– Давай спать, вставать завтра рано. Руку подними… Вот так.
«Привыкла ко мне за четыре месяца, – подумал Матвей. – Одинаковые они все… Мне-то какое дело до ваших переживаний? Это ваши проблемы, ваши…»
Он с наслаждением вдыхал запах Клавуськиных волос. «И чем это она голову моет?» – думал он. Вроде и шампуня приличного не видно… Завязывать надо с этой женщиной. Может, нахамить, чтоб доброй памяти о себе не оставлять?.. Он прикрыл глаза и стал вспоминать прежних женщин. Вдруг почувствовал, как на его дубленую кожу скатилась горячая слезинка: не спит Клавуська. «И пусть не спит, пусть сама решает свои проблемы», – подумал Матвей, засыпая.
У палатки шабашников шел разговор об оставшемся от строительства гаража кирпиче.
– Может, присоветуете, что из него построить? – спросил председатель красавинского колхоза.
– Коттедж можно сварганить, – предложил Матвей. – Хоть один приличный дом в деревне будет.
– Опять ты со своим коттеджем… Кому в нем жить?.. Бери Клавуську – вам отдам… Чего нос воротишь? – Председатель достал сигарету, помял ее в пальцах и за ухо сунул. – Чего молчишь?
– А не обманешь? – усмехнулся Матвей.
– Зачем мне тебя обманывать? Женись… Огород дадим, вернее, землю… И без нитратов картошку жрать будешь, и никакой хреновины у детей не будет – у нас про аллергию и не знает никто. Может, пристройку к свинарнику сделаете? Хватит кирпича?
– Плати деньги – будет, – сказал Дмитрий. – Нам без разницы.
– А за коттедж много возьмете? – Председатель достал новую сигарету и опять, помяв, сунул ее за ухо.
– Шесть косых – под ключ сделаем, если материал есть.
– А ты? – Председатель повернулся к Сергею. – Ты как? Не хочешь Елену за себя? Коттедж отдам и деньгами не обижу.
– Да чего ты сватаешь, – хохотнул Дмитрий. – Найдешь кого-нибудь из молодых в городе – с жильем туго всегда было. Еще и выбирать будешь – набежит желающих.
– Знаю, знаю, что найдется народ. Только… будет ли жених Клавдии? Мается тут меж стариков… Шесть тысяч, говорите?
– Не меньше, – сказал Дмитрий. – Мы в Эстонии десятка два таких построили.
– Хорошо. Подумаю немного, посоветуюсь, – сказал председатель. – И ты, – посмотрел на Матвея, – подумай. Если что – на обзаведенье… Обижен не будешь.
И пошел, не оглядываясь, что-то ворча себе под нос.
К Николаю Кондратьеву приехал в гости дед, решил внука проведать и об одном деле по просьбе председателя потолковать. Выпили бутылочку вина, поговорили о политике, о ценах на продукты.
– Шабашники, что гараж строили, подрядились коттедж делать, – сказал дед Николаю. – Как у тебя с видами на жилье?
– Лет десять ждать надо. Туго. – Николай махнул рукой.
– Давай в Красавку?.. Подпишешь договор – поселишься в хоромах. Председатель так и сказал – мол, согласится Колька, пусть приезжает. И деньгами обещал помочь. Небось есть невеста в городе?
– А чего он деревенским не предложит? В гараже дружок мой бывший горбатится.
– Предла-гал, – сморщился дед. – Кому охота из своих домов? А старикам – тем более… Да. – Дед достал из брючного кармана стопку трехрублевок: – Твои деньги, за гаражные работы, – положил их перед Николаем. – Соглашайся.
– Жилищный вопрос – дело серьезное, – сказал Николай. – А не обманет председатель с коттеджем?
– Поезжай в Красавку и подписывай договор. И торопись, потому что председатель может отдать хоромы другому.
– Надо подумать. – Николай обвел взглядом свою комнату. – В общаге, конечно, не мед… Подумаю.
– И чего тут размышлять? – вздохнул дед. – Скворечники, а не жилье. То ли дело – свой дом. И как вы тут живете?
Лунный свет серебрит посох бабки Агафьи. Не отстает Ленушка, ступая следом за ворожеей.
К шалашу подошли. Старуха села на березовую чурочку, а Лена быстро с себя все скинула и на колени опустилась. Заструился из-под рук бабки Агафьи пьянящий медовый аромат, вздрагивала Ленушка от прикосновений осторожных пальцев. Тело ее силой наполнялось.
– Мать – бела береза, серебру одежд твоих – слава, животворящему соку в недрах твоих – слава, – шептала ворожея древние, как само болото, слова, веря в их чудотворную силу. – Вознеси ветвями своими мольбу небесам. Пусть они заступятся своей благодатью за девицу невинную, чтоб услыхала она шелест ветвей…
Ходила старуха вокруг Ленушки, шептала. Иногда останавливалась, низко кланялась и вновь слова шептала.
Словно в забытьи девушка. От запаха медовой мази в сон стало клонить, глаза закрывались, тяжесть на ресницах.
Сегодня дольше, чем всегда, ходила ворожея вокруг девушки, и поклоны сегодня небесам – ниже, до самой земли.
– Все, – сказала ворожея, остановившись. Тряхнула девушку за плечи. – Ступай, – на шалаш показала.
Встала с колен девушка, покачиваясь на стройных ногах, к шалашу подошла. Присела. Одну ногу в воду опустила, за ней вторую, вот и по пояс в воде. Глянула на старуху. А старуха пальцем по горлу провела, и опустилась Лена в пахнущую прелыми листьями воду по самую шею. Закрыла глаза, и будто из далекой дали голос ей послышался. В памяти лицо всплыло. Родное лицо с глазами испуганными. Шептали что-то озябшие губы. Больно от этого шепота…
– Мама?! – вскрикнула девушка, пулей выскочила из ямы и за старуху схоронилась. – Там… – задрожала вся и на шалаш рукой показала.
Смеется ворожея:
– Где?.. Примерещилось тебе.
– Кто-то но-гу, хва-тит ме-ня. Пой-дем до-мой, – лепетала девушка и все за старуху хоронилась.
– А и верно, пойдем, – поднялась старуха, опираясь на посох. – Легко ли тебя твой язык слушается?
– Ой! – вскрикнула Ленушка. Посмотрела в смеющиеся старухины глаза и несмело улыбнулась, прикрывая рот ладошкой.
Пока назад шли, Лена несколько раз рассказала о том, как кто-то ухватил ее за ногу, осторожно ухватил, но удерживать не стал, сразу отпустил.
Язык плохо слушался, но девушка продолжала говорить, говорить, говорить. Так за разговором и подошли к реке.
– Ополоснись, доченька. Пусть с грязью болотной и болезнь твоя смоется. Последний раз к лесному хозяину ходили, больше незачем.
А лесовик тут как тут. Притаился в кустах и глазами из-под мшистых бровей стал следить за девушкой.
Чу… шаги послышались. Лесовик скакнул на тропинку – парень шагает. Ссутулился, руки в карманах брюк, в землю смотрит, словно ищет чего. Понял лесовик, заухал на весь лес филином: «Потеха-ух, потеха-ух, потеха-ух!» Кикиморы, сладко потягиваясь, из своих дупел вылезли и бегом на зов лесовика.
– Здравствуйте, бабушка. – Парень вытащил руки из карманов. – Могу ли я Агафью Ивановну в этих краях лицезреть? Она где-то тут, говорят, обретается.
– С чем пожаловал? – спросила ворожея, даже не глянув на парня.
– Так это вы?.. Очень приятно. Тут, понимаете, дело у меня к вам. Денежное, как говорится.
Не шелохнулась старуха.
– У вас, наверно, внуки есть, а колхозная пенсия – пшик. Вот я и предлагаю вам подзаработать.
Молчит старуха. Оперлась на посох и в землю смотрит.
– Знакомая у меня… Ее папаша в ресторане заправляет. Влюбилась в одного дундука, а сама – урод. Ни кожи, как говорится, ни рожи. Просила меня знахарку найти, чтоб дундука к себе приворожить… Так я ее к вам привезу?.. Пошепчите ей, дуре… Там, травки какой попить, водицей побрызгаете. И вся работа за десять сотенных на двоих. Могу прямо сейчас задаток – она мне три сотняги дала.
Старуха подняла голову:
– А сам-то ты веришь?
– Я, бабуль, деньгам верю.
– Пошептать можно, чего не пошептать-то? Тысяча рублей, говоришь?
– Вот вам крест. – Парень лихо перекрестился.
– Вот сюда становись, – показала ворожея на трухлявый пенек. – И помни, если ты плохой человек – покарает тебя суровая десница… Отчего не поворожить хорошему человеку? Прикрой глаза…
Парень пожал плечами и встал на пенек.
Поднялась рука бабки Агафьи, и опустился ее посох на спину оторопевшего парня. Открыв глаза и вскрикнув от боли, он вдруг увидел выходящую из реки голую девушку.
– А ну, пшел отсюдова, – кочетом скакнула старуха и подняла посох. – Счас я на тебя порчу напущу. Всю жизнь в штаны будешь дожить когда попало…
Еще раз опустился было посох, но увернулся парень, ему показалось, что не старуха перед ним, а ведьма из кошмарного сна. А тут еще голая девка, шарахнувшаяся в кусты. Припустил бегом, боясь оглянуться.
– Аух-аух-аух… – надрывался от смеха лесовик.
– Ки-ки-ки-ки, ке-ке-ке-ке… – вторят ему кикиморы, кидая в бегущего парня еловыми шишками, сухими сучками.
Ленушка шла к заветному месту, где ее дожидался Сергей. Шла так, чтоб ветка под ногой не хрустнула, чтоб не пискнула потревоженная резким звуком птица: хотелось незаметно приблизиться. Но Сергей сердцем почувствовал ее шаги. Встрепенулись ветви от его прыжка – обнял он пустое место. Девушка метнулась в сторону, спряталась за дерево. Выглянула, следя за парнем хитрющими широко расставленными глазами.
– Ну, берегись, лиса. – Сергей нахмурил брови и ринулся за порхнувшей от него девушкой. – А-а-а-р-р-ррр, – завопил он и тигром скакнул через кусты, поймал… Затихла в его сильных руках Ленушка. – Солнышко мое… Где глаза такие раздобыла? Почему красивая такая?
Не знал Сергей, что все слышит Ленушка. Отступила от нее болезнь. Не хотела она сейчас признаться любимому в своем счастье. «Говори, Сережа, от души идут твои слова. А сказал бы ты это, зная мою сегодняшнюю тайну? – думала Лена, млея от сладостных звуков. – Говори, Сережа, говори…»
– Гляну на тебя, мать, и аж сердце останавливается. Фигура у тебя краше, чем у любой артистки, а про грудь и вообще не говорю – ангельская. Ласковая моя, красивая моя…
Закрылись Ленушкины глаза. Коснулись губы Сергея темных Ленушкиных ресниц. «Говори же, говори…»
– Щеки твои клевером пахнут. Волосы – обалдеть можно… Думаешь, легко мне?.. Жалею тебя, не трогаю… Хотя знаю: отдалась бы ты мне, потому что люблю тебя. И ты знаешь об этом. Правда, странная у меня к тебе любовь – на части готов тебя разорвать, исцеловать тебя всю. А ты… хочешь меня?
«Совестно-то как, господи… и хорошо. Говори, Сережа».
– …А и самому непонятно, почему тебя до сих пор соблазнить не попробовал… Матвей давно бы уговорил… Ему все до фени… Щеки у тебя порозовели, на два яблока похожи. Знаю, почему ты сейчас улыбаешься: сердцем мои слова улавливаешь. Вижу, как грудь от моих прикосновений вздрагивает, хотя что я говорю? Плету, пользуясь моментом… Ты прости меня, ласточка моя… Поцелуй меня. Ну? Сама поцелуй… Тебе смешно?.. А мне не очень… Снишься ты мне. Жизни без тебя не представляю. А ты?.. Смотри мне в глаза, так, и попытайся услышать мои мысли – я… тебя… люблю. – От этих слов у Сергея щеки покраснели.
«Хочу весь сегодняшний вечер тебя слушать», – подумала Ленушка и тоже кивнула, еле заметно кивнула и серьезно посмотрела в Сергеевы глаза.
– Правда? – Он улыбнулся. – Может, и поняла ты меня. А что? Поженимся с тобой… Дочку мне родишь красивую, как ты сама. Красиво жить будем.
Взял Сергей Ленушку за руку, и пошли они к реке.
– Председатель обещал коттедж отдать тому, кто первым женится и в Красавке останется жить, – подумал Сергей вслух, остановился. Повернул к себе Ленушку. – Пойдешь за меня? Любить тебя буду…
– Пойду, – вырвалось у девушки.
– Как?! – вскрикнул Сергей.
– А так, – улыбнулась она. – Люб ты мне. – И сама поцеловала Сергея в губы.
* * *
Проснулся Матвей – солнце.
На медовом боку самовара свет играл. Парок струился от подставленного под кран блюдца.
Оделся, в зеркало себя осмотрел – хорошо Матвею. Дома никого. Сполоснул лицо под рукомойником. Одна дверь на улицу, другая – в коровник. Глянул в окно – огород. Невелик огород, но все в нем есть, что для дома нужно. В другое окошко глянул – улица. Возле колодца бабка Кулинка и Клавдия. Разговаривают. Ведра на коромыслах, вода через край поплескивает. Все вроде нормально, но женщины сами по себе, а коромысла с ведрами – отдельно, висят в воздухе, хозяев поджидают. Матвей встряхнулся, как кобель, вышедший из воды, отгоняя наваждение, и отвернулся от окна.
– Проснулся? – Клавдия подбежала к сидящему за столом перед самоваром Матвею и в щеку чмокнула. – Сейчас завтрак соберу.
Засуетилась женщина. Тарелки, чашки на стол. Чем-то вкусным пахнуло из звякнувшей кастрюли.
Матвей смотрел на Клавдию и довольно улыбался – похорошела женщина. Что значит мужик рядом!
Клавдия, словно чувствуя, что ею любуются, старалась ступать плавно, грациозно.
– Твои любимые щи из баранины. – Клавуська поставила перед Матвеем тарелку. – Хороший дом у вас получается.
– Коттедж-то?.. Мы таких два десятка построили.
– Просто не верится, что можно жить в таких.
«Если бы эти хоромины в черте города иметь, – подумал Матвей, – тогда другое дело». Посмотрел вслед вздохнувшей Клавдии. Она понесла чашку чая и несколько печенюшек деду в сарай, что за хлевом.
Всего один раз видел Матвей Клавуськиного деда. Недели две назад шел мимо реки и остановился, увидев огромного, позеленевшего от времени рака, медленно выползавшего на берег. Рак, громыхая клешнями, тащил на сушу что-то черное и длинное, похожее на бревно. Вытащил, по-собачьи стряхнул с себя воду и превратился в деда Клавдии. Правда, Матвей немного позже понял, что это был дед именно Клавуськин, потому что на следующий день во дворе дома появилось то самое бревно, которое вытянул из воды огромный рак.
Иногда Матвею хотелось сходить в сарай за хлевом, посмотреть на невидимого деда, но вспоминался случай у реки, и становилось боязно, хотя и понимал, что это была галлюцинация, следствие тяжелого трудового дня.
Закончив завтрак, Матвей занялся починкой двери. У него были свои понятия о справедливости. За доброту Клавдии он платил неустанными хлопотами, приводя в порядок Клавуськино хозяйство.
Повернулся к окну, почувствовав взгляд, и увидел припавшую к стеклу Клавуську. «Помечтай, помечтай, – подумал он, отвернувшись. – Меня на коттедж не возьмешь. Дураков нема…»
– А природа какая в Красавке! Ты в жизни такой не видел. Лес, река… А люди какие! – Николай Кондратьев поднял свою рюмку: – За русскую деревню.
– Может, потанцуем? – предложил сосед по столику, выпив водки за русскую деревню. – Глянь, – кивнул на двух лохматых крашеных блондинок за соседним столиком.
– А ты ничего не понял? Не понял? – с пьяной настойчивостью допытывался Николай.
– Надоел ты мне со своим коттеджем. Чего ж не поехал жить в свою Красавку?.. Кинул тебе начальник десятку к окладу, а ты и плюнул на русскую деревню.
– Не понял ты! При чем тут деньги? Там живые русалки есть, там люди живут добрые.
– Брось трепаться. Порвал заявление?.. И правильно сделал. А то, что начальник у тебя добрый, радуйся. Другой бы и десятки не дал, и тебя отговорил.
– Мне диссертацию надо делать, – неуверенно возразил Николай. – А-а-а, – махнул рукой и налил себе еще водки. – Туп ты, как обух у топора… За синичку… Кстати. – Он поставил рюмку на стол. – Можешь вот так? – поднес ко рту кулак и дунул в него… Еще раз дунул – пусто на ладони.
– Проветриться тебе надо. Пойду танцевать.
– Иди… Скачи. А я выдую синицу, выдую. – И опять фукнул в кулак. И еще… И заплакал, стукнув кулаком по столу.
– Да выдул ты уже, выдул! – засмеялись блондинки, подмигивая Николаю, повернувшемуся в их сторону.
– Где?.. Где? – суетливо озираясь, спросил Николай, ища взглядом синичку. Даже под стол заглянул.
– Пузырь водки выдул! – расхохотались блондинки.
Поздней осенью коттедж был построен. Вся деревня ходила смотреть на столь необыкновенный для Красавки дом. Цокали языками, нахваливали бригаду Дмитрия.
– Такой гостиницы ни в одном колхозе нет, – говорили с гордостью.
– Так ведь председатель сказал, что молодоженам отдаст, коль такие появятся.
– Откуда у нас молодожены? Гостиница будет.
– Так ведь Матвей-то… Белым днем к Клавдии. Говорят, и Сережка в Волчью падь бегает…
Однажды, когда заканчивались отделочные работы, к коттеджу подъехала телега. В женщине, управляющей лошадью, Матвей узнал Клавдию. За ее спиной сидел ее дед. Увидев Матвея, он по-рачьи сполз с телеги и показал пальцем на укутанный в сено пакет.
– Гостинец вам привез. Уж не обессудьте, коль не по сердцу придется, – прошамкал он и похлопал по пакету.
Матвей осторожно развернул сено, рванул бумагу… Резануло по глазам золото деревянного узорочья.
– Красота-то какая, етит твою мать, – пробормотал шабашник. Взял одну из резных досок и на деда глянул.
– Эт для светелочного оконца, карнизик, – пояснил дед, облокотившись на борт телеги.
Матвей взял другую доску с резьбой узорчатой.
– Эт от лобовой доски, – пояснил дед, стукнув ладонью по дну телеги: – Под навесиком ставится – самое главное украшение. А эт… Эт для слухового оконца рамка.
– Где ж ты так настрополился? – спросил Сергей, беря из телеги резную штуковину.
– Потому как для фронтона – для связки, – сказал дед.
– Громче ему надо, – засмеялась Клавуська, увидев, как Сергей незадачливо пожал плечами.
1 2 3 4