Кратер у недалекого
горизонта отбрасывал свои собственные, голубоватые тени, словно бросающие
вызов глубокому пурпурному небу. Разреженный воздух - он слышал призрачное
завывание ветра - раскрывал перед ним Марс во всех деталях, четко
очерченных, невероятно рельефных, утонченных и полных символики, словно
полукруглый фриз на воротах перед каменным адом. А если повернуться спиной
к сморщившемуся, но все равно ослепительно яркому Солнцу, то и днем можно
увидеть звезды.
Сабуро испытывал покой и почти счастье. Может быть, причиной было
всего лишь то, что впервые за много недель его легкие дышали в полную
силу.
И все-таки медлить не стоит, подумал он и, завинчивая вентиль,
порадовался твердости своих пальцев.
Он всегда гордился своим атеизмом и был удивлен, когда руки его
устремились к Полярной звезде, а голос произнес:
- Нему Амида Буцу.
Он откинул забрало шлема.
Смерть милосердная. Теряешь сознание меньше чем за тридцать секунд...
Он открыл глаза и не мог понять, где находится. Исполинское
помещение, дверные проемы, обрамляющие райское безумство ночи, полное
звезд, галактик, зеленого мерцания туманностей? Или же это гигантский и
медлительный звездный корабль, так точно нацеленный на край Галактики, что
Млечный Путь пенится вдоль его носа и кружится за кормой, в кильватере
серебра планет?
Здесь были люди, они собрались возле высокого кресла в
противоположной стороне от того места, где он находился. Сумрак и
расстояние делали их неузнаваемыми; Сабуро поднялся и двинулся в их
направлении. Быть может, там ждала его Алиса?
Но был ли Отец прав, так часто и так надолго оставляя Мать в
одиночестве?
Я помню, что произошло, когда мы получили известие. По средам я бывал
свободен и обычно бродил по улицам со свинчаткой в кармане. Смею
надеяться, я не был похож на остальных ребят. Как правило, вас не могут не
касаться школьные дела. Или вы держитесь сами по себе (я помню, хотя лучше
бы не вспоминать, что "Ураганы" сделали с Дэнни), или привыкнете к
кому-нибудь. А Жак-Жак умел вызывать к себе уважение, дружба с ним
котировалась высоко, его советы и распоряжения всегда были верными, даже в
прошлом году, когда нас здорово потрепали "Ласки". В отместку мы убили
троих - троих! - и мне кажется, вряд ли другая компания смогла бы так.
А она была действительно хорошенькой, Мама. Я видел фотографии.
Правда, сейчас она похудела, страдая из-за Отца, и мне казалось, еще
потому, что надо было вечно выкручиваться с тех пор, как семьям
космонавтов снова срезали обеспечение. Но когда я вошел, то увидел ее
сидящей не на диване, а на ковре - старом, выцветшем, сером ковре -
плачущей... Она сидела возле дивана и колотила по нему, как не раз делала,
когда на нем лежал Отец.
Не понимаю, почему она злилась и на Него. Мне кажется, что в
происшедшем не было Его ошибки.
- Пятьдесят миллиардов расходов! - выкрикнула она. - Сто, двести
миллиардов обедов для голодных детей. И на что они это потратили? На
убийство двенадцати человек!
- Погоди, погоди-ка, - сказал я. - Папа же объяснял. Ресурсы... хм...
распределяются неравномерно.
Она ударила меня и закричала:
- И тебе хочется туда же, да? Господи! Одно то, что тебе это не
удастся, делает его смерть почти счастьем!
Я не смог сдержаться:
- А ты хочешь, чтобы я сделался... диспетчером, пищевиком, врачом...
что-нибудь тихое, спокойное и со спросом... чтобы я мог помогать тебе, да,
раз уж он не сможет?
Но стоит ли биться головой о стену? Хуже от этого только голове. И
так уже сколько раз мне хотелось взять свои слова обратно.
Ладно. Хватит.
Отсутствие заботы не было папиным недостатком. Если бы все шло как
надо, через несколько лет мы бы стартовали к Альфе Центавра. И она, и он,
и я... А планеты там, я уверен, настоящие сокровища. Только вот сам полет!
Помню, Жак-Жак говорил мне, что я сдохну от скуки через несколько месяцев.
- И башкой о боpт, ха-ха-ха!
Все-таки воображения у него не было. Хороший вожак, мне кажется, но
сердце уже покрыто жирком... Да, помню, Мать как-то смеялась, услышав от
меня, что... Ох, как же ты надоел с этим кораблем! Миллионы книг и лент, и
сотня людей, единственных в своем роде и уникальных, которые прогуливаются
по палубам...
Что ж, полет может оказаться похожим на пикники на Холме Эльфа, о
которых мне любила читать Мать, когда я был маленьким: добрые старые
истории с флейтами и скрипками, длинными платьями, пищей, питьем, танцами
и девушками, одинаково маленькими в лунном свете...
Холм Мэрфи?

С Ганимеда Юпитер выглядит в пятьдесят раз больше, чем Луна с Земли.
Когда Солнце скрывается, то король планет отражает в пятьдесят раз больше
света, и потому ночи здесь невозможно ясные, каких просто не может быть
дома.
- Дом человеческий здесь, - промурлыкала Каталина Санчес.
Арно Енсен с трудом оторвал от нее взгляд - такой очаровательной она
казалась в золотистом свете, падающем сквозь прозрачные стены оранжереи.
Он рискнул обнять ее за талию. Она вздохнула и придвинулась к нему. Сквозь
легкую одежду - в колонии предпочитали короткие яркие спортивные костюмы -
Арно ощущал тепло и нежность ее тела. В невероятнейшей мешанине запахов
цветов (на грядках справа, слева, позади высились на причудливо длинных
стеблях крупные бутоны всевозможных расцветок, перевитые длинными нитями
лоз, опутанные лабиринтом ползучих растений - зрелище, достойное сна) он
отыскал ее аромат.
Солнца не было, зато Юпитер виднелся почти в полной фазе. Работы по
преобразованию быстро продвигались вперед, но Ганимед пока еще обладал
слишком разреженной атмосферой, чтобы она мешала наблюдению. Темно-желтые
лучи пробивались, проскальзывали меж медленно двигающихся лент облаков -
зеленых, голубых, оранжевых, темно-коричневых. Красное пятно сияло подобно
драгоценному камню. И знание того, что любой из бушующих сейчас там
штормов мог бы целиком слизнуть Землю, только добавляло величия этой
красоте и безмятежности. Несколько звезд пробивалось сквозь это сияние и
висело низко над горизонтом, наподобие бриллиантов. Золотой небесный свет
мягко ложился на скалы, ущелья, кратеры, ледники, на машины, с помощью
которых человек намеревался переделать этот мир для себя.
Великое молчание царило снаружи, а внутри, в танцзале, играла музыка.
У людей был повод для празднества. В эксплуатацию пустили новые
гидролизные фабрики, которые высвобождали кислорода на пятнадцать
процентов больше, чем ожидалось. Но от танцев устаешь, даже от
ганимедянских (парение в воздухе и неторопливое падение), а веселье
пузырится, словно шампанское, и девушка, тебе приглянувшаяся, говорит, что
да, она не прочь полюбоваться Юпитером...
- Наверное, ты права, - сказал Арно. - Самое главное, что у нас есть
на счету: мирная и счастливая жизнь, интересная работа, великолепные
друзья, - и все это для наших детей.
Он обнял ее крепче. Она не возражала.
- Чего нам не хватает? - спросила Каталина Санчес. - Мы с избытком
обеспечиваем себя, торгуем с Землей, Луной, Марсом. Развитие идет
экспоненциально. - Она улыбнулась. - Должно быть, я кажусь тебе невероятно
серьезной. А в самом деле, что может помешать нам?
- Не знаю, - ответил он. - Война, перенаселение, нарушение
экологического баланса...
- Ну, не хмурься, - пожурила его Каталина. Свет радугой ударил из
тиары местного хрусталя, украшающей ее волосы. - Люди становятся умнее,
нельзя же постоянно совершать одни и те же ошибки. А мы создадим здесь
рай, где деревья парят в небе в свете полного Юпитера, где водопады
медленно-медленно низвергаются вниз, в глубокие синие озера, летают птицы,
напоминающие крошечные многоцветные пули, и олень пересекает луг
десятиметровыми прыжками... Вот такой рай!
- Но не абсолютный, - сказал Арно. - Не идеальный.
- Такой мы и не хотим, - согласилась Каталина. - Нам нужно - совсем
немножко! - неудовлетворенность, активизирующая разум, заставляющая его
стремиться к звездам. - Она засмеялась. - Я уверена, в жизни всегда можно
достичь лучшего... Ох!
Глаза ее расширились. Рука потянулась ко рту. И в то же мгновение она
почувствовала, что он неистово целует ее, а она - его. Они сжимали друг
друга в объятиях, и кружилась мелодия вальса, цветы вздыхали, и величие
Юпитера осеняло их, нисколько не заботясь об их существовании.
- Давай танцевать. Давай танцевать, пока у нас хватит сил.
- Непременно. - И он повел ее назад в танцевальный зал.
Они пребывали в счастии до того момента, когда астероид - один из
многих, которых тяготение гигантской планеты вырвало из пояса, - врезался
точно в строения Аванпоста Ганимед. Это случилось ровно за полдекады до
упразднения марсианской колонии.

Да, мне кажется, люди ничему не способны научиться. Они плодятся,
сражаются, уничтожают друг друга, гадят там, где живут, а потом:
Мать: Мы не можем себе позволить это.
Отец: Мы не можем себе это не позволить.
Мать: Эти дети - они как гоблины, как голодные призраки. И если Тед
будет такой, то любой скажет, что он не пригоден, даже если вы и построите
свой межзвездный корабль... Интересно, что тогда скажешь ты.
Отец: Не знаю. Но я знаю, что это наш последний шанс. Или мы будем
донашивать наши обноски, или же, наконец-то, возьмемся за дело. Если бы
Лунная Гидромагнитная лаборатория не сделала это открытие, правительству
пришлось бы подать в отставку... Дорогая, мне все равно придется убить
прорву времени и сил, пока корабль строится и испытывается. Но зато моя
банда будет сидеть на тройном окладе.
Мать: Предположим, ты своего добьешься. Предположим, ты получишь свой
драгоценный звездолет, способный летать почти со скоростью света. Ты
можешь хоть на мгновение вообразить людей, способных наслаждаться жизнью
после того, как они обобрали все человечество?
Отец: Нас это не должно касаться. Мы летим все вместе: ты, Тед и я.
Мать: Я буду чувствовать себя чудовищем, которому удобно и приятно и
которое обрекло на нищету миллиарды.
Отец: Мой первый долг - позаботиться о вас двоих. Но поговорим об
этом отдельно. Давай представим человека вообще. Что он есть? Зверь,
который рождается, жрет, совокупляется, гадит и умирает. И все же он нечто
большее. Ведь рождаются изредка Иисус, Леонардо, Бах, Джефферсон,
Эйнштейн, Армстронг, Оливейда - а кто лучше, чем они, оправдывают наше
существование? Но если согнать всех людей, словно крыс, в одну кучу - они
и начинают вести себя как крысы. Что им тогда душа? И я хочу тебе сказать:
если мы не стартуем, если не спасем хоть немного настоящих людей, потомки
которых смогут вернуться и возродить человечество, - если не мы, то кто
позаботится о ходящих на двух ногах животных, которые развивались миллионы
лет, а утратили все за считанные века... Иначе человек вымрет.
Я: И дьявол, мама, будет смеяться.
Мать: Ты ничего не понимаешь, малыш.
Отец: Спокойно. Се - голос не младенца, но мужа. Он все понимает
лучше, чем ты.
Ссора - я со слезами на глазах убегаю от них. Что с меня взять:
восемь-девять лет от роду. Но не с той ли ночи я начал сочинять истории о
зале Мэрфи?
Чертоги Мэрфи. Мне кажется, это именно то место, где должен оказаться
мой отец.

Когда Ху Фонг, старший инженер, зашел в каюту капитана и сообщил
новые данные, капитан некоторое время сидел неподвижно. Свет падал сверху.
Уютное, просторное помещение, мебель, книги, поразительная фотография
туманности Андромеды, а здесь - Мэри и Тед... улыбающиеся... Световой год
в год за год, это значит - не больше двух декад до центра этой Галактики,
не более трех до соседней, изображение которой так ему нравится... Как тут
поверить в скорую смерть?!
- Но ведь ясно, что рамоскоп работал, - сказал капитан, чтобы сказать
хоть что-нибудь.
- Возможно, радиация повредила настройку цепей. В любом случае, даже
если мы затормозим и попытаемся вернуться домой на малой скорости, корабль
будет облучен и люди получат смертельную дозу.
Межзвездный водород - примерно один атом на кубический сантиметр -
чистейший вакуум для людей, живущих на дне воздушного океана, дышащих
смесью смога и испарений. Но для космического народа водород - горючее,
активное вещество, путь к звездам... Надо лишь, чтобы не подводила защита
от сплошного ливня гамма-лучей.
- Мы с трудом достигли скорости в одну четвертую "с", - возразил
капитан. - А беспилотные рейсы без труда показывали девяносто девять
процентов.
- Нужно учитывать теперешнюю массу корабля, - ответил инженер. -
Можно проверить и передать управление автоматам.
- Вы же знаете, у нас нет таких автоматов.
- Тогда надо вернуться. Следующая экспедиция...
- Я не верю, что она состоится. Конечно, домой мы сообщим. Но после
этого, я думаю, начнем что-нибудь предпринимать. Вы говорите, четыре
недели до смерти от лучевой болезни? Вопрос ведь не в том, как сообщить об
этом на Землю, вопрос в том, как сказать остальным.
Потом, оставшись наедине с изображениями Андромеды, Мэри и Теда,
капитан подумал: я теряю больше чем оставшиеся годы жизни, которые я не
прожил. Я теряю годы, которые мы могли бы прожить вместе, не расставаясь.
Что я могу сказать вам? Что я шел к цели, потерпел неудачу и в том
виноват? В этот час лгать не хочется, особенно вам.
Прав ли я?
Да.
Нет.

О Господи, что ответить мне. Луна поднимается над облаком копоти.
Недавно комиссар Уэниг сказал мне, что мы будем удерживать последнюю
лунную базу, пока не иссякнут ресурсы, или не удастся отыскать замену тем
видам топлива на тяжелых молекулах, которые пока применяются. Но разве не
премьер Объединенной Африки заявил во всеуслышание, что подобные
производства должны быть запрещены, что они недопустимо расточительны, и
любая нация, к ним прибегающая, должна считаться врагом всего
человечества?
На улице трещат автоматы. Женский крик...
Мать уехала отсюда - это все, что я смог сделать для нее в память об
Отце.
Если я потрачу десять лет, чтобы сделаться пищевиком или врачом, то,
скорее всего, вымотаюсь настолько, что у меня просто не останется сил
думать о Луне. Если через те же десять лет я стану чиновником, то научусь
брать взятки и, наверное, буду нарушать закон при первой же возможности
растратить казенные деньги...
...особенно для защиты кого-нибудь. Уже появились миссионеры новой и
странной религии. И Президент Европы заявил, что в случае необходимости
его правительство предаст их анафеме даже с помощью ядерного оружия.

А корабль плывет меж звезд, команда его - скелеты мертвецов. И сотни
миллионов лет спустя он достигнет Границы - и найдет пристанище в Чертогах
Мэрфи.
И пыль, образованная космическими лучами, начнет шевелиться, вновь
обращаясь в кости. От изъеденного радиацией корпуса корабля отделятся
молекулы и обернутся плотью. И оживут капитан и его люди. Они осознают
себя и посмотрят на мириады солнц, к которым стремились и которые плывут
теперь над их головами.
- Вот мы и дома, - скажет капитан.
Гордый за себя и своих людей, он смело шагнет вперед, в зал с
пятьюстами сорока дверьми. Кометы промерцают позади него, звезда взорвется
с ужасающим великолепием, планеты начнут вращаться, и новая жизнь
оповестит о себе криком, в муках появляясь на свет.
Кровля дворца горой взметнется вверх, стремясь во тьму и к облакам
света. Концы стропил вытянутся и обратятся в головы дракона. А в дверь,
через которую капитан командовал своим экипажем, пройдут шеренгой
восемьсот человек.
И когда капитан узнает стоящего во тьме, он низко поклонится...
Тот возьмет его за руку:
- Нас ждут, - скажет он.
Сердце капитана подпрыгнет:
- И Мэри?
- Да, конечно. Все.
Я. Ты. И ты. И ты, будущий, если появишься. В конце концов, Закон
Мэрфи касается нас всех. Наша судьба от нас не убежит. Мы можем лишь
надеяться, что то, что может случиться, - случилось. Так уж было
установлено для нашей расы. Стоит ли лгать перед лицом звезд - что мы
можем или мечтать, или действовать. И наша цель - сделаться лучше, добрее,
свободнее. Если же это не удастся, ничто другое не будет иметь значения.
И когда я попаду в такое место - а я рад, что оно вымышлено, - я
постараюсь не забыть то, что мы держали в руках, видели, знали, любили.
1 2 3