Ведь никто из нас не знает, когда он вышел от Максины. И виновата в этом ты: я хотела остаться и понаблюдать, а ты настояла, чтобы мы уехали. Понятно? Он мог пробыть там всего десять минут, и мы не сможем доказать обратное, а если он вскоре же ушел, значит, у него было достаточно времени отправиться прямо на улицу Филь Соваж и убить там этого человека. Вот цена твоему «алиби»!Этими словами она загнала меня в тупик.– А если при этом он узнает, – продолжала она, явно издеваясь надо мной, – что ты выслеживала его до самого дома Максины, он перестанет уважать тебя. И до конца своей жизни не простит того, что ты опорочила репутацию женщины, которую он боготворит, которую всячески пытается спасти от позора. Он наверняка подумает, что ты сделала это из-за жгучей ревности к ней!Внутри меня все похолодело. Я задрожала и едва могла вымолвить:– Ивор должен знать – я не способна на такую низость!– Думаешь, он считает тебя выше этого? Сомневаюсь. Почему же тогда он нанес тебе оскорбление, предпочтя какую-то актерку?Это было похоже на пощечину. И я ощутила, как кровь прилила к моим щекам. Они запылали так сильно, что я уже не могла сдержать слез.– Вот видишь, я права, – торжествующе заявила Лиза, видя меня плачущей. – Теперь ты согласна со мной?– Возможно, ты права, – прорыдала я. – Я не смогу выступить свидетелем, Ивору это не понравится. Но в остальном я с тобой не согласна. Не будем больше говорить на эту тему, мне очень тяжело… Пожалуйста, Лиза, иди в свою комнату. Я должна побыть одна.– Очень хорошо! – отрезала она. – Ты сама позвала меня, я к тебе не напрашивалась!Она круто повернулась и вышла без единого слова, захлопнув за собой дверь.Я подумала, что могла бы заставить ее отдать мне эту таинственную парчовую сумочку, предложив взамен большую сумму денег: Лиза – странное существо, за деньги она готова сделать многое. Но мне не хотелось торговаться с ней. Гнев и негодование против ее безжалостных слов, которые, очевидно, доставляли ей удовольствие, несколько уменьшили силу моего отчаяния, хотя она отняла у меня последнюю надежду. Да, действительно, мой план был бесполезен, хуже чем бесполезен. Он мог нанести только вред.И когда я находилась в состоянии полной безнадежности, в моей голове созрел новый план, который и овладел всеми моими мыслями.Я обязана не поддаваться панике, а во что бы то ни стало попытаться увидеть Ивора и выяснить, чем можно помочь ему. Он должен узнать, что я не против него, а за него, что не верю в его вину и согласна пойти на любой риск, лишь бы облегчить его участь.Я чувствовала, что нужна ему, мне казалось, что я слышу его безмолвный призыв. В эту трудную минуту мне нужно быть рядом с ним!«Может быть, эта мысль безумна, – сказала я себе. – Скорей всего, мне не разрешат увидеться с ним в тюрьме. Но если есть хотя бы малейший шанс, я должна использовать его!»Я совсем не знала французских законов, полицейских порядков и правил, но знала, что французы – галантный народ. Я думала, что если девушка обратится в соответствующее учреждение и попросит короткого свидания с заключенным, пусть даже не с глазу на глаз, – есть надежда, что ее просьба будет уважена. Власти могут догадаться (и я постараюсь дать им понять!), что мы с Ивором не просто знакомы, а помолвлены, и девушка просит свидания не с другом, а с женихом. Неужели это не смягчит и не растрогает черствые сердца чиновников?Едва ли я знала, с чего мне следует начинать. Но было уже поздно, и я решила отложить все на завтра, чтобы получше обдумать дело и с утра посвятить себя хлопотам.Уже в постели я вспомнила, что британский посол – старый друг дяди Эрика и тети Лилиан. Правда, дядя Эрик уже побывал в посольстве, но не с целью просить о свидании (об этом он совсем не думал), а с просьбой похлопотать за Ивора и дать свое поручительство относительно его благонадежности и незапятнанной репутации.Во всяком случае, посол уже понял, что семья Маунтстюартов проявляет глубокий интерес к судьбе Ивора Дандеса, и не будет слишком-то удивлен моим визитом. Месяц назад, посетив в Лондоне дядю Эрика, он слышал рассказ о наших с Лизой проказах и шальных проделках, очень смеялся и сказал, что от американских девушек можно ожидать всего!…Итак, утром я поручила портье вызвать для меня мотор и сказала шоферу, чтобы он побыстрее отвез меня в британское посольство.Там я попросила швейцара доложить обо мне, и не прошло пяти минут, как посол принял меня в своем шикарно обставленном кабинете. Я не стала долго объяснять ему суть дела, а сразу перешла к цели моего визита, сказав, что мне нужно – безотлагательно нужно! – повидать Ивора Дандеса. Не может ли господин посол, используя свое влияние, помочь мне?– Но должен ли я помогать вам, дорогая Диана, в таком деле? – осторожно спросил он. – Одобрят ли лорд и леди Муантстюарт ваш поступок?– Да! – сказала я твердо. – Они одобрят. Это совершенно необходимо!– Верю вам на слово, – отвечал он задушевным тоном (возможно, он о чем-то догадался), – и сделаю, что могу.То, что он мог сделать (и сделал) – это написать личное письмо шефу парижской полиции, в котором просил оказать любезность мисс Форрест, молодой американской леди, родственнице британского министра иностранных дел, разрешить ей пятиминутное свидание с англичанином, обвиняемым в убийстве, – мистером Ивором Дандесом.Чтобы сэкономить время, я сама взялась передать это письмо шефу полиции. Я была в таком возбужденном состоянии, что ни минуты не могла сидеть сложа руки; теперь от меня зависело поскорей добиться разговора с Ивором.Шеф полиции оказался очень вежливым, учтивым человеком. От него я тут же получила письменное распоряжение начальнику следственной тюрьмы, в которой содержался Ивор; оно обеспечивало мне, как «американской журналистке» пятиминутное «интервью» с заключенным. Но, к сожалению, я должна была отказаться от надежды переговорить с моим другом наедине: тюремный страж, знающий английский язык, должен был присутствовать при нашей беседе…Все это хлопотливое предприятие я проделала без малейшего колебания, не тревожась о том, что подумает обо мне Ивор, когда я окажусь лицом к лицу с ним при таких необычных обстоятельствах. Ведь теперь мы уже не были с ним даже простыми друзьями!…Какой-то лихорадочный озноб – вроде приступа боязни – охватил меня, когда я сидела, ожидая, в маленьком, сыром каземате с голыми стенами, где спертый воздух был пропитан отвратительным запахом карболки или креозота. Гнетущая тишина давила мне на нервы. Моя голова кружилась, а сердце билось очень сильно…Наконец, я услыхала шаги за дверью, затем скрип отодвигаемой тяжелой решетки и лязганье отпираемого замка. Дверь открылась, за ней стоял Ивор между двумя стражниками в голубых французских мундирах. Один из них вошел вместе с ним в приемный каземат, а другой остановился у двери, – и в ту же секунду я позабыла об их существовании: мои глаза встретились с глазами Ивора.Я вскочила со скамьи, на которой сидела, и стала быстро говорить, говорить, спотыкаясь и сбиваясь, едва понимая, что говорю. Все слова, заготовленные для встречи с ним, вылетели из моей головы; мне прежде всего хотелось дать ему понять, что пришла я не с упреками, а с горячим желанием помочь, чем только могу…– Мы все страшно огорчены, мистер Дандес, – лепетала я. – Я не знаю, был ли уже здесь дядя Эрик… т. е. лорд Маунтстюарт, – но он сейчас делает все возможное, чтобы рассеять это тягостное недоразумение. Тетя Лилиан тоже ужасно расстроена. Мы задержались в Париже по случаю… по случаю этого дела. Так что, как видите, ваши друзья не забывают вас… а я – мы ведь давние друзья, не правда ли? – я решила сделать попытку увидеться с вами… ободрить вас и сказать, что все мы уверены в благополучном исходе…Я говорила торопливо, вначале не смея поднять на него глаза и делая вид, что разглаживаю складки на моих длинных перчатках. Мои глаза были полны слез, и я боялась, что эти слезы предательски брызнут мне на щеки, если я шевельну ресницами.Я любила Ивора сейчас сильней, чем всегда, и чувствовала, что могу простить ему все на свете, если он скажет, что тоже любит меня… меня, а не ту, другую.– Тысячу раз благодарен вам, Диана, благодарен больше, чем могу выразить! – сказал он. Его прекрасный бархатный голос, который когда-то, при нашем первом знакомстве, пленил меня, сейчас слегка дрожал, хотя с виду он был спокоен.– Увидеть вас, – продолжал он, – для меня лучшее утешение в беде. Это придает мне бодрость, силу, мужество. Ведь вы не пришли бы, если б не доверяли мне и не верили в мою невиновность, правда?– Ну, конечно, я… мы верим, что вы ни в чем не виновны, – запинаясь, ответила я.– И доверяете мне по-прежнему?– О, давайте не будем говорить об этом. Какое это сейчас имеет значение?– Для меня это имеет самое большое значение, – больше, чем что-либо другое в мире. Если б вы только могли сказать, что не утратили веру в меня! Скажите, Диана!– Попытаюсь… если это доставит вам облегчение.– Не чувствуя в душе? – грустно улыбнулся он. – Впрочем, это все же лучше, чем ничего. Еще раз благодарю вас. В конечном счете, не беспокойтесь за меня, раньше или позже все будет в порядке. Хотя, конечно, мне придется пережить кое-какие неприятности…– Неприятности? – откликнулась я. – Дай Бог, чтобы не хуже!– Не думаю, – с напускной бодростью сказал он. – У меня будет прекрасный адвокат, и все дело окажется огромным мыльным пузырем, вопреки всем уликам, собранным против меня.– Не можем ли мы что-либо сделать, чтобы убедить других дать показания в вашу пользу? – спросила я, надеясь: он поймет, что я имею в виду только одну «другую» – Максину де Рензи.По его лицу было заметно, что он понял намек. Лицо было очень печальным, но неожиданно глаза его блеснули.– Есть одна вещь, которую вы могли бы сделать для меня… вы и никто другой, – нерешительно сказал он. – Но я не имею права просить вас.– Скажите, я даю вам это право! – умоляюще произнесла я.– Спасибо, дорогая Диана. Поверьте, я не хотел бы говорить вам об этом, если б от этого не зависело нечто большее, чем моя жизнь…Он замялся. И пока я гадала в уме, что он хочет сказать, он вдруг подался ко мне вперед и вполголоса быстро произнес несколько фраз по-испански…Он знал, что этот язык мне хорошо знаком; южная Калифорния, где я провела детство, когда-то принадлежала Мексике, а для мексиканцев (даже после того, как Соединенные Штаты завладели этой областью) – испанский язык до сих пор остается родным; и в нашей семье частенько говорили на этом языке. В Лондоне я иногда рассказывала Ивору об испанских обычаях, традициях, обрядах, которые наблюдала в Калифорнии, а на самодеятельных любительских концертах пела под гитару испанские песни – яркие, зажигающие, полные неги и знойного темперамента.А сам Ивор, готовясь к дипломатической карьере, изучал европейские языки в специальном колледже. Смеясь, он называл меня сеньоритой-репетиторшей, потому что я обучила и его нескольким песням…Те немногие испанские слова, которые он сейчас сказал мне, были произнесены очень быстро, и я надеялась, что кроме меня их никто не услышит. Но тюремный надзиратель в голубой униформе тотчас подбежал к нам с недоверчивым и сердитым видом.– Молчать! – почти выкрикнул он Ивору. И, повернувшись ко мне, резко спросил:– На каком языке он говорил?– На испанском, – ответила я. – Он только пожелал мне здоровья и попрощался со мной. Мы с ним друзья, но между нами одно время была размолвка… а теперь все уладилось, и он захотел сказать мне на прощанье несколько ласковых слов. Неужели нельзя?– Все равно, это запрещено! – повторил стражник упрямо. – И хотя разрешенные вам пять минут еще не прошли, арестант должен немедленно отправиться обратно в камеру. Я напишу на него рапорт и накажу за нарушение тюремного устава!И он приказал Ивору «очистить» приемную комнату таким тоном, который показался мне звериным рычанием. Честное слово я была готова убить его и разогнать всю парижскую полицию. Слышать, как грубый, наглый тюремщик осмеливается кричать на человека лишь потому, что тот беспомощен и не смеет даже возразить ему, – о, эта сцена была невыносима!Что касается Ивора, он сказал мне только «до свидания», а в дверях оглянулся, еще раз печально улыбнулся мне и вышел с высоко поднятой головой. Дверь за ним захлопнулась, послышались лязганье замка и грохот задвигаемой решетки. И снова гнетущая тишина.Но мне почудилось – своей последней улыбкой он хотел сказать: «Я знаю, ты не покинешь меня!» Глава 20. Диана идет на смертельный риск Я действительно не собиралась покидать Ивора в беде. Наше короткое свидание почему-то укрепило во мне уверенность, что я могу доверять ему по-прежнему, что со временем все разъяснится и наши невзгоды развеются как дым.Я только молила Бога ниспослать мне силу и смелость, чтобы удачно выполнить поручение Ивора. Он был прав – поручение это было очень трудным и рискованным. Недаром он подчеркнул, что не стал бы обращаться ко мне за помощью, если б это не было вызвано чем-то более серьезным, чем его жизнь.Слова, которые он произнес по-испански вполголоса – почти шепотом – были следующие: «Пойдите одна в комнату, где произошло убийство. На балконе за окном – ящик с цветами, под ними футляр. Отнесите его Максине. Дорога каждая минута»…Можно было подумать, что и сейчас он заботится только о ней, о Максине де Рензи, и я – именно я! – должна помогать ему и ей. Но даже это не поколебало моей уверенности в Иворе: сердце снова подсказало мне, что их связывает не любовь, а какое-то таинственное общее дело. А если даже и любовь – я все равно не отступлюсь, сделаю для них все, что в моих силах. Ведь для Ивора это «важнее жизни», и моя гордость не должна чувствовать себя уязвленной. Пусть даже в страшном доме, куда он посылает, меня ждет смерть или нечто худшее, чем смерть, – я обязана пойти туда!Моей первой мыслью было отправиться туда немедленно. Но шел уже восьмой час вечера, скоро будет темно, и, хотя Ивор сказал: «Дорога каждая минута», – я побоялась сгоряча испортить все дело. Благоразумие взяло верх над порывом, я поняла: чтобы обеспечить успех, необходимо хорошенько продумать план действий.По пути в отель, проезжая мимо ресторана Дюваль, я остановила кэб, расплатилась с возницей и зашла в ресторан. Там, усевшись за мраморный столик, заказала чашку шоколада, а заодно попросила принести мне вечерние газеты. Просмотрев их, я не нашла для себя ничего нового, никаких важных подробностей, кроме короткой заметки о том, что следствие по делу об убийстве на улице Филь Соваж продолжается. Как видно, интерес прессы к этому делу уже начал остывать.Я даже не знала, в каком районе Парижа находится улица с таким названием, мрачным, как и трагедия, разыгравшаяся там минувшей ночью.Но меня словно обожгло кипятком, когда рядом с этой заметкой я увидела фотографию Ивора – довольно неудачную; очевидно, она была перепечатана из лондонской газеты «Таймс» за прошлый год, когда Ивор только что вернулся из тибетской экспедиции. Эта фотография была выставлена тогда в витрине книжного магазина, где продавалась его нашумевшая книга о Лхассе, и я видела ее еще до того, как познакомилась с Ивором. Думала ли я тогда, что встречу ее еще раз при таких обстоятельствах?!Между прочим в заметке сообщалось о том, что полиция опечатала комнату, в которой произошло убийство, и распорядилась не допускать туда никого, пока ее не осмотрят судебные эксперты. Это очень расстроило меня, так как нарушило мой план – любой ценой проникнуть в эту комнату и выполнить просьбу Ивора. Теперь надо было изыскивать какие-то другие пути. Вдобавок, Ивор предупредил, чтобы я была одна, т. е. без свидетелей, и это очень осложняло задачу…Вернувшись вечером в «Елисейский Дворец», я вызвала Нэнси и отослала с ней тете Лилиан записку, в которой известила тетю, что завтра с утра навещу свою американскую подругу, которую случайно встретила в ресторане Дюваля. С этой подругой (писала я) мы не виделись больше года, она только что приехала в Париж из Нью-Йорка в туристский круиз. Возможно, я проведу с ней целые сутки, и тогда постараюсь вернуться на следующий день к девяти или десяти часам утра, так что пусть тетя не беспокоится за меня, все будет в порядке!Я ненавижу всякую ложь и из-за этого нередко ссорилась с Лизой. Но на сей раз ложь была необходима: из слов Ивора я поняла, что его поручение должно быть окружено глубочайшей тайной.Затем я попросила у дяди Эрика вчерашнюю газету, где был помещен фотоснимок дома на улице Филь Соваж, и внимательно рассмотрела его.Мне сразу бросилось в глаза, что в этом большом шестиэтажном доме гостиничного типа каждая комната имеет перед окном небольшой балкон, причем балконы соседних комнат расположены довольно близко друг от друга; мне показалось, что расстояние между ними не превышает пяти-шести футов (два метра) и при известной ловкости и, конечно, смелости можно по карнизу перебраться с одного балкона на другой… если на стене есть какие-нибудь выступы, за которые можно уцепиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27