– Ах да! Он подразумевал тех шестнадцатилетних волонтеров, тех маленьких героев, которые носят имя моей дорогой жены. История, конечно, назовет настоящим именем этих юношей. Продолжайте, Себастьяни!
– Итак, император Александр послал нового курьера вдогонку тому, который был отправлен в Шатийон ночью, приказал отклонить все предложения герцога Виченцского и решил закрыть Шатийонский конгресс. Вот каково положение дел, ваше величество!
– Имеете вы какое-нибудь понятие о мотиве, о тайной причине, так резко повлиявшей на императора Александра и заставившей его переменить решение, и вместо мира, на который он уже соглашался, снова ухватиться за войну?
Оба генерала переглянулись, но промолчали. Наполеон, украдкой наблюдавший за ними, быстро подошел к Лефевру, взял его за пуговицу мундира и сказал:
– Ты что-то знаешь, а?
– Я?! – воскликнул смущенный Лефевр. – Я… думал было сначала… но ведь это только мнение старого солдата. Это не имеет оснований. Я полагал или, если хотите, вообразил, что император Александр после отправки первого курьера в Шатийон получил известие из Парижа, что в его руках оказался посланец с важными депешами на имя вашего величества от императрицы, короля Жозефа, министров.
– Это возможно! Да, это так! Это верно! – раз за разом произнес Наполеон, меряя быстрыми шагами кухню Соважа; казалось, он с решимостью отчаяния взвешивал случайности, могущие произойти от соглашения союзников, на которое указывал Лефевр. Остановившись после беготни по комнате, он отрывистым голосом уронил слова, доказывавшие, насколько он был подавлен этим предположением: – Да, вы правы: несчастный курьер был схвачен, может быть, убит. Наверное ограблен… и в настоящую минуту враги владеют моими планами.
– В таком случае, – сказал Лефевр, – вы, ваше величество, отказываетесь от движения на восток и от намерения, предоставив Шварценбергу соединиться с Блюхером и идти на Париж, двигаться самим на север и уже там присоединиться к парижанам? Мы, значит, вернемся в Париж?
– Ни от чего я не отказываюсь! – гневно воскликнул император. – Что мне Париж! Мне нужно, чтобы он продержался десять дней. Ну, двенадцать дней – самое большее. И он продержится! В этом я убежден! Я верю в моих буйных парижан: у них беспокойные головы, но великодушные сердца. Все, кто меня любит, отдадут за меня свою жизнь; те, кто осуждают меня за войны, за рекрутские наборы, за налоги, за… мое самовластие, все-таки предпочтут меня англичанину Веллингтону, пруссаку Блюхеру, русскому Беннигсену, австрийцу Шварценбергу. Те, которые меня ненавидят, не осмелятся интриговать заодно с иноземцами против своего собственного отечества и предать свой город англичанам. Я больше чем когда-нибудь настаиваю на своем намерении идти на восток, и там-то я поймаю, раздавлю обе армии – силезскую и богемскую!
И он указал на карте обширную Шалонскую равнину, куда, разумеется, бросятся союзники, изумленные и испуганные его отступлением на восток, возможностью преграждения им пути к отступлению на родину.
Снова принявшись задумчиво ходить вокруг стола, Наполеон вдруг обратился к Лефевру:
– Как ты думаешь, не убили ли они храброго полковника Анрио, моего посланца к императрице?
Маршал сделал жест, как бы говоривший: «Они на это способны, эти злодеи казаки!» – и с волнением ответил:
– Ваше величество, я люблю Анрио как родного сына. Моя жена вырастила его. Я сам рекомендовал его вам для таких поручений как человека, достойного доверия. Меня страшно пугает мысль, что не только он сам погиб в какой-нибудь засаде, но что неприятель захватил также секретные бумаги вашего величества.
– Важные секретные бумаги! Мое движение на восток, о котором я сообщал императрице, теперь, конечно, уже известно неприятелю, и вот чем объясняется передвижение неприятельских войск, замеченное нами сегодня утром, в направлении Арси. О, это ужасная неосторожность!
– Государь, Анрио, наверное, сделал все возможное, чтобы уйти от них.
– Я обвиняю не его, а судьбу и самого себя. С некоторых пор все против меня. Да я и сам во многом виноват. Ах, зачем мы обращаем внимание на мнение женщин, на то, что они думают, на то, о чем они хнычут! Очень мне нужно было уведомлять императрицу о… моих намерениях!
И в порыве гнева Наполеон схватил с поставца тарелку и, швырнув ее об пол, разбил.
Оба генерала, подавленные этой вспышкой гнева, молчали.
Наполеон казался столь же угнетенным, сколь взбешенным от одной мысли, что секрет его смелого маневра – движения к северным крепостям – известен теперь Шварценбергу и Блюхеру.
Разбив тарелку, он несколько успокоился и, сев верхом на стул, в своей обычной позе, то есть прислонившись спиной к столу, сложив на спинке стула руки и опустив на них подбородок, впал в глубокую задумчивость. Его неподвижные зрачки, казалось, были устремлены на что-то яркое, видимое лишь ему одному. Может быть, в окружающем его" мраке он искал свою звезду, уже померкшую, уже почти обратившуюся в туманное пятно?
В этом состоянии экстаза мыслей и чувств Наполеон видел самого себя, читал в своей душе, как в раскрытой книге: факты, гипотезы, события, случайности, удачи и неудачи – рисовались перед ним непрерывной чередой. Он все предвидел, и ничто не могло поразить его, захватить врасплох: но как врач, изучающий свой собственный организм и видящий следы болезни, определяет воспаления, засорения и т. д., но избегает логических выводов, чтобы не выйти из границ успокоительного оптимизма, так и Наполеон обходил опасности и препятствия, которые открывал ему его гений. Он не хотел считаться с точными данными, которыми снабжали его замечательное знание людей и изумительное, бессознательное понимание вещей. Поэтому он отгонял от себя призрак измены, который упорно рисовала ему мысль; поэтому же, взвешивая досадный факт захвата неприятелем его тайного плана, он старался в своих соображениях обойти все те препятствия, которые вносили в его расчеты эти два фактора. Он мечтал еще раз овладеть счастьем, еще раз сделать его своим послушным слугой.
Он не отказался ни от одного из своих проектов и как отчаянный игрок стремился поставить последнюю карту вопреки полосе упорного несчастья, тогда как его противники подбирали козыри.
Он резким движением поднял голову и сказал генералам, внимательно следившим за немой работой его мысли и спрашивавшим себя, к какому внезапному, гениальному, неотразимому решению она приведет его:
– Если неприятелю известен мой план, как все заставляет меня предполагать; если он захватил моего курьера и завладел письмами императрицы, заключавшими, конечно, важные известия. Ну, что ж, господа! Тогда нас завтра атакуют между Сеной и Об. Придется дать сражение. Может быть, оно и лучше! Этот враг, без конца отступающий и уклоняющийся от битвы, может быть, перейдет к решительным действиям. Воспрепятствовать этому я не могу! Такова судьба! Я хотел бы задержать решительный удар, но как избежать его? Господа, приготовимся к битве! Завтра здесь, без сомнения, загрохочут пушки. Себастьяни, вы прикажете войскам отходить к Труа; ты, Лефевр, займешься переправой через Об. Завтрашний день будет, может быть, великим для Франции!
И Наполеон сделал знак генералам удалиться. Он хотел поесть и отдохнуть несколько часов. Он снова стал спокоен, он улыбался и на прояснившемся лице опять засияла его всегдашняя самоуверенность.
XIII
С помощью Рустана Огюстина с матерью подала Наполеону скромный обед, состоявший из яичницы, поджаренной ветчины, цыпленка, салата, сухих орехов с вареньем и легкого местного вина.
Наполеон, как всегда, ел быстро, не произнося ни слова.
Каждый раз как женщины выходили за кушаньем или за чистыми тарелками, оба мальчика из своей засады с любопытством наблюдали, как ест великий человек. К концу обеда Наполеон позвал их к себе, расспросил, сколько им лет, умеют ли они читать, любят ли играть в солдаты, очень ли сильно ненавидят казаков, потом дал им по золотой монете и отпустил, ущипнув предварительно каждого за ухо, что доказывало удовольствие, с которым он выслушал их ответы.
Когда обед был кончен, старушка взяла стакан, из которого пил император, спрятала его в буфет не вытирая и с чувством сказала:
Я навсегда сохраню его. После моей смерти он перейдет к моим детям, и на посиделках все будут говорить: "Император пил у нее вино, и она сберегла его стакан».
Тронутый император встал и крепко пожал ее руку.
– В добрый час!
Потом усевшись перед огнем, в который подбросили связку хвороста, он заснул спокойным, глубоким сном. Ему спилось столкновение с неприятельской армией; он слышал топот кавалерии и пушечные выстрелы. Небо еще раз увенчало его победой. Он изгонял неприятеля из Франции и с торжеством вступал в ликующий Париж. Но среди этих причудливых сновидений он все время ясно различал два обожаемых существа: белокурую, привлекательную женщину с розовым лицом, улыбавшуюся ему от колыбели, в которой покоилось дитя с кудрявыми волосами.
Легкий шум разбудил его. Он встрепенулся.
– Что там такое? – крикнул он. – Не беспокойте меня! На пороге показался Рустан, спавший поперек двери.
– Ваше величество, курьер из Парижа непременно хочет говорить с вами.
– Скорей, скорее позовите его!
Вслед за мамелюком вошел, с трудом передвигая затекшие ноги, штабной офицер, весь покрытый пылью и, видимо, крайне утомленный. У императора вырвался радостный крик.
– Анрио! Это мой молодец Анрио! Значит, на вас дорогой не напали?
– Нет, ваше величество, мне удалось счастливо исполнить поручение, которое вы доверили мне.
– А Себастьяни и Лефевр думали, что на вас напали, убили, ограбили! Они уверяли, что содержание ваших депеш стало известно неприятелю. Давайте скорее письма) ведь письма, конечно, есть? Видели вы императрицу? Здорова она? И сын мой здоров?
Анрио покраснел. Зная, что император не любил, чтобы женщины вмешивались в его дела, он не смел признаться, что сносился с императрицей через посредство Алисы; поэтому он ограничился уклончивым ответом:
– Их величества в добром здравии. Вот ответ ее величества императрицы.
И он подал письмо, написанное в ресторанчике Латюиля под диктовку Нейпперга. В нем Мария Луиза, преувеличивая действительное настроение парижан, не скрывала, что следовало ожидать революции, если император не поспешит вернуться с победой; народ устал от войны, У союзников в Париже большая партия сторонников, которые примут неприятеля с радостью и беспрепятственно, впустят его в город.
– Милая Луиза! Как она тревожится! Но она преувеличивает серьезность положения! Черт возьми! Она хочет заставить меня поскорее вернуться к ней! Как она любит меня! – прошептал растроганный Наполеон, быстро поднося письмо к губам, а потом, устыдившись своей слабости, стал расспрашивать Анрио о его путешествии и об отрядах, которые встречались ему по дороге.
– Итак, вас никто не тревожил на обратном пути из Парижа?
– Никто, ваше величество! Мне посчастливилось: дороги оказались свободны.
«Значит, неприятелю совершенно неизвестны наши планы! – с удовольствием подумал Наполеон. – И я могу начать свое большое движение на север и на восток. Не подозревая истинных моих намерений, неприятель бросится за мной. Столица будет в безопасности… Если какие-нибудь отдельные корпусы и совершат диверсию на Париж, мои храбрые национальные гвардейцы сумеют оказать им должное сопротивление. С ними императрица и мой сын будут в безопасности. Мой приказ об отступлении к Луаре в случае серьезной опасности теперь не нужен. Выражения, в каких мне отвечает моя дорогая Луиза, не допускают в этом смысле никакого сомнения. Она останется в Париже в ожидании моих побед и… моего возвращения! Еще несколько дней, даже почти несколько часов, и я нанесу коалиции страшный удар, от которого ей не оправиться!»
– Я доволен вами, полковник! – обратился Наполеон к Анрио, потирая руки. – Ступайте, отдохните, вы, вероятно, очень устали. Я непременно передам маршалу Лефевру, как я доволен и привезенными известиями, и тем, как было исполнено мое поручение.
Анрио удалился, искренне радуясь, что оказал императору такую услугу, а Наполеон, отдохнувший, бодрый, свежий, с прояснившимся лицом, склонился над картой и занялся составлением окончательного плана кампании.
Тщательно обдумав положение дел, император вскоре приказал Рустану позвать к нему Себастьяни и Лефевра. Разбуженные среди ночи генералы не без удивления выслушали приказания, продиктованные им Наполеоном.
Маршалы Удино и Макдональд должны были спешить к нему по правому берегу реки Оба и соединиться с ним в Арси; Ней должен был двигаться к Арси по правому берегу, а Фриан – по левому. Маршалы Мортье и Мармон, стоявшие в Реймсе, должны были через Шалон идти на соединение с ним. Сам же Наполеон с гвардейской кавалерией и с ожидавшимися из Парижа подкреплениями под начальством Лефевра-Депуэтт, направлялся на Арси, который должен был сделаться центром большого движения; оттуда он перебросит свои силы на Витри, Сен-Дизье, Бар-ле-Дюк.
Отдав эти распоряжения, Наполеон опять сел за работу, изучая карту, справляясь о положении каждого корпуса, отдавая себе ясный отчет во всех мельчайших деталях, касавшихся маленькой армии, с которой о. ч предполагал выполнить грандиозный план увлечения за собой вторгшегося в страну неприятеля, его поражения в Лотарингии, затем перенесения войны в Германию; отступление союзникам будет отрезано, и он будет грозить одновременно и Берлину, и Вене! Не будь измены, план осуществился бы, Франция была бы освобождена, а коалиция распалась бы, и императору Александру пришлось бы возвращаться в Петербург с большими затруднениями, окольными путями, через Голландию и Северное море.
На рассвете Наполеон, напутствуемый пожеланиями Огюстины и ее матери, покинул Торсийскую равнину. Прежде чем сесть на коня, он подозвал старуху.
– Подойдите, добрая хозяйка! – сказал император и, запечатлев на морщинистой щеке крепкий сыновний поцелуй, повторил одобрительные слова, сказанные им накануне: – В добрый час!
Потом он уехал, направляясь на восток, показав, как он говорил, спину неприятелю и Парижу. Столица Франции отныне сделалась западней для императора.
Союзники узнали о письме Марии Луизы одновременно с Наполеоном. Барон де Витролль, выехавший по следам Анрио, почти одновременно с его прибытием в Торси достиг главной квартиры в Арси, и копия с письма Наполеона, содержавшего проект движения на восток, там была получена в одно время с письмом императрицы. Лицо Александра при известии об этом озарилось выражением торжества. Наконец-то! Теперь он сразит великого воина, всегда производившего на него впечатление якобинца, рубившего головы дворянам, низвергавшего королей с их тронов и организовавшего восстания народных масс против их законных правителей. Его пугали звуки набата по деревням, массами восстающие крестьяне – в Барруа, Лотарингии, Шампани. Он торопился покончить с этим страшным человеком, которому прежде льстил; он надеялся окончательно раздавить его как опаснейшего врага монархов и их верховных прав. На этот раз судьба предавала Наполеона в его руки: не подозревая, что его план открыт, император французов будет продолжать свое смелое движение на восток; ему предоставят удаляться от Парижа и воображать, что его преследуют; в результате в распоряжении коалиционных войск окажутся два-три свободных дня, они двинутся на Париж и добьются сдачи последнего.
Решение императора Александра было принято. Он вызвал Шварценберга, сообщил ему только что полученные важные известия и спросил, намерен ли он по-прежнему отступать или уже пришло время идти на Париж. Шварценберг дал императору понять, что прикажет идти на столицу, но с большим пониманием дела и с решимостью – у него весьма редкой – принял все меры, чтобы на следующий же день атаковать Наполеона, желая, чтобы сражение еще более удалило его от Парижа. После победы, на которую он надеялся, путь к столице будет открыт.
Шварценберг откланялся, не сообщив императору Александру своего проекта завтрашней битвы, и утром император, услышав пушечную пальбу, был недоволен и встревожен начавшимся наступлением, которого не предвидел и которое являлось крайне выгодным для его союзников. Честь этого движения всецело принадлежит Шварценбергу, великолепно оценившему всю важность нападения на Наполеона еще до использования захваченных секретных сведений: парижане еще более потеряют веру в прибытие Наполеона на помощь им, и битва на берегах реки Оба, каков бы ни был ее исход, послужит интересам союзников на берегах Сены. Шварценберг имел тем более причину завязать бой, что располагал 90 000 войска, тогда как у Наполеона было не более 40 000.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19