Несколько лет в лучшем салоне Нью-Йорка плюс немного денег на счету – все могло быть гораздо хуже.– О чем думаешь? – спросил Массимо, заглядывая в глаза.– О том, что все возвращается на круги своя. Википими, штат Нью-Хэмпшир, население три тысячи восемьсот семьдесят один человек, хотя нет, мистер Миллер в прошлом году умер, остается три тысячи восемьсот семьдесят.Кажется, я чуток перебрала. Меня уволили, значит, терять нечего.– А ты? Ты чем займешься? – спросила я итальянца, с удовольствием положив локти на исцарапанный деревянный стол. – Дружок-то есть?В общем, язык развязался окончательно, я несла всякую чушь.На тонких губах заиграла лукавая улыбка.– У тебя богатое воображение!– Что?– Во-первых, воображаешь, что уволена. Это не так, уверяю. Мы слишком ему нужны.– Но ведь он…Перегнувшись через стол, итальянец прижал к моим губам палец. Я онемела от неожиданности.– Во-вторых, нас с распростертыми объятиями примут в любом салоне Нью-Йорка. Так что, если есть желание, можно насолить Жан-Люку! Ты об этом думала?Убрав со лба темную прядь, Массимо заказал еще вина.– А в-третьих, с чего ты решила, что у меня есть дружок?– Просто… Ты такой красивый, что парни наверняка… – Я замялась, и щеки мгновенно залила краска. Представляете краснеющую блондинку? А Массимо все смотрел на меня и улыбался.– Нет у меня никакого дружка, – наконец сказал он и нежно поцеловал меня в губы.
Весной в Нью-Йорке всегда красиво, а по вечерам – особенно. Над серой лентой Гудзона сгущается розоватый сумрак, тротуары кажутся чисто вымытыми, а воздух такой ароматный, что дома не усидеть. Вечер, когда мы с Массимо влюбились друг в друга (хотя он утверждает, что любил меня давно, но не решался признаться), был именно таким. Опустошив второй графин, мы отправились гулять. Кажется, на улицы высыпал весь Нью-Йорк: целующиеся парочки, родители, копошащиеся в песочницах дети. Массимо держал меня за руку, но не по-хозяйски, как многие парни в Википими, а осторожно и ласково, будто напоминая: «Ты моя».– Люблю смотреть на маленьких детей, – признался он. – Париж, Лондон, Нью-Йорк, Шанхай – они везде одинаковые и прекрасно понимают друг друга без всяких иностранных языков.Мы прошли мимо булочной, у которой выстроилась целая очередь.– Что они ждут? – Этот район я совсем не знаю. Постоянно на работе, так что времени как следует осмотреть город нет.– Кексов.– Ты шутишь, кто стоит в очередь за кексами?– Это лучшая булочная в городе, – пояснил итальянец. – Люди ждут, сами не понимая чего ради.Вспомнив салон, я снова загрустила. Где сейчас Патрик? Его тоже уволили?– Может, нам стоит…– У меня есть идея получше, – взглянув на часы, проговорил Массимо. – Сколько времени прошло? Три часа? Думаю, Жан-Люк уже позвонил нам обоим.– Это вряд ли.– Хочешь пари?– Не верю я в пари…– Если я прав, – начал он, открывая дверь, – то на следующей неделе ты кое-куда со мной поедешь.Похоже, это беспроигрышное пари. «Ты ведь целых три года был рядом!» – с досадой думала я.Массимо включил свет, и я увидела комнату, больше всего напоминающую будуар престарелой куртизанки. Высокие, украшенные лепниной потолки белили столько раз, что побелка отслаивалась, как глазурь на торте. Лампы в древней бронзовой люстре неяркие, так что комната купается в теплом оранжевом сиянии. Напротив мраморного камина потертая софа с бархатной обивкой, на стене зеркало в позолоченной оправе.– У тебя так красиво! – прошептала я.– Столько лет живу на чужбине, что решил: моим маленьким домом будет эта квартира. Ты меня понимаешь?Я кивнула. Понимаю, хотя сама поступила иначе: целых три года живу на чемоданах, в любую минуту готовая вернуться в Нью-Хэмпшир.У Массимо так уютно… Если бы увидела его квартиру пару часов назад, еще раз убедилась бы, что он гей. Разве обычный мужчина станет так о себе заботиться? По-моему, нет. У них всегда стопки грязных тарелок в раковине и пивные бутылки на окне.– Смотри, автоответчик мигает! – воскликнул Массимо, помогая мне раздеться. – Давай послушаем, кто это!Я присела на софу. На каминной полке фотографии. Семья Массимо. Все такие красивые, счастливые…– Мои папа, мама и сестры, – проговорил хозяин квартиры. Похоже, он сильно скучает.Бип-бип! Массимо нажал на кнопку автоответчика.– Алло! Массимо? Bonjour! Ты дома? – зазвучал под высоким потолком голос Жан-Люка. Долгая пауза. – Merde! Слушай, позвони мне, пожалуйста, ладно?Массимо горестно покачал головой:– Жан-Люк в своем репертуаре.– Почему?– Просто извиниться не может!– С чего ты решил, что он хочет извиниться? – спросила я.– А как иначе? Не думай, что он жалеет о том, что вел себя как последний, извини за выражение, урод! Просто посчитал, сколько денег потеряет, если мы с тобой уйдем.Я сняла туфли – ноги гудели от долгой ходьбы. Боже, как у него уютно!– Ну, bella mia… – Массимо прижал меня к себе и нежно провел по щеке. – Кажется, я выиграл.– Думаю, да…Вообще-то он еще не выиграл, но разве я могла возразить? Не возражала я и когда Массимо разжег камин и, опустившись нарочито медленно, снял с меня блузку, лифчик, брюки… А потом он покрыл все мое тело поцелуями.– Когда ты это понял? – шепотом спросила я. Его ласки были такими настойчивыми, будто он много лет укрощал свою страсть.– Давно, – отозвался Массимо, – очень давно. Я так долго ждал…Я не думала ни о том, что мы слишком торопимся, ни о том, что случится завтра. Я вообще не думала. Мир растворился в вечерней розовой дымке. Не было ни Жан-Люка, ни сомнений, ни страха. Только мягкое потрескивание пламени, страстный шепот: «Bella mia, cara mia*», – и бесконечная нежность.На следующий день Жан-Люк был похож на побитую собаку. Казалось, он искренне раскаивается… Но я едва его замечала. Первую из двадцати клиенток обслужила чисто автоматически, улыбаясь и тихо напевая. Я была готова любить весь этот мир, и с каждой минутой все сильнее – такой счастливой сделал меня Массимо.Вторая посетительница принесла шубку из монгольской овчины – знаете, такой мех с длинным волнистым ворсом?– Джорджия, милая, добавьте бликов на шубку, а то мех немного потускнел.С такими просьбами ко мне еще не обращались, и в любой другой день настроение было бы безнадежно испорчено. А сегодня я как ни в чем не бывало повесила шубку на спинку кресла и попросила ассистентку приготовить состав.Массимо… С ним так спокойно и легко! Прошлой ночью мы почти не спали и, естественно, не отвечали на многочисленные звонки Жан-Люка.– Массимо? Алло! Алло! Где ты ходишь? Позвони мне, ладно? Немедленно – tout de suite!– Mon ami, я… я так виноват. Пожалуйста, прости! Я вел себя как идиот! Увидимся утром, хорошо?Массимо рассмеялся, а я, прижавшись к его груди, слушала, как бьется сердце.– Бедный Жан-Люк! Наверное, представил, что скажет всем, кто записан к нам на завтрашнее утро. Бесплатным маникюром тут не отделаешься!– Зато как он обрадуется, увидев нас в салоне! – Я жадно вдыхала аромат его разгоряченного тела.– А мы хотим вернуться?– Конечно, хотим! – воскликнула я. Он что, шутит? Чем будет моя жизнь без «Жан-Люка»?– Ну ладно…Итак, мы вернулись! Массимо стриг ведущую какого-то телешоу, не помню, как ее зовут. Типично телевизионная стрижка: волосы до плеч плюс короткая челка. Как тщательно он филирует концы! Женщина улыбалась, жестикулировала, на красивом лице ежесекундно отражались эмоции, только лоб оставался неподвижным. Она не первая, у кого я это замечаю! Появился новый вид инъекций, которые парализуют лицевые мышцы, таким образом препятствуя образованию морщин. Называется он «Ботокс» и заменяет или хотя бы на время устраняет потребность в подтяжках. Хмурилась ведущая или улыбалась – лоб оставался гладким, как замерзшее озеро.– Что мы сделаем сегодня? – Голос очередной посетительницы вырвал меня из сладкого мира грез. Это старая клиентка, брокерша с Уолл-стрит. В любую погоду она носит туфли на десятисантиметровых каблуках и сумочку от «Гермес» в тон. Я всегда красила ее одинаково: теплые золотистые блики, чтобы оживить вялые темно-русые пряди.– А что бы вам хотелось?– Что-нибудь новенькое!Так, ассистентка уже приготовила золотистую осветляющую краску… Как же зовут мою клиентку? Элис? Элисон? Лица и прически я запоминаю сразу, а вот с именами немного сложнее. Брокерша, как бы ее ни звали, выглядела далеко не лучшим образом: слишком сильно похудела, а морщин столько, что захотелось лично раздобыть для нее «Ботокс».– Что случилось?– Ничего… Просто тяжелый день.– Может, сделаем мелирование посветлее? – предложила я. К счастью, выбор большой: платиновый блондин, золотистый, медовый…Кожа у нее желтоватая, так что пепельные оттенки отпадают.– Рыжий! – выпалила брокерша. – Покрасьте меня в рыжий!– Рыжий?– Да, да, – зачастила она, – так будет лучше всего!– Послушайте, – я украдкой взглянула на ее карточку, – Аманда, рыжий не самая лучшая идея. Может, лучше медовый блонд, на три тона светлее основной массы волос…– Нет! – перебила она. – Хочу рыжий, огненно-рыжий!Похоже, она была готова расплакаться.– Аманда, – мягко начала я, – что бы с вами ни происходило, сейчас не лучшее время для кардинальных перемен. Если через две недели не передумаете краситься в рыжий, приходите, и мы подберем подходящий оттенок. Просто чувствую: сегодня менять ничего не стоит. Новый цвет вам не понравится, и вы уйдете к другому колористу… А мне не хотелось бы терять такую клиентку.Брокерша кивнула и украдкой вытерла слезы.– Купите себе какую-нибудь приятную мелочь. – Я махнула в сторону Пятьдесят седьмой улицы. – По крайней мере покупку всегда можно вернуть, если не понравится.Аманда поднялась с кресла и расцеловала меня в обе щеки.– Вы правы, абсолютно правы, – чуть слышно сказала она.– Надеюсь, у вас все образуется…Я встретилась глазами с Массимо. Неужели он все видел? Кажется, да. Я получила воздушный поцелуй, а посмотрев в зеркало, заметила, что за нами следит Патрик. Мой приятель скорчил выразительную гримасу.В тот день в салоне все было не так, как всегда. Мы с Патриком то и дело переглядывались и хихикали, в обеденный перерыв Массимо пригласил меня в кафе, а бедный Жан-Люк никак не мог понять, что происходит. Мираж Пожалуй, главные составляющие успеха Жан-Люка – бьющие через край амбиции и честолюбие. Поэтому его так раздражали Хироши, Джон Сахаг и Оскар Бланди. Он должен быть первым и только первым, чего бы это ни стоило. Поэтому, когда он заговорил о расширении, никто не удивился. Неугомонному французу мало, что салон пользуется бешеной популярностью, на все лады расхваливается в глянцевых журналах, а их с Кэтрин приглашают на престижные светские мероприятия.Нет, ему все мало! Права была мама, когда сказала, что от слишком амбициозных людей лучше держаться подальше. С каждым днем ладить с маэстро становилось сложнее и сложнее.В последний четверг перед Рождеством Массимо, Патрик и я получили по почте приглашения. На плотной, пахнущей ванилью бумаге элегантным почерком Жан-Люка было написано: «Приглашаю на коктейль в «Карлайл» сегодня, в семь часов». Этакий завуалированный приказ, причем отданный в последний момент, чтобы отрезать возможные пути к отступлению. Разве кто-нибудь рискнет не прийти?– Кто знает, что он задумал? – спросил Патрик во время утреннего кофе в подсобке.– Наверное, хочет поблагодарить нас за отличную работу, – предположила я.– Ха-ха-ха! – деланно рассмеялся мой приятель.– Кажется, я знаю, но говорить не хочу. – Массимо взглянул на часы. – Через девять часов сами все узнаете.В подсобке ничто не напоминает о приближении праздников: ни венка, ни гирлянды, ни елочки. Все так же, как всегда: потертые столы, сумки, пакеты, в холодильнике – пластиковые контейнеры с ленчем, которые приносят ассистентки. Да, ленч на Пятьдесят седьмой стрит не каждому по карману.Зато зал пропитан духом Рождества: на окнах гирлянды в виде белых звезд, большая пихта, украшенная заказанными в Париже игрушками, в знак уважения к клиентам-иудеям – электрическая менора, из стереоустановки льются рождественские гимны.И подарки, подарки, подарки. В основном наличными – сотня, две, пореже – чеки на пятьсот долларов и тысячу. Настоящих подарков куда меньше: шампанское, бельгийский шоколад, кашемировые шарфы и свитера и мой любимый, уже ставший традиционным – маленькая коробочка от «Гермес», а внутри, в вакуумном пакетике, тридцать граммов марихуаны. Дорогой подарок из года в год приносила владелица студии звукозаписи. Я ведь не курю травку, вот бы продать ее тем, кому она нужнее! Но так и на торговле наркотиками можно попасться…Естественно, подарки мы не только получали, но и дарили сами. Накануне состоялась вечеринка для всех служащих «Жан-Люка», как всегда, в самом модном клубе Нью-Йорка. В этом году остановились на «Бритве», официально еще даже не открытой. Управляющий «Бритвы» близко знал Голубчика; воистину наш администратор – настоящая находка, путеводитель по злачным местам города. К тому времени как «Бритву» откроют, Голубчик облюбует другой клуб.На полу валялась подарочная обертка, «Абсолют» и «Вдова Клико» лились рекой. На время деньги превратились в бессмысленные фантики, которыми можно сорить направо и налево. Сложившись, старшие стилисты оплатили авиабилеты для маникюрш-филиппинок, чтобы те смогли повидаться с семьями. Кожаные куртки, плащи, часы, ремни из крокодиловой кожи (шестьсот долларов в «Бергдорфе», а по подарочному сертификату, естественно, бесплатно). Гремела музыка, на танцполе теснились бьющиеся в такт бешеному ритму тела.Представьте молодых людей, вынужденных целый год носить белый верх и черный низ. Представьте, что в одну-единственную ночь в году они могут надеть что душе угодно и пуститься во все тяжкие. Кончилась вечеринка всеобщим братанием.На следующий день корпоративное похмелье. Ко мне записались двадцать два человека (в том числе Клаудиа Джи, а она одна пятерых стоит), и каждые пять минут звонил кто-нибудь из клиентов, слезно умоляя принять вне очереди. Нэн Бэбткис нужно срочно покрасить корни, найдется у меня свободная минутка? Нина Дженкинс обычно ходит к другой колористке, но в последний раз паршивка ее подвела. «Джорджия, миленькая, будьте любезны!» Самая страдная пора для салонов Верхнего Ист-Сайда – канун Пасхи, Дня благодарения и Рождества. Отказать я никому не могла, вот и работала как проклятая. Сколько раз Массимо просил меня снизить обороты. «Это всего лишь волосы, cara mia», – вздыхал он, массируя мои покрасневшие руки.Он, конечно же, прав, это только волосы, но остановиться я уже не могла и продолжала загонять себя до полного изнеможения. Бог дал мне шанс, который нужно использовать на все сто. В результате двадцать две клиентки за сегодняшний день. Даже двадцать три, потому что я совершенно забыла про Урсулу. Уже который год я красила ее в насыщенный золотисто-каштановый цвет и не брала ни цента – конечно, это же Урсула! А сегодня она пришла в обеденный перерыв…– Джорджия, детка!Я растянула губы в улыбке. Ну как я могла забыть?! Что теперь делать? Если Урсула поймет, что создает мне проблемы, сбежит из салона и никогда больше не вернется. Я и так чуть ли не силой привела ее в «Жан-Люк». «Боже, как неудобно!» – причитала она. Пришлось сказать, что обижусь, если не пострижется у Патрика и не покрасится у меня. Кое-как уговорила, и за несколько лет волосы Урсулы совершенно преобразились: теперь она носила гладкое каштановое «каре». Поразительно, но с тех пор ее трижды повышали в должности, и из кассирши моя подруга стала помощницей управляющего. Не хочу набивать себе цену, но, согласитесь, в ее успехе есть и моя капелька.– Ты только посмотри на себя! – всплеснула руками Урсула. – Я так тобой горжусь!Ну зачем она так? Даже неловко! На определенном этапе настолько увлекаешься повседневными заботами, что о прошлом вспоминать некогда, да и не хочется. Со временем я стала понимать бывших инструкторш по аэробике и стюардесс.Сидящая на банкетке дама бедфордского типа жадно прислушивалась к нашему разговору.– Знаете, о вас писали в «Элль»! – проговорила она.– Неужели? Как же я пропустила? – сокрушалась Урсула.– Ну, это же не статья была, так, упоминание, – быстро проговорила я.– Вы только ее послушайте! «Так, упоминание»! – не унималась подруга.Ну все, золотисто-каштановые блики готовы. Прежде чем отправить Урсулу к Патрику, я крепко ее обняла. У нее те же духи от «Кашарель»! «Амор-Амор, Амор-Амор»! Аромат теплый, сладковатый… На мгновение почудилось, что время повернулось вспять: мне восемь лет, а Урсула готовит нам с Мелоди ужин…
Оборачивая фольгой длинные пряди Джесси Адамс, я украдкой взглянула на Массимо. Эта Джесси из молодых и многообещающих, ее прислал продюсер, тоже клиент «Жан-Люка».Помахав каким-то конвертом, Массимо поманил меня к себе. Неужели что-то важное?– Прошу прощения, отойду буквально на секунду, – пообещала я Джесси, которая с головой ушла в декабрьский «Аллюр».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Весной в Нью-Йорке всегда красиво, а по вечерам – особенно. Над серой лентой Гудзона сгущается розоватый сумрак, тротуары кажутся чисто вымытыми, а воздух такой ароматный, что дома не усидеть. Вечер, когда мы с Массимо влюбились друг в друга (хотя он утверждает, что любил меня давно, но не решался признаться), был именно таким. Опустошив второй графин, мы отправились гулять. Кажется, на улицы высыпал весь Нью-Йорк: целующиеся парочки, родители, копошащиеся в песочницах дети. Массимо держал меня за руку, но не по-хозяйски, как многие парни в Википими, а осторожно и ласково, будто напоминая: «Ты моя».– Люблю смотреть на маленьких детей, – признался он. – Париж, Лондон, Нью-Йорк, Шанхай – они везде одинаковые и прекрасно понимают друг друга без всяких иностранных языков.Мы прошли мимо булочной, у которой выстроилась целая очередь.– Что они ждут? – Этот район я совсем не знаю. Постоянно на работе, так что времени как следует осмотреть город нет.– Кексов.– Ты шутишь, кто стоит в очередь за кексами?– Это лучшая булочная в городе, – пояснил итальянец. – Люди ждут, сами не понимая чего ради.Вспомнив салон, я снова загрустила. Где сейчас Патрик? Его тоже уволили?– Может, нам стоит…– У меня есть идея получше, – взглянув на часы, проговорил Массимо. – Сколько времени прошло? Три часа? Думаю, Жан-Люк уже позвонил нам обоим.– Это вряд ли.– Хочешь пари?– Не верю я в пари…– Если я прав, – начал он, открывая дверь, – то на следующей неделе ты кое-куда со мной поедешь.Похоже, это беспроигрышное пари. «Ты ведь целых три года был рядом!» – с досадой думала я.Массимо включил свет, и я увидела комнату, больше всего напоминающую будуар престарелой куртизанки. Высокие, украшенные лепниной потолки белили столько раз, что побелка отслаивалась, как глазурь на торте. Лампы в древней бронзовой люстре неяркие, так что комната купается в теплом оранжевом сиянии. Напротив мраморного камина потертая софа с бархатной обивкой, на стене зеркало в позолоченной оправе.– У тебя так красиво! – прошептала я.– Столько лет живу на чужбине, что решил: моим маленьким домом будет эта квартира. Ты меня понимаешь?Я кивнула. Понимаю, хотя сама поступила иначе: целых три года живу на чемоданах, в любую минуту готовая вернуться в Нью-Хэмпшир.У Массимо так уютно… Если бы увидела его квартиру пару часов назад, еще раз убедилась бы, что он гей. Разве обычный мужчина станет так о себе заботиться? По-моему, нет. У них всегда стопки грязных тарелок в раковине и пивные бутылки на окне.– Смотри, автоответчик мигает! – воскликнул Массимо, помогая мне раздеться. – Давай послушаем, кто это!Я присела на софу. На каминной полке фотографии. Семья Массимо. Все такие красивые, счастливые…– Мои папа, мама и сестры, – проговорил хозяин квартиры. Похоже, он сильно скучает.Бип-бип! Массимо нажал на кнопку автоответчика.– Алло! Массимо? Bonjour! Ты дома? – зазвучал под высоким потолком голос Жан-Люка. Долгая пауза. – Merde! Слушай, позвони мне, пожалуйста, ладно?Массимо горестно покачал головой:– Жан-Люк в своем репертуаре.– Почему?– Просто извиниться не может!– С чего ты решил, что он хочет извиниться? – спросила я.– А как иначе? Не думай, что он жалеет о том, что вел себя как последний, извини за выражение, урод! Просто посчитал, сколько денег потеряет, если мы с тобой уйдем.Я сняла туфли – ноги гудели от долгой ходьбы. Боже, как у него уютно!– Ну, bella mia… – Массимо прижал меня к себе и нежно провел по щеке. – Кажется, я выиграл.– Думаю, да…Вообще-то он еще не выиграл, но разве я могла возразить? Не возражала я и когда Массимо разжег камин и, опустившись нарочито медленно, снял с меня блузку, лифчик, брюки… А потом он покрыл все мое тело поцелуями.– Когда ты это понял? – шепотом спросила я. Его ласки были такими настойчивыми, будто он много лет укрощал свою страсть.– Давно, – отозвался Массимо, – очень давно. Я так долго ждал…Я не думала ни о том, что мы слишком торопимся, ни о том, что случится завтра. Я вообще не думала. Мир растворился в вечерней розовой дымке. Не было ни Жан-Люка, ни сомнений, ни страха. Только мягкое потрескивание пламени, страстный шепот: «Bella mia, cara mia*», – и бесконечная нежность.На следующий день Жан-Люк был похож на побитую собаку. Казалось, он искренне раскаивается… Но я едва его замечала. Первую из двадцати клиенток обслужила чисто автоматически, улыбаясь и тихо напевая. Я была готова любить весь этот мир, и с каждой минутой все сильнее – такой счастливой сделал меня Массимо.Вторая посетительница принесла шубку из монгольской овчины – знаете, такой мех с длинным волнистым ворсом?– Джорджия, милая, добавьте бликов на шубку, а то мех немного потускнел.С такими просьбами ко мне еще не обращались, и в любой другой день настроение было бы безнадежно испорчено. А сегодня я как ни в чем не бывало повесила шубку на спинку кресла и попросила ассистентку приготовить состав.Массимо… С ним так спокойно и легко! Прошлой ночью мы почти не спали и, естественно, не отвечали на многочисленные звонки Жан-Люка.– Массимо? Алло! Алло! Где ты ходишь? Позвони мне, ладно? Немедленно – tout de suite!– Mon ami, я… я так виноват. Пожалуйста, прости! Я вел себя как идиот! Увидимся утром, хорошо?Массимо рассмеялся, а я, прижавшись к его груди, слушала, как бьется сердце.– Бедный Жан-Люк! Наверное, представил, что скажет всем, кто записан к нам на завтрашнее утро. Бесплатным маникюром тут не отделаешься!– Зато как он обрадуется, увидев нас в салоне! – Я жадно вдыхала аромат его разгоряченного тела.– А мы хотим вернуться?– Конечно, хотим! – воскликнула я. Он что, шутит? Чем будет моя жизнь без «Жан-Люка»?– Ну ладно…Итак, мы вернулись! Массимо стриг ведущую какого-то телешоу, не помню, как ее зовут. Типично телевизионная стрижка: волосы до плеч плюс короткая челка. Как тщательно он филирует концы! Женщина улыбалась, жестикулировала, на красивом лице ежесекундно отражались эмоции, только лоб оставался неподвижным. Она не первая, у кого я это замечаю! Появился новый вид инъекций, которые парализуют лицевые мышцы, таким образом препятствуя образованию морщин. Называется он «Ботокс» и заменяет или хотя бы на время устраняет потребность в подтяжках. Хмурилась ведущая или улыбалась – лоб оставался гладким, как замерзшее озеро.– Что мы сделаем сегодня? – Голос очередной посетительницы вырвал меня из сладкого мира грез. Это старая клиентка, брокерша с Уолл-стрит. В любую погоду она носит туфли на десятисантиметровых каблуках и сумочку от «Гермес» в тон. Я всегда красила ее одинаково: теплые золотистые блики, чтобы оживить вялые темно-русые пряди.– А что бы вам хотелось?– Что-нибудь новенькое!Так, ассистентка уже приготовила золотистую осветляющую краску… Как же зовут мою клиентку? Элис? Элисон? Лица и прически я запоминаю сразу, а вот с именами немного сложнее. Брокерша, как бы ее ни звали, выглядела далеко не лучшим образом: слишком сильно похудела, а морщин столько, что захотелось лично раздобыть для нее «Ботокс».– Что случилось?– Ничего… Просто тяжелый день.– Может, сделаем мелирование посветлее? – предложила я. К счастью, выбор большой: платиновый блондин, золотистый, медовый…Кожа у нее желтоватая, так что пепельные оттенки отпадают.– Рыжий! – выпалила брокерша. – Покрасьте меня в рыжий!– Рыжий?– Да, да, – зачастила она, – так будет лучше всего!– Послушайте, – я украдкой взглянула на ее карточку, – Аманда, рыжий не самая лучшая идея. Может, лучше медовый блонд, на три тона светлее основной массы волос…– Нет! – перебила она. – Хочу рыжий, огненно-рыжий!Похоже, она была готова расплакаться.– Аманда, – мягко начала я, – что бы с вами ни происходило, сейчас не лучшее время для кардинальных перемен. Если через две недели не передумаете краситься в рыжий, приходите, и мы подберем подходящий оттенок. Просто чувствую: сегодня менять ничего не стоит. Новый цвет вам не понравится, и вы уйдете к другому колористу… А мне не хотелось бы терять такую клиентку.Брокерша кивнула и украдкой вытерла слезы.– Купите себе какую-нибудь приятную мелочь. – Я махнула в сторону Пятьдесят седьмой улицы. – По крайней мере покупку всегда можно вернуть, если не понравится.Аманда поднялась с кресла и расцеловала меня в обе щеки.– Вы правы, абсолютно правы, – чуть слышно сказала она.– Надеюсь, у вас все образуется…Я встретилась глазами с Массимо. Неужели он все видел? Кажется, да. Я получила воздушный поцелуй, а посмотрев в зеркало, заметила, что за нами следит Патрик. Мой приятель скорчил выразительную гримасу.В тот день в салоне все было не так, как всегда. Мы с Патриком то и дело переглядывались и хихикали, в обеденный перерыв Массимо пригласил меня в кафе, а бедный Жан-Люк никак не мог понять, что происходит. Мираж Пожалуй, главные составляющие успеха Жан-Люка – бьющие через край амбиции и честолюбие. Поэтому его так раздражали Хироши, Джон Сахаг и Оскар Бланди. Он должен быть первым и только первым, чего бы это ни стоило. Поэтому, когда он заговорил о расширении, никто не удивился. Неугомонному французу мало, что салон пользуется бешеной популярностью, на все лады расхваливается в глянцевых журналах, а их с Кэтрин приглашают на престижные светские мероприятия.Нет, ему все мало! Права была мама, когда сказала, что от слишком амбициозных людей лучше держаться подальше. С каждым днем ладить с маэстро становилось сложнее и сложнее.В последний четверг перед Рождеством Массимо, Патрик и я получили по почте приглашения. На плотной, пахнущей ванилью бумаге элегантным почерком Жан-Люка было написано: «Приглашаю на коктейль в «Карлайл» сегодня, в семь часов». Этакий завуалированный приказ, причем отданный в последний момент, чтобы отрезать возможные пути к отступлению. Разве кто-нибудь рискнет не прийти?– Кто знает, что он задумал? – спросил Патрик во время утреннего кофе в подсобке.– Наверное, хочет поблагодарить нас за отличную работу, – предположила я.– Ха-ха-ха! – деланно рассмеялся мой приятель.– Кажется, я знаю, но говорить не хочу. – Массимо взглянул на часы. – Через девять часов сами все узнаете.В подсобке ничто не напоминает о приближении праздников: ни венка, ни гирлянды, ни елочки. Все так же, как всегда: потертые столы, сумки, пакеты, в холодильнике – пластиковые контейнеры с ленчем, которые приносят ассистентки. Да, ленч на Пятьдесят седьмой стрит не каждому по карману.Зато зал пропитан духом Рождества: на окнах гирлянды в виде белых звезд, большая пихта, украшенная заказанными в Париже игрушками, в знак уважения к клиентам-иудеям – электрическая менора, из стереоустановки льются рождественские гимны.И подарки, подарки, подарки. В основном наличными – сотня, две, пореже – чеки на пятьсот долларов и тысячу. Настоящих подарков куда меньше: шампанское, бельгийский шоколад, кашемировые шарфы и свитера и мой любимый, уже ставший традиционным – маленькая коробочка от «Гермес», а внутри, в вакуумном пакетике, тридцать граммов марихуаны. Дорогой подарок из года в год приносила владелица студии звукозаписи. Я ведь не курю травку, вот бы продать ее тем, кому она нужнее! Но так и на торговле наркотиками можно попасться…Естественно, подарки мы не только получали, но и дарили сами. Накануне состоялась вечеринка для всех служащих «Жан-Люка», как всегда, в самом модном клубе Нью-Йорка. В этом году остановились на «Бритве», официально еще даже не открытой. Управляющий «Бритвы» близко знал Голубчика; воистину наш администратор – настоящая находка, путеводитель по злачным местам города. К тому времени как «Бритву» откроют, Голубчик облюбует другой клуб.На полу валялась подарочная обертка, «Абсолют» и «Вдова Клико» лились рекой. На время деньги превратились в бессмысленные фантики, которыми можно сорить направо и налево. Сложившись, старшие стилисты оплатили авиабилеты для маникюрш-филиппинок, чтобы те смогли повидаться с семьями. Кожаные куртки, плащи, часы, ремни из крокодиловой кожи (шестьсот долларов в «Бергдорфе», а по подарочному сертификату, естественно, бесплатно). Гремела музыка, на танцполе теснились бьющиеся в такт бешеному ритму тела.Представьте молодых людей, вынужденных целый год носить белый верх и черный низ. Представьте, что в одну-единственную ночь в году они могут надеть что душе угодно и пуститься во все тяжкие. Кончилась вечеринка всеобщим братанием.На следующий день корпоративное похмелье. Ко мне записались двадцать два человека (в том числе Клаудиа Джи, а она одна пятерых стоит), и каждые пять минут звонил кто-нибудь из клиентов, слезно умоляя принять вне очереди. Нэн Бэбткис нужно срочно покрасить корни, найдется у меня свободная минутка? Нина Дженкинс обычно ходит к другой колористке, но в последний раз паршивка ее подвела. «Джорджия, миленькая, будьте любезны!» Самая страдная пора для салонов Верхнего Ист-Сайда – канун Пасхи, Дня благодарения и Рождества. Отказать я никому не могла, вот и работала как проклятая. Сколько раз Массимо просил меня снизить обороты. «Это всего лишь волосы, cara mia», – вздыхал он, массируя мои покрасневшие руки.Он, конечно же, прав, это только волосы, но остановиться я уже не могла и продолжала загонять себя до полного изнеможения. Бог дал мне шанс, который нужно использовать на все сто. В результате двадцать две клиентки за сегодняшний день. Даже двадцать три, потому что я совершенно забыла про Урсулу. Уже который год я красила ее в насыщенный золотисто-каштановый цвет и не брала ни цента – конечно, это же Урсула! А сегодня она пришла в обеденный перерыв…– Джорджия, детка!Я растянула губы в улыбке. Ну как я могла забыть?! Что теперь делать? Если Урсула поймет, что создает мне проблемы, сбежит из салона и никогда больше не вернется. Я и так чуть ли не силой привела ее в «Жан-Люк». «Боже, как неудобно!» – причитала она. Пришлось сказать, что обижусь, если не пострижется у Патрика и не покрасится у меня. Кое-как уговорила, и за несколько лет волосы Урсулы совершенно преобразились: теперь она носила гладкое каштановое «каре». Поразительно, но с тех пор ее трижды повышали в должности, и из кассирши моя подруга стала помощницей управляющего. Не хочу набивать себе цену, но, согласитесь, в ее успехе есть и моя капелька.– Ты только посмотри на себя! – всплеснула руками Урсула. – Я так тобой горжусь!Ну зачем она так? Даже неловко! На определенном этапе настолько увлекаешься повседневными заботами, что о прошлом вспоминать некогда, да и не хочется. Со временем я стала понимать бывших инструкторш по аэробике и стюардесс.Сидящая на банкетке дама бедфордского типа жадно прислушивалась к нашему разговору.– Знаете, о вас писали в «Элль»! – проговорила она.– Неужели? Как же я пропустила? – сокрушалась Урсула.– Ну, это же не статья была, так, упоминание, – быстро проговорила я.– Вы только ее послушайте! «Так, упоминание»! – не унималась подруга.Ну все, золотисто-каштановые блики готовы. Прежде чем отправить Урсулу к Патрику, я крепко ее обняла. У нее те же духи от «Кашарель»! «Амор-Амор, Амор-Амор»! Аромат теплый, сладковатый… На мгновение почудилось, что время повернулось вспять: мне восемь лет, а Урсула готовит нам с Мелоди ужин…
Оборачивая фольгой длинные пряди Джесси Адамс, я украдкой взглянула на Массимо. Эта Джесси из молодых и многообещающих, ее прислал продюсер, тоже клиент «Жан-Люка».Помахав каким-то конвертом, Массимо поманил меня к себе. Неужели что-то важное?– Прошу прощения, отойду буквально на секунду, – пообещала я Джесси, которая с головой ушла в декабрьский «Аллюр».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20