– Почему она не приезжает за ответом?
В принципе, это я должен ей сообщить о своем решении. Поскольку сегодня пятница… Загнанный в тупик, он инстинктивно заговорил с англосаксонским акцентом, который прочно зарекомендовал себя в традиционной политике старой Англии: Wait and see, ждать и видеть! «Если не двинусь с места, я ничего не потеряю, – рассуждал он сам с собой. – Или же, поразмыслив, она отказалась от этого уик-энда, и тогда неуместная инициатива с моей стороны может все поставить под сомнение… Или же она по-прежнему думает о нем, и тогда сама вернется к этому вопросу. В таком случае…»
С задумчивым видом он поглаживал кончиками пальцев бархатистый подлокотник кресла. «В таком случае несложно будет заставить ее потерпеть… Достаточно дать ей немного надежды…»
Раймонда пристально смотрела на Филиппа, словно читая его мысли. Он отвернулся, и его взгляд упал на поднос, на котором она минуту назад принесла виски. Вид двух пустых стаканов вызвал у него приступ ярости.
– А это почему здесь? Кто-нибудь позвонит… Всполошимся, забудем о стаканах… как забыли о сигарете.
Поставив на место в бар бутылку «Джильбейз», он взял поднос, отнес его на кухню, прополоскал стаканы и сам поставил их в буфет.
«Достаточно дать ей немного надежды…» Идея медленно прокладывала себе путь… «И даже, если потребуется… даже переспать с ней… если от этого будет зависеть наша безопасность…»
Он принялся проклинать Раймонду, ее дурацкую ревность, ее присутствие, которое все усложняло. Если Люсетта явится снова, не придется ли ему пыжиться, тогда как будь у него возможность поговорить с ней без свидетелей…
«Не ждать и увидеть ее!» Он преобразовал старое английское изречение для своего личного употребления; в своей примитивной форме оно вдруг показалось ему символом капитулянтства. Он выйдет из дома под каким-нибудь предлогом, в действительности же, чтобы позвонить Люсетте и договориться с ней о встрече где-нибудь в городе. По иронии судьбы Раймонда своим допросом сама подсказала ему эту мысль. Опять же из-за Раймонды он, разумеется, не мог и думать, чтобы поехать на выходные в Мулен, но он выберет нужные слова… а при необходимости – и действия, чтобы увильнуть от этого свидания…
В ту самую минуту, когда он был готов уже привести свой план в исполнение, позвонили в дверь. На верху лестницы появилась Раймонда.
– Это она, – объявила она. – Я видела ее машину.
Категорическим жестом руки Филипп велел ей исчезнуть, и она скрылась, в свою очередь, дав ему понять, что будет подслушивать.
Люсетта, которой Филипп открыл дверь, улыбалась, даже вела себя импульсивно: казалось, она приехала лишь для того, чтобы вернуть одну книгу о Бразилии и взять другую.
– Это так увлекательно!
Все было бы хорошо, если бы ее восторг не был столь преувеличенным. Выспренность слов не вводила Филиппа в заблуждение.
– И это только начало, – сказал он, подыгрывая ей, и провел за собой в кабинет. – Вам еще столько предстоит открыть.
– Увы, я полная невежа, и поэтому рассчитываю на то, что вы меня просветите.
Хотя он чувствовал всю неестественность ее поведения, он обрадовался такому повороту беседы, и мало-помалу увлекся близкой его сердцу темой. Пленник своей мечты, он проявлял себя то лириком, рассказывая о фольклоре и костюмах, то ученым, пробираясь к самым истокам древних культур, то мистиком, путешествуя по Мато Гроссо.
Люсетта была идеальной слушательницей. Разинув рот, сверкая глазами, она внимала речам Филиппа.
– Ну что ж! – воскликнула она, наконец. – Мне только еще больше захотелось посетить эту сказочную страну. Вам не нужна случайно секретарша в поездке? – добавила она как бы между прочим.
– Увы, мои скромные средства этого не позволяют, – ответил он тем же тоном.
– Секретарша, которая все расходы по путешествию взяла бы на себя. Я бегло говорю по-английски… немного по-португальски… Я могла бы вам быть очень полезной.
Прозвучавшее, как шутка, предложение все же было сформулировано с недвусмысленной четкостью.
– Ну, – сказал он, – у нас еще есть время подумать об этом.
– Да, верно, – согласилась она, – время у нас есть. – Она повернулась к стеллажам. – Итак, какое произведение вы посоветуете прочесть новообращенной?
Он указал ей на очерк исследований Амазонии.
Ну вот, – воскликнула она, засовывая томик в дамскую сумку, очень похожую на портфель. – Теперь, когда у меня есть чтиво, я убегаю.
С готовностью, которая была не что иное, как плохо скрываемая торопливость, он помог Люсетте надеть пальто. Филиппа так и подмывало подтолкнуть ее к выходу, но он сдержался. Люсетта медленно натянула перчатку…
– Я также хотела спросить вас, – промолвила она, не поднимая головы.
Вдруг она вся как бы ушла в созерцание второй перчатки, у которой разошелся шов.
– Я хотела вас спросить… Завтра после обеда… мне приехать за вами на машине или вы предпочитаете, чтобы мы добирались туда по отдельности?
– Куда это? – с туповатым видом спросил Филипп. Он тотчас пожалел, что задал этот нелепый вопрос, ибо по тому, как резко она сорвала с руки перчатку, он понял, что вызвал у нее лишь раздражение своей уверткой.
– Не прикидывайтесь дурачком, – сухо бросила она, – вам это не идет. Если вы не хотите ехать в Мулен, скажите об этом прямо.
«Не так уж и сложно заставить ее потерпеть, – повторил он мысленно… – Дать ей немного надежды…» Поскрипывание паркетной дощечки на втором этаже напомнило ему, что он не хозяин своих решений. Филипп попытался уйти от прямого ответа.
– Я полагал, вы отказались от этой мысли.
– А я полагала, что уговорила вас.
Досада изобразилась на лице Люсетты, но досада, в которой не было ничего пассивного. Необычный блеск глаз, нервные движения пальцев, теребивших перчатку, подергивание губ – весь ее вид отражал внутреннюю борьбу, которая шла в ней.
Вопрос застал Филиппа врасплох.
– Почему вы меня избегаете? – Она стояла перед ним с дерзким блеском в глазах, вызывающе выпятив грудь. – Неужели я до такой степени вам противна?
Ошарашенный, Филипп отступил на шаг. «Она спятила, – подумал он про себя… – Разбушевавшаяся психопатка…» Одновременно он думал о Раймонде, которая наверху…
– Люсетта, я вас умоляю, вы испортите нашу дружбу.
– Плевала я на вашу дружбу. – Слезы готовы были брызнуть у нее из глаз. – Мне не дружба ваша нужна… Вы знаете, знаете, Филипп, знаете уже давно и притворяетесь, что ничего не замечаете.
Он покосился на дверь, ведущую в коридор. Между ним и Раймондой существовал уговор оставлять дверь открытой или, точнее, это было обязательство, которое она ему навязала, чтобы не упустить ни одного слова из их разговора. Он оказался между двух огней!.. В каком словаре найти слова, одни и те же слова, способные успокоить одну, не вызвав гнева другой?
«Достаточно дать ей немного надежды…» Всю свою надежду Люсетта вложила в этот уик-энд, она слишком много о нем думала, предаваясь самым прекрасным фантазиям и витая в облаках. Поскольку она слишком уверовала в победу, поражение, пусть даже временное, было бы для нее таким ударом, что она потеряла бы всякий контроль над собой.
– Секретарше вашего издателя, наверное, везет больше, чем мне.
Нет, это не отказ, не просто отказ повергал ее в такое состояние, но отказ, мотивированный наличием соперницы.
– Вы заблуждаетесь, Люсетта… Секретарше более пятидесяти пяти лет… почти шестьдесят… Она годится мне в матери…
Он почувствовал, что этот аргумент поколебал его соперницу, и поспешил закрепить достигнутый успех:
– Мне не безразличны ваши чувства, напротив.
Он подошел к двери, чтобы закрыть ее. Позже он объяснит Раймонде, что Люсетта сама… Одновременно мысли галопом проносились у него в голове: «Достаточно дать ей немного надежды…» Ревнуя к живой сопернице, не станет же Люсетта ревновать к умершей.
– Поймите меня правильно… Память о ней еще так жива…
Он бесшумно прикрыл дверь и повернулся, готовый прошептать слова, которые дадут понять, что в будущем… в самом недалеком будущем…
Но Люсетта не дала ему на это времени.
– Лгун! Грязный лгун!.. Неужели вы осмелитесь утверждать, что любили свою жену? Что это из-за нее вы…
Слова толкались у нее на губах. Охваченная непонятной яростью, она лепетала, молотя себя кулаками по груди:
– Что из-за нее вы отвергаете меня? Как вам не стыдно… говорить, что вы ее любили?
Филипп терял почву под ногами. Свою супружескую любовь, семейное согласие, в общем, прочность брачных уз он отрицать не мог.
– Да, – подтвердил он, – я ее любил… И до сих пор ее люблю.
Тут Люсетта перестала жестикулировать. Застыв в позе величественной серьезности, она смерила Филиппа презрительным взглядом и спросила, не повышая голоса:
– Если вы ее любили, почему же вы убили ее?
Глава 18
Лавина низверглась на Филиппа, придавила его, повалила, подхватила, понесла, наконец, бросила – разбитым, истерзанным, изнемогающим; в ушах у него шумело, слова оглушительным гулом отдавались в голове… «Почему вы убили ее?»
Инстинкт самосохранения продиктовал ему ответ:
– Вы бредите? Вы нахватались этого у Шабёя?
Люсетта продолжала стоять перед ним, прямая и одеревенелая, уверенная в себе, с неким подобием улыбки на губах.
– Отпираться бесполезно, мой бедный Филипп… только не со мной.
– А вам, моя бедная Люсетта, немного здравого смысла… не помешает…
«Не спорить, – говорил он себе. – Невиновный, я бы уже давно выставил ее за дверь». Однако именно потому, что он не был невиновен, он решил вначале свести на нет обвинение, которое, на его взгляд, ни на чем не основывалось. Он выложил свой главный аргумент:
– Немного здравого смысла… В пять часов моя жена была еще у своего парикмахера, в половине шестого я был уже у вас, в Мулене…
Люсетта, наконец, оживилась и топнула каблуком о паркет.
– И все-таки вы убили ее. Я это знаю, потому что…
– Думайте, что говорите… – Притворяясь возмущенным, он гораздо лучше скрывал свое волнение. – Я больше не потерплю этих ваших намеков.
– Потому что я вас видела! – обронила она без тени смущения.
– Перестаньте, вы принимаете желаемое за действительность.
– Шабёй, возможно, будет иного мнения.
Увидев, что она берет сумочку, он испугался, испугался, что она сейчас уйдет. Хладнокровие покинуло его… Схватив Люсетту за руку, он крикнул:
– Ну давайте же, давайте, излейте свою желчь!
– Вот слова, о которых вы пожалеете. – Она тут же, немного быстрее, чем Филипп, взяла себя в руки. – Однако, раз уж вы согласились меня выслушать…
– Если только вы не боитесь показаться смешной.
– О! Я совершенно спокойна… – Улыбка, в которой было что-то звериное, обнажила ее маленькие белые зубки, готовые укусить. – Через несколько минут я вам совсем не буду казаться смешной!
Филипп сменил маску возмущения на маску покорности. С равнодушным видом, но с тяжелым сердцем обвиняемого, который ждет «приговора», он сжал губами «Голуаз» и швырнул пачку на стол, не предложив сигарету Люсетте.
– В ту субботу, Филипп, после обеда, я выбралась в лес… Мне было скучно в Мулене. Я уже набрала полную корзину грибов… Вы должны были приехать с минуты на минуту… А поскольку мне не терпелось увидеть вас… – Она усмехнулась… – Не терпелось вас увидеть, смешно, не правда ли? Я пошла вам навстречу…
Не было и одного шанса из ста, что кто-нибудь заберется в этот заброшенный уголок с наступлением ночи, в такой туман, в такой холод, и вот эта идиотка… Он не удержался от гневного жеста, который она приняла за нетерпение.
– Я была еще далеко от развилки, когда разглядела вашу машину, точнее, машину вашей жены, которая ехала по дороге, ведущей к карьеру… Решив, что она заблудилась, я побежала ей наперерез, через кустарник… И там, Филипп, я увидела вас…
– Нет! Это неправда!
Возмущаться более не имело смысла, но Филипп не сдавался, упорно пытаясь отстоять заранее проигранное дело.
– Моя жена была у своего парикмахера… Это доказано… Полиция все проверила…
– А я видела вас! – с нажимом в голосе повторила она. – Я видела, как вы столкнули машину в карьер, подожгли ее и спрятались в риге…
Одной лишь этой детали было достаточно, чтобы подтвердить подлинность рассказа Люсетты. Филипп представил, как он бежит по глинистой грязи, липнущей к его подошвам, сзади полыхает машина и труп… Он и сейчас ощущал это стеснение в груди, от которого он задыхался, опершись на крыло своего автомобиля, который спрятал утром того же дня в этой заброшенной риге. Они приезжали туда с Раймондой на рассвете: приехали раздельно, уехали вместе на одной машине. Он все предусмотрел, все, кроме нелепого поступка Люсетты.
Он уже не слушал ее объяснений, как, сократив путь по лесным тропкам, она успела прибыть в Мулен раньше его.
– Вы больше не возмущаетесь?
Он вздрогнул. Нет, это не было кошмарным сном. Слишком реальны этот кабинет, эти стены, эти знакомые предметы и слишком реальна Люсетта – он ощущал даже биение артерии на ее левом виске. Заставленные книгами полки, двойные шторы и ковер скрадывали все шумы. В этом замкнутом пространстве, где ни он, ни она не смели пошевелиться, густая, отягощенная смыслом для каждого из действующих лиц тишина, придавала сцене почти нестерпимую, внутреннюю напряженность.
Филипп вынул изо рта сигарету, которую он так и не зажег. Конец ее был изжеван, пропитан липкой слюной, которую он не успевал проглатывать.
– Если вы все это видели, – произнес он бесцветным голосом, – почему ничего не сказали?
– Потому что я люблю вас.
Признание было сделано просто, без ложного стыда и без вызова.
– Я всегда вас любила… с того первого и единственного поцелуя, о котором вы так скоро забыли… Но я бы ничего вам не сказала, если бы…
– Вы слишком поторопились, – сказал Филипп, – надо было дать мне время…
Неумело он пытался склеить кусочки разбитого сна.
– Но теперь, Филипп, когда вы знаете…
Люсетта пренебрегала всеми этими «как» и «почему». Все, кроме ее нынешнего положения, казалось ей несущественным. Преступление ее интересовало лишь в свете ее возможного статуса сообщницы.
– Ведь, промолчав, я становлюсь вашей сообщницей… Наши судьбы больше не смогут, никогда больше не смогут идти раздельно.
Филипп остерегался ее прерывать, сдерживать эту любовную восторженность, представлявшую для него лучшую из гарантий и худшую из опасностей. У него немного кружилась голова, путались мысли. Каждая из них раздваивалась, раздваивался и он сам, испытывая странное чувство проживания одного и того же приключения с двумя разными женщинами…
– У меня есть деньги, – продолжала Люсетта. – Если вы хотите, мы вместе полетим в Бразилию.
«Если вы хотите…» Как бы вынося решение на суд Филиппа, она тотчас добавила:
– Сегодня утром я забрала свой паспорт из комиссариата.
Заметив нахмуренные брови Филиппа, она моментально продолжила:
– Я плохо излагаю свои мысли, да? Но это трудно выразить. Я все написала в длинном письме, но так и не осмелилась вручить его вам. Завтра вечером в Мулене я вам его покажу. Мы вместе сожжем его. Это будет первым моим подарком, – закончила она дрожащим от волнения голосом.
Она приблизилась к нему, она ждала, что он заключит ее в объятия. Он не мог, так же как не мог и оттолкнуть се.
– Филипп, я…
Вдруг она отпрянула назад, повергнутая в ужас, словно за спиной ее собеседника неожиданно появился призрак.
Филипп обернулся. Дверь была открыта – и в проеме вырисовывался силуэт Раймонды.
Еще не придя в себя от изумления, Люсетта пролепетала:
– Мадам… мадам Сериньян!
Глава 19
– Да, это я, Раймонда Сериньян! Можешь потрогать. Я не привидение. Я жена Филиппа… Ты слышишь, потаскушка? Жена Филиппа, и ты его у меня не похитишь!
Впервые обращаясь к ней на «ты», стиснув кулаки, с пылающим местью взглядом, Раймонда надвигалась на Люсетту, которая отступила в глубь комнаты.
– Идиотка! – взревел Филипп, хватая жену за руку.
Люсетта, парализованная страхом, а затем – изумлением, смогла, наконец, пробормотать:
– Мадам Сериньян… Но ведь… В машине ведь кто-то был… Женщина!
– Женщина? Девица, проститутка из Булонского леса. Филипп подобрал ее по случаю…
– Молчи, ты!
Филипп не мог одновременно удерживать Раймонду и мешать ей говорить. Правда, последнее было для нее чем-то наподобие разрядки – предохранительным клапаном, через который ее ненависть и злоба извергались одной желчно-едкой струей.
– Труп изуродован ожогами, неузнаваем. Я же в это время, с его ведома…
«Его» – значит, мужа, и она делала акцент на этом сообщничестве, которое их объединяло.
– …С его ведома я находилась у своего парикмахера. Филипп воспользовался вами, тобой и Робером. Ты ему нужна лишь как алиби, убогая ты моя!
Филипп так стиснул ей руку, что она застонала. В течение нескольких секунд тишину нарушало лишь ее прерывистое дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13