– Или когда они извлекают на свет традиционную копилку, набитую общими фразами и чужими мыслями, – сказал Медрано. – В своем роде они необыкновенны, как боксеры на ринге или гимнасты, но невозможно же постоянно путешествовать с атлетами и акробатами.
– Не впадайте в меланхолию, – сказала Клаудиа, предлатая сигареты, – и не выставляйте так поспешно свои буржуазные предрассудки. Лучше скажите, какого вы мнения о среднем звене, иными словами, о семействе учащегося? Там вы столкнетесь с более несчастными созданиями, ибо они не могут найти общего языка пи с группой рыжего, ни с нашим столиком. Они, разумеется, мечтают о контакте с нами, но мы в ужасе бросимся наутек.
Супруги Трехо и дочь вполголоса, с придыханиями и восклицаниями осуждали неуважительное поведение сына и брата. Сеньора Трехо не была расположена позволить этому сопляку воспользоваться случаем, чтобы выйти из-под родительской власти в шестнадцать с половиной лет, и если отец не поговорит с ним как следует… Но она могла быть спокойна, сеньор Трехо обещал непременно поговорить с сыном. Беба со своей стороны была истинным воплощением презрения и осуждения.
– Надо ж, – сказал Фелипе. – Плыть всю ночь и… Утром только взглянул в окошко, а там трубы торчат. Чуть опять не завалился спать.
– Это отучит вас вставать спозаранку, – сказала Паула зевая. – А ты, дорогой, не смей будить меня так рано. Чтобы это было в последний раз. Я принадлежу к славному племени сурков, как по линии Лавалье, так и по линии Охеда, и должна держать высоко наше знамя.
– Прекрасно, – сказал Рауль. – Я сделал это только ради твоего здоровья, но давно известно, что такая забота всегда встречается в штыки.
Фелипе слушал пораженный. Поздновато они начали договариваться насчет спанья. Он усердно занялся сваренным вкрутую яйцом, исподтишка поглядывая на столик, где сидели его родные. Паула разглядывала его сквозь клубы табачного дыма. Ни хуже, ни лучше других; возраст словно их уравнивал, делал одинаково упрямыми, жестокими и прелестными. «Он будет страдать», – сказала она себе, думая вовсе не о нем.

– Да, так будет лучше, – сказал Лопес. – Вот что, Хорхито, если ты уже позавтракал, сбегай посмотри, не найдешь ли кого-нибудь из команды, и попроси подняться сюда на минутку.
– Офицера или можно любого липида?
– Лучше офицера. А кто такие липиды?
– Сам не знаю, – сказал Хорхе. – Но наверняка наши враги. Чао.
Медрано сделал знак бармену, который стоял, привалясь к стойке. Бармен нехотя подошел.
– Кто у вас капитан?
К вящему удивлению Лопеса, доктора Рестелли и Медрано, бармен этого не знал.
– Уж так получилось, – объяснил он огорченно. – До вчерашнего для капитаном был Ловатт, а вот вчера вечером я слышал… Произошли перемены, и прежде всего потому, что вы стали нашими пассажирами… и…
– Какие перемены?
– Да разные. Теперь, похоже, мы не пойдем в Ливерпуль. Вчера вечером слышал… – Он осекся и огляделся вокруг. – Лучше, если вы поговорите с метрдотелем, наверное, ему больше известно. Он должен прийти с минуты на минуту.
Медрано и Лопес многозначительно переглянулись и отпустили бармена. Видимо, не оставалось ничего другого, как любоваться берегами Кильмеса и вести беседу. Хорхе вернулся с сообщением, что нигде не видно ни одного офицера, а два матроса, которые красили кабестаны, по-испански не понимали.

XXI

– Повесим ее здесь, – сказал Лусио. – Под вентилятором она вмиг высохнет, а потом опять постелим.
Нора отжала кусок простыни, который только что застирала.
– Знаешь, который час? Половина десятого, и мы стоим где-то на якоре.
– Я всегда встаю в это время, – сказала Нора. – Мне хочется есть.
– Мне тоже. Завтрак наверняка уже готов. На пароходе распорядок дня совсем другой.
Они переглянулись. Лусио подошел и нежно обнял Нору, Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он.
– Да, Лусио.
– Правда, ты меня немножко любишь?
– Немножко.
– А ты довольна?
– Гм.
– Не довольна?
– Гм.
– Гм, – сказал Лусио и поцеловал ее в волосы.
Бармен посмотрел на них осуждающе, но все же поспешил накрыть столик, за которым только что завтракало семейство Трехо. Лусио подождал, пока Нора усядется, и затем подошел
Медрано, который ввел его в курс событий. Когда Лусио сообщил обо всем Норе, она отказалась верить. Вообще женщины были возмущены больше мужчин, словно каждая из них заранее составила свой собственный маршрут, который теперь, с самого начала, был безжалостно нарушен. Паула и Клаудиа, стоя на палубе, растерянно разглядывали индустриальный пейзаж на берегу.
– Подумать только, отсюда можно вернуться домой на автобусе, – сказала Паула.
– Я начинаю думать, что это совсем неплохая мысль, – рассмеялась Клаудиа, – Но есть тут и комическая сторона. Забавно. Теперь нам только не хватает сесть на мель поблизости острова Масьель.
– А Рауль воображал, что не пройдет и месяца, как мы будем на Маркизских островах.
– А Хорхе готовился ступить на земли, открытые его любимым капитаном Гаттерасом.
– Какой у вас прелестный мальчик, – сказала Паула. – Мы с ним уже большие друзья.
– Я рада, потому что Хорхе трудный ребенок. Уж если кто не придется ему по вкусу… Весь в меня, я этого боюсь. А вы довольны, что пустились в это путешествие?
– Довольна – не совсем то слово, – сказала Паула моргая, точно ей в глаз попала песчинка. – Скорее, я надеялась. Я думала, мне необходимо немного изменить образ жизни, так же как Раулю, и поэтому мы решили отправиться в это путешествие. По-видимому, почти у всех были подобные намерения.
– Но это не первое ваше путешествие?
– Да, я была в Европе шесть лет назад, и, по правде говоря, не слишком удачно.
– Что ж, бывает, – сказала Клаудиа. – Европа – это не только Уффици и Плас-де-ла-Конкорд. Для меня, правда, она такая и есть – ведь я живу в фантастическом мире, созданном литературой. И вероятно, мое разочарование будет куда сильнее, чем можно себе представить.
– Со мной случилось совсем другое, – сказала Паула. – Откровенно говоря, я совершенно неспособна играть роль, которую уготовила мне судьба. Я выросла в атмосфере постоянных иллюзий, веры в успех, но для меня все кончалось крахом. Стоя против Кильмеса, посреди этой реки цвета детского поноса, можно придумать целую кучу оправданий. Но наступает День, когда начинаешь сравнивать себя с древними, например с греческими, монументами… и видишь, что ты еще более ничтожен. Меня удивляет, – добавила она, доставая сигареты, – как это некоторые путешествия не кончаются нулей в лоб.
Клаудиа взяла сигарету и увидела, что к ним приближаются семейство Трехо и Персио, который приветствовал ее энергичными жестами. Начинало припекать солнце.
– Теперь я понимаю, почему Хорхе тянется к вам, – сказала Клаудиа, – не говоря уже о том, что он любит зеленью глаза. Хотя цитаты вышли из моды, вспомните фразу одного из персонажей Мальро: жизнь ничего не стоит, по ничто стоит жизни.
– А интересно, чем кончил этот герой, – сказала Паула, ц Клаудиа почувствовала, как у нее дрогнул голос. Она положила Пауле руку на плечо.
– Я не помню, – сказала она. – Возможно, пулей в лоб. Но кажется, стрелял кто-то другой.

Медрано взглянул на часы.
– По правде говоря, это начинает надоедать, – сказал он. – Раз мы остались вроде одни, не послать ли нам кого-нибудь позондировать почву и попытаться разрушить эту стену молчания?
Лопес и Фелипе согласились с ним, однако Рауль предложил отправиться разыскивать офицера всем вместе. На палубе они встретили двух светловолосых матросов, которые только покивали им головой да выдавили из себя две-три фразы на каком-то непонятном языке – не то норвежском, не то финском. Лопес и Фелипе прошли весь правый коридор, не встретив больше ни души. Дверь в каюту Медрано была приоткрыта, и стюард приветствовал их на ломаном испанском языке. Лучше, если они обратятся к метрдотелю, который распоряжается в столовой насчет обеда. Нет, на корму пройти нельзя, а почему, он сказать не может… Да, капитан у них Ловатт. Как, уже не Ловатт? До вчерашнего дня был он. И еще одно предупреждение: господ пассажиров просят запирать каюты на ключ. Особенно если у них есть что-нибудь цепное…
– Пойдем поищем этого знаменитого метрдотеля, – сказал Лопес тоскливо.
Они неохотно вернулись в бар, где встретили Лусио и Атилио Пресутти, которые обсуждали причины остановки «Малькольма». Из бара можно было пройти в читальный зал, где зловеще поблескивал скандинавский рояль, а также в столовую, при виде которой Рауль восхищений свистнул. Метрдотель (это, несомненно, был он, ибо улыбался, как метрдотель, и, как метрдотель, отдавал распоряжения угрюмому официанту) расставлял цветы и раскладывал салфетки. Когда Лусио с Лопесом подошли к нему, он приподнял седые брови и поздоровался учтиво, но с явным холодком.
– Послушайте, – сказал Лопес, – мы, эти сеньоры и я, несколько удивлены. Уже десять часов утра, а мы до сих пор не имеем ни малейшего представления о маршруте путешествия.
– А-а, сведения о путешествии, – сказал метрдотель. – Кажется, вам вручат справочники и проспекты. Я сам не очень-то в курсе дела.
– Все здесь не в курсе дела, – заметил Лусио, повысив тон. – По-вашему, это вежливо держать нас в… неведении?! – заключил он и покраснел, не находя слов, чтобы продолжать разговор.
– Сеньоры, приношу вам свои извинения. Я не думал, что за утро… У нас было очень много работы, – добавил он. – Но обед будет подан ровно в одиннадцать, а ужин в восемь вечера. Чай, как всегда, в пять часов в баре. Господа, желающие отобедать у себя в каютах…
– Уж если говорить о наших желаниях, – сказал Рауль, – мне хотелось бы знать, почему нельзя проходить на корму парохода?
– Technical reasons По техническим причинам (англ.).

, – поспешно проговорил метрдотель и тут же перевел фразу на испанский.
– На «Малькольме» авария?
– О нет.
– Почему же тогда мы все утро стоим?
– Сейчас снимаемся с якоря, сеньор.
– Куда, в каком направлении?
– Не знаю, сеньор. Предполагаю, что все это будет указано в проспекте.
– А можно поговорить с кем-нибудь из начальства?
– Мне сообщили, что штурман придет к обеду, чтобы приветствовать вас.
– А нельзя ли дать телеграмму? – спросил Лусио, чтобы извлечь хоть какую-то практическую пользу из разговора.
– Куда, сеньор, – спросил метрдотель.
– Как куда? Домой, – сказал Пушок, – узнать, как себя чувствуют родные. У меня, например, двоюродная сестра лежит с аппендицитом.

– Бедняжка, – посочувствовал Рауль. – Ну что ж, подождем, когда вместе с hors-d'oeuvre Закуской (франц.).

явится оракул. А я пока пойду полюбуюсь берегом Кильмеса, отчизной Викторио Камполо и прочих великих людей.
– Любопытно, – сказал Медрано Раулю, когда они немного растерянные выходили из столовой. – Меня ни на миг не покидает чувство, что мы влипли в пренеприятную историю. Все это забавно, разумеется, но пока не известно, до какой степени. А вам как все это представляется?
– Not with a bang but a whimper Не взрывом, но всхлипом (англ.) – строка из стихотворения Томаса Элиота «Полые люди».

, – сказал Рауль.
– Вы знаете английский? – спросил Филипе, пока они спускались на палубу.
– Да, конечно. – И Рауль с улыбкой посмотрел на него. – Я сказал «конечно», потому что все, кто меня окружает, владеют английским. Кажется, вы изучаете его в колледже.
– Немножко, – ответил Филипе, который учился только для экзаменов. Ему очень хотелось напомнить Раулю насчет обещания подарить трубку, но было немного совестно. Не очень, правда, просто сейчас был не совсем подходящий момент. Рауль разглагольствовал о преимуществах английского языка, хотя и не особенно убедительно, слушая самого себя с какой-то насмешливой жалостью. «Неизбежная фаза гистриона, – думал он, – хитроумные поиски, первый учебный раунд».
– Становится жарко, – сказал он машинально. – Обычная влажность Ла-Платы.
– О да. А у вас шикарная рубашка, – восторженно заметил Фелипе, щупая материю пальцами. – Нейлон, конечно.
– Нет, шелковый поплин.
– А похоже па нейлон. У нас есть один учитель, он носит только нейлоновые рубашки, привозит из Нью-Йорка. Его прозвали Пижоном.
– А почему вам нравится нейлон?
– Потому что… ну, он в моде, и потом такая реклама во всех журналах. Жаль, что в Буэнос-Айресе он такой дорогой.
– Ну а вам почему он нравится?
– Потому что его не надо гладить, – сказал Фелипе. – Постираешь рубашку, повесишь на плечики, и готово. Пижон так объяснял.
Рауль, доставая сигареты, в упор посмотрел па Фелипе.
– Я вижу, вы очень практичный человек, Фелипе. Но можно подумать, что вам самому приходится стирать и гладить белье.
Фелипе покраснел и поспешно взял предложенную сигарету.
– Не подтрунивайте надо мной, – сказал он, отводя глаза. – Но нейлон для путешествий…
Рауль кивнул, помогая Фелипе выйти из затруднительного положения. Да, конечно, нейлон для путешествий…

XXII

Лодка, в которой сидели мужчина с мальчиком, приближалась к правому борту «Малькольма». Паула и Клаудиа помахали рукой, и лодка подошла ближе.
– Почему вы здесь стоите? – спросил мужчина. – Что-нибудь сломалось?
– Загадка какая-то, – сказала Паула. – Или забастовка.
– Какая там забастовка, сеньорита, не иначе как что-то сломалось.
Клаудиа открыла сумочку и показала две банкноты по десять песо.
– Сделайте, пожалуйста, одолжение, – сказала она. – Сплавайте к корме и посмотрите, что там такое происходит. Да, на корме. Посмотрите, нет ли там начальства и не чинят ли там что-нибудь.
Лодка стала удаляться, а мужчина, явно смущенный, не произнес в ответ ни слова. Мальчик, следивший за якорным линем, быстро стал его выбирать.
– Мысль хорошая, – сказала Паула. – Но как все это нелепо! Посылать кого-то шпионить, просто абсурдно.
– Не менее абсурдно, чем угадать среди возможных комбинаций из пяти цифр одну определенную. В этой абсурдности есть своя закономерность, хотя, возможно, я становлюсь похожей на Персио.
Пока она объясняла Пауле, кто такой Персио, лодка удалилась от «Малькольма», и лодочник ни разу не обернулся; Клаудиа почти не удивилась этому.
– Поражение astuzia femminile женской хитрости (итал.).

, – сказала Клаудиа. – Дай бог, чтобы наши рыцари принесли новости. А вы оба довольны своей каютой?
– Да, очень, – ответила Паула. – Для такого маленького судна каюты просто прелестны. Но бедняжка Рауль скоро пожалеет, что решил путешествовать вместе со мной, ведь он олицетворение порядка, в то время как я… Вы не находите, что разбрасывать вещи где попало – одно удовольствие?
– Нет, но ведь мне приходится вести дом и заботиться о ребенке. Порой… нет, думаю, я все же предпочитаю находить комбинации в ящике для белья.
– Рауль расцеловал бы вам ручки, если б услышал, – рассмеялась Паула. – Сегодня утром я, кажется, почистила зубы его щеткой. А бедняжка ведь так нуждается в отдыхе.
– К его услугам пароход, здесь даже слишком спокойно.
– Не знаю, я вижу, как он беспокоится, его раздражает эта история с кормой. И, говоря откровенно, Клаудиа, Раулю не очень сладко придется со мной.
Клаудиа почувствовала, что за этой настойчивостью кроется желание сказать что-то еще. Паула не слишком интересовала ее, но все в ней вызывало симпатию: и манера моргать, п резкие движения, когда она меняла позу.
– Вероятно, он. уже давно привык к тому, что вы пользуетесь его зубной щеткой.
– Нет, именно щеткой-то и не пользуюсь. Я теряю его книги, проливаю кофе на его ковер… но вот зубной щеткой не пользовалась до сегодняшнего утра.
Клаудиа молча улыбнулась. Паула замерла в нерешительности, затем махнула рукой, словно отгоняя от себя муху.
– Может, лучше, если я скажу об этом сразу. Мы с Раулем просто большие друзья.
– Он очень славный молодой человек, – сказала Клаудиа.
– Так как на пароходе никто или почти никто этому не поверит, мне бы хотелось, чтобы хоть вы знали об этом.
– Спасибо, Паула.
– Это я должна быть благодарна за то, что вас встретила.
– Да, иногда бывает… Я тоже порой испытывала благодарность лишь за чье-то присутствие, чей-то жест, даже за молчание. Или за то, что можешь сказать, поведать самое сокровенное, чего не доверила бы никому на свете, и сделать это так же просто…
– Как подарить цветок, – сказала Паула, слегка коснувшись руки Клаудии. – Но мне нельзя доверяться, – прибавила она, отдергивая руку. – Я способна на всякого рода гадости, неизлечимо подла сама с собой и с окружающими. Бедняга Рауль терпит меня до поры до времени… Вы не можете себе представить, какой он добрый, понятливый, должно быть потому, что я не принадлежу ему; я хочу сказать, что существую для него лишь в плане интеллектуальном, если можно так выразиться. И если в один прекрасный день мы случайно окажемся в одной постели, думаю, на следующее же утро он почувствует ко мне отвращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44