А ты чего захотел? И зачем только я послал тебя в «дом табличек»? Зачем плачу за твое учение? Боги милостивые, я не поручаю ему даже сбор тростника для очага. Я велю Уммаки поить его свежим молоком. Все напрасно!
– Что-то скверное случилось, – шептала Уммаки, не смея спросить.
Ей было непонятно, за что наказан сын. Она видела рассерженного мужа, которого боялась и почитала, подобно тому как почитали верховного жреца. Она никогда ни о чем не просила мужа, не говорила ему о своих тревогах, а он не посвящал ее в свои дела. Даже язык у мужчин Ларсы был другим, не таким, как у женщин. Между собой женщины говорили на своем языке, не всегда понятном мужьям. Мужья были уверены, что женщины ничтожно глупы и никогда не поймут тех важных дел, которыми они занимаются.
* * *
Процессия двигалась вдоль широкой улицы, выложенной асфальтными плитами. По обе стороны дороги стояли в молчании люди Ура. Простолюдины знали, что никому из них нельзя приблизиться к священной усыпальнице. Только знатные люди Ура, царедворцы, воины и жрецы, могли проводить в последний путь великую жрицу. Присутствие Рим-Сина требовало особенно строгой охраны. Сотни воинов сопровождали процессию. Ремесленники, земледельцы, купцы в низком поклоне встречали идущих впереди шествия Рим-Сина и верховного жреца.
Шига стоял среди ремесленников, соседей своего двора. Он внимательно рассматривал поклажу на повозках, везущих богатые дары подземным богам. Вдруг он увидел своего белого ослика и Абуни, сидящего на мешке зерна.
– Или я сошел с ума, или Абуни обезумел! – закричал Шига и бросился к сыну, расталкивая толпу.
Он пробрался к возницам, стащил Абуни с тележки и поволок его в сторону от дороги. Люди, глазеющие на процессию, не обратили внимания на продавца зерна. Они были увлечены небывалым зрелищем торжественного шествия. В то время когда Шига избивал своего непокорного сына, процессия уже приблизилась к усыпальнице.
Под звуки арф, свистулек и барабанов, под скорбное пение юных жриц носилки с усопшей внесли под кирпичные своды, поставили на циновки среди светильников, драгоценных ваз и сосудов для благовоний. Три молоденькие девушки в золотых венках на распущенных волосах, нарядные и красивые, были посажены рядом с носилками. Каждой дали чашу с питьем, предупредив, что это поминальное питье, угодное подземным богам. Девушки гордились тем, что им доверили охранять великую госпожу. Им нравились нарядные платья, выданные распорядительницей церемоний для торжественного прощания с великой жрицей. Им сказали, что как только будут прочтены молитвы и жрец даст знак испить из поминальной чаши, они смогут подняться по пандусу и постоять рядом со знатными женщинами Ура, которые окружили гигантскую яму, расположившись поблизости от великого правителя Ларсы, верховного жреца Имликума, главного военачальника, дворцового глашатая и главного кравчего. Они будут свободны. Девушки были в восторге оттого, что окажутся рядом с такими знатными людьми Ура. Сидя рядом с носилками, они покорно испили из своих чаш. Действие питья было мгновенным. Девушки уснули, и все, кто стоял поблизости, видели, как по знаку жреца рабы стали засыпать землей усыпальницу с Нин-дадой и девушками у ее ног. Бросив в могилу печатку с именем великой жрицы, Имликум спустился по пандусу в гигантскую яму, приготовленную для поминальной трапезы. Сюда пришли юные жрицы, служанки и рабыни Нин-дады, воины ее охраны, возницы с повозками, груженными дарами людей Ура, музыканты. Они уселись на циновках вокруг большого бронзового котла, наполненного поминальным напитком. Молодой красивый виночерпий, недавно приведенный во дворец старым воином, наполнял чаши питьем, приготовленным прошлой ночью. Смешав настойки разных трав, известных как усыпляющие, жрецы стали гадать на печени ягненка, чтобы узнать, будет ли угодно великому Уту жертвоприношение людьми. Гадание показало, что жертвоприношение будет угодно богу Солнца, блюстителю справедливости.
Тихо играли арфы, были слышны молитвы жрецов, когда Имликум поднялся и сказал, что настало время испить священный напиток в память великой госпожи, ушедшей в царство Эрешкигаль.
Было душно и невыносимо жарко в открытой громадной яме. Хотелось скорее уйти. Все участники тризны с нетерпением ждали того мгновения, когда, испив священный напиток, можно будет подняться наверх и вернуться домой.
Среди служанок великой жрицы сидела Ланиша. Она так и не успела повязать голову серебряной лентой. Прежде чем испить из чаши, она подумала, что пандус, по которому они спускались в эту яму, устланную циновками, очень близко от нее. Как только кончится священнодействие, она одна из первых выйдет отсюда. Она пригубила чашу.
Последнее, что услышала Ланиша, – погребальную песнь. Ее пели юные жрицы под звуки арф.
Пусть твой жизненный путь не исчезнет из памяти.
Пусть имя твое называют в грядущие дни.
Пусть грехи твоих домочадцев будут забыты, пусть долги твои будут прощены.
Пусть произнесут страшное заклятье против демона, который поднял на тебя руку…
Умолкла музыка, и Ланиша почувствовала, что засыпает.
Имликум внимательно посмотрел на арфисток и увидел, что руки их застыли на струнах. Уснули воины, уснули возницы, сидя на повозках рядом с поклажей. С чашами в руках застыли женщины в своих красных платьях и золотых серьгах в форме полумесяца.
По знаку Имликума жрецы внимательно осматривали уснувших. Они знали, что никто из них уже не проснется, щедрая жертва удалась.
– Лица у всех спокойные, даже радостные, – сказал Имликум, – боги видят, как охотно ушли вслед за царской дочерью верные ей люди. Они были счастливы испить настой из священных трав. Старый воин, вон тот, он сидит справа от первой арфы, спросил меня об этом напитке, я сказал ему, что настой приготовлен из редкостных трав, дающих бодрость.
Вдруг раздался трубный голос белого быка. Имликум вздрогнул.
– Заколоть всех животных, стоящих в упряжке! – приказал он воинам охраны.
Наступила тишина на долгие тысячелетия.
Царь, вельможи, воины и знатные женщины Ура услышали слова верховного жреца:
– …боги, когда создавали человека, смерть они определили человеку, жизнь в своих руках удержали…
Над участниками торжественного прощания, над теми, кто был принесен в жертву злобной богине Эрешкигаль, ослепительно сверкало солнце. Синело ясное небо Ура. И подобно редкостным цветам, алели платья рабынь, служанок и жриц Нин-дады. Блеск золотых украшений, драгоценных сосудов, перламутровых инкрустаций на арфах, спокойные позы сидящих с чашами в руках – все было торжественно и красиво: Это видел Рим-Син и все его приближенные. Они знали, Эрешкигаль достойно примет в свое царство великую жрицу храма Луны.
– Мы оказали божеские почести твоей любимой дочери, великий правитель Ларсы, – сказал Имликум, обращаясь к своему повелителю. Он поднялся по пандусу, покрытому пестрыми циновками, за ним последовали жрецы, живущие на Горе бога.
Сотни послушных рук засыпали землей гигантскую могилу, и вскоре образовался священный холм.
БЕДА
За высокими стенами Ура зеленели поля. Оросительные каналы приносили им влагу из Евфрата, поили вдоволь, щедро. Урожаи ячменя были высокими, землепашцы Ура кормили не только население города, но и соседние города.
Среди землепашцев, прославленных своим умением возделывать хлебное поле, был Хайбани, с ним соперничал Гублатум, живущий по соседству. Каждый имел небольшой надел земли. Они постоянно собирали богатый урожай, растили овощи и славились своим трудолюбием. Потомственный землепашец, Хайбани придерживался строгих правил, которым учил его отец. Он заботился о сохранности каналов, внимательно следил за тем, чтобы его рабы вовремя затопляли поле и земля становилась бы в меру влажной, но вода не поднималась бы слишком высоко.
Когда вода спадала, на поле выпускали волов с обвязанными копытами, чтобы они затоптали сорняки и выровняли поле. Вслед за волами на поле приходили рабы с мотыгами. Они должны были сровнять следы копыт, разбить молотком комья земли, трижды проборонить поле и разровнять граблями. Хайбани был строг и взыскателен, его поле постоянно ставили в пример нерадивым хозяевам. Сам он трудился на своем поле с рассвета до темноты. Не легко давались ему тяжелые звенящие колосья.
На этот раз Хайбани сам устанавливал плуг, чтобы проложить глубокие борозды. Он знал: чем глубже борозда, тем выше вырастет колос. Семена он бросал на одинаковую глубину в два пальца.
Можно было любоваться работой Хайбани. Соседи знали, что десять дней, предназначенных для посева, вся его семья и трое рабов не покидали поля ни днем, ни ночью.
Но вот настал день, когда ростки пробились сквозь толщу земли. Радостно было на сердце земледельца. Он вознес молитвы богине Нинкилим и сделал первый полив поля. Ячмень зрел, зерна его наливались, суля богатый урожай. Сердце землепашца радовалось. Строго, по правилам дедов и прадедов, по правилам, записанным на глиняной табличке, поливали второй и третий раз. А когда Хайбани увидел на своем поле целое богатство, не поленился сделать полив и в четвертый раз.
Уже близилось время уборки, оставалось несколько дней до полного созревания, когда пришел Шига договариваться о покупке зерна.
– Доволен ли ты урожаем, Хайбани? – спрашивал Шига, обходя ячменное поле, радующее глаз тучными колосьями.
– Я молился богине Нинкилим, я приносил жертвы богине зерна Ашнан. Как мы трудились! Как мы старались! Какие жертвы приносили! Сам ты имел поле, знаешь труд землепашца. Трое моих рабов были очень усердны. Волов я кормил сверх всякой меры, только бы делали свое дело. Когда повязали им копыта, чтобы сровнять поле, они так старательно топтали, что и молотка не понадобилось разбивать комья. Поле было ровное, гладкое, земля досыта пропиталась влагой. Вот и золотится веселое поле. Слышишь, колосья звенят, тяжелые, полные доброго зерна.
Хайбани с гордостью простер руки к полю, словно обнимая его.
– Земля наша кормилица, щедрая земля!
– Я принес тебе задаток, – сказал Шига. – Как условились, одну мину серебра, остальное отдам, когда заберу зерно. Как только снимешь урожай, поторопись, приступай к молотьбе. Смотри, не давай ячменю склониться под собственной тяжестью, жалко и зернышко потерять.
– Я не допущу потерь. Знаешь мое правило? Я хорошо кормлю жнеца, вязальщика и раба, который складывает снопы. Я знаю, от них многое зависит, чтобы сполна собрать зерно. Однако я собирался получить у тебя всю оплату вперед. Ведь я говорил тебе, что должен купить вола. Дай сразу две мины серебра, ты выручишь меня и первый получишь зерно моего урожая. Ведь не один ты, Шига, покупаешь у меня ячмень. Но к тебе у меня душа лежит. Не откажи, помоги мне.
Они долго спорили, Шига согласился, зная, что через несколько дней уже получит свежее зерно и продаст его своим постоянным покупателям. Они пригласили в свидетели соседа Гублатума и трех других землепашцев, владеющих соседними участками. Шига поручил сыну Абуни приготовить долговую табличку, потребовал от Хайбани сделать отпечатки ногтей и отдал ему две мины серебра.
Может быть, Шига и не стал бы так торопиться с получением зерна, но он обещал две корчаги хозяину «дома табличек» в уплату за целый год обучения Абуни. Мысль о том, что сын его будет грамотным и, может быть, станет служить в храме или во дворце правителя, заставляла бедного продавца зерна рисковать всем своим достоянием. Шига уже много лет покупал зерно у Хайбани, но никогда еще он не отдавал ему вперед так много серебра. В сущности, это стоимость зерна, которое он будет продавать до следующего урожая. Да и серебро взято в долг у Эйянацира. «Я поверил Хайбани, отдал чужое серебро взамен за эту табличку должника, а в следующий раз он поверит мне и поможет в трудную минуту», – говорил сам себе Шига, пряча табличку с отпечатками ногтей Хайбани в свой деревянный сундучок – самую большую драгоценность в его доме. Дерево было слишком дорого, и все предметы в его доме были сделаны из камыша: циновки, табуретки, корзины для хранения овощей. Деревянной была только дверь, полученная им в наследство от отца. Он перенес ее в свой дом, когда совсем разрушился старый дом его родителей.
Покупая зерно у Шиги, Игмилсин спросил, скоро ли будет у него в продаже ячмень нового урожая и каков урожай у Хайбани.
– Настолько хорош урожай, такое полноценное зерно, что я не утерпел и отдал ему вперед две мины серебра, – отвечал Шига. Он сказал и вдруг почувствовал, что тревожно у него на сердце.
– У тебя было столько серебра в сундучке? – удивился Игмилсин, зная бедность своего соседа. Ведь Абуни был старшим, а за ним еще шестеро малышей – три девочки и три мальчика. Не легко всех прокормить. Игмилсин удивлялся тому, что бедный Шига все же умудрялся платить за сына в «доме табличек».
– Пусто у меня в сундуке, – сказал с горечью Шига. – Не подумай, что я стал богаче. Я занял деньги у Эйянацира. А когда продам зерно нового урожая да еще получу от должников за зерно прошлого урожая, тогда и расплачусь. На этот раз у меня оказалось много должников. Ювелир, горшечник, хлебопек и оружейник – все задолжали, не спешат расплатиться. Однако они не получат зерно нового урожая, пока не вернут мне свои долги. Вот и расплачусь с Эйянациром. Я не люблю брать у него займов, он жаден и требует непомерного вознаграждения.
– Будто я не знаю Эйянацира, – усмехнулся Игмилсин. – Весь Ур знает его умение копить и наживать добро. Но вот удивительно. Его жена, имея полное обеспечение и рабынь для услуг, не стала сидеть без дела. Она открыла ткацкую. Все ее рабыни, служанки и дочери сидят за пряжей, расчесывают шерсть, прядут, ткут и вышивают. Даже научились делать бахрому, а это дает им большую прибыль.
– Боги дали Эйянациру великое умение делать полезные вещи, – сказал Шига, – вот он и копит богатство. Ведь он один на весь Ур научился превращать медь в слитки бронзы, а бронза нужна для главного военачальника, у него есть искусные мастера делать оружие. Рим-Син никого не боится, он знает, что оружие у него прекрасное. И все это Эйянацир.
Шига вздохнул, снова подумал о своей оплошности, что не надо было отдавать деньги вперед за зерно. Не надо было брать в долг у богатого Эйянацира.
Абуни был старшим и самым любимым в семье. Первенец был всегда здоровым и смышленым. Его мать, Нурамтум, часто вспоминала, как легко было с ним, когда он был маленьким. Никаких хлопот. Даже редко плакал. А теперь, когда у нее еще шестеро, хлопот хватает на все дни и даже ночи. Сколько надо циновок сплести для спанья! Сколько зерна перемолоть в своей ступе, чтобы всех накормить ячменной похлебкой, сколько надо перетащить охапок тростника, чтобы разжечь очаг и приготовить пищу для большой семьи. Сейчас их семеро, а могло быть и десятеро. Богиня Нинхурсаг – великая богиня-мать – забрала троих.
Шига застал сына у хлева, где была свалена глина. Абуни старательно лепил таблички на завтрашний день. После долгих дней скорби, когда весь Ур был погружен в траур, настало время заниматься своими делами. Завтра предстояло идти в «дом табличек» и, сидя рядом с Сингамилем, внимательно слушать уммиа, аккуратно писать на табличке и все запоминать. Они условились учиться хорошо, чтобы суметь прочесть множество строк старинного сказания. Они еще не знали, удастся ли им раздобыть таблички, где записана история Гильгамеша. Но Сингамиль уверял, что уговорит отца принести домой эти прекрасные таблички, разумеется, в награду за похвалы учителя. А дождаться этих похвал очень трудно.
– Старайся, Абуни, – сказал Шига. – Напиши домашнее задание, потом будет некогда, получим зерно и настанет горячая пора развозить его по домам наших покупателей. Настанет время собрать долги и расплачиваться с Эйянациром. А сейчас не задерживайся, ступай к царскому вознице, узнай, куда девался наш ослик. Натворил ты глупостей, теперь расхлебывай. Чтобы сегодня же ослик был в этом хлеву! Я-то думал, что учение прибавит тебе ума, но этого не случилось. И как ты мог сотворить такое – примазался к царским возницам со своим белым осликом да еще захотел посмотреть сокровища усыпальницы. Как вспомню твои проделки, так волосы дыбом поднимаются! Теперь я вижу, что мой Абуни дурак дураком!
– Я не один задумал это, мы вместе с Сингамилем хотели пробраться в царскую усыпальницу. Мы хотели все увидеть и тебе рассказать. У меня вся спина в побоях, за что?
– Ах, ты не знаешь, за что получил побои? Ты, видно, ничего не понимаешь и не видишь. Тебе бы ходить за плугом и мотыжить землю нашего маленького поля. Я его продал, а все, что получил за него, тратил на «дом табличек». Много ли ты знаешь бедных мальчиков, которые учатся в «доме табличек»? Только богатым туда дорога. Тебе бы таскать тростник для очага, а ты сидишь там с табличками да еще ленишься, а мать надрывается, таскает сухие стебли, сама ходит в колючие заросли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21