Я абсолютно доверяю ему.
– Опишите его наружность.
Делакур ничем не выдал своего удивления:
– Высокий, мощный, даже огромный, лицо свирепое, что, впрочем, не мешает ему быть красивым.
– Наподобие вашего управляющего?
– Покрупнее, чуть шире в плечах, но гораздо стройнее!
Зазвонил телефон, и Жардэ снял трубку. Лицо его не выразило никаких чувств, но по едва уловимому дрожанию голоса опытный наблюдатель мог бы догадаться, что произошло нечто важное:
– Хорошо, иду. Господин Делакур, прошу прощения, но я должен ненадолго отлучиться.
Бакконье ждал его в своем кабинете, держа в руках два листка бумаги, исписанные корявым почерком.
– Недостающие страницы из тетрадки Жюльена Комбрэ, – сообщил он.
– Где вы их нашли?
– В сундучке Жюльена, в одной из книжек – единственное место, куда я раньше не заглядывал, хотя обшарил весь сундучок.
– Ну и?
– Здесь описано то, что произошло в день рождения Анжелины. Читайте! – Пока шеф читал, Бакконье не отрываясь смотрел, как дрожат листки в руке комиссара. Через минуту Жардэ бережно положил бумажки на стол Бакконье.
– Лакдар Гариб должен был сегодня прибыть пароходом в Марсель. Надо непременно перехватить его по дороге в Гренуйер.
– Что будем делать с кланом Делакур?
– Продолжайте собирать показания как ни в чем не бывало, чтобы никого но спугнуть. Хорошенько допросите старую даму, пусть не думает, что ее пригласили зря. Поговорите с ней о Лакдаре, о его работе в Гренуйер. Постарайтесь выиграть время, это главное. Я помчался к судье!
Не прошло и часа, как мэтр Фонтэно дал комиссару добро, а неприметная патрульная машина уже разместилась неподалеку от Гренуйер.
– Только, ради бога, не привлекайте к себе внимания! – напутствовал Бакконье своих людей. – Пусть ваше наблюдение выглядит как обычный патруль.
Машины у Лакдара Гариба не было, так что прибыть в Йер он мог только вечерним поездом, в 19.15 или автобусом из Тулона. Незадача состояла в том – во всяком случае для караулившего его полицейского, – что автобусы на линии Тулон – Йер шли через Кро каждые сорок минут, и никто не мог знать, где сойдет Лакдар, тем более что вблизи Гренуйер остановки не было.
Один в своем кабинете Жардэ, уставившись в телефон, с трудом сдерживал тормоза. Что-то ведь должно было происходить… Но что? Когда Бакконье возобновил допросы, Делакур должен был догадаться, что произошли какие-то события – слишком умен, чтобы не ощутить перемену ветра. От него наверняка не ускользнуло, что Жардэ получил какие-то важные улики. То ли он пренебрег сообщением инспектора и потому остался спокойным, то ли, наоборот, реалистически оценил их истинное значение и тогда – жди худшего. Худшего. Жардэ вспоминал потом, что с того момента, как ему стало известно содержание двух недостающих листков из тетради, он знал, что надо ждать худшего. И он к нему приготовился – нервы на пределе, но внешне – спокойствие.
В 19.17 поступило донесение из «скорой помощи»: неизвестный водитель только что сбил какого-то араба по дороге на Кро. Пострадавший находится в тяжелом состоянии. Больница предупреждена.
– Еду! – крикнул Жардэ. – Надеюсь, Бакконье уже там?
Рискуя столкновением на каждом перекрестке, он через несколько минут прибыл на место происшествия. Санитары уже занимались своим делом.
– Проходите! Проходите! – раздраженно крикнул он начавшим скапливаться любопытным.
В человеке, распростертом на обочине, Жардэ сразу узнал Лакдара. Рядом валялся его потертый, раскрывшийся при падении чемодан. По виску гиганта медленной струйкой стекала кровь, губы попытались изобразить какой-то звук, похожий на вздох или детский всхлип. Смуглое неподвижное скуластое лицо с закрытыми глазами почти сливалось с травой, пучки которой кто-то успел подложить ему под голову. Возле раненого хлопотал врач, санитары раскладывали носилки. Подоспевшего на всех парах Бакконье Жардэ встретил вопросами.
– Разумеется, никаких следов ни машины, ни водителя? Немедленно удостоверьтесь, все ли обитатели Гренуйер вернулись домой, и, если потребуется, осмотрите бамперы и кузова всех машин в поместье!
– Вы полагаете, что…
– Я не полагаю, а проверяю! И лечу в больницу в Йере, чтобы послушать раненого, как только он сможет говорить, если сможет!
Пострадавший прямиком был доставлен в реанимационное отделение и через час уже прооперирован. Жардэ подождал хирурга у выхода из операционной:
– Ваш прогноз?
– Скорее пессимистический. Пациент, конечно, крепок, но, кроме переломов голени и бедра, сильно поврежден череп, поэтому ничего с уверенностью сказать не могу.
В состоянии ли он ответить на мои вопросы?
– Это исключено, во всяком случае в данный момент.
– Доктор, поймите, это имеет решающее значение для следствия. В Йере и наверняка где-то еще совершены преступления, и я уверен, что раненый может дать нам ключ хотя бы к двум из них. Даже если нельзя поговорить, не разрешите ли мне его увидеть?
– Только на несколько секунд. Я пойду с вами. Но, признаться, я не понимаю…
На этот раз смуглое лицо Лакдара резко выделялось на белоснежной простыне. Огромная повязка вокруг головы, походившая на тюрбан, напомнила комиссару мавританских воинов из сказок его детства. Но в отличие от сказок этот воин-мавр неподвижно распростерся на больничной кровати. Лишь хрипловатое дыхание и едва заметные движения простыни вверх-вниз свидетельствовали о том, что он еще жив. В сказках воин-мавр в конце концов одолевал врагов. Было непохоже, что так случится и на этот раз. Хирург сделал знак, и Жардэ последовал за ним в соседний кабинет.
– Очень хотелось бы вам помочь, комиссар, но не вижу, что я мог бы сделать.
– Главное для меня быть здесь, когда он очнется. Мне приходится сейчас соревноваться со временем, поверьте на слово. Наготове целый механизм, который включится, если только больной заговорит и расскажет то, что знает. Если же он ничего не скажет, то мне, возможно, придется все начинать сначала, почти с пуля.
– Ну ладно, комиссар, не вижу иного выхода, кроме как освободить вам свой кабинет и просить дежурных предупредить вас, если больной окажется в состоянии говорить. Располагайтесь.
– Разрешите позвонить?
Жардэ связался с комиссариатом, где пока еще не получали никаких сведений касательно Гренуйер. Ему сообщили, однако, что Бакконье сделал срочный запрос на предмет опознания личности.
– Я в больнице, в кабинете доктора Галлибера… если понадоблюсь…
Жардэ устроился на длинном узеньком диване, стоявшем у стены напротив стола. Им овладело странное оцепенение – никаких мыслей, никаких реакций, как в шоке. Он подложил под спину еще одну подушку и вытянул ноги. Почти в ту же секунду раздался длинный телефонный звонок, и ему потребовалось усилие, чтобы выйти из нахлынувшей некстати сонливости. Звонок не смолкал, и Жардэ решил снять трубку. Безликий женский голос произнес:
– Вы комиссар Жардэ? Ждите у телефона.
Он не сразу узнал приглушенный голос инспектора.
– Бакконье, – пробормотал комиссар, приходя в себя, – откуда вы?
– Из кафе. Все тихо. Черный лимузин Делакура видели на дороге в Кро за несколько минут до несчастного случая. Машина направлялась в Кро. Свидетель подтвердил, что за рулем сидел сам Делакур.
– Он вернулся домой?
– В том-то и дело, что нет. И это меня беспокоит. Мы только что обнаружили, что в поместье есть два других выхода.
– Далеко он не может уйти, ясное дело. И потом, это на него не похоже. Гордыня этого человека безмерна. Даже низринуться с высоты он предпочтет эффектно.
Жардэ сообщил инспектору о состоянии Лакдара.
– Мы топчемся на месте! – добавил он. – А время идет. Законное время для обыска истекло, придется ждать до утра. А за ночь столько можно успеть…
Жардэ задумчиво повесил трубку. Цель так близка на этот раз, неужели именно закону суждено быть помехой на его пути?
Понемногу он снова стал проваливаться в сон и решил, что снится кошмар, когда чья-то рука растормошила его:
– Комиссар, раненый приходит в себя. Но он невероятно слаб. Даю вам всего несколько минут.
Жардэ, наверно, никогда не забудет устремленного на него взгляда Лакдара – взгляда затравленного ребенка. Чернющие, глубоко посаженные глаза, выдвинутый подбородок, вздувшаяся вена на лбу под повязкой, чуть ожившее лицо. Жардэ почувствовал на верхней губе капельку пота – никогда ему не было так не по себе. Пришлось наклониться, чтобы лучше расслышать слова раненого.
– Почему господин Делакур хотел меня задавить? Почему господин Делакур…
Не найдя другого ответа, Жардэ глупо пробормотал:
– Да нет же, это просто несчастный случай…
– Нет! Он видел, что я иду по краю дороги, и поехал прямо на меня. Где Анжелина? Что она наделала в мое отсутствие? Опять убежала?
– Убежала?
– Да. Уже убегала два раза. А ее никто не должен был видеть никогда! Зачем ты убегала, Анжелина?
В Жардэ снова взял верх профессионал, и он спросил, повысив тон:
– Где сейчас Анжелина?
– В шале, в домике за грядой кипарисов. Но она опять убежит, если я не вернусь сторожить ее… Анжелина, мне больно…
Глаза Лакдара прикрылись, лицо сморщилось, но быстро расправились. Комиссар испугался и позвал дежурного врача.
– Пульс очень слабый, – предупредил врач. – Большая потеря крови. Сейчас надо оставить его в покое. Пойдемте.
Жардэ заколебался, словно собираясь что-то сказать. Но передумал и пошел вслед за врачом.
– Поезжайте, комиссар. Думаю, что раненый теперь не скоро сможет снова говорить с вами. Если вообще сможет.
Жардэ вернулся в комиссариат, где его ждал Бакконье. Еще под впечатлением услышанного комиссар передвигался как лунатик, в голове было пусто. Однако, заговорив, он сразу обрел свой четкий командный тон:
– Начинаем завтра утром в положенное время. Вы достаточно полицейских оставили на месте?
– Да. Дежурная машина патрулирует всю ночь дорогу в Кро и прилегающие пути. В Гренуйер никакой паники не отмечалось. Долго горел свет в кабинете, где Делакур нас принимал. Подозрительных перемещений замечено не было.
Жардэ пересказал все, что ему сообщил Лакдар, и резко оборвал восклицания инспектора:
– Эх, если бы мы могли сейчас окружить этот домик в кипарисах!
– Араб бредил, это очевидно!
– Я в этом не так уверен.
Ровно в шесть утра полицейские, дежурившие всю ночь в машине, выбрались на свежий воздух и заняли позицию с двух сторон поместья. Немецкие овчарки за оградой встретили их исступленным лаем и не утихали, пока чей-то голос не приказал им молчать. Сразу присмирев, собаки вернулись к своим конурам, а на пороге дома появился Делакур.
– Господа, – обратился он к Жардэ и Бакконье, – я вас ждал.
Неторопливо приблизившись, он отпер ворота. Несмотря на ранний час, хозяин Гренуйер был тщательно выбрит, видимо, в последний раз желая выступить в роли помещика-джентльмена, на зависть врагам: светлые полотняные брюки, куртка из грубой кожи, накинутая поверх бежевой шелковой рубашки, небрежно повязанный шарф цвета табака.
«Чересчур много шика!» – едва не выкрикнул возмущенный Бакконье.
Неожиданно для себя смутившись, полицейские проследовали за помещиком в его кабинет, широко распахнутые окна которого выходили в сад, прямо на пышный островок ярко-красных гладиолусов. Сидя в кресле и нервно прикладывая к сухим глазам носовой платок, мадам Делакур исподлобья наблюдала за приближением Жардэ и Бакконье. Как ни странно, но именно в ее взгляде они прочитали ненависть.
Делакур остановился у камина и снова удивил Жардэ:
– Господа, – начал он, – я был бы вам крайне признателен, если бы вы соизволили, насколько возможно, держать мою матушку за пределами вашего расследования. Она не имеет никакого касательства к делу, интересующему вас, равно как и экономка, и управляющий.
Комиссар покачал головой и ничего не ответил. Эти замашки знатного вельможи, все это рисованное великодушие изрядно раздражали его. Чтобы снять впечатление наигранности этой сцены, он сухо произнес:
– Сегодняшнюю ночь я провел в йерской больнице. Лакдар Гариб не умер и говорил со мной.
Никакой реакции со стороны Делакура не последовало, он лишь спросил:
– Надеюсь, комиссар, это не блеф?
– Повторяю, что в три часа Лакдар Гариб был еще жив.
Из соседней рощи донеслись приглушенные возгласы. Делакур взглянул в окно, но Жардэ упредил его вопрос:
– Мои люди разыскивают маленькое шале – домик, спрятанный в кипарисах…
– Ну, вы титан, комиссар, настоящий титан. В отношении вас я допустил одну-единственную ошибку, но крупную: недооценил ваши возможности. Как недооценил и Лакдара. Недоразумения, если их сразу не рассеять, нередко перерастают в трагедии. А бегство от самого себя, к сожалению, я понял это только теперь с большим опозданием, – худшее из бегств.
– Господин Делакур, как мне стало известно в результате расследования, ваша племянница Анжелина не похоронена на кладбище в Кро, Клара Мерсье никогда официально не возвращалась во Францию и столь же официально пропала без вести в Алжире, а из-за всей этой невероятной путаницы в Йере погибли два человека: Бертран Абади и Жюльен Комбрэ. Ваш друг, мэтр Фонтэно намерен предъявить вам обвинение в попытке умышленного убийства, соучастии в умышленном убийстве и прочих правонарушениях, впрочем, менее тяжких. Желаете ли вы, чтобы я вас допросил, изложил свои доказательства, чтобы мы поиграли в кошки-мышки или же, для экономии времени, вы предпочтете рассказать мне сами о том, что произошло в вашем имении в Алжире, в августе месяце 1956 года?
Делакур провел ладонью по лбу. Лицо его лишь слегка побледнело, и руки, вцепившиеся в спинку кресла, больше не дрожали.
– В тот день моя племянница Анжелина столкнула с обрыва Клару Мерсье – сиротку, которую сестра привезла с собой из Франции. Миловидная, бойкая, славная Клара. Если бы в тот день я решился сказать правду, результат был бы один: Анжелина по сей день находилась бы в сумасшедшем доме или, если угодно, в психиатрической клинике. Моя племянница действовала в припадке безумия, вот и все. Кочуя из депрессии в депрессию, она все больше впадала в состояние прострации и становилась несносной. Маленькую француженку она ненавидела за то, что та предпочитала ее компанию обществу юного Жюльена Комбрэ. В день ее рождения произошла сильная ссора, свидетелем которой был Лакдар. Анжелина совсем не владела собой, толкнула Клару с обрыва, и несчастная разбилась о скалы. Лакдар, с детства боготворивший мою племянницу, сразу сообщил мне о случившемся, и в тот же вечер моя жена покинула Алжир на самолете вместе с Анжелиной.
– А как же пограничный контроль в аэропорту?
– При всех событиях тех лет на девочку пятнадцати лет, тем более в сопровождении взрослых, контроль не очень распространялся. У моей племянницы остался билет и удостоверение Клары. Между ними было некоторое сходство. Не возникло никаких проблем. Лакдар, слепо выполнявший мои указания, выждал два дня, прежде чем официально «обнаружить» тело погибшей в овраге. Труп Анжелины опознал я. Никто не усомнился в показаниях могущественного Пьера Алэна Делакура, и мы похоронили Клару Мерсье под именем Анжелины Дансель.
– Не подумав о том, что Жюльен Комбрэ знал о подлинной личности убитой: с ее шеи он снял именной медальон, а из кармана взял школьное удостоверение. Почему он тогда ничего не сказал, остается для меня загадкой, не сказал даже своему дяде, которого на днях допрашивала полиция в Монтелимаре. Он лишь занес это в свою тетрадь, которая сейчас находится в моем распоряжении. И ждал целых десять лет, чтобы начать вас шантажировать. Так ведь? И за это поплатился жизнью?
– Да.
– А что сталось с Анжелиной с тех пор?
– Моя жена разъезжала с ней по Франции, пока мы не приобрели Гренуйер и не спрятали ее там. Поместье огромно и открывает для этого превосходные возможности, вы даже не представляете какие. Шале стоит на отшибе, прикрыто кипарисами, и в этой части поместья никаких работ не ведется. Знаю, комиссар, вы думаете, что в этой безумной истории главный безумец – это я. Вам неведомо, что такое упоение властью, гораздо более сильное, чем богатством. Я был Пьером Алэном Делакуром – одним из самых известных землевладельцев в Алжире. В то время меня влекла политическая карьера. Все складывалось блестяще, и я уже видел себя депутатом, а может быть, и министром. Гибель этой девочки рушила все мои надежды. Это означало скандал, после которого едва ли можно подняться. После которого я бы уже ничего из себя не представлял. Не скрою, потерял голову и выбрал наихудшее решение.
– И даже не задумались над тем, как отныне повернется жизнь вашей племянницы?
– Жизнь в изоляции в глухой деревне или в психлечебнице… Повторяю, что после этого убийства ее пожизненно упрятали бы за решетку – психиатрия в ту пору была не то, что теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Опишите его наружность.
Делакур ничем не выдал своего удивления:
– Высокий, мощный, даже огромный, лицо свирепое, что, впрочем, не мешает ему быть красивым.
– Наподобие вашего управляющего?
– Покрупнее, чуть шире в плечах, но гораздо стройнее!
Зазвонил телефон, и Жардэ снял трубку. Лицо его не выразило никаких чувств, но по едва уловимому дрожанию голоса опытный наблюдатель мог бы догадаться, что произошло нечто важное:
– Хорошо, иду. Господин Делакур, прошу прощения, но я должен ненадолго отлучиться.
Бакконье ждал его в своем кабинете, держа в руках два листка бумаги, исписанные корявым почерком.
– Недостающие страницы из тетрадки Жюльена Комбрэ, – сообщил он.
– Где вы их нашли?
– В сундучке Жюльена, в одной из книжек – единственное место, куда я раньше не заглядывал, хотя обшарил весь сундучок.
– Ну и?
– Здесь описано то, что произошло в день рождения Анжелины. Читайте! – Пока шеф читал, Бакконье не отрываясь смотрел, как дрожат листки в руке комиссара. Через минуту Жардэ бережно положил бумажки на стол Бакконье.
– Лакдар Гариб должен был сегодня прибыть пароходом в Марсель. Надо непременно перехватить его по дороге в Гренуйер.
– Что будем делать с кланом Делакур?
– Продолжайте собирать показания как ни в чем не бывало, чтобы никого но спугнуть. Хорошенько допросите старую даму, пусть не думает, что ее пригласили зря. Поговорите с ней о Лакдаре, о его работе в Гренуйер. Постарайтесь выиграть время, это главное. Я помчался к судье!
Не прошло и часа, как мэтр Фонтэно дал комиссару добро, а неприметная патрульная машина уже разместилась неподалеку от Гренуйер.
– Только, ради бога, не привлекайте к себе внимания! – напутствовал Бакконье своих людей. – Пусть ваше наблюдение выглядит как обычный патруль.
Машины у Лакдара Гариба не было, так что прибыть в Йер он мог только вечерним поездом, в 19.15 или автобусом из Тулона. Незадача состояла в том – во всяком случае для караулившего его полицейского, – что автобусы на линии Тулон – Йер шли через Кро каждые сорок минут, и никто не мог знать, где сойдет Лакдар, тем более что вблизи Гренуйер остановки не было.
Один в своем кабинете Жардэ, уставившись в телефон, с трудом сдерживал тормоза. Что-то ведь должно было происходить… Но что? Когда Бакконье возобновил допросы, Делакур должен был догадаться, что произошли какие-то события – слишком умен, чтобы не ощутить перемену ветра. От него наверняка не ускользнуло, что Жардэ получил какие-то важные улики. То ли он пренебрег сообщением инспектора и потому остался спокойным, то ли, наоборот, реалистически оценил их истинное значение и тогда – жди худшего. Худшего. Жардэ вспоминал потом, что с того момента, как ему стало известно содержание двух недостающих листков из тетради, он знал, что надо ждать худшего. И он к нему приготовился – нервы на пределе, но внешне – спокойствие.
В 19.17 поступило донесение из «скорой помощи»: неизвестный водитель только что сбил какого-то араба по дороге на Кро. Пострадавший находится в тяжелом состоянии. Больница предупреждена.
– Еду! – крикнул Жардэ. – Надеюсь, Бакконье уже там?
Рискуя столкновением на каждом перекрестке, он через несколько минут прибыл на место происшествия. Санитары уже занимались своим делом.
– Проходите! Проходите! – раздраженно крикнул он начавшим скапливаться любопытным.
В человеке, распростертом на обочине, Жардэ сразу узнал Лакдара. Рядом валялся его потертый, раскрывшийся при падении чемодан. По виску гиганта медленной струйкой стекала кровь, губы попытались изобразить какой-то звук, похожий на вздох или детский всхлип. Смуглое неподвижное скуластое лицо с закрытыми глазами почти сливалось с травой, пучки которой кто-то успел подложить ему под голову. Возле раненого хлопотал врач, санитары раскладывали носилки. Подоспевшего на всех парах Бакконье Жардэ встретил вопросами.
– Разумеется, никаких следов ни машины, ни водителя? Немедленно удостоверьтесь, все ли обитатели Гренуйер вернулись домой, и, если потребуется, осмотрите бамперы и кузова всех машин в поместье!
– Вы полагаете, что…
– Я не полагаю, а проверяю! И лечу в больницу в Йере, чтобы послушать раненого, как только он сможет говорить, если сможет!
Пострадавший прямиком был доставлен в реанимационное отделение и через час уже прооперирован. Жардэ подождал хирурга у выхода из операционной:
– Ваш прогноз?
– Скорее пессимистический. Пациент, конечно, крепок, но, кроме переломов голени и бедра, сильно поврежден череп, поэтому ничего с уверенностью сказать не могу.
В состоянии ли он ответить на мои вопросы?
– Это исключено, во всяком случае в данный момент.
– Доктор, поймите, это имеет решающее значение для следствия. В Йере и наверняка где-то еще совершены преступления, и я уверен, что раненый может дать нам ключ хотя бы к двум из них. Даже если нельзя поговорить, не разрешите ли мне его увидеть?
– Только на несколько секунд. Я пойду с вами. Но, признаться, я не понимаю…
На этот раз смуглое лицо Лакдара резко выделялось на белоснежной простыне. Огромная повязка вокруг головы, походившая на тюрбан, напомнила комиссару мавританских воинов из сказок его детства. Но в отличие от сказок этот воин-мавр неподвижно распростерся на больничной кровати. Лишь хрипловатое дыхание и едва заметные движения простыни вверх-вниз свидетельствовали о том, что он еще жив. В сказках воин-мавр в конце концов одолевал врагов. Было непохоже, что так случится и на этот раз. Хирург сделал знак, и Жардэ последовал за ним в соседний кабинет.
– Очень хотелось бы вам помочь, комиссар, но не вижу, что я мог бы сделать.
– Главное для меня быть здесь, когда он очнется. Мне приходится сейчас соревноваться со временем, поверьте на слово. Наготове целый механизм, который включится, если только больной заговорит и расскажет то, что знает. Если же он ничего не скажет, то мне, возможно, придется все начинать сначала, почти с пуля.
– Ну ладно, комиссар, не вижу иного выхода, кроме как освободить вам свой кабинет и просить дежурных предупредить вас, если больной окажется в состоянии говорить. Располагайтесь.
– Разрешите позвонить?
Жардэ связался с комиссариатом, где пока еще не получали никаких сведений касательно Гренуйер. Ему сообщили, однако, что Бакконье сделал срочный запрос на предмет опознания личности.
– Я в больнице, в кабинете доктора Галлибера… если понадоблюсь…
Жардэ устроился на длинном узеньком диване, стоявшем у стены напротив стола. Им овладело странное оцепенение – никаких мыслей, никаких реакций, как в шоке. Он подложил под спину еще одну подушку и вытянул ноги. Почти в ту же секунду раздался длинный телефонный звонок, и ему потребовалось усилие, чтобы выйти из нахлынувшей некстати сонливости. Звонок не смолкал, и Жардэ решил снять трубку. Безликий женский голос произнес:
– Вы комиссар Жардэ? Ждите у телефона.
Он не сразу узнал приглушенный голос инспектора.
– Бакконье, – пробормотал комиссар, приходя в себя, – откуда вы?
– Из кафе. Все тихо. Черный лимузин Делакура видели на дороге в Кро за несколько минут до несчастного случая. Машина направлялась в Кро. Свидетель подтвердил, что за рулем сидел сам Делакур.
– Он вернулся домой?
– В том-то и дело, что нет. И это меня беспокоит. Мы только что обнаружили, что в поместье есть два других выхода.
– Далеко он не может уйти, ясное дело. И потом, это на него не похоже. Гордыня этого человека безмерна. Даже низринуться с высоты он предпочтет эффектно.
Жардэ сообщил инспектору о состоянии Лакдара.
– Мы топчемся на месте! – добавил он. – А время идет. Законное время для обыска истекло, придется ждать до утра. А за ночь столько можно успеть…
Жардэ задумчиво повесил трубку. Цель так близка на этот раз, неужели именно закону суждено быть помехой на его пути?
Понемногу он снова стал проваливаться в сон и решил, что снится кошмар, когда чья-то рука растормошила его:
– Комиссар, раненый приходит в себя. Но он невероятно слаб. Даю вам всего несколько минут.
Жардэ, наверно, никогда не забудет устремленного на него взгляда Лакдара – взгляда затравленного ребенка. Чернющие, глубоко посаженные глаза, выдвинутый подбородок, вздувшаяся вена на лбу под повязкой, чуть ожившее лицо. Жардэ почувствовал на верхней губе капельку пота – никогда ему не было так не по себе. Пришлось наклониться, чтобы лучше расслышать слова раненого.
– Почему господин Делакур хотел меня задавить? Почему господин Делакур…
Не найдя другого ответа, Жардэ глупо пробормотал:
– Да нет же, это просто несчастный случай…
– Нет! Он видел, что я иду по краю дороги, и поехал прямо на меня. Где Анжелина? Что она наделала в мое отсутствие? Опять убежала?
– Убежала?
– Да. Уже убегала два раза. А ее никто не должен был видеть никогда! Зачем ты убегала, Анжелина?
В Жардэ снова взял верх профессионал, и он спросил, повысив тон:
– Где сейчас Анжелина?
– В шале, в домике за грядой кипарисов. Но она опять убежит, если я не вернусь сторожить ее… Анжелина, мне больно…
Глаза Лакдара прикрылись, лицо сморщилось, но быстро расправились. Комиссар испугался и позвал дежурного врача.
– Пульс очень слабый, – предупредил врач. – Большая потеря крови. Сейчас надо оставить его в покое. Пойдемте.
Жардэ заколебался, словно собираясь что-то сказать. Но передумал и пошел вслед за врачом.
– Поезжайте, комиссар. Думаю, что раненый теперь не скоро сможет снова говорить с вами. Если вообще сможет.
Жардэ вернулся в комиссариат, где его ждал Бакконье. Еще под впечатлением услышанного комиссар передвигался как лунатик, в голове было пусто. Однако, заговорив, он сразу обрел свой четкий командный тон:
– Начинаем завтра утром в положенное время. Вы достаточно полицейских оставили на месте?
– Да. Дежурная машина патрулирует всю ночь дорогу в Кро и прилегающие пути. В Гренуйер никакой паники не отмечалось. Долго горел свет в кабинете, где Делакур нас принимал. Подозрительных перемещений замечено не было.
Жардэ пересказал все, что ему сообщил Лакдар, и резко оборвал восклицания инспектора:
– Эх, если бы мы могли сейчас окружить этот домик в кипарисах!
– Араб бредил, это очевидно!
– Я в этом не так уверен.
Ровно в шесть утра полицейские, дежурившие всю ночь в машине, выбрались на свежий воздух и заняли позицию с двух сторон поместья. Немецкие овчарки за оградой встретили их исступленным лаем и не утихали, пока чей-то голос не приказал им молчать. Сразу присмирев, собаки вернулись к своим конурам, а на пороге дома появился Делакур.
– Господа, – обратился он к Жардэ и Бакконье, – я вас ждал.
Неторопливо приблизившись, он отпер ворота. Несмотря на ранний час, хозяин Гренуйер был тщательно выбрит, видимо, в последний раз желая выступить в роли помещика-джентльмена, на зависть врагам: светлые полотняные брюки, куртка из грубой кожи, накинутая поверх бежевой шелковой рубашки, небрежно повязанный шарф цвета табака.
«Чересчур много шика!» – едва не выкрикнул возмущенный Бакконье.
Неожиданно для себя смутившись, полицейские проследовали за помещиком в его кабинет, широко распахнутые окна которого выходили в сад, прямо на пышный островок ярко-красных гладиолусов. Сидя в кресле и нервно прикладывая к сухим глазам носовой платок, мадам Делакур исподлобья наблюдала за приближением Жардэ и Бакконье. Как ни странно, но именно в ее взгляде они прочитали ненависть.
Делакур остановился у камина и снова удивил Жардэ:
– Господа, – начал он, – я был бы вам крайне признателен, если бы вы соизволили, насколько возможно, держать мою матушку за пределами вашего расследования. Она не имеет никакого касательства к делу, интересующему вас, равно как и экономка, и управляющий.
Комиссар покачал головой и ничего не ответил. Эти замашки знатного вельможи, все это рисованное великодушие изрядно раздражали его. Чтобы снять впечатление наигранности этой сцены, он сухо произнес:
– Сегодняшнюю ночь я провел в йерской больнице. Лакдар Гариб не умер и говорил со мной.
Никакой реакции со стороны Делакура не последовало, он лишь спросил:
– Надеюсь, комиссар, это не блеф?
– Повторяю, что в три часа Лакдар Гариб был еще жив.
Из соседней рощи донеслись приглушенные возгласы. Делакур взглянул в окно, но Жардэ упредил его вопрос:
– Мои люди разыскивают маленькое шале – домик, спрятанный в кипарисах…
– Ну, вы титан, комиссар, настоящий титан. В отношении вас я допустил одну-единственную ошибку, но крупную: недооценил ваши возможности. Как недооценил и Лакдара. Недоразумения, если их сразу не рассеять, нередко перерастают в трагедии. А бегство от самого себя, к сожалению, я понял это только теперь с большим опозданием, – худшее из бегств.
– Господин Делакур, как мне стало известно в результате расследования, ваша племянница Анжелина не похоронена на кладбище в Кро, Клара Мерсье никогда официально не возвращалась во Францию и столь же официально пропала без вести в Алжире, а из-за всей этой невероятной путаницы в Йере погибли два человека: Бертран Абади и Жюльен Комбрэ. Ваш друг, мэтр Фонтэно намерен предъявить вам обвинение в попытке умышленного убийства, соучастии в умышленном убийстве и прочих правонарушениях, впрочем, менее тяжких. Желаете ли вы, чтобы я вас допросил, изложил свои доказательства, чтобы мы поиграли в кошки-мышки или же, для экономии времени, вы предпочтете рассказать мне сами о том, что произошло в вашем имении в Алжире, в августе месяце 1956 года?
Делакур провел ладонью по лбу. Лицо его лишь слегка побледнело, и руки, вцепившиеся в спинку кресла, больше не дрожали.
– В тот день моя племянница Анжелина столкнула с обрыва Клару Мерсье – сиротку, которую сестра привезла с собой из Франции. Миловидная, бойкая, славная Клара. Если бы в тот день я решился сказать правду, результат был бы один: Анжелина по сей день находилась бы в сумасшедшем доме или, если угодно, в психиатрической клинике. Моя племянница действовала в припадке безумия, вот и все. Кочуя из депрессии в депрессию, она все больше впадала в состояние прострации и становилась несносной. Маленькую француженку она ненавидела за то, что та предпочитала ее компанию обществу юного Жюльена Комбрэ. В день ее рождения произошла сильная ссора, свидетелем которой был Лакдар. Анжелина совсем не владела собой, толкнула Клару с обрыва, и несчастная разбилась о скалы. Лакдар, с детства боготворивший мою племянницу, сразу сообщил мне о случившемся, и в тот же вечер моя жена покинула Алжир на самолете вместе с Анжелиной.
– А как же пограничный контроль в аэропорту?
– При всех событиях тех лет на девочку пятнадцати лет, тем более в сопровождении взрослых, контроль не очень распространялся. У моей племянницы остался билет и удостоверение Клары. Между ними было некоторое сходство. Не возникло никаких проблем. Лакдар, слепо выполнявший мои указания, выждал два дня, прежде чем официально «обнаружить» тело погибшей в овраге. Труп Анжелины опознал я. Никто не усомнился в показаниях могущественного Пьера Алэна Делакура, и мы похоронили Клару Мерсье под именем Анжелины Дансель.
– Не подумав о том, что Жюльен Комбрэ знал о подлинной личности убитой: с ее шеи он снял именной медальон, а из кармана взял школьное удостоверение. Почему он тогда ничего не сказал, остается для меня загадкой, не сказал даже своему дяде, которого на днях допрашивала полиция в Монтелимаре. Он лишь занес это в свою тетрадь, которая сейчас находится в моем распоряжении. И ждал целых десять лет, чтобы начать вас шантажировать. Так ведь? И за это поплатился жизнью?
– Да.
– А что сталось с Анжелиной с тех пор?
– Моя жена разъезжала с ней по Франции, пока мы не приобрели Гренуйер и не спрятали ее там. Поместье огромно и открывает для этого превосходные возможности, вы даже не представляете какие. Шале стоит на отшибе, прикрыто кипарисами, и в этой части поместья никаких работ не ведется. Знаю, комиссар, вы думаете, что в этой безумной истории главный безумец – это я. Вам неведомо, что такое упоение властью, гораздо более сильное, чем богатством. Я был Пьером Алэном Делакуром – одним из самых известных землевладельцев в Алжире. В то время меня влекла политическая карьера. Все складывалось блестяще, и я уже видел себя депутатом, а может быть, и министром. Гибель этой девочки рушила все мои надежды. Это означало скандал, после которого едва ли можно подняться. После которого я бы уже ничего из себя не представлял. Не скрою, потерял голову и выбрал наихудшее решение.
– И даже не задумались над тем, как отныне повернется жизнь вашей племянницы?
– Жизнь в изоляции в глухой деревне или в психлечебнице… Повторяю, что после этого убийства ее пожизненно упрятали бы за решетку – психиатрия в ту пору была не то, что теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16