздно будет,- со зловещим спокойствием пообещал магистр. И уходя, бросил:
- Не жалей огня, палач. Но и не переусердствуй. Она должна сама взойти на костер.
Следом за ним просеменил писец.
В темнице стало тихо. Только угли потрескивали в горне.
- Почему медлишь? - нарушила молчание ведьма. Голос у нее был мелодичный, хоть и немного охрипший от перенесенной боли.
- На тот свет торопиться не принято,- ответил я.
Она усмехнулась:
- Ты слишком остроумен для палача.
- Я не готовил себя в палачи.
- Дай воды,- попросила ведьма.
- Священный устав запрещает давать пить во время пыток.
- Но священный устав не позволяет и беседовать с узниками,- возразила она.
Я протянул ведьме кувшин. Она жадно поднесла его к губам, и я обнаружил на запястьях узницы тонкие незатейливые браслеты. Вглядевшись, понял, почему их не сорвали гвардейцы - браслеты глубоко вошли в кожу, наверное, срослись с ней.
Постепенно лицо ведьмы обрело румянец, в глазах, как и прежде, не было и тени страха. Словно угадав мои мысли, она проговорила:
- Тебе кажется странным, что я не трепещу ни перед палачом, ни перед этим разжиревшим монахом...
- Его святейшеством,- поправил я.- А разве это не странно для женщины, оказавшейся в Квадратной башне? Думаю, в тебе просто не созрел страх. С каждым прикосновением горячих клещей он будет все глубже вгрызаться в твою душу. Оплетет ее и иссушит, как вереск оплетает и иссушивает дерево. В конце концов так сожмет сердце, что ты не выдержишь и скажешь то, чего требует магистр. Я умертвил десятки людей. Все они боялись, за исключением одного. Но исключение только подтверждает правило.
- Кто был тот человек? - спросила ведьма.
- Горец.
Она кивнула, просветлев лицом:
- Горцы - сильные люди!
- И невежественные,- добавил я, повторяя чужие слова.- Его величество слишком мягкосердечен, когда-нибудь он пожалеет об этом. Горцы не доверяют ни королю, ни магистру. Живи они по долинам, его святейшество обуздал бы непокорных.
- До горцев ему не добраться,- прошептала ведьма.
Я промолчал. Пусть болтает, в конце концов она еретичка. Посмотрим, что ведьма запоет, когда пламя оближет ей пятки. Подойдя к горну, взялся за меха. Огонь гудел послушно и ровно.
Вдруг мне почудилось, что за спиной тонко звякнули браслеты узницы. Я обернулся и, отшатнувшись, выхватил кинжал.
Посреди темницы возвышался, будто паря в воздухе, мужчина с открытым загоревшим лицом. Широкоплечая фигура в необычной легкой одежде, казалось, излучает свет. Мужчина стоял неподвижно, чуть приподнятые уголки его губ слегка дрожали, словно он сдерживал улыбку.
И тут я вспомнил, что уже видел это лицо. Яростный крик вырвался из моего горла. Кинувшись на незнакомца, ударил кинжалом в грудь. Рука с маху прошла сквозь мягко светящуюся оболочку, за которой ничего не было. Не встретив опоры, я рухнул на грязные плиты. А когда поднял голову, увидел, как тускнеет широкое лицо. Приведение таяло на глазах. Я смахнул капли холодного пота со лба.
- Невозможно убить дважды!..- прошептала ведьма. В ее глазах стояли слезы.
Я нащупал кинжал, вернул его в ножны и поднялся. Было немного стыдно: если палач обнажает клинок, он должен разить насмерть. Однако человек, который нам явился, действительно был мертв. Во всяком случае, он не подавал признаков жизни в тот далекий вечер, когда гвардейцы тащили израненное, прикованное цепями к копьям тело. Следом на колесницах везли вещи. Некоторые из предметов светились и издавали чудные звуки. Горожане толпами сбегались глазеть на диво. Они напоминали насекомых, роившихся над мертвым телом. Его хотели предать огню, но в ночь перед казнью тело исчезло. Говорили, будто его растерзали фанатики. Насколько я помню, пропала и диковинная утварь.
- Я узнал его,- сказал я ведьме.- Это дьявол. Сам дьявол.
Она вскинула на меня невидящие глаза:
- Нет, человек. Дороже этого человека для меня не было на свете.
Я застыл в недоумении, не зная, что и думать.
- Ты забыл о своих обязанностях,- сурово напомнила ведьма.
Она была права. Его святейшество обвинит палача в неповиновении, если не обнаружит на теле узницы следов пыток. Но мне не хотелось ее пытать. Этой женщине и без того было больно. Такое видно сразу. В каждом ремесле существуют свои тонкости. Я сумею нанести узнице ожоги, не причинив особого вреда; Успеет помучаться, впереди у нее - ад.
Я бросил клещи в огонь...
Эхо гневных возгласов магистра металось под сводами, будоража гнездившихся по темным углам летучих мышей. Они кружили вокруг, едва не задевая наши лица жесткими кожистыми крыльями.
- Твое упорство бессмысленно!-хрипел святой отец.- Даже закоренелые еретики не осмеливались идти в огонь без покаяния...
- Полно, монах,- устало отозвалась ведьма. То была первая фраза, которую высек магистр из этой твердой души за долгие часы угроз и увещеваний.- Слова не сделают тебя лучше, меня - хуже, а огонь - холоднее.
- Верно,- обрадованный тем, что услыхал голос строптивой узницы, поспешил согласиться его святейшество.- Но если я узнаю, кто ты, из каких мест, отчего предалась дьявольскому соблазну, то, возможно, вымолю у создателей кару помягче. Или ты предпочитаешь корчиться в пламени и на этом, и на том свете?
Ведьма скользнула равнодушным взглядом по его капюшону. Святой отец вновь сорвался на крик:
- Хочешь прослыть мученицей?.. Но мучениц без имени не бывает.
- Знаю, зачем тебе мое имя,- прошептала ведьма.- Будешь мозолить его своим черным языком, проклинать так, как не умеет никто в королевстве. Не доставлю тебе такой радости, чудовище!
Еще никто при мне не позволял себе так дерзко говорить с его святейшеством. Магистр откинул капюшон, и я увидел, как побелели от гнева его скулы. С видимым усилием он подавил клокотание в горле:
- Чудовищем меня прозвали те, кто погряз в пороке и ереси. Но не порок и ересь, а только вера способна помочь тебе устоять на самом краю бездны. Так не ожесточай же свое и мое сердце, неразумная! Соединим их в откровении исповеди и, кто знает, может, я добьюсь для тебя помилования у короля. Но даже если не добьюсь, ты умрешь, очищенная дыханием веры, дающей силы и нам, смертным, и создателям, поддерживающим на своих плечах мироздание.
- Что ты знаешь о мироздании, монах? - отвечала презрительно ведьма.Мир безграничен и прекрасен, его жизнь течет по своим законам, твой ничтожный разум слишком слаб, чтобы осмыслить хотя бы их малую частицу. Лестью и посулами ты пытаешься купить мою доверчивость, но я вижу тебя насквозь. У тебя нет за душой ничего, кроме злобы. А злоба делает человека слепым. Не я, а ты должен опасаться пропасти, монах.
- Ошибаешься, ведьма! - воскликнул магистр. Сузившиеся глаза его поблескивали остро, как две бритвы.- Я не погибну, у меня есть вера. Никто и никогда не отнимет у меня веры.
- Она сама уничтожит себя,- проговорила уверенно узница.- Ибо вера есть порождение сжигающей тебя злобы, суть ее и символ. Твоя вера обречена, монах, потому что она замешана на догме и фарисействе, а человек изменяется и стремится к совершенству. Завтра он станет мудрее, чем был вчера. Твоей вере не остановить торжества бытия.
- Ересь! Подлая ересь! - закричал его святейшество.
1 2 3