Я слушал гудки и старался заставить себя успокоиться, поэтому повернулся спиной к залу, чтобы сосредоточиться на том, что собираюсь сказать.
– Алло?
Когда Ненси ответила, я с трудом узнал ее. Ее голос напоминал голос напуганной старухи, которая не ожидала звонка. Я чуть было не положил трубку, но она поняла, кто это, и стала плакать. Мне потребовалось минут двадцать, чтобы успокоить ее. Она ушла со своего мероприятия еще днем, сославшись на болезнь. Потом поехала в Сенсбери. Там она съела два шоколадных пирожных, рулет, хлопья и три пачки печенья. Потом в ванной ее вырвало, а затем все началось сначала. Я подумал, она все-таки заболела, хотя я не понимал даже половины того, что она говорила. Вся ее речь состояла из извинений за прошлую ночь и о том, что она съела сегодня за день. Немного испугавшись и совершенно не отдавая себе отчета в том, что было вне телефонной будки, я сделал все что мог, чтобы привлечь ее внимание, пока ее речь не стала более связной. Я не пытался сказать, что извинения не нужны, но в конце успокоил ее, сказав, что все в порядке. Она обещала перестать есть и вместо этого развлечь себя телевизором. Я сказал, что приеду как только смогу.
Я должен был это сделать. Я любил ее. Я не мог поступить по-другому.
Когда вся моя мелочь кончилась, я попросил ее успокоиться и повесил трубку. Я уставился на деревянную панель передо мной и постепенно стал слышать шум кафе, доносившийся снаружи. Я повернулся и посмотрел сквозь стекло. Алиса сидела за столом, глядя на проходящих мимо людей. Она была красивой и сильной, и мне казалось, что она находится на расстоянии двух тысяч миль от меня.
Мы ехали в Лондон молча. В кафе мы поговорили почти обо всем. Это заняло немного времени. Я сказал, что не могу бросить Ненси в таком состоянии, и Алиса напряженно кивнула и положила сигареты в сумку.
Она сказала, что предполагала это еще до того, как мы поехали в Кембридж. Тогда рассердился я и сказал, что она не могла так думать, потому что тогда даже я не мог знать об этом. Она тоже рассердилась, когда я сказал, что мы останемся друзьями, и, наверное, она была права. Это было глупо с моей стороны. Неуклюже я спросил ее, как она себя чувствует, и она ответила, что как-нибудь переживет. Я попытался объяснить ей, что существует разница и что Ненси не сможет этого перенести. Она пожала плечами и сказала, что есть и другая разница: Ненси никогда не сможет найти выход. Чем больше мы разговаривали, тем больше мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется, и глаза наполнялись болью, готовой излиться кровавыми слезами по моим щекам. Наконец она решила повести себя по-деловому и расплатилась по счету, и мы медленно пошли к машине.
Никто из нас не мог заставить себя говорить в машине, и большую часть пути я слышал только шелест колес по дороге. Было темно, и не успели мы выехать на дорогу, как начался дождь. Когда мы проехали первый поворот на холме, мне показалось, что маки склонили свои головки под каплями дождя. Алиса повернулась ко мне.
– Я знала.
– Как? – спросил я, стараясь не плакать и следя за движением машин.
– Когда ты сказал, что любишь меня, твой голос был таким несчастным.
Я высадил ее в городе, на том углу, где встретил. Она сказала мне несколько фраз, чтобы мне было не так больно за то, что я сделал. Затем она зашла за угол и больше я ее не видел. Когда я припарковался возле дома, я еще немного посидел в машине, пытаясь привести себя в чувство. Ненси должна была увидеть, что я целиком в ее распоряжении. Я вышел из машины, запер ее и посмотрел по сторонам в надежде увидеть кошку. Ее нигде не было. Ненси встретила меня с улыбкой, и я пошел за ней на кухню. Я обнял ее и сказал, что все в порядке, потом оглядел через плечо всю комнату. Кухня была вылизана, не было никаких следов пиршества. Мусор был убран и что-то булькало на плите. Она готовила для меня обед.
Ненси не ела, просто сидела за столом напротив меня. Курица была великолепной и приготовлена не так, как обычно. Мяса было много, но оно было немного жестким, а иногда мне казалось, что специй слишком много. Честно говоря, вкус был странноватый. Она заметила выражение моего лица и сказала, что ходила к другому мяснику. Мы поговорили о том, как прошел день, но она чувствовала себя гораздо лучше. Ей было интересно обсудить со мной, как реорганизуется ее офис. Потом она вышла в гостиную и включила телевизор, а я принялся готовить кофе и стал мыть посуду, механически передвигаясь по кухне, как по рельсам. Как только я услышал звуки любимой передачи Ненси, я огляделся в поисках пакета, куда можно выбросить остатки еды, но, видимо, она использовала все пакеты. Вздохнув, я открыл дверь и спустился по лестнице, чтобы выбросить все прямо на помойку. Возле помойки лежало два пакета, завязанных так, как это обычно делает Ненси. Я взял ближайший из них и раскрыл его. Но прежде чем я выбросил содержимое тарелки, мой взгляд привлекло что-то в пакете. Темные пятна среди остатков высококалорийной пищи. И тщательно завернутая толстая материя. Я подтянул пакет поближе, чтобы взглянуть получше, и тут свет из окна осветил его содержимое.
Темнота превратилась в каштаново-коричневый мех с оттенками рыжего, и я увидел, что это вовсе не материя.
Мы переехали через шесть месяцев, после того как поженились. Я был рад этому. Квартира никогда не казалась мне домом. Иногда я приезжаю туда и стою на улице, вспоминая те недели, когда я выглядывал из окна, бесцельно глядя на улицу. Через пару недель я позвонил в курьерскую службу. Я предполагал, что мне не дадут ее адрес. Но они просто сказали, что такая у них никогда не работала. Через пару лет у нас с Ненси родился ребенок, и в ноябре нашей девочке исполнится восемь лет. Теперь у нее есть сестренка. Иногда вечером я оставляю их с мамой и выхожу прогуляться. Я спокойно иду по темным улицам, склонившимся под тяжестью домов, и иногда подхожу к каналу. Я сажусь на скамейку и закрываю глаза, и мне кажется, что я вижу это снова. Иногда я думаю, что чувствую те времена, когда здесь был холм и проходили тайные встречи.
Потом я медленно встаю и возвращаюсь к дому. Холма больше нет, многое изменилось и сейчас здесь все по-другому. Но сколько бы я ни сидел, кошки никогда больше не придут ко мне.
1 2 3 4
– Алло?
Когда Ненси ответила, я с трудом узнал ее. Ее голос напоминал голос напуганной старухи, которая не ожидала звонка. Я чуть было не положил трубку, но она поняла, кто это, и стала плакать. Мне потребовалось минут двадцать, чтобы успокоить ее. Она ушла со своего мероприятия еще днем, сославшись на болезнь. Потом поехала в Сенсбери. Там она съела два шоколадных пирожных, рулет, хлопья и три пачки печенья. Потом в ванной ее вырвало, а затем все началось сначала. Я подумал, она все-таки заболела, хотя я не понимал даже половины того, что она говорила. Вся ее речь состояла из извинений за прошлую ночь и о том, что она съела сегодня за день. Немного испугавшись и совершенно не отдавая себе отчета в том, что было вне телефонной будки, я сделал все что мог, чтобы привлечь ее внимание, пока ее речь не стала более связной. Я не пытался сказать, что извинения не нужны, но в конце успокоил ее, сказав, что все в порядке. Она обещала перестать есть и вместо этого развлечь себя телевизором. Я сказал, что приеду как только смогу.
Я должен был это сделать. Я любил ее. Я не мог поступить по-другому.
Когда вся моя мелочь кончилась, я попросил ее успокоиться и повесил трубку. Я уставился на деревянную панель передо мной и постепенно стал слышать шум кафе, доносившийся снаружи. Я повернулся и посмотрел сквозь стекло. Алиса сидела за столом, глядя на проходящих мимо людей. Она была красивой и сильной, и мне казалось, что она находится на расстоянии двух тысяч миль от меня.
Мы ехали в Лондон молча. В кафе мы поговорили почти обо всем. Это заняло немного времени. Я сказал, что не могу бросить Ненси в таком состоянии, и Алиса напряженно кивнула и положила сигареты в сумку.
Она сказала, что предполагала это еще до того, как мы поехали в Кембридж. Тогда рассердился я и сказал, что она не могла так думать, потому что тогда даже я не мог знать об этом. Она тоже рассердилась, когда я сказал, что мы останемся друзьями, и, наверное, она была права. Это было глупо с моей стороны. Неуклюже я спросил ее, как она себя чувствует, и она ответила, что как-нибудь переживет. Я попытался объяснить ей, что существует разница и что Ненси не сможет этого перенести. Она пожала плечами и сказала, что есть и другая разница: Ненси никогда не сможет найти выход. Чем больше мы разговаривали, тем больше мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется, и глаза наполнялись болью, готовой излиться кровавыми слезами по моим щекам. Наконец она решила повести себя по-деловому и расплатилась по счету, и мы медленно пошли к машине.
Никто из нас не мог заставить себя говорить в машине, и большую часть пути я слышал только шелест колес по дороге. Было темно, и не успели мы выехать на дорогу, как начался дождь. Когда мы проехали первый поворот на холме, мне показалось, что маки склонили свои головки под каплями дождя. Алиса повернулась ко мне.
– Я знала.
– Как? – спросил я, стараясь не плакать и следя за движением машин.
– Когда ты сказал, что любишь меня, твой голос был таким несчастным.
Я высадил ее в городе, на том углу, где встретил. Она сказала мне несколько фраз, чтобы мне было не так больно за то, что я сделал. Затем она зашла за угол и больше я ее не видел. Когда я припарковался возле дома, я еще немного посидел в машине, пытаясь привести себя в чувство. Ненси должна была увидеть, что я целиком в ее распоряжении. Я вышел из машины, запер ее и посмотрел по сторонам в надежде увидеть кошку. Ее нигде не было. Ненси встретила меня с улыбкой, и я пошел за ней на кухню. Я обнял ее и сказал, что все в порядке, потом оглядел через плечо всю комнату. Кухня была вылизана, не было никаких следов пиршества. Мусор был убран и что-то булькало на плите. Она готовила для меня обед.
Ненси не ела, просто сидела за столом напротив меня. Курица была великолепной и приготовлена не так, как обычно. Мяса было много, но оно было немного жестким, а иногда мне казалось, что специй слишком много. Честно говоря, вкус был странноватый. Она заметила выражение моего лица и сказала, что ходила к другому мяснику. Мы поговорили о том, как прошел день, но она чувствовала себя гораздо лучше. Ей было интересно обсудить со мной, как реорганизуется ее офис. Потом она вышла в гостиную и включила телевизор, а я принялся готовить кофе и стал мыть посуду, механически передвигаясь по кухне, как по рельсам. Как только я услышал звуки любимой передачи Ненси, я огляделся в поисках пакета, куда можно выбросить остатки еды, но, видимо, она использовала все пакеты. Вздохнув, я открыл дверь и спустился по лестнице, чтобы выбросить все прямо на помойку. Возле помойки лежало два пакета, завязанных так, как это обычно делает Ненси. Я взял ближайший из них и раскрыл его. Но прежде чем я выбросил содержимое тарелки, мой взгляд привлекло что-то в пакете. Темные пятна среди остатков высококалорийной пищи. И тщательно завернутая толстая материя. Я подтянул пакет поближе, чтобы взглянуть получше, и тут свет из окна осветил его содержимое.
Темнота превратилась в каштаново-коричневый мех с оттенками рыжего, и я увидел, что это вовсе не материя.
Мы переехали через шесть месяцев, после того как поженились. Я был рад этому. Квартира никогда не казалась мне домом. Иногда я приезжаю туда и стою на улице, вспоминая те недели, когда я выглядывал из окна, бесцельно глядя на улицу. Через пару недель я позвонил в курьерскую службу. Я предполагал, что мне не дадут ее адрес. Но они просто сказали, что такая у них никогда не работала. Через пару лет у нас с Ненси родился ребенок, и в ноябре нашей девочке исполнится восемь лет. Теперь у нее есть сестренка. Иногда вечером я оставляю их с мамой и выхожу прогуляться. Я спокойно иду по темным улицам, склонившимся под тяжестью домов, и иногда подхожу к каналу. Я сажусь на скамейку и закрываю глаза, и мне кажется, что я вижу это снова. Иногда я думаю, что чувствую те времена, когда здесь был холм и проходили тайные встречи.
Потом я медленно встаю и возвращаюсь к дому. Холма больше нет, многое изменилось и сейчас здесь все по-другому. Но сколько бы я ни сидел, кошки никогда больше не придут ко мне.
1 2 3 4