Неужто и в лесу будет то же, со страхом подумала Вера Глебовна, поеживаясь от заползающих в душу ужаса и брезгливости.
Лес надвинулся сразу, скрыл небо и солнце и навалился настороженной тишиной. Вдоль тропы она увидела таблички: "Ахтунг, минен!" - одну, другую, за ней еще и еще... Этого еще не хватало, подумала она, стараясь идти только по протоптанному, хотя не раз ее нога, соскальзывая, попадала в снег. Дорога шла в гору, довольно крутую поначалу, и Вера Глебовна начала немного задыхаться - тяжелы были подшитые валенки, тяжел рюкзак за спиной. Дальше подъем кончился, и она пошла легче, но все же решила где-нибудь присесть. Ей захотелось есть. На небольшой прогалине она увидела сломанную березу, сняла рюкзак и присела. Вынутая из рюкзака вареная картошка, которой она хотела подкрепиться, оказалась мороженой. Пришлось удовлетвориться галетами.
Вера Глебовна очень давно не была за городом. Отпусков она не брала, получая компенсацию, совсем не лишнюю при ее небольшой зарплате. И эта давняя оторванность от природы сейчас как-то необычайно обострила ее восприятие. Лес тут был не тронут войной. Строгий в своем зимнем уборе, он был торжествен и величав. Она смотрела на огромные ели, которые стояли здесь еще до ее рождения и будут стоять после ее смерти, и эта относительная вечность окружающего ее леса умиротворила и успокоила ее. И пропал страх, что она не застанет сына.
Закурив после еды, она огляделась и чуть не вскрикнула - в шагах пяти от нее около небольшой ели лежал убитый немец! Очень молодой, почти мальчик. Видимо, умер он не в агонии, а просто замерз, брошенный своими, поэтому лицо его было спокойно, глаза закрыты. Он словно спал. Те немецкие трупы, в начале дороги, вызывали страх и отвращение... Господи, подумала Вера Глебовна, знала бы его мать, где валяется ее сын, заброшенный в такую даль от своего фатерлянда. И она поднялась, подошла к убитому и, сломав несколько еловых веток, положила ему на лицо - ведь должно же быть какое-то целомудрие в смерти.
Немного постояв, она вернулась на тропку, надела рюкзак и тронулась дальше. Только сейчас вспомнила она про "ахтунг, минен". Сердце заколотилось, и ей пришлось приостановиться, чтоб унять сердцебиение. Сзади послышалось шелестенье лыж, она повернулась и увидела военного в белом полушубке, перетянутом командирскими ремнями и с кобурой на правом боку. Он остановился, оглядел Веру Глебовну и, странно улыбнувшись, спросил:
- Пожалели врага?
- Вы не из Бородухина? - пропустила она мимо его вопрос.
Военный, в свою очередь, не ответил ей, а повторил:
- Значит, пожалели врага? Я видел, как вы подошли к убитому немцу, наломали веток и прикрыли ему лицо.
- Вряд ли пожалела, но просто было больно смотреть на лицо этого обманутого мальчика.
- Почему обманутого? - холодно спросил военным.
- А разве он не обманутый?
- Он - враг! - резко бросил он.
- Вы не ответили мне. Вы - из Бородухина?
- Нет. А вы - туда?
- Да.
- Видно, что не местная. А откуда?
- Из Москвы.
- Из Москвы? - с интересом спросил военный.- Ну и как там матушка-столица поживает?
- Трудно, но поживает,- сказала Вера Глебовна, доставая табак.
- Возьмите папиросу,- он вынул портсигар и протянул ей.
Заметив, что она задержалась взглядом на портсигаре, небрежно кинул:
- Трофейный. И это трофей,- щелкнул он зажигалкой.- Я слыхал, осенью в Москве был большой "драп"?
- Драпа не было, но многие уехали.
- Зачем вам в Бородухино? - спросил он.
- Там стоит воинская часть. Я иду к сыну.
- Понимаю теперь, почему вы закрыли лицо немцу,- усмехнулся военный.Представили, что и ваш сын будет так же где-то лежать...
Вера Глебовна отшатнулась.
- Зачем вы так? Это жестоко.
- Война жестока, гражданка... А немецкая армия еще очень сильна.
- Если моего сына убьют, он будет лежать на своей земле, а тот немецкий мальчик...
- Не жалейте этого юношу,- перебил мужчина.- Он ведь лежит победителем, в ста верстах от столицы противника.
- Как-то странно вы говорите,- пристально взглянула на него Вера Глебовна.- Он же убит, этот победитель.
- Да, убит,- пожал плечами мужчина,- но, хочется нам этого или нет, он под Москвой...- Он немного помолчал.- Давайте присядем. Мне интересно, что же в Москве?
- Я тороплюсь.
- Что думают и говорят москвичи? - уточнил он вопрос требовательным тоном.
- Они думают, что поражение немцев под Москвой - начало конца.
- Ого, не рановато ли так думать? Немцы пока очень сильны.
- Вы что-то часто это говорите,- заметила Вера Глебовна.
- Разве? Нельзя недооценивать врага... Хотите еще папиросу?
- Нет, спасибо. Я должна идти,- она сделала шаг.
- Погодите. А вы тоже так думаете?
- Да,- взглянула она прямо ему в глаза.
Мужчина как-то передернулся, губы скривила усмешка, и он процедил:
- Странный народ русские...- А потом резко, командным тоном бросил: Идите. Только запомните: тот немецкий юноша все же победитель...
Он задрал голову и смотрел на Веру Глебовну, презрительно сощурив глаза, и в последних его словах сквозило чувство такого превосходства, что ее обдал страх, которого она не сумела скрыть. Заметив это, он усмехнулся еще раз и, круто повернувшись и сильно оттолкнувшись палками, поехал обратно, в сторону Малоярославца.
Вера Глебовна растерянно глядела ему вслед, не зная, что и думать, но он очень быстро скрылся за поворотом. Неужели это был немец, подумала она. Да нет, откуда тут немец? Просто неприятный человек, которому захотелось сделать ей больно, а может, испугать. Мало ли на свете плохих людей. Она постояла еще немного, стараясь успокоиться, но лес стал давить на нее, стал страшен, и ей захотелось как можно быстрей выбраться из него, и она пошла по тропке, вглядываясь в даль в надежде увидеть просвет, но его все не было и не было. Идти быстро она могла только на спусках дороги, но за ними следовали подъемы, и довольно крутые, которые ей трудно было преодолевать, а лес все не кончался, и казалось, нет ему ни конца ни края.
Часов у Веры Глебовны не было, и она совсем не знала, сколько времени она идет. Примерно через километр тропка расширилась, перестала нырять из оврага в овраг, и даже стали попадаться небольшие прогалины. На одной из них она увидела лыжные следы, утоптанный снег. Видно, кто-то разворачивался здесь. Она остановилась, огляделась и вдруг увидела на сугробе начертанную, видно, лыжной палкой стрелку и надпись: "На Бородухино", а рядом инициалы "А. Т."! У нее захватило дух. Это Андрей, Андрей! Значит, он тут, ликовала она! Сразу куда-то пропала усталость, и ноги словно сами понесли ее. Она шла, задыхаясь от счастья, а вдоль тропы все время попадались стрелки с надписью "На Бородухино" и инициалы сына.
Когда перед нею открылось небо и первый дом Бородухина высунулся углом потемневших бревен, она остановилась. Надо было унять сердцебиение, вспомнить, что говорил мужчина, принесший письмо. Кажется, третий или четвертый дом, говорил он, на левой стороне деревни. Нет, четвертый и с голубыми наличниками окон...
Дальше шла она очень медленно. К горлу подкатывал ком и сбивал дыхание. Вера Глебовна боялась, что не выдержит этих последних шагов, осядет в снег, разрыдается и Андрей увидит ее такой, а она должна быть другой - спокойной и собранной. Идя по узенькой тропке, вытоптанной вдоль домов левой стороны деревни, она уже видела тот четвертый дом с голубыми наличниками и искала какой-то проход к нему, но не находила, а вся улица была покрыта глубоким снегом, по которому ей не пробраться. Поравнявшись с домом и глянув на окна, она поразилась нежилому его виду, да и вся деревня была безлюдна - ни местных жителей, ни военных. У нее упало сердце. Она рванулась в сугробы и проваливаясь почти по пояс, пробивая себе дорогу чуть ли не грудью, не то шла, не то ползла, барахтаясь в снегу, уже понимая, что опоздала. А позади нее, словно она истекала кровью, вился неровный, глубокий, а потому казавшийся почти черным след, проторенный ее телом.
Изнемогшая, она взошла на крыльцо и постучала в дверь. Дверь сразу отворилась, но не сразу нашлась что сказать вышедшая из избы женщина, лишь горестно взмахнула руками, и Вера Глебовна все поняла и, осевши на перила крыльца, вцепившись в них руками, так как не держали ноги, прошептала еле слышно:
- Опоздала...
- На один денек разминулись... Сегодня ночью подняли их по тревоге,сказала женщина, приобняв Веру Глебовну и стараясь оторвать ее от перил и провести в дом.- В дом идемте, в дом... Там и расскажу все и письмецо передам.
Как в полусне вошла Вера Глебовна в избу, поддерживаемая хозяйкой, и стояла как неживая, пока та обметала веником прилипший к шубе и валенкам снег, не помнила, как усадила хозяйка ее на скамейку, как стаскивала с нее мокрые валенки и как дала другие, большие, но теплые и сухие, как дала ей попить водицы... И лишь тогда, когда перед глазами замелькал листок бумаги и будто бы издалека донесся голос: "Письмецо-то прочтите", Вера Глебовна очнулась и взяла письмо.
"Милая, дорогая мама! Ждал тебя все эти дни. Сейчас уходим. Не волнуйся, я обязательно вернусь..." - прочла она.
- Как дочка моя в Москву отбыла, так он денька через три и начал вас ожидать, на лыжах встречать вас ездил,- сказала хозяйка, вытирая глаза.Все мы за него так переживали. И бойцы его тоже. Мается, говорили, наш командир Хоть бы скорей мамаша его приехала. И вот надо же, нонешней ночью и погнали их...
- И далеко отсюда до фронта? - наконец нашла в себе силы спросить Вера Глебовна.
- Не знаю... Громыхает ночью фронт, слышен. А верст сколько - не скажу.
- Значит, этой ночью...- пробормотала она.
- Да... Правда, их последние дни каждую ночь по тревоге поднимали. И уходили они, но на рассвете возвращались. А вот сегодня ждем их, ждем, и нету их. Видать, на фронт пошли. Господи, на денек бы раньше приехать вам.
- Не могла. И так чудом выбралась... Вы простите, но я не смогу сразу уйти, так устала...
- Да разве кто гонит вас? И ночевать будете, и можете ден несколько передохнуть. Дом пустой, никого не стесните,- заволновалась хозяйка.- Куда же обратно такой?
- Спасибо,- сказала Вера Глебовна, сдерживая рвущийся из горла крик. Нет, не крик. Она чувствовала, что могла бы сейчас завыть, и, может быть, ей стало бы легче.
- Поплакали бы,- сочувственно сказала хозяйка, видя и понимая состояние Веры Глебовны.
- Не могу...
* * *
Вера Глебовна сидела, вытянув ноги, прислонившись к стене, уставившись невидящим взглядом в угол избы, где тлела лампадка перед старой, потемневшей иконой божьей матери, а в голове толчками, причиняя боль, билось одно - опоздала, опоздала... и все напрасно... Напрасна эта дорога в Бородухино. Не увидела. Ничего не сказала. И Андрей ушел на фронт, не простившись с матерью, и она не знает, каким он ушел...
В избу без стука зашла закутанная в платок девушка и, остановившись, молча смотрела на Веру Глебовну большими, широко раскрытыми глазами.
- Вот приехала...- кивнула на гостью хозяйка.
- Мне сказали: кто-то городской в ваш дом вошел... Вот и прибежала,девушка продолжала смотреть на Веру Глебовну внимательно и немного смущенно. В руках у нее тихо покачивался какой-то узелок.
- Присаживайся, Танюша, в ногах правды нет,- предложила хозяйка дома.
- Спасибо, тетя Нюша,- девушка взяла табурет, поставила его около Веры Глебовны и села напротив нее.- Вера Глебовна,- начала она.- Я - Таня... Андрей наказал мне покормить вас и... вообще поговорить с вами,- она на минуту замолкла, а потом, смущаясь, добавила: - И поцеловать за него,- она приблизилась, прижалась губами к лицу Веры Глебовны и заплакала.
И Вера Глебовна, поняв, что эти девичьи губы, наверно, целовал Андрей перед своим уходом, тоже не выдержала и, обняв девушку и прижав ее к себе словно родную, тоже разрыдалась.
- Так-то оно лучше - поплакать-то,- сказала хозяйка и вышла.
- Спасибо вам, Таня...- прошептала Вера Глебовна, когда обе они выплакались.- Скажите, каким был Андрей эти дни?
- Веселым.
- Как - веселым?
- Да. Когда они оружие получили, ходил с нашими деревенскими ребятами ящики с патронами разыскивать, которые наши при отходе спрятали. Потом мишени из газет старых сделал, фрицев на них нарисовал, и всем взводом ходили этих фрицев стрелять. И меня из автомата учил. Переживал только, что вы приедете и вдруг уже не застанете его. Столько сил потратите, намучаетесь, а зазря... Да что я, Андрей ведь покормить вас велел,- она стала развертывать узелок.- Тут картошка у меня горячая, хлеба немного Давайте, пока не остыло.
- Ты что, Таня, разве у меня такого угощения нет? - сказала вошедшая хозяйка.- Вот только из печки картоху вынула. Садитесь за стол.
- Не знаю, смогу ли есть,- сказала Вера Глебовна.
- Танюша, может, дровишек мелких принесешь, кипяточку разогреем?
Когда Таня вышла, хозяйка подсела к Вере Глебовне и быстро заговорила:
- С Танюшей-то чуть беды при немцах не вышло. Приглянулась она одному, покоя ей не давал. Мы ее всей деревней прятали. То в одном доме ночевала, то в другом. А перед уходом ихним в лесу пряталась. Цельных две ночи в лесу провела. Страх-то какой. Грозился этот немец ее с собой увезти... А сынок ваш ей сразу понравился. Зашла ко мне ненароком, увидела его и зачастила. Но ничего, конечно, промеж их не было. Танюша - девушка с понятием, десятилетку окончила. Не какая-нибудь... Уж и ревела она вчера ночью, уж убивалась. Мать ее уговаривает: чего ты, дурочка, он же московский, если живым и останется, не к тебе вернется, а к своим городским подастся...
- Главное - вернуться,- вздохнула Вера Глебовна
- Это оно так. Далеко еще загадывать. Войне пока ни конца ни краю. От моих вот никаких известиев...
- Они воюют?
- А как же... И муж, и сын... И ни слуху ни духу.
Таня принесла охапку дров и стала растапливать печь.
- Таня, а больше ничего Андрей не просил вас передать мне? - спросила Вера Глебовна.
- Нет. Он говорил, правда, что ему так много надо сказать вам при встрече... Но чтоб передать? Нет,- помотала она головой.
- Странно... А о своем отце он вам ничего не говорил?
- Нет, Вера Глебовна, а что?
- Ничего, просто так поинтересовалась...
Хозяйка вынула из печки кипящий чайник и пригласила к столу.
- Я привезла кое-что,- засуетилась Вера Глебовна, начав развязывать рюкзак.- Вот к чаю... Есть даже бутылка вина. Везла для Андрея, но теперь можно...
- Не надо вина, Вера Глебовна,- остановила ее Таня.- А вдруг...
- Что вдруг?
- Вдруг он вернется?..- сказала Таня.
- Разве это может случиться? - со вспыхнувшей надеждой спросила Вера Глебовна и затаила дыхание.
- А вдруг? - с упрямой ноткой повторила Таня.
Чай пили без заварки, простой кипяток, но зато с шоколадом. На каждую кружку - по квадратной дольке. Дымилась горячая картошка, лежали привезенные Верой Глебовной хлеб и галеты. Поставила она и бутылку вина, но ее никто не стал раскупоривать.
- Не все они, немцы, фашистами были,- сказала хозяйка.
- Что вы, тетя Нюша! - оборвала ее Таня.- Все они фашисты. Один, может, на тысячу - человек, а остальные...
- Знаете, по дороге сюда в лесу я встретила очень странного человека,только сейчас вспомнила Вера Глебовна о встрече.
- В полушубке? В ремнях? - быстро спросила Таня.
- Да.
- На лыжах?
- На лыжах,- подтвердила.она, с удивлением глядя на взволнованное Танино лицо.
- Это немец! Господи, это немец был, Вера Глебовна!
- Что вы, Таня! Каким образом могут быть тут немцы?
- Немец это! - повторила Таня.- Сейчас расскажу вам все...
И она стала рассказывать, как в одну из поездок их с Андреем для встречи Веры Глебовны наткнулись на этого военного на лыжах. Андрей поприветствовал его, а потом, глянув на лыжи, побледнел и спросил у того документы. Тот усмехнулся и сказал, что это он должен документы у Андрея спросить, а то прогуливается с девицей и без оружия. Сказал и поехал себе дальше. Андрей, все такой же бледный, оставив Таню на дороге, тихонько последовал за ним, но вскоре вернулся, сказав, что тот куда-то исчез. А догадался он по резинкам на лыжах. Рисунок не тот. Таких у нас резинок нет. Дня через два после этого получили они оружие, и Андрей с двумя бойцами поехал, и целый день они пропадали, но никого не нашли. А потом сообщение в часть прибыло, что задержан шпион немецкий на станции, который об эшелонах сообщал, и что скрывается где-то их целая группа...
- Я почувствовала, что это чужой... Но не могла поверить. Он очень чисто говорил по-русски,- сказала Вера Глебовна.
- Таня, надо завтра в город сходить, заявить. Только не тропкой этой, а большаком,.- она покачала головой и добавила: - Уехали-то наши, а в деревне-то одни бабы... Как бы чего...
- Я утром пойду...
- Нет, Танюша, это я наспех насоветовала. Мальчишек надо послать. Те мигом сбегают,- сказала хозяйка.
Немного помолчали. Потом Таня попросила рассказать Веру Глебовну о Москве, и та стала говорить о жизни в столице, о бомбежках, о том, как одиноко она живет... Тетя Нюша о немцах рассказала, которые не очень-то в их деревне лютовали, но в других - безобразничали, а Таня о том, как они с Андреем на току зерно собирали, варили его потом и в мясорубке провертывали - не хватало бойцам казенного питания, так как не поставили сразу их часть на довольствие и перебои случались.
1 2 3 4 5 6 7