Не боясь быть кем-либо замеченной, она лежала голая, задумчиво глядя, как слабеющее, уже низкое солнце окрашивало ее кожу золотистым светом. Потом, постепенно, начала надвигаться легкая тень.Сначала она закрыла ступни ног, подползла к коленам, закрыла бедра, живот… Катлин, опершись руками о камни, подтянулась выше, но тень продолжала наступать. Катлин решила переменить место, приподнялась и… увидела за камнями, справа от себя, мужчину. Инстинктивно она прикрылась полотенцем, но тревога как будто была напрасная – мужчина не видел ее или успел отвернуться. Он смотрел в сторону залива, медленно и плавно разводя руками, как перед прыжком выводу.Катлин узнала его. Это был тот самый светловолосый поляк, который заходил днем в аптеку. «Значит, свидание с Вики не состоялось!»Глядя на него, Катлин невольно заметила, что без одежды, в одних плотно облегающих купальных штанишках он выглядел стройнее и как бы мужественнее. Больше она ничего не успела подумать, – поляк взмахнул руками и прыгнул с обрыва. Услышав всплеск воды, Катлин быстро натянула на себя купальный костюм, побежала к месту, с которого прыгнул поляк, и, не раздумывая, бросилась в воду.Теперь они были почти рядом. Встреча показалась ей забавной.– Хелло! – сказала она.– Хелло! – ответил он, ничуть не удивившись, из чего Катлин заключила, что все же на берегу он увидел ее раньше, чем она его… Ну и пусть, что же тут такого?– Сегодня мы встречаемся уже второй раз, – сказала Катлин, отплывая в сторону, к песчаной отмели.– Я очень рад, – сказал он, плывя вслед. Хотя это была обычная форма вежливого ответа, Катлин показалось, что слова эти сказаны не так, как обычно. Она коснулась дна и остановилась. Остановился и он. Вода доходила ей до плеч, ему – едва прикрывала грудь.– Меня зовут Катлин, – кокетливо представилась девушка.– Меня зовут Ян, – просто сказал он и неожиданно предложил: – Давайте поплывем к скале и обратно…– Кто быстрее?– Если хотите.– Катлин плавала хорошо и первая дотронулась рукой до скользкой, поросшей мхом и водорослями отвесной скалы. Это стоило ей усилий, она тяжело дышала. А Ян, отстав всего на один взмах руки, дышал спокойно. Катлин поняла, что он просто уступил ей первенство в их маленьком состязании, и это понравилось ей.На берегу, когда они одевались, разделенные камнями и повернувшись друг к другу спиной, она спросила:– Вы не опоздаете? Кажется, у вас сегодня свидание с Вики?– С каким Вики? – удивился Ян. – Можно мне повернуться?– Да, пожалуйста. Не с каким, а с какой. Вики – та самая девушка в аптеке, которая вместе с лекарством дала вам записку. Надеюсь, она писала не о том, как принимать…Ян расхохотался.– О, вы знаете, что получилось с этой запиской? Я отдал ее старику вместе с лекарством… Он прочел и очень возгордился. «Видишь, – сказал он, – мне уже назначают свидание на „мосту поцелуев“. Рано или поздно я отобью у тебя твою девушку».– Вот как, – засмеялась Катлин, – это ваш отец или, кажется, дедушка?– Это мой друг и партнер, – серьезно ответил Ян. – Он был очень болен.– Значит, вы не пойдете на свидание с Вики? – просто и открыто глядя в глаза парня, спросила Катлин.Ян ответил:– Конечно, нет, ведь я почти незнаком с ней… Только в аптеке…Они сидели на берегу залива и болтали. Если бы кто спросил у Катлин, как получилось, что она осталась с незнакомым ей молодым человеком на пустынном берегу поздно вечером, слушала тихий, неторопливый рассказ о его далекой родине и сама рассказывала с откровенностью, допустимой только с близким другом, – она не смогла бы ответить.Вот так и получилось тогда. Катлин охватило странное чувство, – будто она уже давно знает этого парня и давно привыкла к его голосу, к тому, как он иногда с трудом подбирает английские слова, к его открытому, доверчивому выражению глаз. Она не чувствовала никакого смущения, когда он, разгоряченный рассказом, сам не замечая того, брал ее за руку и, приблизив лицо, говорил шепотом что-нибудь очень важное.Напротив, ей хотелось ответить тем же, сказать ему свое что-нибудь важное. И он и она, не сознавая, не отыскивая причин, были готовы поделиться тем, что скрывали от других.– Я слишком долго был один… – тихо сказал Ян, глядя на темную воду.Катлин откинулась немного назад и подняла лицо к надвигающейся туче. «Я тоже одна, – подумала она и про себя решила, – а человек не должен, не может быть один».На ее лицо упала первая капля дождя. Катлин не смахнула ее, не изменила позы, и капля покатилась вниз по щеке, как слеза. Катлин не шелохнулась. Ян повернулся к ней.– Дождь, Катлин, надо бежать.Он снял свою куртку и набросил ей на голову, но Катлин потребовала, чтобы и Ян спрятал голову под куртку. Ян вынужден был повиноваться, а Катлин, иначе было неудобно шагать в ногу, пришлось обнять парня рукой за талию.Так они шли к дому, прижавшись, чувствуя живое тепло друг друга, оба вдруг замолчавшие, оба уже чем-то счастливые…По звонку Катлин дверь открыла Виктория. Ян и не думал скрываться от нее. Он надел освободившуюся куртку и, пожелав Катлин спокойной ночи, медленно зашагал под дождем, пересекая улицу.Назавтра Вики дулась целый день. Катлин решила не заговаривать с ней первая, и Вики в конце концов не выдержала. Мило улыбаясь, она поделилась с Катлин своими мыслями.– Просто не могу понять, дорогая, как могло прийти мне в голову заинтересоваться жалким певцом из бара? Воображаю, что сказала бы твоя тетушка, если бы узнала об этом? О, ужас…Катлин понимала состояние обиженной Вики и не собиралась праздновать победу, но упоминание о тетушке Уотс словно подстегнуло ее. Если «они» против, значит, стоит начать игру. В коротком слове «они» Катлин объединила и тетушку Уотс, и родителей Дэвида, и самого Дэвида. Вики здесь была ни при чем. В другое время, до того как Катлин начала тяготиться окружающим ее обществом, возможно, она не стала бы поддерживать знакомство с «певцом из бара». Теперь – дело другое. Теперь встреча с Яном приобретала значение протеста, объявления войны, и Катлин уже заняла исходные рубежи.И вдруг она натолкнулась на неожиданное сопротивление. Ян уклонялся от дальнейших встреч, хотя Катлин знала, что она ему нравится. Поведение молодого певца удивило ее и задело самолюбие. Теряясь в догадках, Катлин наконец пришла к выводу, что Яна удерживает разность их общественного положения. Она была близка к истине, но это-то и составляло смысл игры, которой Катлин, сама того не осознавая, прикрывала зреющее чувство.Она настояла на откровенном серьезном объяснении и устыдилась собственных мыслей, устыдилась затеи вовлечь Яна в игру против тетушки. Жизнь Яна, рассказанная им без прикрас и преувеличений, столь непохожая на жизнь других знакомых Катлин молодых мужчин, вызвала в ее сердце чувство некоторого облегчения и даже радости. Нет, перед ней не просто бездомный бродяга, «певец из бара», знакомство с которым было бы скандальным для ее родственников, а человек другого мира, прошедший горький круг испытаний в борьбе за свою одинокую жизнь, за свою совесть.Остался всего один шаг до настоящей любви. Многое Катлин увидела по-другому, и по-другому ей многое стало нравиться в Яне. И лицо со шрамом, делающим капризными губы, и голубые, немного задумчивые глаза, и его тихие песни, когда голос вылетает из груди легко и нежно, как звук чуть тронутой струны. Все хотелось сохранить, удержать, сделать тайной…– Мы будем скрывать нашу любовь, – сказала Катлин, расставаясь с Яном перед возвращением в Лондон. – Люди редко прощают другим их счастье.Это была первая разлука, только укрепившая страсть. Теперь их хотят разлучить, может быть, навсегда, не простить им их счастье… Дневник наблюдений «Все спокойно в благословенной столице!»Газеты: ДОКТОР АДАМС ОБВИНЯЕТСЯ В ОТРАВЛЕНИИ ПАЦИЕНТОК!Покойные завещали своему врачу крупные суммы. Не это ли ускорило их смерть? Доктор убийца? Ждите наших сообщений.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .ВЕЛОСИПЕДЫ И БЕНЗИН. Ежегодные гонки любителей велосипедного спорта отменены. Устроители гонок заявили, что автомобилям, сопровождающим гонщиков, может не хватить бензина, получаемого по урезанным нормам. Кроме того, правительство все еще не издало правил для велосипедных гонок по шоссейным дорогам Англии.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .ДОКТОР АДАМС ВСЕ ЕЩЕ НА СВОБОДЕ! Следствие ведут крупнейшие юристы королевского суда. Возможно, что некоторые завещания фальшивы. Опрошено сорок свидетелей. Родственники умерших требуют ареста доктора. Чем объяснить нерешительность прокуратуры?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .ПРИНЦ ЧАРЛЬЗ УСТРОИЛ СВОИ ПЕРВЫЙ КОКТЕЙЛЬ.Юный хозяин был очень мил и любезен. Все веселились. Но, когда гости принца, маленькие леди, возвращались к своим автомобилям, чтобы ехать домой, пошел дождь. Дождь испортил красивые платья!Увы, очаровательные леди. Мы живем в стране, где никто не может уберечься от дождя. Да и что было бы с Англией без дождя? Владельцы магазинов зонтов и резиновых плащей и без того жалуются на плохой сбыт. Глава седьмая Слепой мальчик стоял на опустевшей лодочной пристани. Ветер не трепал его непокрытые волосы, не шевелил окаменевшие складки одежды. В мертвых руках он держал жестяную копилку, но никто не опускал в нее монет. Вокруг было тихо, безлюдно. Только одинокая сторожевая лодка покачивалась на легкой волне у самого берега. Янка сидел в стороне, за углом низкого гаража моторных катеров, смотрел на качавшуюся лодку и забытого мальчика. Лодка качалась справа-налево, слева-направо… Мальчик стоял, протянув руки с копилкой.Однажды он уже встречался с этим слепым, неживым попрошайкой. Это было в первые дни его жизни в Лондоне. Он сидел на скамейке в Гайд-парке и смотрел, как проходящие люди опускали в копилку одну-две монеты. Он был голоден, нищ, и, с трудом поняв, что фигура слепого не что иное, как сбор средств в пользу слепых детей, вдруг почувствовал право взять из копилки деньги… Казалось, так просто подойти, выбить у скульптуры копилку и вытрясти на ладонь медяки, а прохожим сказать:– У меня нет никого, ничего, кругом ночь для меня, я тоже слепой, бедный мальчик… Это мои деньги!Тогда он с трудом удержался. Он ушел от соблазна. Ушел к Серпантейну – изогнутому красивому озеру парка. Возле самой воды на земле лежали куски белого хлеба. Видно, отдыхавшие англичане только недавно кормили уток. Бросали им хлеб, и, может быть, дети не добрасывали его до воды.Ничего не стоило перешагнуть низкую ограду и собрать куски. Он оглянулся. Вблизи не было никого, только женщина с девочкой медленно шла в его сторону. Можно успеть… Он перешагнул ограду, схватил несколько мягких, чуть отсыревших кусков хлеба, но не стал прятать. Пусть пройдет женщина с девочкой. Он отщипнул крошку и, глотая слюну, бросил уткам. Сытые птицы не торопясь подплывали и клевали хлеб. У него сводило горло.Женщина с девочкой остановились позади. Он бросал крошки, словно только этим и хотел заниматься. Девочка визгливо и капризно что-то требовала у матери. Женщина нагнулась, протянула руку, сказав несколько слов по-английски: не зная языка, он понял и, улыбаясь, дал девочке самый лучший кусок. Та пропищала: «тенк ю!» – и бросила хлеб на воду. Подошли еще какие-то люди. Он отдал весь хлеб девочке и ушел… Тогда он бродил, не зная, существует ли тропа, способная вывести его из слепого блуждания. Это было давно, но потерянные годы не забывались. Стоило только оглянуться на них, и он видел всю свою жизнь, как поле, поросшее мелким горьким ольховником. Жизнь, наполненную безрадостным бременем, избавиться от которого можно было лишь одной ценой… Он снова у Темзы…Вечереет. Сверкающие белизной, словно игрушечные, катера, спортивные лодки и небольшие моторные яхты возвращаются из увеселительных прогулок. Вода разбегается мелкими волнами, и на этих волнах качается сторожевая лодка. Слева-направо, справо-налево… Она стоит на якоре целый день. Только успокоится, и снова проносящийся катер, разбросав усы белой пены, пошлет волну за волной… Качается лодка. Так это началось. Уже не Темза, блеснула другая река. Вспыхнули широкие молнии.Похоже и не похоже на грозу.– Гуд… Карашо…Так мягко качает, справа, налево, так становится тихо. Темно. Потом возникает перестук глухого железа: «Тук-тук-тук… мы тут, мы тут…»Его покачивает на полке вагона. Рядом сидит пожилой немецкий солдат и, улыбаясь, ласково говорит, путая русские и немецкие слова:– Гуд морген, майн кнабе, мой мальшик… Ошень карашо… Было совсем, совсем плохо. Фарен мит гот, в Германии. Фатерлянд. Тебе будет совсем, совсем карашо. Я будет тебе, как отец, фатер… Я есть отец, понимаешь?Ян хочет подняться, но голова так тяжела, что нет сил оторвать ее от жесткой, набитой сеном подушки. Ноет щека. Лицо его забинтовано. Он снова делает попытку подняться, немец останавливает его.– Руйе, майн кнабе… Надо лежать… – и поправляет подушку. Ян смотрит в его голубые глаза под густыми седеющими бровями, на торчащие ежиком коротко подстриженные усы и думает: «Значит, есть и среди фрицев добрые люди… Может быть, этот солдат подпольный коммунист, только об этом нельзя говорить…»– Я есть отец, – повторяет солдат, – такой же мальшик, как ты, и один девушка. Совсем, совсем кляйне медхен. Теперь ты будешь еще один сын… Ха, ха… Карашо… Ты спас моя жизнь, я спас твоя жизнь. Ошень карашо. Мне подарил тебя гер оберст. Он сказал: «Гельмут, возьми этот мальшик и отвези на свой отпуск. Он спас немецкий зольдат, пусть он живет, яволь!» Теперь ты герой. Все папа и мама зольдат, которых ты спасаль, говорит «данке» и присылают подарки. Ого! Ты живьешь в мой дом, эссен, кушаешь мой обед. Ты играешь мой зон. Когда он пошел в школу, ты помогаешь ему нести разный учебник, потом несешь зонтик, когда шел дождь. Карашо! Ты смотришь моя корова и получаешь за это мильк. Два стакана млеко! Ого! Я тебе есть отец, карашо?– Тут-тут… ты тут… тут… тут…На берлинском вокзале их окружают фотографы.– Хайль Гитлер!Гельмут выбрасывает вперед правую руку, а левой обнимает Яна за плечи. Беззвучными выстрелами вспыхивают аппараты в сумерках крытого перрона.Все куда-то торопятся.– Как твое имя? – спрашивает, нагнувшись, человек в поблескивающем дождевике с блокнотом в руках. – Иван?– Ян, – чуть слышно отвечает испуганный мальчик.– Ян, – повторяет человек. – Ха, Иван ответил мне по-немецки.Он быстро помечает что-то в блокноте и бежит дальше.
«РУССКИЙ МАЛЬЧИК ИВАН СПАС СОЛДАТА ФЮРЕРА! Он переплыл реку под огнем красных и, раненный в голову, добрался до наших береговых укреплений. Владея немного немецким языком, он предупредил о коварстве большевиков. Иван показал тайные минные поля и сам провел роту саперов, наводивших переправу к безопасному месту. Несмотря на временные трудности на фронтах, все больше русских сознают великую миссию фюрера и переходят к нам!»
Большая фотография Яна в объятиях Гельмута на берлинском вокзале. Лица не узнать, оно забинтовано, только испуганные глаза мальчика смотрят со страницы газеты.Это выражение глаз не покидало его, когда в открытой машине ехали по чужому городу, полному фашистских знамен, зенитных орудий и живых, не пленных, фрицев…Удивление не покидало его, когда плакал, прощаясь, Гельмут.– О, майн кинд, больше я не отец… Они обманули меня и отняли такой знаменитый мальшик… Хайль Гитлер!Удивление и страх поднялись вместе с ним по крутой темной лестнице и вошли в тесную, как землянка, комнату под скошенной крышей старой гостиницы.За окошком, закрывая и небо и землю, стояла большая кирпичная стена, и на ней косо нарисованный черный силуэт человека в шляпе и длинном пальто. Под силуэтом крупная надпись по-немецки: Пст! – предупреждавшая о возможных шпионах. Такие силуэты встречались потом на многих стенах и заборах, и от этого становилось еще страшней, словно ходишь среди притаившихся убийц. Какие-то люди говорили по-немецки и по-русски, кормили, давали деньги и поздравляли.– Молодец! Ай да Иван, сообразил, не побоялся. Теперь не будь дураком, скоро колхозам капут, получишь в своей Белоруссии два надела земли, хату построят. За фюрером не пропадешь!Потом принесли текст, напечатанный на машинке.– Читать умеешь? Учи! Чтобы произнес без запинки! По радио передадим.Тут глаза его сузились. Он умел читать… Ночью, под вой сирены, в неспокойном свете прожекторов, он написал большими буквами поперек печатного текста:– Я, юный пионер Советского Союза…Он бежал из гостиницы. Зарницы тяжелых взрывов, частый стук пулеметов, свист падающих бомб на мгновение наполнили радостью. Казалось, приходит конец чужому, темному городу, только узнать бы, какая улица выведет на дорогу к своим?Его поймали. Не били, не мучили, просто рассмеялись.– Домой захотел? А это ты видел? Думаешь, так тебе большевики и простят, что ты спас немецких солдат? Они, брат, дознаются до всего, а поверят только этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23