Думаю, что ее нельзя согнуть как других женщин, и все же нередко завидую тем женщинам, которые не испытали суровой закалки характера на сцепе: слишком тяжело дается иногда эта закалка!..Наконец, закончился первый акт. Но еще пять раз подымался занавес, и пять раз я должна была возвращаться на сцену, улыбаться, кланяться, посылать воздушные поцелуи и делать вид, что восхищена овациями. Потом, когда я уже могла спастись бегством, на пути к моей актерской комнате меня окружили люди с поздравлениями и пышными букетами цветов. Со всех сторон мне пожимали руки, журналисты протягивали блокноты, вспышки фото-кодаков слепили глаза. Но я протиснулась через толпу, не глядя на окружающих, потому что знала: Рауль уже ждет меня…Да, он ждал, сияющий бескорыстной гордостью за меня, за мой успех и овации – мой милый, чуть капризный мальчик, похожий скорей на Аполлона Бельведерского, одетого в модный фрак, чем на обыкновенного молодого дипломата из министерства. Впрочем, дипломатия, конечно, не была его настоящим призванием. Он мог бы стать поэтом или художником или тем и другим; он всегда мечтал об этом, вечный мечтатель с изящными манерами и благородным лицом, которое могло бы показаться строгим, если б не ласковые глаза и губы.Вокруг нас были люди, и мы с ним разговаривали просто как знакомые, пока я не ввела Рауля в крохотный будуар рядом с актерской комнатой. Там, о, там мы разговаривали уже не только как знакомые! Думаю, этим сказано все.Прикосновение рук Рауля и его губы, которые были совсем не строгие, дали мне силу приготовиться к тому, что еще ожидало меня впереди. Есть что-то волшебное в прикосновениях, даже самых незначительных, того, кого любишь больше всех. Мы оба забыли обо всем на свете, и даже смерть в эту минуту не могла бы разлучить нас.Ранее я флиртовала со многими мужчинами – иногда потому, что это забавляло меня и они мне нравились, как, например, Ивор Дандес, а иногда мне нужно было покорить их по политическим мотивам. Но никогда еще я не испытывала чудесного чувства настоящей любви, пока не встретилась с Раулем дю Лорье. И теперь самым блаженным отдыхом для меня было положить голову ему на плечо и закрыть глаза, не двигаясь, не произнося ни слова.Мои душа и тело были измучены бесконечным напряжением нервов, постоянным стремлением скрыть мою тайну от окружающих. Когда мирные, спокойные мечты о будущем освежали мой разгоряченный мозг, мрачные воспоминания вдруг отбрасывали меня назад и жалили как ядовитые змеи. Я понимала, что не заслужила права на блаженный покой, что руки моего любимого оттолкнули бы меня в невыразимом ужасе, если б он узнал, что я наделала и как обманула его доверие, посягнув на его честь и благополучие.В течение семи лет я была политическим шпионом. Да! Но я питала недобрые чувства к России и Германии и дала отцу клятву отомстить за него. А Франция – союзник России. В конце концов изменить чужой стране менее гадко, чем обмануть человека, которого обожаешь и который обожает тебя. Мы, женщины, всегда верны тем, кого любим по-настоящему, готовы принести им любую жертву. Я знала это и думала: если когда-нибудь полюблю, то сумею доказать свою преданность… и вот теперь предала возлюбленного, продала его родину! Лишь в объятиях Рауля я осознала, что натворила, и эти объятия доставляли мне не только блаженство, но и огромную душевную муку.Даже если мы с ним каким-то чудом будем спасены и все окончится благополучно, ничто на Земле не может смыть темное пятно с моего сердца – сердца, которое Рауль считает таким верным, таким чистым.Есть ли что-либо страшней для любящей женщины, чем постоянно хранить от мужа секрет, раскрыв который она потеряет его уважение?Безусловно, я заслужила наказание, и мой удел – нести его через всю жизнь, если еще раньше не случится крушение наших надежд. Даже на вершине блаженства мысль о проклятом темпом пятне будет преследовать меня и омрачать минуты моего счастья……Я не могла долго отдыхать в тишине, сидя с закрытыми глазами. Иногда я вздрагивала и всхлипывала, хотя глаза мои оставались сухими, а Рауль пытался успокоить меня, полагая, что я просто возбуждена и взволнована новой ролью – трудной и ответственной. Он не догадывался, как трудна и ответственна была она для меня на самом деле!– Дорогая, – сказал он восторженно, – сегодня ты была божественна! Как я гордился тобой – и как горжусь! Раньше мне казалось, что уже невозможно обожать тебя сильней, но сейчас я люблю тебя в тысячу раз больше!Я знала, что это правда; я могла читать это в его глазах, слышать в звучании его голоса. С того дня, когда я так легко успокоила его, пообещав выручить из беды и уговорив принять от меня все, что я имею, он видел во мне своего ангела-спасителя. Сердце его было готово разорваться от любви… которую я не заслуживала.«Зато сегодня, – думала я, – у меня для него есть великолепная новость, она заставит его вскрикнуть от восторга: я скажу ему, что бриллианты нашлись и сейчас у меня в руках!»О, эти бриллианты! Как ненавидела я их в ту минуту! Ведь это они толкнули меня на бесчестный поступок, и теперь лавина несчастий, возможно, уже катится на нас, чтобы навсегда похоронить нашу любовь.Внезапный страх заставил меня еще крепче прижаться к Раулю, еще тесней обнять его, потому что я подумала: а вдруг я и впрямь никогда больше не буду в его объятиях, и его лучистые глаза не будут глядеть на меня с такой лаской, как сейчас?– Рауль, дорогой! – прошептала я. – Если все люди там, в зале, отвернутся от меня и освищут вместо того, чтобы аплодировать, – будешь ли ты по-прежнему гордиться мной, по-прежнему любить меня?– Я бы любил тебя, мое сокровище, еще больше, если б это было возможно, – ответил он, нежно обнимая меня. – Но я – ревнивое животное и не переношу мысли, что ты можешь принадлежать другим, пусть даже публике, которая оценивает тебя так высоко, как ты этого заслуживаешь. Я знаю, тебя все обожают, называют любимицей Парижа, и горжусь этим, но в то же время мне хотелось бы забрать тебя от них. Лишь один я имею право обожать тебя, преклоняться перед тобой. А если весь мир обернется против тебя – это будет для меня радостью; я приму вызов и встану на твою защиту!..– Неужели ничто не могло бы заставить тебя разлюбить меня? – продолжала допытываться я с тем странным очарованием ужаса, которое иногда заставляет человека подходить к краю бездны и заглядывать в нее.– Ничто на Земле! – пылко ответил он. – Пока ты мне верна.– А если б я была неверна, если б обманула тебя?– Тогда я убил бы тебя, а потом себя. Но у меня кровь приливает к лицу при одной мысли об этом. Зачем ты говоришь о таких вещах, раз это невозможно, благодарение Богу? Я знаю, что ты любишь меня, иначе не принесла бы такую благородную жертву, желая спасти мою честь…Я затрепетала и похолодела от страха. Напрасно заглядывала я в эту пропасть, в эту жуткую бездонную темноту! В самом деле, зачем думать об ужасах, если есть возможность насладиться несколькими светлыми минутами, может быть, последними в моей жизни?..Чтобы отвлечься, я уже хотела сказать Раулю о найденном колье, но он продолжал говорить мне такие ласковые, милые, нежные слова любви, что я не смела прервать его, зачарованная и покоренная…А затем, намного раньше, чем следовало бы (так мне показалось), вдруг прозвучал первый звонок, призывающий зрителей в зал, а артистов – готовиться к выходу на сцену.У меня уже не оставалось больше свободных минут. Раньше иногда я позволяла себе, не считаясь с режиссером и публикой, задерживать поднятие занавеса (хотя обычно отношусь к своим обязанностям добросовестно), но в этот вечер, наоборот, хотела бы как можно скорей закончить спектакль, чтобы к полуночи быть уже дома и там разрешить свои тревоги и сомнения, узнав кое-что хорошее, а может быть, и самое худшее.– Ты должен уходить, дорогой, – сказала я. – Но у меня есть для тебя одна новость, большой приятный сюрприз. К сожалению, сейчас нет времени для объяснений – это очень длинная история, – а увидеться с тобой до конца игры я не смогу: антракты будут короткими, и каждый акт я начинаю сама. Но после заключительной сцепы моей гибели, в конце четвертого акта, я не стану выходить на вызовы: после смерти это выглядит неэстетично – не правда ли? – и я никогда не выхожу. Поэтому, как только опустится занавес, приходи сразу сюда, в эту комнату. Мы увидимся с тобой еще несколько минут, прежде чем я переоденусь и поеду домой.– Только несколько минут! – огорченно подхватил Рауль. – А потом? Ты же давно обещала мне поужинать вместе со мной в первую ночь после премьеры. Разве забыла?Мое сердце сделало скачок, когда он напомнил мне об этом обещании. Раньше я не забывала о свидании с Раулем, а теперь оно вылетело из моей головы! Было столько неприятных, мучительных переживаний, что они вытеснили из памяти предстоящую встречу.Я невольно отшатнулась от Рауля с возгласом удивления.– Ты забыла! – воскликнул он, разочарованный и обиженный.– Только на минуту, – сказала я, – потому что сейчас я сама не своя. Я очень устала, возбуждена, у меня расшатались нервы, как и всегда в день премьеры. Да, я помню, мы собирались с тобой поужинать вдвоем – ты и я. Но… – я запнулась.– Может быть, я тебе мешаю? – спросил он тоскливо, в то время как я обдумывала, как мне поступить. Его ясные глаза сразу как будто померкли, стали напоминать глаза ребенка, брошенного всеми, и я не могла этого перенести…Прозвучал второй звонок.– Не говори так жестоко! – упрекнула я Рауля. – Дело просто в том, что… я очень утомилась. Не думаю, чтобы я была в состоянии ужинать. Моя служанка непременно потребует, чтобы я сразу легла в постель – как только приеду домой. Бедная старая Марианна! Она настоящий тиран, когда воображает, что это нужно для моей пользы. И, как правило, кончается тем, что я подчиняюсь ей, а не наоборот. Но посмотрим, как я буду чувствовать себя в конце последнего акта. Мы с тобой поговорим об этом, когда я приду сюда… после смерти.Я попыталась рассмеяться на свою печальную шутку, но пожалела об этом, так как смех мой прозвучал неестественно. На лицо Рауля набежала тень; оно, такое чувствительное, всегда выражало массу душевных переживаний, однако на этот раз у меня уже не было времени утешать моего огорченного друга.– Увидеть тебя снова, – торопливо добавила я, – будет для меня возвращением к жизни. Я воскресну… А теперь – прощай… нет, не прощай, а до свидания!Отослав, наконец, его, я опрометью кинулась в свою актерскую комнату, чтобы приготовиться к выходу. Мы с Раулем провели в будуаре не менее пятнадцати минут – весь антракт; я была как на иголках.К счастью, переодеваться для второго акта не требовалось;тем не менее Марианна, которая в дни премьер всегда сопровождает меня в театр, очень нервничала. Она суетливо передвигалась по комнате и бесцельно переставляла мою косметику на туалетном столике перед большим трюмо.– Ваш администратор уже два раза заглядывал сюда, мадемуазель! – сказала она ворчливо. – А вот какое-то письмо для вас. Швейцар только что принес его. Но сейчас вам некогда его читать, идите на сцену!Волна слабости захлестнула меня. Я предположила, что Ивор разузнал нечто страшное и решил предупредить меня немедленно.– Я должна прочесть письмо! – заявила я. – Дай мне его сейчас же!Марианна честно и верно служила мне уже много лет и по возрасту годилась мне в матери. Она частенько спорила со мной по разным вопросам, однако на сей раз что-то в моем голосе заставило ее повиноваться с необычайной поспешностью. И тут я получила удар.На конверте я узнала почерк графа Алексея Орловского.Я не трусиха, но лишь большим усилием воли принудила себя внешне спокойно вскрыть конверт. Я боялась сотни разных вещей, а больше всего известия о том, что Договор находится в руках Орловского… Он вполне мог заявить, что документ у него, и предложить мне в обмен постыдную сделку.С чувством осужденного преступника, идущего на гильотину или вечную каторгу, я вынула из конверта сложенный голубой листок и торопливо развернула его.В первую секунду бумага показалась мне сплошным темным пятном, на котором нельзя разобрать слов. Но это быстро прошло, текст прояснился, и, пробежав его глазами, я поняла, что у Орловского есть какая-то козырная карта, которая будет предъявлена мне позже, когда он найдет это нужным.Вот содержание его записки:«Моя дорогая Максина! – так начал он письмо, хотя я никогда не давала ему права обращаться ко мне по имени и никогда раньше он не осмеливался называть меня „дорогая“. – Я должен видеть вас и поговорить с вами этим вечером наедине. Это нужно не мне (хотя вы очень хорошо знаете, что значит для меня быть с вами!), это нужно для вашего блага и для блага еще одного человека. Думаю, вы догадываетесь, что все это очень важно, и уверен, что вы не только захотите встретиться со мной, но будете искать этой встречи, хотя раньше избегали меня. Поэтому беру на себя смелость ждать вас у служебного подъезда, когда вы будете выходить из театра.Ваш (хотите вы этого или нет) АЛЕКСЕЙ.»Если б что-либо могло доставить мне в тот момент удовольствие, так это разорвать письмо в мелкие клочки на глазах у автора, а потом швырнуть их ему в его ненавистное лицо и сказать: вот мой ответ!Но сейчас он не смотрел на меня, и даже если б смотрел, я не смогла бы сделать то, чего хочу. Он знал: я соглашусь встретиться с ним, ему нечего бояться, что я публично прикажу ему убраться прочь с моей дороги; я должна была увидеть его!.. Но как это устроить после того, как я только что отказала Раулю в его просьбе проводить меня? Рауль придет ко мне сразу после эпизода моей смерти на сцене, и если даже не поедет со мной, то, по крайней мере, выйдет к подъезду, чтобы усадить меня в коляску. Л там меня будет ожидать хитрый и коварный враг – Орловский… и Рауль увидит его!Что придумать? Как обойти этот безвыходный тупик? Глава 11. Максина возвращает бриллианты Я пыталась ответить на этот вопрос, решить что-либо, но мой мозг отказывался соображать.«Я не должна сейчас думать, – твердила я себе, – я должна верить в удачу, верить в удачу. Постепенно я придумаю что-нибудь…»Однако в дальнейшем моя роль в пьесе уже не оставляла мне времени на обдумыванье. Я была уже не Максиной де Рензи, а несчастной венгерской принцессой Еленой, чья трагическая судьба была еще более скоротечна и безжалостна, чем судьба Максины. Когда Елена скончалась на руках своего возлюбленного и я была в состоянии снова приняться за раскручивание запутанного клубка моей личной жизни, вопрос все еще настоятельно требовал ответа, и решать его надо было немедленно.Прежде всего нужно было избавиться от Рауля, убрать его с пути, ранив при этом его сердце, – Рауля, моего возлюбленного, помощь и защита которого были мне так нужны!Я распорядилась пропустить его ко мне. И когда принцесса Елена умерла, занавес упал и Максина де Рензи получила возможность оставить подмостки, Рауль дожидался меня у дверей моей рабочей актерской комнаты. Он был уже в макинтоше, очевидно, собираясь провожать меня.Когда мы вместе вошли в мой будуар, он схватил мои руки, крепко сжал их и принялся без конца целовать. Но лицо его было бледно и печально, и снова боязнь вкралась в мое сердце, как внезапный язычок пламени вспыхивает иногда среди пепла затухающего костра.– Что с тобой, Рауль? Почему ты так выглядишь? – спросила я, а в голове моей звучал иной вопрос: «Не сообщил ли тебе кто-нибудь в театре о пропавшем документе?»И я была готова заплакать, как дитя, от облегчения, когда он сказал:– Виновата ужасная последняя сцена. Я и раньше видел, дорогая, твою сценическую смерть в какой-то другой пьесе, но тогда это не произвело на меня такого сильного впечатления, как в этот раз. Может быть, потому, что в те дни ты еще не принадлежала мне… или потому, что сегодня ты играла особенно ярко, твои переживания были так реальны, прямо потрясающе реальны! Зал просто сошел с ума! Слышишь, как они ревут: требуют, чтобы ты показалась?.. А я, честное слово, до сих пор не могу прийти в себя. Удивляюсь, как я усидел на месте и не выпрыгнул из ложи, чтобы спасти тебя! Принц Кирилл был просто олух – не успел помешать злодею занести над тобой кинжал! Я бы убил негодяя в третьем акте – и тогда Елена могла бы избежать гибели и счастливо выйти замуж.– Верю, ты убил бы злодея, – сказала я, улыбаясь его горячности.– Да, нужно быть ревнивым! Согласен, я тоже ревнив, но такая честная мужская ревность – не оскорбление, а комплимент любимой женщине!– Ты все принимаешь близко к сердцу, даже игру на сцене!– Если героиня – женщина, которую я люблю, – пылко сказал он.– И всегда будешь льстить мне, как все мужчины, кого я знаю? – засмеялась я, хотя мне хотелось плакать.– Думаю, никогда. Лести во мне нет, я говорю вполне искренне. Ты, наверное, презираешь меня за мою несколько детскую восторженность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27