Ни тот, ни другой говорить об этом вслух пока не решались. Человеку свойственна надежда, в каком бы положении он ни оказался, — это его поддерживает. Но если он теряет надежду, тогда дела его совсем плохи, он перестает бороться, заботится только об одном — выжить любой ценой. И, как правило, погибает. Ратников и Быков были далеки от таких безысходных мыслей. Сейчас их заботило главное — как пробиться к своим?
— Даже не верится, что война идет, — сказал Быков. — Закат-то тихий какой.
— У нас закаты не хуже, — произнес Ратников. — Да, теперь, боцман, отзакатилось все далеко.
— Откуда сам-то?
— Средняя полоса. Нету ничего лучше на свете.
— Хорошо… А я вот женился перед самой войной. Ездил в отпуск — и женился. Дернуло же!
— Почему — «дернуло»? Здорово ведь.
— Сердце болит. Жена с полугодовалым сынишкой в городе. Бомбят фрицы город, мало ли…
— Все равно здорово, — упрямо повторил Ратников. — Придется в землю лечь — сын останется… А я вот один, из детдомовских, сиротой рос. Не успел жениться: призвали на флот.
— Обидно, — пожалел Быков.
— Что обидно?
— Ни ты ласки не знал, ни твоей ласки не знали.
— Почти так… Но время-то есть еще! Вернемся отсюда, война кончится…
— Кончится когда-нибудь… Неужели немцы Москву могут… — Быков не решился договорить.
— Ну, хватил, боцман! Даже подойти могут, но не больше.
— Я вот все думаю, — продолжал Быков, — каждый человек пожить дольше хочет. А разобраться — зачем? Сколько проживешь — тридцать лет или сто, — неважно, в конце концов. Все равно придет пора каждому.
— К чему это ты? Думаешь, не выберемся?
— Да нет, не о том…
— Народу много в селе? — помолчав, спросил Ратников.
— Сотни три наберется. Фронт, должно, далеко, укатился. Немцы вольготно живут, винцо попивают, с девками заигрывают, сволочи, — тошно глядеть.
— Маловато нас. Был бы твой Аполлонов на ногах, пару автоматов еще и хотя бы десяток гранат, мы бы им показали — вольготно. Ночь, внезапность — в полчаса все можно обделать.
— А потом?
— Потом лес, горы — ищи-свищи. Отряд сколотим. Багровый огромный диск солнца тонул за горизонтом, поверхность там густо кровянела, казалось, море вот-вот вспыхнет гигантским пламенем — таким оно виделось раскаленным. Но солнце все глубже и глубже погружалось в воду, как бы остывало в ней, и все потихоньку тускнело вокруг, даже румянец поблек у горизонта. Потом осталась только иссиня-темная полоска вдали. Накатывались на берег, шипели, просачиваясь сквозь гальку, плоские волны. Очень уж мирным, покойным стоял вечер, и Ратников, точно боясь нарушить этот покой, тихонько повторил слова Быкова:
— Да, даже не верится, что война…
Быков помолчал, прислушиваясь к вечерней тишине. Как бы невзначай сказал:
— Не нравится мне твой шкипер.
— Мой? — Ратников усмехнулся. — Он мне уже пощекотал нервы. Уголовник бывший, у немцев работал. Маша в положении от него, вот ведь еще какое дело.
— Жена она ему, что ли?
— Сам не пойму. Темное тут дело. Ненавидит она его. За ним — глаз да глаз. Выкинуть может что угодно.
— Трус?
— Не скажу. Придется за ним приглядывать.
— Не пожалеть бы потом…
— Я его предупредил: по законам военного времени…
— Что ж, тебе видней. Вот еще что. Немцы каждый вечер новый наряд к водохранилищу посылают. Из четырех человек. Я проследил.
— С Аполлоновым особенно не развернешься.
— Переправим его с Машей поглубже в лес. На немцев, если подкараулить у тропы, одной очереди хватит. И четыре автомата наши. А?
— Нашумим. Собаки есть у них? Разузнать надо. От собак не уйдешь, сразу след возьмут. И не забывай: немцы кругом, на десятки, может, на сотни километров…
— Ускользнем. Не тайком же собираемся пробираться.
— Может, и ускользнем… Надо выяснить обстановку, — заключил Ратников. — Завтра вылазку сделаем. Прошу тебя, и ты за шкипером — в оба. При первом же случае в деле его проверим.
Пока Ратников ни в чем вроде бы и не соглашался с Быковым, но и не возражал ему, прислушивался, понимая, что тот человек нетерпеливый, горячий. Он не хотел ничего делать сгоряча, потому что не раз уже обжигался второпях. «Завтрашний день покажет, — подумал. — Надо посмотреть, что в этом селе делается».
Как же сладко спалось Ратникову этой ночью! После минувшей, горькой недели, которая, казалось, длилась вечность — маленький плацдарм у реки, гибель ребят, Панченко, проклятый унизительный плен, несколько дней в концлагере, побег на барже, — эта ночь в шалаше была для него немыслимо прекрасной. Запахи моря и хвои, сочный лесной воздух источала эта ночь, и он спал как убитый, даже во сне ощущая, как возвращаются, приливают силы. Наверное, он смог проспать бы не одни сутки кряду. Но после вахты, которую он отстоял, сменив шкипера, прошло только чуть больше двух часов, и кто-то уже — он никак не мог сообразить: кто же это? — настойчиво звал и звал его, теребя за плечо.
— Старшой, старшой, — торопливым шепотом будил его Быков, — немец на берегу. Немец, да слышишь же? Подымись!
— Какой немец? — проснувшись наконец, встрепенулся Ратников. — Ты что?
— Идет, зараза, откуда-то с другой стороны. Берегом. Сел недалеко от шлюпки, переобувается.
— Вооружен?
— С автоматом. Брать будем?
— Постой. — С Ратникова сон мигом слетел. Толкнул шкипера, и все трое осторожно выбрались из шалаша.
Немец сидел на валуне, у самой воды, спиной к ним. Одну ногу, видать, уже переобул, но с другой что-то не торопился — не двигался, смотрел, как из-за моря вставало солнце. Может быть, что-нибудь вспоминал, пригретый ранними лучами. Автомат рядом, на камне.
— Будем брать? — спросил опять Быков.
— Хватятся, искать будут.
— А если на нас напорется? Или шлюпку увидит?
— Берегом идет, на могилу Федосеева наверняка наткнется, — сказал Ратников. — Черт его принес. Надо брать. Только тихо, без выстрела.
Быков дернулся было вперед, из-за бугорка, но Ратников придержал его. Шкиперу взглядом приказал: «Давай!»
Глаза шкипера, еще полусонные, нетерпеливо, азартно вспыхнули, сверкнула финка в руке. Тут же тело его скользнуло за бугор и пропало — только кустарник следом зашевелился.
— Ловкий дьявол, — одобрительно заметил Ратников, прилаживая на всякий случай автомат.
— Привычный, видать… — сдержанно сказал Быков.
Шкипер миновал кустарник. Оставалось еще преодолеть метров тридцать прибрежной, почти голой полосы, покрытой галечником, разбросанными валунами. Он ловко полз, стелясь по земле, но хруст галечника мог его выдать. Но немец все еще сидел спокойно, точно вырубленная из камня скульптура. Если обернется и потянется за автоматом, Ратников срежет его одиночным выстрелом. Промаха не будет, а вот выстрел могут услышать, и тогда все пропало: с раненым Аполлоновым далеко не уйдешь.
Шкипер поднялся и, ступая босыми ногами по гальке, пригнувшись, стал подбираться к немцу, скрываясь за валунами.
— Черт его принес, этого фрица, — злился Ратников. — Топал бы своей дорогой.
— Выудим что-нибудь, — произнес Быков.
— Палка о двух концах: можно выудить, а могут и нас из-за него выудить.
Рядом, в соседнем шалаше, вдруг застонал Аполлонов. Немец мгновенно обернулся, потянулся за автоматом.
— Все! — с досадой шепнул Ратников. — Придется стрелять.
Но в тот же миг из-за камня выпрыгнул шкипер, выхватил из-под руки немца автомат, ударил его в грудь босой ногой. Немец опрокинулся, раскинув руки, и с криком шарахнулся в воду.
Ратников и Быков кинулись туда.
— Не ори, зараза! — ругался шкипер, вытаскивая немца из воды. — Не хочешь подыхать — не ори!
Немец, обомлев, удивленно таращил глаза на полуоборванных людей, каким-то чудом очутившихся на берегу. Судя по всему, этого он никак не ожидал. Его усадили в кустах, возле шалаша, успокоили, что, дескать, убивать никто не собирается, если честно ответит на все вопросы. Он согласно кивал, приходя в себя, на лице его даже улыбка появилась, и он в растерянности поглядывал то на шкипера, то на свой автомат за спиной.
— Было ваше, стало наше! — пояснил шкипер и перевел ему это или что-то подобное на немецкий лад.
Оказалось, шкипер довольно сносно владеет немецким («Нахватался у них, — подумал Ратников, — ишь как молотит!»). Он почти свободно объяснялся с пленным, то грозил ему пальцем, то подносил к носу увесистый кулачище. Но на лице у немца не было уже страха: видать, понял, что убивать его действительно не собираются. Закурить даже попросил.
— Ах, сволота! — не утерпел Ратников. — Ну-ка, спроси, откуда шел.
— С хутора Гнилого шел, говорит, — переводил шкипер. — Послали в село с устным донесением к коменданту: нынешней ночью на хуторе убит староста.
— Кто же это его?
— Спрашивает: «Не вы ли?» Значит, говорит, партизаны. На хуторе их, немцев, всего четверо, и его послали в село просить помощи у господина коменданта.
— Сколько отсюда до хутора?
— Три с небольшим километра. Берегом.
— Связь с селом есть? Какой там гарнизон?
— Нет, иначе зачем бы его послали туда… Гарнизон около пятидесяти человек.
— Партизаны есть в этих местах?
— Раз старосту убили, значит, есть. Он лично не знает.
— Что будет с хутором?
— Господин комендант строгий человек. Но он, — шкипер кивнул на пленного, — самый мирный из всех немцев. Так он уверяет. Воевать заставили, дома у него жена и двое малышей.
— Спроси-ка, где теперь советские войска.
— Фронт ушел далеко на восток — на сто пятьдесят и больше километров. Ближе нет.
Ратников с Быковым тревожно переглянулись.
— Где еще расположены немецкие гарнизоны?
— В основном вдоль побережья. Но они значительно дальше этих.
— Как к немцам относится наше население?
— Кто же будет любить завоевателей…
— Не хитрит, как думаешь?
— Хрен его знает. Вроде бы нет. Спрашивает, кто мы.
— Ого! Узнай, почему так открыто шел по берегу. Разве не боится партизан?
— Партизаны если есть, то в лесах. На побережье не выходят — здесь иногда патрулирует дозорный катер.
— Где он базируется?
— Причал около водохранилища… Этот фриц толкует, что сам простой рабочий человек и готов нам помочь, он сочувствует русским. Не русские начинали войну. А на хуторе он всегда справедлив к нашим людям. Говорит, что демократ, ненавидит нацистов.
— Когда он должен вернуться на хутор?
— Во второй половине дня. Господин комендант должен послать с ним помощь.
— Карателей? Хутор поджечь, жителей расстреливать?! — вскипел вдруг Ратников. — И ты с ними?
— Нет, нет, нет! — Немец взмолился, вскидывая руки. Шкипер переводил: — Я не убил ни одного человека. И никогда не убью. Верьте мне.
— Пусть не дрожит: противно. Что станет делать, спроси, если мы его отпустим.
Шкипер недоуменно взглянул на Ратникова?
— Шутишь, старшой?
— Нет, не шучу.
— Говорит, что немедленно позабудет об этой встрече.
— Как же он вернется без автомата?
— Пожалуй, скажет: уронил в море, когда лез через скалы. Такое местечко тут есть. Ему поверят.
Немец заинтересованно, преданно смотрел на Ратникова.
— Опять воевать будет против нас, когда вернется?
— Если заставят, отказаться невозможно: он солдат. За нарушение присяги — расстрел. Но он все же постарается не воевать.
— А разве он не нарушил присягу сейчас? — не утерпел Ратников. Ему хотелось знать, что ответит на это пленный. — Он же выдал нам секретные сведения.
Немец помолчал, несколько смутившись от такого поворота в допросе. Он явно недопонимал, чего же от него еще хочет этот странный русский командир. Что-то забормотал, растерянно пожимая плечами.
— Говорит, у него жена и двое малышей, — перевел шкипер. — Он должен жить ради них. Это выше присяги.
— Вот у Быкова тоже жена и малыш. Он тоже должен жить ради них. Но ведь вы его хотите убить. За что, понимаешь ты это? А сколько тысяч русских уже убили…
— Я маленький человек. Не я воюю с Россией. Будь моя воля, Сейчас бы домой уехал. Зачем мне эта война?
— Что ему известно о потопленном неделю назад транспорте? — спросил Быков.
— Говорит, что произошло это недалеко отсюда. На нем было около семисот солдат, подобрать успели лишь несколько десятков, остальные погибли. Но у них не любят говорить об этом.
— Не понравилось, значит? — Быков подмигнул шкиперу: — Вот она, шкипер, наличность. С одного залпа!
— Способные ребята, — засмеялся тот. — Жаль, не видел этого концерта.
— Знает ли он, спроси-ка, что-нибудь о прорыве русских моряков с полуострова, в районе Волчьей балки?
Немец пытался сообразить, о чем его спрашивают. Потом вскинул указательный палец.
— О-о! Отвечать не могу, это не мои слова. Один ефрейтор, мой знакомый, говорил: в той операции русских прижали к морю, сбросили с обрыва. Их было мало, они не могли устоять. Прорвалась только небольшая часть, — перевел шкипер.
— Прорвались-таки! Слышишь, старшой?! — возликовал Быков. — Наши ребята! Кому же еще быть?
— Ну, чего еще спросить у фрица? — насмешливо бросил шкипер. — Как хошь обкатывай, все выложит: тряпка! Эх, и воспитал Гитлер своих подданных!
— Спроси-ка, есть ли базар на селе, — сказал Ратников, увидев возле другого шалаша Машу. Она развешивала по ветвям окровавленные тряпицы — перевязывала, видать, Аполлонова, — и у него сразу же мелькнула мысль и насчет нее.
— О-о! — оживился немец. — Прекрасный базар, все можно купить. Есть куры, самогон, масло…
— А лекарства, медикаменты?
Немец несколько удивился, но, тоже увидев Машу, понятливо закивал:
— И это есть. Старый аптекарь торгует.
— Что теперь делать с ним? — озабоченно спросил шкипер. — По рукам и ногам свяжет.
Ратникова и самого мучил этот вопрос: действительно, как с ним теперь поступить?
— Может, того, а? — предложил шкипер.
— Законов не знаешь?!
— Война всему сейчас и закон, и судья…
— Анархию разводить не позволю! — резко оборвал его Ратников. — Так и запомни.
Немец почувствовал недоброе, что-то залепетал, глаза его тревожно забегали.
— Куда же с ним денешься? — сказал шкипер. — Или в самом деле отпустить его хочешь? Как пить дать заложит. Может, все-таки…
— Ну-ка, отойдем в сторонку. — Ратников поднялся и, когда они отошли за шалаш, жестко сказал: — Автомат сдай Быкову. Сейчас же!
— Да ты что? Автомат-то мой.
— Я же предупредил: дисциплина — корабельная!
— Черт с вами, лопайте! — Шкипер сунул автомат Ратникову. — Давай начистоту, старшой: не доверяешь?
— Подумай-ка: почему?
— Прошлое отбрось — не было его. Идет?
— Идет. Но ты докажи, чтобы я поверил тебе.
— Разве ты пленного взял? Или Быков?
— Герой. Тут и делать нечего было. Тебе самого себя взять труднее, чем пленного.
— Это как же? — не понял шкипер.
— В руки взять! Все эти анархистские штучки: автомат мой, может, немца того, война всему закон… и прочие вывихи — от прошлого идут. А говоришь, отбрось его. Это ты его прежде отбрось.
— Да мура ведь это, семечки…
— Говорю последний раз: дисциплина — корабельная! Время военное, и законы военные… Все!
— А ты крутой мужик. — Шкипер внимательно посмотрел на Ратникова, словно заметил в нем что-то особенное.
— Отведи пленного в шалаш, — распорядился Ратников. Он почувствовал, что шкипер вроде бы надломился в этом коротком разговоре, понял наконец, чего от него хотят. — У Быкова пистолет возьмешь. Глаз с немца не спускай, головой за него отвечаешь.
— Сделаем как надо, не беспокойся.
— Форма немецкая нужна. Сними-ка с него, не обедняет.
— Обойдется, не зима, — усмехнулся шкипер. — Значит, в село?
Форму Ратников принес Быкову.
— Прифорсись, боцман, вроде бы одного роста.
— Может, лучше шкиперу, — осторожно возразил Быков. — Языком все-таки владеет. И вообще…
— Не хочется эту шкуру напяливать? — спросил напрямик Ратников.
— Лучше бы нагишом, — признался Быков.
— Понимаю. Когда из плена бежал, на барже окунул одного. Хотел было переодеться, а душу отвернуло. Куртом звали, коллега шкипера по мучному делу. Ну, это совсем другое… А сейчас надо, боцман. На село пойдем. Шкипер для такого дела чистилище еще не прошел. Немца пускай на первый случай посторожит.
— Не смоется вместе с ним? — забеспокоился Быков.
— Думаю, нет. Кажется, кое-что понял. Да и в петлю не полезет: понимает, что фриц донесет — в плен-то он его брал. И пленный — лапша, без оружия, без формы побоится возвращаться, у них строго с этим. — Ратников подал ему автомат. — Пистолет шкиперу отдай. Машу с собой возьмем: удастся, на базар заглянет.
— Торговать-то нечем. — Быков пожал плечами.
— В чемодане у шкипера золотишко имеется: на лекарства для Аполлонова, может, обменяем.
— Откуда оно у него? — удивился Быков.
— Мучные коммерции… Если удастся, пока Маша на базар заглянет, мы с тобой посмотрим кой-чего, тропу обследуем. Может, форма на тебе как раз и сгодится… Машу вот жалко, — вздохнул Ратников, — в положении. И уж больно красива, не к месту прямо. Придется «поднарядить»…
— Что у нее с этим шкипером?
— Спас он ее когда-то. Девчат в Германию угоняли, а он ее на своей барже припрятал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16