Но и так было ужасно холодно, и от этого ледяного прикосновения меня передернуло. Словно электрический ток пробежал по телу. Я застонала, шаря рукой вокруг себя, пытаясь найти какуюнибудь одежду и укрыться. Но ничего не было, и сама я лежала почти нагая.
– Вам холодно, мадам? Сейчас я вас укрою!
Через минуту на меня свалилась тяжелая куртка из грубого сукна. Ткань была холодная. Пройдет много времени, пока я согреюсь.
– Брике, – произнесла я тихо.
– Брике, это ты?
– Я мадам! Ну, конечно! Я же знал, что вы живая. А бандиты подумали, что вы умерли, и бросили вас тут.
Надо мной склонилось так хорошо знакомое лицо с плутовскими глазами и ястребиным носом. Брике. Удивительно, как он оказался тут после того кошмара.
– Ты спасся? – прошептала я.
– Я перед самым нападением вышел по нужде. Ужин был такой дрянной, вот меня и потянуло. Я вышел. Гляжу: бандюги ворота сломали и бьют в трактире окна. Я сразу дал деру. Отсиделся в кустах возле речки. Дождь был – ужас! А утром я вернулся.
– Сейчас утро? – спросила я с трудом.
– Да какое там утро! Уже снова ночь. Я целый день старался вас расшевелить, да у меня ничего не выходило. Жутко иногда становилось. Вот, думаю, и влип в историю! Заехал черт знает куда, денег нет. Теперь и в Париж не вернешься. И брюхо набить тут нечем. Я голодный как волк.
Я понемногу начинала согреваться и чувствовала, как в окоченевшие члены возвращается теплая кровь. В трактире были выбиты все окна, и, несмотря на то что Брике закрыл дверь, по полу, где я лежала, проносился сильный сквозняк.
– А они вас, ну, того? Они вас изнасиловали, да, мадам?
– Замолчи! – сказала я с неожиданной яростью.
– Что ты сидишь? Ступай во двор, найди какиенибудь дрова.
– Зачем?
– Чтобы разжечь камин, болван!
Меня колотила дрожь. Эта вспышка совсем меня обессилила. Хуже всего было то, что вместе с сознанием возвращалось чувство боли. Невыносимо ныло тело. Руки были ободраны, на ладонях – страшные порезы. Лицо разбито в кровь, губы рассечены, на груди и плечах живого места нет. Синяки, кровоподтеки, глубокие царапины. Все это ныло, саднило, мне хотелось кричать от боли. Я попыталась подняться, но не хватило сил. Я лишь заметила, что одежда изодрана в клочья, а я лежу в крови и грязи. На лодыжке большой ожог.
Вдруг ясно, до мельчайших подробностей вспомнилось все, что случилось. Мерзкие издевательства. Одно чудовище сменяется другим, и нет конца этому кошмару. Потные руки, разрывающие мое тело, запахи конюшни, душащие меня. Отвратительная физиономия виконта де Маргаделя, его рот, прилипающий к моему лицу, его морда рыжего кабана!
Я закричала от ужаса, словно переживала все это сейчас, и вся покрылась холодным потом. Боже, кто спасет меня? Как я выберусь из этой переделки? Отвращение так захлестнуло меня, что я насилу сдержала рвоту.
– Что это с вами, мадам? Вы почему кричали?
Брике бросил связку хвороста на пол и подбежал ко мне.
– Я слышал, вы кричали.
– Ничего, – прошептала я, вся дрожа.
– Ничего страшного. Разожги поскорее камин, если ты не хочешь, чтобы я замерзла насмерть.
Брике повиновался. Мокрый хворост скорее не горел, а тлел, но мне хотелось оказаться поближе к камину. Мальчишка помог мне передвинуться к огню. Я убедилась, что ходить еще не могу.
На полу трактира все так же валялись трупы. Старый Паскаль, трактирщик, которому сожгли ноги, и его замученная жена. Торговец был пригвожден к креслу пикой, Я закрыла глаза, не в силах созерцать это.
– Двоих судейских они бросили в колодец, – сказал Брике.
– А все три девочки умерли. Одна совсем недавно. Я давал ей воды, но она меня так и не услышала. «Поджариватели» их тоже изнасиловали.
– А остальные женщины?
– Они их увезли с собой. Я видел. Связали, перебросили через седла и увезли. И у вас, как я заметил, деньги забрали.
Я пошарила у пояса. Действительно, кошелька нет. Забрали даже те жалкие деньги! Подходящий промысел для человека, приписывающего себе титул виконта. А изнасиловать девочек! Я раньше о таком даже не слыхивала.
– Где ты берешь воду, Брике, если в колодце трупы?
– Так поблизости есть река, мадам.
– Ах да. Река Сарта.
Ночь прошла скверно. Меня то до костей пробирал холод, и я натягивала на себя все тряпки, что были вокруг, то трясла лихорадка, и я начинала бредить. Раны от побоев невыносимо ныли, лицо горело. Приходя в сознание, словно выныривая из темной бездны, я видела вокруг себя мрачные стены трактира, тусклый отблеск головешек в очаге и содрогалась при мысли о том, что рядом со мной трупы.
Утром я долго не могла подняться, разминая руки и ноги. Было ужасно холодно. Брике по моему приказанию отправился на поиски хвороста, а заодно и за водой. Как истинный парижанин, он не умел колоть дрова, и приходил в возмущение оттого, что должен заниматься такой работой.
«Если я не съем хоть чегонибудь, – сказала я себе, – я так и умру в этом «Золотом погребке». Мне нужно встать».
Раны и кровоподтеки ныли, словно меня избили только вчера. Держась рукой за стену, я сперва поднялась на колени, а потом уж встала на ноги. Шатало, как после пьяной оргии. Башмаков нигде не было видно, от юбки остались лохмотья, корсаж с трудом стягивается на груди. Волосы, перемазанные грязью и кровью, падали на лицо…
Сволочи! Проклятые сволочи, и самый большой мерзавец среди них – виконт де Маргадель, их главарь, этот рыжий кабан!
Мерзавец – это еще чересчур мягко сказано.
Я с трудом прошлась по трактирному залу, вздрагивая от остекленевших взглядов мертвецов. Четыре трупа. Хоть бы уйти отсюда поскорее!
Кладовка была пуста. Я нашла только горсточку муки и несколько унций ржи, смешанной с золой. Когда вернулся Брике, мы разожгли огонь и поставили кипятить воду. Затем всыпали в горшок найденную мною муку – вот и получился суп.
Брике хлебал деревянной ложкой это варево и морщился. Я предпочитала не проявлять своего отношения к этому мутнобелесому супу. Он был горячий, только что с огня, и я чувствовала, что согреваюсь. Кровь прилила к щекам, боль почти угасла.
– Мадам, это ж только вода!
– С мукой, – добавила я.
– Вы думаете, этим можно наесться?
– Другого у меня нет.
Втайне я сознавала, что Брике прав. Голод будет терзать нас больше и больше, если мы не утолим его чемнибудь более существенным. Послышался какойто звук – грустный, протяжный, заунывный. Я удивленно подняла голову.
Брике смотрел на меня, ничего не понимая. Разозлившись, я отвесила ему подзатыльник:
– Болван! Ты сидишь здесь два дня и ничего не слышишь? Это же корова мычит! Корова! Недоенная, понимаешь? Вот напасть мне с таким помощником!
Как была босиком, я пошла в хлев. Так и есть, корова. Значит, мы получим молоко… Немного, конечно, и только один раз, потому что нам нечем покормить это животное. Господи Иисусе, спасибо тебе за то, что ты придумал корову!
– Брике, берись за дело!
Мальчишка отскочил от меня как ужаленный.
– Ну да! Я в жизни коров не видел!
Я покачала головой. А я видела? Даже представить невозможно, как я была далека от этого!
– Нука, держи ее за рога! Хоть это ты можешь сделать, несчастный?
С нескрываемым страхом я прикоснулась к набухшему болезненному вымени. Ободранные руки ныли, и я сжимала зубы от боли. К счастью, корова словно чувствовала, что я хочу принести ей облегчение. Белые струи – свежие, теплые, пряные потекли на дно грязного деревянного ведра.
В хлеву я обнаружила и свинью – худую, почти умирающую, безразлично лежащую на боку. В корыте, к которому свинья не хотела притрагиваться, было несколько испорченных картофелин, капустные кочерыжки и добрая порция какойто непонятной каши. Я тщательно собрала все это в тряпку. В огороде, порывшись в земле, удалось разыскать три перемерзшие морковки и еще странные закоченевшие клубни – я не знала, что это такое. Во всяком случае, съедобное, иначе бы не выращивали в огороде.
– У нас есть еда, Брике, – сказала я с нескрываемой гордостью за свои находки.
Мы ели все подряд, как голодные звери, жадно, быстро, не разбирая ни вкуса, ни отвратительного запаха подобной еды. Я взглянула на ведро с молоком. Как хорошо было бы напиться чегото чистого, свежего после всей той дряни, что мы употребили в пищу! Но что будет завтра?
– Нет, – сказала я грустно.
– Молоко мы трогать не будем. До вечера, по крайней мере.
Поход за едой очень меня утомил. Жгучая боль от ожога пронизывала щиколотку. Как я страшна сейчас, мелькнула у меня мысль. Не женщина, а смертный грех.
Вечером у нас обоих началась ужасная рвота. Нас даже не рвало, а выворачивало наизнанку.
– Вот бы зарезать свинью, – сказала я отдышавшись, – да зажарить ее на огне. Ты можешь это сделать, Брике?
– Я? Зарезать? Да я не знаю даже, как это делается, мадам.
Я вздохнула. Значит, свинья умрет. Ей недолго осталось. Мы выпили все молоко, что надоили от коровы, и, устроившись у еще теплого очага, уснули. На этот раз сон был тяжелый, непробудный. Меня уже не тревожили никакие мысли. Только в теле жила приятная уверенность в том, что я отдыхаю, что завтра смогу отправиться в путь.
Утром я впервые решилась взглянуть повнимательнее на то, что же сделали со мной бандиты. Из маленького зеркальца, найденного на комоде, на меня смотрела страшно похудевшая женщина с грязными волосами соломенного цвета, с разбитыми, вспухшими губами и кровоподтеками на щеках. Два ужасных синяка были даже на шее, словно меня пытались задушить. Запекшаяся кровь на теле почернела и стягивала кожу. Выбрав тряпку почище, я осторожно обмывала следы побоев. Из этого ничего не вышло. Тогда я спустилась к пустынному берегу Сарты и, несмотря на то что вода была ледяная, вымылась. Кровь смыта. Но как смыть память о тех отвратительных руках, что прикасались ко мне, о той чужой мерзкой плоти, что осквернила меня? Еще долго я буду сама себе противна.
В сундуке трактирщицы я обнаружила какието старые лохмотья. Они лежали там, наверное, со времени Луи XIV, но, по крайней мере, прикрывали тело. Я переоделась в грубую бумазейную юбку, подол которой превратился в бахрому, жесткую рубашку и черный корсаж из саржи. Спутанные волосы туго уложила под чепчик. Тяжелую, толстую, как драп, шаль накинула на плечи, скрестила концы на груди и завязала крепким узлом за спиной. Никто не отличил бы меня от крестьянки, причем самой бедной. Вот только обуви не было. Тяжело вздыхая, я стащила с мертвого Паскаля кожаные сапоги. Они были велики для меня, но я подвязала их бечевкой, чтобы не сваливались. В такой обуви можно было дойти и до края света. О том, что сапоги сняты с трупа, я тогда и не вспомнила.
А мой пропуск? Пропуск, добытый с помощью обмана и морфия? Смешно было бы искать его после того, что произошло. Жалкая бумажка или сгорела, или просто пропала навсегда. Стало быть, меня может арестовать любой республиканский патруль, которому я попадусь на глаза.
Я еще раз оглядела трактирный зал, на полу которого уже запеклась кровь, и снова вспомнила кошмар, что здесь случился. Больше всего на свете я боялась, что у меня может быть ребенок от этого отвратительного насилия, но потом, сделав подсчеты, поняла, что Бог избавит меня от этого несчастья. А что, если мне снова встретится банда «поджаривателей»? Подумав, я выдернула изза пояса старого Паскаля тяжелый пистолет, а за ним два мешочка с порохом и пулями. Если уж попала в ад, то надо уметь защищаться.
– Пойдем, Брике. Мы должны поскорее уйти из этого места.
Ступать на левую, поврежденную, ногу мне было тяжело, но я пересилила себя. Как можно быстрее пересекла двор, где лежали тела девочекподростков. Над ними тоже надругались… Между ног одной из них торчал штык.
– Сволочи! Ах, какие сволочи!
– Да, эти «поджариватели» похуже, чем господа из Двора чудес, – резюмировал Брике.
– Можно сказать, суровые бандюги. Что ж поделаешь? Кто может, тот и грабит. Время нынче такое.
Я молчала. Дорога шла вдоль Сарты, и я брела по ней спотыкаясь. Кажется, я потеряла счет времени. Какое нынче число? Я принялась считать по пальцам… Оказалось, уже 7 марта 1793 года – я целую неделю в пути! За такое время можно добраться до Христиании.
– Куда мы идем? – осведомился Брике.
– В Алансон? Помнится, бедняга Паскаль говорил, что до Алансона еще целых два лье.
– Нет, – сказала я твердо.
– В Алансон мы заходить не будем. Мы пойдем через деревни, где меньше людей.
Я знала, что путь надо держать в ЛеМан. Это крупная дорога, не какойнибудь закоулок, где бесчинствуют молодчики виконта де Маргаделя. Я была в двойственном положении: с одной стороны, боялась республиканских патрулей, с другой – опасалась банд «поджаривателей».
– Всетаки вы молодец, мадам! – восклицал Брике, верный своей привычке бежать вприпрыжку впереди меня.
– Они такое с вами сделали, что, я думал, вы уже и не встанете. А если и встанете, то будете как сумасшедшая. Я знаю, такое бывает.
– Ну нет, – сказала я, усмехнувшись.
– Чточто, а нервы у меня крепкие. Я и не такое видела.
Был полдень, и воздух звенел от солнца и счастья. Я с удивлением замечала, как быстро вступает в свои права весна. Бутоны почек набухли так, что готовы были взорваться в сладострастном порыве цветения, а коегде уже курчавилась молодая поросль. Голубоватый туман, первый предвестник весны, уже растаял, уступив место золотистой дымке. Уже готовился цвести пышный орешник. Нежные примулы обрамляли узкую тропинку и поднимались выше по холму. Волчье лыко расцвело красивыми розовыми цветами, испускающими острый аромат. Я знала, что в нем ядовито все, вплоть до листьев и корней, но все равно оно красиво.
– Куда мы идем? – снова спросил Брике.
– В ЛеМан.
Не очень приветливо встречали меня родные края.
– Сударыня. Сударыня! Не дадите ли вы нам чегонибудь поесть? Хоть бы кусочек хлеба… Я и мой брат очень голодны.
Один Бог знает, как я произнесла эти слова. Пожилая крестьянка окинула нас обоих пристальным взглядом. Вероятно, мои лохмотья и покрытое синяками лицо, а также тощая фигурка Брике произвели на нее впечатление. В руках у нее была миска с кашей – она как раз шла кормить кур. Быстрым движением крестьянка протянула нам щедрый кусок густой каши.
– Берите! Да скорее, чтобы муж не увидел. Ступайте с Богом!
– Мы будем молиться за вас, добрая женщина, – с постной миной простонал Брике.
За два дня пути он уже знал, что нужно говорить в таких случаях.
Мы отошли в безлюдный деревенский переулок. Наступала ночь. Кашу я разделила пополам и половину протянула Брике:
– Ешь и не хнычь больше! Видел бы мой отец, чем занимается принцесса де Тальмон.
– Я же вам предлагал свои услуги, – пробормотал Брике с набитым ртом.
– Милостыню просить – тоже мне, придумали! Набиваем брюхо всякой дрянью… Я мог бы украсть чтото в тысячу раз лучшее.
– Ты попадешься на воровстве, и нас заберут в полицию.
– Ха! – Брике искренне рассмеялся.
– Крестьяне никого не сдают в полицию. Если они ловят вора, то расправляются с ним сами.
– Вот уж не думала, что для тебя это лучше.
Мы пошли дальше, обеспокоенные мыслью о наступающей ночи. Где искать ночлег? Несмотря на то, что была первая декада марта, ночи были очень холодные, по утрам на земле серебрилась изморозь.
– Смотрите, мадам, река!
Да, действительно, путь нам преграждала река, и я совсем сникла. Ведь такая маленькая речушка, а нам ее не перейти.
– За перевоз потребуют денег, Брике.
– Ах, снова незадача. Смотрите, мадам, на том берегу огни – наверняка какаято таверна! Только бы перебраться туда.
Я оглядела берег. Искать брод бесполезно, кроме того, меня передергивало при мысли о том, что я должна буду брести по колено в холодной воде. Тогда уж лихорадка обеспечена… Я видела лодку, озаренную затухающим светом дня, и сгорбленную фигуру рыбака. Ему ничего не стоит перевезти нас на другой берег.
– Брике, за мной, – скомандовала я решительно.
Мы быстро зашагали по склону холма к берегу. Воздух был влажный, сырой. Ноги тонули в песке. Если бы было не так холодно, я бы сняла обувь.
– Добрый человек! – обратилась я к рыбаку. – Нам непременно нужно на другой берег. Не могли бы вы перевезти нас…
Рыбак стал медленно подниматься в качающейся лодке, желая, вероятно, рассмотреть людей, обращающихся к нему.
– А деньги у вас есть?
– Да, не беспокойтесь, – холодным тоном сказала я, молниеносным движением приставляя дуло пистолета к его затылку.
– Ну, не можете ли вы поторопиться?
Брике визжал от восторга у меня за спиной, полагая, что все карты оказались в наших руках. Но я все же боялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10