– донеслось из трубки.– Это… Летти… Летиция Банкрофт.Наступило такое долгое молчание, что Летти решила, что миссис Бейрон повесила трубку. Затем послышался резкий, властный голос:– Что вы хотите?– Простите, Дэвид дома? Мне надо говорить с ним. – О Господи, нужно было сказать не «говорить», а «поговорить».– Дэвида здесь нет, – холодно ответила миссис Бейрон.– Не могли бы вы ему передать, чтобы он приехал ко мне, если сможет? – Она презирала себя за просительные нотки в голосе.– Дэвида здесь нет, – как попугай повторила миссис Бейрон, словно других слов и не знала.– Но вы сможете передать ему?– Сожалею, мисс… Банкрофт. – Женщине было неприятно произносить ее имя. – Дэвида здесь нет, и я не думаю, что ему будут интересны ваши послания.– Но если бы вы смогли… – В трубке раздался щелчок и наступила тишина. – Я только хотела сказать, что я люблю его, – произнесла она в безмолвную трубку.– Ты видела утренние газеты, милая? – Миссис Холл влетела в магазин в среду утром, когда Летти только открывала его. Ее голос прерывался от возбуждения. Она сунула газету Летти в руки. – Вот так Германия! Здесь пишут, что началась война.Было трудно читать, потому что миссис Холл трещала без умолку, объясняя, что Германия обратилась к Бельгии с просьбой пропустить свои войска, так как это кратчайший путь в Париж, и, несмотря на отказ короля Бельгии, их войска уже перешли границу.Летти не могла сосредоточиться. Она все еще была оглушена разговором с миссис Бейрон. Чем больше она думала об этом, тем больше ей казалось, что Дэвид во время разговора находился рядом с ней. У нее взыграла гордость. Она не простит его, даже если он приползет к ней на коленях.– Я же говорила, что грядут неприятности, правда? – причитала миссис Холл, и без остановки: – Отец наверху, милая?– Да, – рассеянно ответила Летти. – Завтракает.– Ничего, если я поднимусь к нему?Не дожидаясь разрешения, миссис Холл вырвала газету из рук Летти и поспешила наверх сообщить новости отцу, оставив ее, больше погруженную в свои собственные проблемы, чем в конфликт между странами.Так или иначе, война ворвалась на улицы Бетнал Грин. На каждом углу весь день раздавались крики продавцов газет. Прохожие вырывали газеты у них из рук и жадно читали прямо на ходу. Летти видела их из окна магазина: они неуверенно топтались, словно не знали, идти им на работу или домой.Она тоже купила газету, быстро прочитала, и у нее сдавило в груди то ли от возбуждения, то ли от страха. Британия потребовала от Германии уважать договор, гарантирующий нейтралитет Бельгии. Канцлер Германии, Теобальд фон Бетман Гольвег, пренебрежительно отверг его, словно простой лист бумаги. Поэтому, чтобы защитить Бельгию, прошлой ночью, четвертого августа, в одиннадцать часов Британия объявила войну Германии.Мистер Соломон вне себя влетел к Летти в магазин и остановился, изумленно уставившись на древний хлам, к которому теперь никто не проявлял интереса. На улице царило необычайное оживление.– Ваша сестра Люси! – прокричал мистер Соломон, словно они разговаривали через весь город. – У меня… на телефоне. Хочет срочно говорить с вашим отцом!Летти не стала ни о чем спрашивать, а крикнула наверх:– Папа! Звонит Люси! По телефону мистера Соломона!Отец даже не поправил ее, а поспешил вниз так проворно, как он не двигался уже несколько месяцев. За ним, отдуваясь, спешила миссис Холл. Летти машинально пошла за ними.– Да, я слушаю! – кричал отец в трубку. – Не волнуйся! Мы не дадим себя убивать, как ягнят. Если тебя это так волнует, пусть Джек привезет тебя и девочек к нам.Летти беспомощно стояла рядом, кусая губы, и мистер Соломон взял ее за руку.– Не беспокойтесь, Летти, моя дорогая. Все будет, как говорит ваш отец. Не нужно волноваться. Мы – остров. У нас нет границ. Ни один солдат не сможет вытащить нас из кровати и выкинуть из дома или сказать, что убьет нас, если мы не послушаемся.В его карих, глубоко посаженных глазах появилось отсутствующее выражение, словно он вновь проживал дни более тяжелые, чем этот, когда он и его семья катили по дорогам Галиции разломанную телегу, нагруженную скарбом, который удалось вынести из дома. Но Летти видела только доброту в его глазах.– Я не беспокоюсь, мистер Соломон. Люси иногда так паникует!Не успел отец отойти от телефона, как раздался новый звонок. Мистер Соломон взял трубку и поспешно замахал отцу рукой.– Это ваша вторая дочь, мистер Банкрофт. Это ваша Винни.Летти переминалась с ноги на ногу, пока отец почти слово в слово повторял то, что сказал Люси. Снаружи, дуя в свистки, пробежала стайка чумазых мальчишек. Война была захватывающим событием. Национальная гордость отражалась на каждом лице.К вечеру вся семья собралась за столом. Все говорили о войне, а Летти думала, что сейчас делает Дэвид, о чем он думает. Неужели он и теперь не пошлет ей письмо? * * * Ничего. Ни слова. В приливе национальной солидарности мужчины повсюду распевали песни и готовились воевать.Зашел Билли. Его большие голубые глаза светились лихорадочным возбуждением.– Я записался в армию, Лет! – почти крикнул он. Она стояла в центре магазина и недоуменно смотрела на него. Он был в форме цвета хаки и фуражке с козырьком, надетой набекрень.– Они взяли меня без звука. Я прошел медкомиссию. Мне написали – форма AI. Теперь я солдат, Лет. Здорово, да? Я тебе нравлюсь? Если хочешь, пойдем сегодня вечером погуляем, прежде чем я отправлюсь в полк. – Он видел, что она в нерешительности. – Пойдем, Лет. Как когда-то. Я буду очень рад.Что она могла сказать кроме «да»! Он стоял – такой простодушный, готовый броситься в бой за свою страну, стать героем, что она почувствовала нежность к нему. Не любовь, она любила только одного мужчину. Если бы его не было, она всем сердцем могла бы полюбить Билли, доброго, веселого, с широким лицом и задором типичного кокни. От мысли, что она упустила свой шанс, у нее екнуло сердце, ей почти захотелось вернуться назад, в прошлое, и позволить своим чувствам к Билли захватить ее, но невидимая нить удерживала ее, и у нее не было сил ее разорвать.Билли пригласил ее в Мюзик-холл, а потом в маленькое кафе на углу. Они ели мясо, картофельное пюре, сухую колбасу и гороховый пудинг. Он говорил весь вечер, она смеялась, потом он проводил ее домой, поцеловал в щеку, так как она не подставила губ, и спросил, будет ли она ему писать. Она ответила, что да, будет.Когда он ушел, она расплакалась. Несмотря на добродушно-веселое прощание, он выглядел очень одиноко, а когда, уходя, он помахал рукой, ей показалось, что она теряет его навсегда. Ей захотелось побежать за ним, обнять его, сказать, что все будет хорошо, что война к Рождеству закончится. Газеты, мрачно сообщавшие об отступлении британской армии в конце августа, теперь, в начале сентября, с гордостью писали об отступлении немцев.Она знала, что Билли опечален не тем, что покидает свой дом. Все эти годы, несмотря на свою привлекательную внешность, он не сходился надолго ни с одной девушкой, а увидев его прощальный взмах рукой, хоть он и старался сделать его небрежным, она поняла, что причина его печали в ней. Милый, хороший Билли. Если бы… Ее охватило тяжелое предчувствие, но она оттолкнула от себя эту мысль. С ним все будет хорошо!Она подумала о тысячах мужчин, вступающих сейчас в армию, и потом о Дэвиде. Неужели он тоже? Может быть, не в национальном угаре, но разозлившись на нее? Она начала думать о Дэвиде, и мысли о Билли вылетели у нее из головы. Что, если… Она должна поговорить с ним, прежде чем он, как Билли, уйдет на войну.Смирив свою гордость, Летти в воскресенье подошла к двери мистера Соломона и, с его разрешения, отважилась еще раз позвонить родителям Дэвида. К ее огромной радости, ответил сам Дэвид.На мгновение у нее перехватило дыхание, слова, которые она собиралась ему сказать, застряли в горле. Наконец она пришла в себя и поспешно заговорила:– Дэвид! О дорогой, извини меня. Я не хотела… Я хочу выйти за тебя замуж, дорогой… если ты еще хочешь. Я этого так хочу, что теперь меня никто не остановит. Я хочу… О, пожалуйста, Дэвид, не сердись на меня. Вернись… приезжай ко мне… приезжай.Она услышала его голос, немножко странный, и поняла, что он сейчас скажет.– Летиция. Я завтра уезжаю.– Ты записался в армию?– Прости, Летиция. Это мой долг. Им нужны офицеры. С моим образованием я им сразу подошел. Не беспокойся, я не собираюсь уезжать за границу, по крайней мере пока. Я буду обучать новобранцев.Летти слушала, не шевелясь. После ее неистового признания в любви, его тон был так спокоен!– Понятно, – постаралась она сказать равнодушно. Она поставила себя в дурацкое положение.– Дэвид, я больше не передумаю.– Я знаю, – донесся голос из трубки.– Я имею в виду… о нашей женитьбе.– Я знаю.В его голосе слышалась лишь тупая покорность и смирение. Она вдруг вышла из себя.– Это все, что ты можешь сказать? «Я знаю»? Дэвид, я хочу увидеть тебя. Я должна увидеть тебя. Пожалуйста! Только один раз! Все высказать до конца. Пожалуйста, приезжай ко мне. Я обещаю, что не буду…Она внезапно остановилась. Не нужно так упрашивать.Она напряженно вслушивалась в тишину на другом конце провода, пытаясь угадать, о чем он думает. И все это время ее гордость боролась с ее желанием. «О Дэвид, ответь мне, – рыдало желание. – Скажи, что приедешь. Ты мне нужен. Ради Бога, ты так мне нужен. Не уходи от меня. Не вешай трубку». А гордость упрекала ее: «Ты унижаешься перед ним. Если ты ему безразлична, пусть уходит. Ты только сбиваешь себе цену». Желание победило гордость, и она уже собиралась произнести его имя, как он ответил:– Я завтра уезжаю. Но, если хочешь, чтобы мы поговорили, я могу приехать через полчаса. Тебя это устраивает?– О конечно, дорогой! Это очень хорошо, – ответила она спокойно.– Значит, увидимся примерно через полчаса.В трубке раздался щелчок, и наступила тишина. Она с преувеличенной осторожностью повесила ее, поблагодарила мистера Соломона, услышала, как он сверху крикнул ей: «До свидания!»К приезду Дэвида нервы Летти были на пределе. Слезы постоянно наворачивались на глаза, она вытирала их тыльной стороной ладони. Она была в магазине. Отец по обыкновению пошел днем вздремнуть, и она из предосторожности подвязала дверной колокольчик, чтобы не потревожить отца, когда… если придет Дэвид.Она видела, как он подъехал к магазину, и еле удержалась, чтобы не выбежать ему навстречу. Она стояла, выпрямившись, наблюдая, с какой преувеличенной тщательностью он, не глядя на нее, закрывал дверь.Когда он повернулся, жалость захлестнула ее. Его глаза были так печальны, словно все страдание мира отражалось в них. Она никогда не видела его таким. Он перевел взгляд на руки и снял перчатки.– Ты хотела поговорить, Летиция?О, как она хотела поговорить, броситься ему на шею, упасть на колени, обхватить его, просить…– Да, нам нужно поговорить, – ответила она наконец. Она молила Бога, чтобы ее глаза не были красными. – Мы не можем все закончить вот так, Дэвид. Ты уехал в то воскресенье, даже не помахав мне рукой…Ее голос задрожал. Она больше не могла сдерживать слезы, которые потекли у нее по щекам, она уже не могла незаметно их смахнуть.– О, Дэвид…В следующее мгновение она была в его объятиях, так и не осознав, она ли бросилась к нему, или он к ней, или они вместе кинулись друг к другу. Все, что она знала, это то, что они стояли, обнявшись, в центре магазина, она рыдала навзрыд, прижавшись к его груди, а Дэвид дрожащим голосом говорил слова любви и утешения.– Я хочу выйти за тебя замуж, Дэвид, – сквозь рыдания слышала она свои собственные слова. – Пожалуйста, я хочу выйти за тебя замуж.– Когда? – с горечью выдавил он.– Как можно скорее. Не нужно никаких специальных приготовлений. Как только мы сможем.– Моим родителям это не понравится, ты же знаешь. Они никогда тебя не любили. – Он чуть не рассмеялся, но это был смех облегчения. Волна любви и счастья захлестнула ее.– Мой отец тоже тебя не любит. – На мгновение она вернулась в реальный мир. Отец. Старые страхи охватили ее. Как она пойдет к нему и скажет… Нет, она не будет думать об этом. Он чуть не погубил ее любовь и вместе с ней их будущее. И он сделает это снова, если она позволит ему. Но не на этот раз. Неужели Дэвид так же боролся со своими родителями? Он никогда не позволит им встать у него на пути. И она не позволит отцу.Она потянулась, обхватила лицо Дэвида ладонями и посмотрела в его темные, теперь уже веселые глаза.Это наше дело, а не их, Дэвид, – сказала она. Ее тон был резок. Она не следила за правильным произношением, захваченная только своими мыслями. – Они были женаты и были счастливы. Теперь наша очередь. Мне наплевать, кто кому не нравится. Я выхожу за тебя замуж!В наступившей тишине Дэвид поцеловал ее, как уже давно не целовал. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Обычно высокомерный голос Альберта страдальчески звучал в телефонной трубке:– Винни… она потеряла ребенка!– О, Альберт… нет! – От горя у Летти спазмом сжало горло. – О, это так ужасно. А с Винни все в порядке?– Она вне опасности, но… Летти, она в ужасном состоянии. Я не знаю, что делать. Я связался с моими родителями, но у отца срочная работа, а мать сама не сможет приехать, особенно в такую погоду. Винни хочет, чтобы приехала ты и отец. Вы сможете?– Да, конечно, – машинально ответила Летти, и в то же мгновение здравый смысл взял верх. Восемь часов утра. Ноябрьский туман окутал город желчно-желтым одеялом. – Если смогу добраться, – поправилась она. – У нас ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Если тридцать пятый автобус на Уолтамстоу ходит, я постараюсь. Но отец не сможет приехать. У него опять ужасный кашель. И нужно обслуживать магазин.Это звучало неубедительно, но Летти было все равно.– Я сделаю все, что смогу, – сказала она.– Если бы ты смогла, – в голосе Альберта не было обычного превосходства, – я был бы… ей стало бы гораздо легче.К девяти туман немного рассеялся, но лишь к полудню в Уолтамстоу просветлело настолько, что стали видны ползущие по дороге автобусы.Она вернулась в шесть тридцать. Уже стемнело, и туман, густой, как гороховый суп, снова лег на город. Летти пришлось буквально на ощупь, вытянув руку, пробираться от автобусной остановки по Бетнал Грин Роуд. Квартал словно вымер. Внезапно перед ней из тумана появлялись отдельные прохожие и тут же мгновенно растворялись в нем. Она отсчитывала размытые шары уличных фонарей.– Нам нужно поставить телефон, – сказала она отцу, сняв мокрую одежду и с удовольствием грея руки возле камина. – Мне следовало бы остаться ночевать у Винни. Я бы могла это сделать, если бы позвонила тебе. Это убийство – возвращаться домой в такую погоду. Я промерзла до костей!В доказательство она вздрогнула и продолжила:– Неудобно, что мистер Соломон бегает и зовет нас к телефону, и нам неловко все время просить его, когда нужно кому-нибудь позвонить. Слава Богу, у Винни есть телефон, и я могла позвонить Люси. За Лондоном не такой густой туман. Джек привез ее, и она осталась с Винни.Вся ее речь была упреком ему, и, чтобы скрыть смущение, отец надолго закашлялся.– Слишком много суеты, – сказал он, раздраженный тем, что его оставили одного, да еще поручили смотреть за магазином. – Можно подумать, что она единственная на свете, кто потерял ребенка. Требовать, чтобы ты пришла, словно мы живем в соседнем доме! Они слишком многого от тебя хотят. А ты, ты глупая легкомысленная корова, позволяешь им так поступать с собой и оставляешь меня в этом чертовом холодном магазине. С моим бронхитом.Летти отняла руки от огня и повернулась к отцу.– Ну и что, папа? Ты же сам часто спускаешься в магазин, даже в такую погоду. Ходишь, трогаешь то одно, то другое. – Ей ужасно захотелось добавить: когда же заходит покупатель, тебя как ветром сдувает. Но она решила, что эти мысли лучше оставить при себе. Она была слишком измучена поездкой, чтобы затевать с ним споры. В конце концов, фактически это был уже ее магазин, и она не хотела, чтобы он вмешивался в ее дела. Она почти не советовалась с ним и принимала все решения сама.– Это была девочка, – сказала она, направляясь из гостиной в кухню. – Жалко, она так хотела девочку.– Ей придется подождать до следующего раза. – Усаживаясь за стол, он наклонил голову и зашелся в долгом кашле. Летти задумчиво смотрела на него. Кашель, который осенью стал меньше, теперь, похоже, возвращался с новой силой. Летти молила Бога, чтобы было не хуже, чем в прошлом году.– Неужели тебя не волнует, какое горе обрушилось на Лавинию? Она совершенно не в себе. Она так мечтала о девочке.– Ты это уже говорила. Твоя мать, упокой, Господи, ее душу, тоже горевала, когда потеряла ребенка. Твоя бедная мать, она…Его голос стал тише, от нахлынувших воспоминаний слезы полились из его выцветших глаз, он не шевелясь смотрел в свою тарелку, вытирая глаза тыльной стороной ладони.Летти в отчаянии схватила батон хлеба и резкими движениями начала нарезать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36