- Ну и отлично! Допустим, знаю, - спокойнее продолжал Амьер. - Ну, а если бы? Тогда бы мы с тобой чего сделали? А?..
- Тогда бы и придумали, - вздохнул Толька.
- Что там придумывать? - быстро заговорил Амьер, глаза у которого энергично и зло заблестели. - Ушли бы мы с тобой в горы, в лес. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на американцев, мочили бы этих козлов и не изменили, не сдались бы никогда. Никогда! - повторил он, прищуривая блестящие чёрные глаза.
Это становилось уже более интересным. Толька приподнялся на локтях и повернулся к Амьеру.
- Так бы всю жизнь одни и прожили в лесу? - спросил он, подвигаясь поближе.
- Зачем одни? Иногда бы переодевались и пробирались бы потихоньку в город. Встречались бы с патриотами. Ведь всех патриотов они всё равно не поубивают... Кто же тогда работать будет? Демократы, что ли, будут работать?.. Там одни гомики, пьянь и наркоши - какой от них америкосам толк?.. Я бы на месте американцев их бы вообще сразу в расход пустил... Вот. Ну а потом во время восстания бросились бы мы к городу, грохнули бы бомбами в американских солдат, в их штаб, в ворота тюрьмы, во дворцы к американским миллионерам, в офисы к мэрам и губернаторам - американским наместникам. Так им! Мочи этих гомосеков!
- Что-то уж больно много взрывать придётся! - засомневался Толька, приподнимаясь и потягиваясь. - Так, наверно, от России одни воронки останутся...
- И отлично, - ответил Амьер. - Так и надо. Если не умеют свободу ценить...
- Тише, Амьер! - зашипел вдруг Толька и стиснул локоть товарища. Смотри, кто это?
Из-за кустов вышли несколько незнакомых людей кавказской наружности. Они почти не переговаривались, только иногда - мало и тихо, на каком-то непонятном для мальчишек языке.
В руках эти незнакомые люди держали какие-то крупных размеров свёртки и большие сумки, наполненные чем-то тяжёлым. По-видимому, кавказцы очень торопились. Они постояли немного, внимательно оглядываясь. Потом, уверенно раздвигая кустарники, один за другим исчезали в чёрной дыре, из которой ещё только совсем недавно выбрались мальчишки.
Не позже чем через десять-пятнадцать минут кавказцы вылезли обратно и поспешно скрылись в кустах.
Озадаченные мальчишки молча переглянулись, потихоньку соскользнули вниз и, осторожно пригибаясь, выскочили на тропку, которая вела по направлению к лагерю.
- Ты случайно не знаешь, где мой папа? - спросила Алика, когда они с Наткой вечером ложились спать. И добавила очень серьёзным, взрослым голосом: - Я переживаю всё время: боюсь, чтобы с ним не случилась беда.
- Нет, - ответила Натка. - Я твоего папу сегодня не видела.
Алика помолчала, подумала, повертелась под одеялом и неожиданно спросила:
- А у тебя, Натка, когда-нибудь случалась беда?
- Нет, не случалась, - не совсем уверенно ответила Натка. - А у тебя, Алика?
- У меня? - Алика запнулась. - А у меня один раз очень, очень большая случилась. Только я тебе про неё потом расскажу.
"У неё умерла мать", - почему-то подумала Натка, и, чтобы переменить тему, спросила, какие фильмы любит смотреть Алика.
С фильмов перешли на книги. Оказалось, что Алике нравится читать про войну и про подвиги.
- Я понимаю, что это не модно и не современно, - сказала она, как будто бы извиняясь, - но... такая я вот есть. Не модная и не современная. Не как все, короче.
И, пусть в голосе у неё прозвучало кокетство, говорила Алика искренне. Она действительно чувствовала себя несовременной девочкой и получала от этого удовольствие.
- Давай спать, Алика, - предложила Натка, потому что ей и правда хотелось спать. - Уже поздно.
Но Алике не спалось.
- А хочешь, я тебе дам почитать мою любимую книжку? Хочешь?..
- Хочу, - ответила Натка без большого интереса - она не читала ничего, кроме газет и иллюстрированных журналов.
Алика это почувствовала.
- Ты не бойся. Книжка не толстая. Ты её за один раз прочтёшь. - и добавила. - Это - сказка. Но только необычная. Это - военная, смелая сказка.
- Дай почитать, - попросила Натка, - Мне интересно.
У неё и в самом деле проснулось любопытство.
Тогда, поднявшись, Алика зажгла свет и достала из сумки старенькую, потрёпанную брошюрку совершенно неизвестного Натке автора, которая называлась "Сказка про Анну-Франческу, про Измену, про Твёрдое Слово и про Неразгаданную Военную Тайну". Из выходных данных Натка узнала, что книга издана на русском языке в Париже, в очень-очень далёком 1938-ом году.
Потом Алика уснула, и Натка, спрятав книжку среди своих вещей, тоже задремала.
После обеда, в коридоре, возле столовой, мальчишки затеяли драку. Здесь трое метелили одного, и Натка, отойдя в сторону, медленно считала до пятнадцати. Она хорошо знала по опыту, что это - лучший способ реагировать на потасовки. Натка отлично помнила, что случилось с её подругой Веркой, которая тоже когда-то работала в детском лагере вожатой. Глуповатая и наивная Верка считала, что ей больше всех надо и немедленно лезла разнимать любую драку - какую где ни увидит. Кончилось это тем, что Верка оказалась в больнице с серьёзной ножевой раной. Поэтому Натка, хоть её и мучила совесть, всё-таки считала, что своя шкура ценнее.
Драка уже закончилась, когда Натка, досчитав до пятнадцати, появилась на месте. Тому из мальчишек, которому пришлось обороняться от сразу троих своих "товарищей", уже разбили в кровь лицо и высадили зуб. У одного из напавших красовался под глазом смачный фингал. Все четверо смотрели хмуро, и ясно было, что конфликт не исчерпан - продолжение следует.
Пострадавших Натка отвела в медпункт, после чего вернулась в палату, где все, хоть и без большого желания, укладывались отдыхать.
Когда тихий час начался, у неё появилась возможность уединиться, чем Натка воспользовалась. Она сходила к себе, взяла книжку, которую ей вчера вечером дала Алика, и с книжкой отправилась по тропинке, ведущей к пляжу.
На пляже в этот час никого не было. Натка устроилась на горячих от солнца камнях и начала читать.
"В те недалёкие годы, когда только что отгремела по всей испанской стране война, жила была девочка Анна-Франческа.
В ту пору далёко прогнала армия генерала Франко красные войска проклятых коммунистов, анархистов и социалистов с троцкистами: тихо стало на тех широких полях, на зелёных лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов и вишнёвых кустов стоял маленький домик, в котором жила девочка по имени Анна-Франческа, и отец девочки, и старший брат девочки матери у них не было.
Отец работает - сено косит. Брат работает - сено возит. И сама
Анна-Франческа то отцу, то брату помогает или дома с хозяйством управляется.
Хорошо! Не визжат пули, не грохают снаряды, не горят
деревни. Не надо от пуль на пол ложиться, не надо от снарядов в погреба прятаться, не надо от пожаров в лес бежать. Нечего коммунистов, анархистов, социалистов и троцкистов бояться. Нет комиссаров - некому в пояс кланяться. Живи и работай - хорошая жизнь!
Вот однажды - наступил вечер - вышла Анна-Франческа на крыльцо. Смотрит она - небо ясное, ветер тёплый, солнце к ночи за Чёрные Горы садится. И всё бы хорошо, но что-то нехорошо. Слышится Анне-Франческе, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Анне-Франческе, будто пахнет ветер не цветами
с садов, не мёдом с лугов, а пахнет ветер ни то дымом с пожаров, ни то порохом с разрывов. Сказала она отцу, а отец усталый домой пришёл.
- Что ты? - говорит он Анне-Франческе. - Это дальние грозы гремят за Чёрными Горами. Это пастухи дымят кострами за Синей Рекой, стада пасут и ужин варят. Иди, Анна, спи спокойно.
Ушла девочка. Легла спать. Но не спится ей - ну, никак не может она заснуть.
Вдруг слышит на улице рёв мотора и визг шин, а у окон - стук. Глянула Анна-Франческа, и видит она, стоит у окна офицер. Мундир - зелёный, наган в руке - чёрный, фуражка - тёмная, а кокарда - светлая.
- Вставайте! - крикнул офицер. - Пришла беда, откуда не ждали. Напали на нас из-за Чёрных Гор проклятые псы - коммунисты, анархисты и социалисты с троцкистами. Опять свистят пули, опять рвутся снаряды. Бьются с красными наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь армию генерала Франко.
Так сказал эти тревожные слова офицер, вскочил в автомобиль и умчался прочь. А отец Анны-Франчески подошёл к стене, снял винтовку, закинул сумку и надел патронташ.
- Что ж, - говорит старшему сыну, - я рожь густо сеял - видно, убирать тебе много придётся. Что ж, - говорит он Анне-Франческе, - я жизнь тяжело прожил, и пожить за меня спокойно, видно, тебе, девочка, придётся.
Так сказал он, крепко поцеловал Анну-Франческу и ушёл. А долго ему прощаться некогда было, потому что теперь уже все и видели и слышали, как гудят за лугами взрывы и горят за горами зори от зарева дымных пожаров...
День проходит, два проходит. Выйдет Анна-Франческа на крыльцо: нет... не видно ещё армии генерала Франко. Залезет Анна-Франческа на крышу. Весь день с крыши не слезает. Нет, не видно. Легла она к ночи спать.
Вдруг слышит она на улице рёв мотора, у окошка - стук. Выглянула Анна-Франческа: стоит у окна тот же офицер. Только мундир грязный и изорванный, только наган побитый, только фуражка простреленная, и голова перевязанная.
- Эй, вставайте! - крикнул офицер. - Было полбеды, а теперь кругом беда. Много коммунистов, анархистов и социалистов с троцкистами - наших мало. В поле пули тучами, по отрядам снаряды
тысячами. Эй, вставайте, давайте подмогу!
Встал тогда старший брат, сказал Анне-Франческе:
- Прощай, Анна... Остаёшься ты одна... суп в котле, хлеб на столе, вода в ключах, а голова на плечах... Живи как сможешь, а меня не дожидайся.
День проходит, два проходит. Сидит Анна-Франческа у трубы на крыше, и видит Анна-Франческа, что мчится издалека незнакомый автомобиль.
Домчался автомобиль до дома Анны-Франчески, вышел оттуда офицер и говорит:
- Дай мне, хорошая девочка, воды напиться. Я три дня не пил, три ночи не спал, три раза рядом со смертью был. Узнал генерал Франко о нашей беде. Затрубили трубачи во все сигнальные трубы. Забили барабанщики во все громкие барабаны. Развернули знаменосцы боевые знамена. Мчится на помощь вся армия генерала Франко. Только бы нам, девочка, до завтрашней ночи продержаться.
Слезла Анна-Франческа с крыши, принесла напиться. Напился офицер, запрыгнул в автомобиль и помчался дальше.
Вот приходит вечер, и легла Анна-Франческа спать. Но не спится Анне-Франческе - ну, какой тут сон?
Вдруг она слышит на улице шаги, у окошка - шорох. Глянула Анна-Франческа и видит, стоит у окна всё тот же офицер, которого она уже дважды видела. Тот, но и не тот будто: и автомобиля нет - пропал автомобиль, и нагана нет - разбился наган, и фуражки нет - слетела фуражка, и сам-то стоит - шатается.
- Вставайте! - закричал он в последний раз. - Снаряды есть, но
стрелки побиты. Винтовки есть, но бойцов мало. Помощь близка, но силы нет больше. Вставайте, братья, кто ещё остался! Только бы нам ночь простоять и день продержаться.
Глянула Анна-Франческа на улицу: пустая улица. Не хлопают ставни, не скрипят ворота - некому вставать. И отцы ушли, и братья ушли - никого не осталось.
Только видит Анна-Франческа, что вышел из ворот один старый дед в сто лет. Хотел дед винтовку поднять, но такой он старый, что не поднимет. Хотел дед наган нацепить, но такой он слабый, что не нацепит.
Сел тогда дед на завалинку, опустил голову и заплакал.
Больно тогда стало девочке. Выскочила Анна-Франческа на улицу и громко-громко крикнула:
- Эй же вы, мальчишки и девчонки! Или нам, девчонкам и мальчишкам только по подвалам от пуль и от снарядов прятаться? Отцы ушли и братья ушли. Так, что же, нам, девчонкам и мальчишкам, сидеть дожидаться, чтоб пришли коммунисты, анархисты и социалисты с троцкистами, чтобы забрали они нас в свою проклятую коммунию?
Как только услышали такие слова мальчишки с девчонками, так закричали они на все голоса! Кто в дверь выбегает, кто в окно вылезает, кто через плетень перепрыгивает.
Все хотят идти на подмогу. Лишь один хитрый Педрило захотел идти в коммунию. "Стану там, - думает, - комиссаром - буду я всеми командовать, и все будут меня бояться." Но такой он был хитрый этот Педрило, что никому ничего не сказал, а подтянул штаны и помчался вместе со всеми, как будто бы на подмогу.
Бьются мальчишки и девчонки, бьются от тёмной ночи до светлой зари. Лишь один Педрило не бьётся, а всё только ходит и высматривает, как бы это комиссарам помочь. И видит Педрило, что лежит за горкой громада ящиков, а спрятаны в тех ящиках чёрные
бомбы, белые снаряды и жёлтые патроны. "Ага, - подумал Педрило, - вот это, вот, мне и нужно".
А в этот день спрашивает Главный Коммунист у своих комиссаров:
- Ну что, товарищи комиссары, добились вы победы?
- Нет, товарищ Главный Коммунист, - отвечают комиссары, - мы отцов и братьев разбили, и совсем уже почти победили, но примчалась к ним на подмогу Анна-Франческа, и никак мы с ней всё ещё не справимся.
Очень удивился и рассердился тогда Главный Коммунист, и закричал он грозным голосом:
- Может ли быть такое, чтобы вы, грозные комиссары, не справились с девчонкой? Вы, стадо злых и трусливых баранов! Убирайтесь немедленно с глаз моих! Идите скорей и не возвращайтесь назад без победы!
Вот сидят комиссары и думают: что же такое им сделать? Вдруг видят: вылезает из-за кустов Педрило и прямо к ним.
- Радуйтесь! - кричит он им. - Это всё я, Педрило, сделал. Я дров нарубил, я сена натащил, и зажёг я все ящики с чёрными бомбами, с белыми снарядами и с жёлтыми патронами. То-то сейчас бабахнет!
Обрадовались тогда комиссары, записали поскорее Педрилу в свою коммунию, назначили его, как он хотел, комиссаром и отсчитали ему целый кошелёк серебряных и золотых монет.
Сидит Педрило, монеты перебирает и радуется.
Вдруг как взорвались зажжённые ящики! И так грохнуло, будто бы тысячи громов в одном месте ударили и тысячи молний из одной тучи сверкнули.
- Измена! - крикнула Анна-Франческа.
- Измена! - крикнули все её верные бойцы - мальчишки и девчонки.
Но тут из-за дыма и огня налетела комиссарская злая сила, и скрутила и схватила она Анну-Франческу.
Заковали Анну-Франческу в тяжёлые цепи. Посадили её в подвал ЧК. И помчались спрашивать: что же с пленной девчонкой прикажет теперь Главный Коммунист делать?
Долго думал Главный Коммунист, а потом придумал и сказал:
- Мы погубим эту девчонку. Но пусть она сначала расскажет нам их Военную Тайну. Вы идите, товарищи комиссары, и спросите у неё:
- Почему, девочка, бились с армией генерала Франко Сто Комиссаров со всего мира, а с ними тьма коммунистов, тьма анархистов, тьма социалистов и тьма троцкистов - бились, бились, и только сами разбились?
- Почему, девочка, и все тюрьмы полны, и все концлагеря в Советском Союзе забиты, и все легавые на своих углах, и все красноармейцы на своих ногах, а нет нам, коммунистам, покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь?
- Почему, девочка, почему, проклятая девчонка, те бойцы, что у Вас на стороне фашистов сражаются - и наши, что против Советской Власти бьются они все хоть и на разных языках, но одно и то же твердят?
Вы спросите, товарищи комиссары:
- Нет ли, девочка, у генерала Франко военного секрета?
И пусть она расскажет секрет.
- Нет ли у наших рабочих, в СССР, чужой помощи?
И пусть она расскажет, откуда помощь.
- Нет ли, девочка, тайного хода из вашей страны во все другие страны?..
Ушли комиссары, но скоро назад вернулись:
- Нет, товарищ Главный Коммунист, не открыла нам Анна-Франческа Военной Тайны. Рассмеялась она нам в лицо.
- Есть, - говорит она, - могучий секрет у армии генерала Франко. И когда б вы на нас ни напали - не будет вам победы.
- Есть, - говорит, - и неисчислимая помощь, и, сколько бы вы в тюрьмы ни кидали, всё равно не перекидаете, и не будет вам покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь.
- Есть, - говорит, - и глубокие тайные ходы. Но сколько бы вы ни искали, всё равно не найдёте. А и нашли бы, так не завалите, не заложите, не засыпете. А больше я вам, комиссарам, ничего не скажу, а самим вам, собакам, вовек не догадаться.
Нахмурился тогда Главный Коммунист и говорит:
- Сделайте же, товарищи комиссары, этой скрытной девчонке Анне-Франческе самую страшную Муку, какая только есть на свете, и выпытайте от неё Военную Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны.
Ушли комиссары, и вернулись теперь они не скоро. Идут и головами покачивают.
- Нет, - говорят они, - начальник наш, товарищ Главный Коммунист. Окровавленная стояла она перед нами, Анна-Франческа, но гордая, и не сказала она нам Военной Тайны, потому что такое уж у неё твёрдое слово. А когда мы уходили, то опустилась она на пол, приложила ухо к тяжёлому камню холодного пола, и, ты поверишь ли, товарищ Главный Коммунист, улыбнулась она так, что вздрогнули мы, жестокие комиссары, и страшно нам стало, что не услышала ли она, как твёрдо шагает по тайным ходам наша неминуемая погибель?
1 2 3 4 5 6 7 8