Поэтому я говорю тебе то, чего не знают остальные, участвующие в поиске: он находится в беде.
- Быть может, вам удалось понять еще что-нибудь такое, чего не знают остальные?
- Увы, все остальное сокрыто покровом его работ. И эту пелену не в состоянии сорвать никто.
- Что ж, по крайней мере одну важную вещь вы мне все же сообщили.
- То, что он находится в беде?
- Нет, это я пока использовать не могу.
- Тогда что же?
- Что немчура не в состоянии абстрагироваться. Я, конечно, понимаю, что в Германии полно собственных художников-абстракционистов, но после того, что вы мне сказали - не гениев же. Значит он - не немец.
На минуту Голдблюм замер, потом бросился ко мне с восторженным ревом:
- Иди сюда, мой мальчик! Я необыкновенно рад, что не ошибся в тебе.
Он обхватил меня обеими руками и что было силы прижал к своему животу. При этом диктофон включился на воспроизведение, и я вновь услышал крылатую фразу: "Назвать новую галерею в Миннесоте "Звездой Голдблюма".
Остатки смакуемого мной "Кюрасао" оказались у него на пиджаке. Я попытался было предостеречь его, но из уст моих вырвался только хрип, что совсем неудивительно для человека, находящегося в объятиях гиппопотама.
- Браво, мой мальчик! - не унимался тот. - Теперь мы покажем всяким там брунгильдам, кто достоин представлять интересы гения. Поверь мне, его полотна станут украшением крупнейших музеев живописи, крупнейших частных коллекций. И этого добьется не кто иной, как твой старый Голдблюм.
Я, наконец-то, высвободился из его объятий и поставил пустую рюмку из-под "Кюрасао" на журнальный столик.
- А кто такая Брунгильда? - поинтересовался я.
- Брунгильда Кнопф, одна из наиболее удачливых и цепких владельцев берлинских галерей. И детектива-то она наняла наиболее опытного. - Он включил диктофон и продиктовал: Обратиться к Паулю за подробными сведениями о детективе, нанятом Брунгильдой. - Потом он посмотрел на меня. - Ну вот, мой мальчик, пробил твой час. Настало время действовать. И не забудь, что абстракционисты - они и в жизни абстракционисты, и что многое будет зависеть от твоего умения абстрагироваться.
Мы разошлись, довольные друг другом. Я - с различными наглядными материалами и информацией, он - с остатками моего "Кюрасао" на пиджаке.
Прибыв по указанному Голдблюмом адресу, я предъявил паспорт и получил темно-синий "Судзуки-Свифт". Теперь предстояло найти "Шератон", в котором он забронировал для меня номер. Но для начала я решил проехаться по Берлину.
Голдблюм снабдил меня одним из журналов, в который были помещены репродукции работ таинственного гения. В том месте, где обычно указывались музей и владелец картины, прямо так и было написано: "Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у Александрплатц." Или: "Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у Главного вокзала." Я нашел все эти картины и долго стоял перед каждой, стараясь абстрагироваться. Или, по крайней мере, - помедитировать. Картины были спрятаны под стекло, которое держали вмонтированные в стену металлические рамки. Одна из них была написана вокруг существовавшей уже, видимо, ранее, сделанной кем-то другим корявой надписи "AuЯlдnder raus!", в переводе означавшей: "Иностранцы, вон!", что позволило автору предпосланной репродукциям статьи сделать предположение о праворадикальных убеждениях художника. Разумеется, это совершенно не вязалось с моим силогизмом (автор - иностранец), но картина-то была абстрактной, и что именно хотел сказать художник, используя эти слова, в конечном итоге одному Б-гу известно.
Сколько я ни медитировал, по-бараньи уставившись на стену, а на измалеванном месте ничего нового, ассоциативного не возникало. Рядом со мной стояли другие люди, также усиленно пытавшиеся проникнуть в тайну загадочного изображения. Больше всего это напоминало бесплодную мастурбацию.
Я поехал в аэропорт, забрал из камеры хранения свои вещи и оттуда направился в "Шератон". Холл гостиницы размерами больше напоминал дворец спорта. Я заскользил по мраморному полу в сторону портье и, обогнув по дороге несколько кадок с пальмами, сунул ему под нос свой помидорный паспорт. "Я достаю из широких штанин..." Исходя из своего достаточно еще небольшого опыта, я тем не менее знал, что красный цвет является раздражителем не только для быков, но и для пограничников, таможенников, работников туристических бюро и гостиниц во всех цивилизованных странах мира. Однако, сверх ожиданий, портье посмотрел на меня с нескрываемым почтением. Уже потом мне стало известно, что если в этом отеле и останавливаются люди оттуда, то это наверняка - самые богатые и расточительные клиенты.
Он дал мне ключи от номера и пропуск на автостоянку. Ключу был придан тяжеленный брелок-наболдашник, которым можно было при желании пробить чей-нибудь череп, однако носить его в кармане не было никакой возможности.
Оказавшись в номере, я проникся еще большим уважением к таинственному художнику, этой буквально демонической личности, представив себе ту меру таланта, которой нужно было обладать, чтобы такой мелкий винтик в игре, каким являлся я, оказался удостоен подобных апартаментов. Вокруг него постепенно сгущались миллионы долларов, а он даже не подозревал об этом. А если знал? Какими должны были быть причины, вынуждающие его скрываться?
Из ванной комнаты появилась Малышка, в халатике, перехватывая на ходу волосы полотенцем, а из-под кровати выполз Тролль. Он так и сидел там в плаще и шляпе. Правда трубку только сейчас вынул из кармана.
- Привет, - сказал я. - Ну, как вам наше новое жилище?
- Подходяще, - буркнул Тролль.
Я чмокнул Малышку в щеку. На сей раз она пахла морем и Италией. Правда, в Италии мне тоже еще бывать не приходилось.
Прямо в одежде я бухнулся на кровать.
- Ну, отчитывайся, - потребовал Тролль.
Я рассказал им обо всем, что произошло за сегодняшний день.
- А можно посмотреть картины? - поинтересовалась Малышка.
- Что на них смотреть, - запротестовал Тролль. - Помните известный трюк с обезьянами? Когда авторами подобных картин были обезьяны, а люди толпами ходили и восторгались. И покупали! Давайте лучше проанализируем ситуацию.
В целом я был на стороне Тролля за исключением того, что на сей раз автором картин вряд ли была обезьяна. Ведь один из лучших специалистов в этой области господин Стивен Голдблюм самолично поднял этот переполох.
Я достал из сумки переданный мне Голдблюмом журнал и показал репродукции Малышке. Та застыла, словно зачарованная. Тролль тоже заглянул в журнал, с остервенением чадя трубкой.
- Он - не немец, - наконец, произнесла Малышка.
- Я тоже к этому склоняюсь, - кивнул головой я.
- И он - мужчина.
- А вот это уж, положим...
Я посмотрел на нее и с удивлением замер. Взгляд Малышки затуманился, она словно бы находилась в состоянии транса. Тролль тоже заметил это и с беспокойством заерзал.
- Он - мужчина, - загробным голосом повторила Малышка, - и ему где-то от тридцати до сорока лет.
- Что еще? - спросил я.
- И он - беден.
- Что еще?
- И он - одинок.
- А еще?
- Сейчас он попал в беду.
- Да, это говорил Голдблюм. - Мой интерес все возрастал. Что-нибудь еще?
- Это - все.
- Бред, - сказал Тролль.
Я пораженно уставился на репродукции, превратившие моего призрака в зомби.
- Неужели ты все это прочла в картинах?
Малышка как бы вышла из состояния оцепенения.
- Я ведь хотела помочь тебе, Миша.
- Да, но как ты смогла?!
- Сама не знаю, просто очень захотела.
- По-моему, она просто нафантазировала, - ревниво заметил Тролль.
- Я посмотрела сначала на одну картину, потом на другую, и тут неожиданно увидела его и его мысли. Вернее, его основную мысль.
- И какая же это была мысль?
- Пришла беда, откуда не ждали.
- Забавно.
Я потер подбородок. Вот это номер! Оказывается, какая-то часть моего сознания, а именно та, которую я делегирую Малышке, способна понимать этот язык. Но это невозможно! Очевидно с частью сознания я делегирую фантомам и часть своего подсознания... Я со страхом, даже с ужасом воззрился на них. Милая парочка, на вид совершенно безобидная, однако несущая в себе ужасных монстров моего подсознания.
- Пойду, приму душ, - пробормотал я и поплелся в ванную комнату.
С удовольствием подставил тело под горячие струи воды. Но через мгновение уже выскочил оттуда голый и мокрый, осененный внезапной догадкой.
- А ты уверена, что видела его самого, а не созданный им художественный образ?
Малышка призадумалась.
- Ну, мысль, по крайней мере, была его, - нерешительно произнесла она.
- А на каком языке она была высказана? - поинтересовался Тролль.
- Глупый вопрос! - разозлилась Малышка. - Что значит, на каком языке? Это ведь живопись.
- Пришла беда, откуда не ждали, - повторил я. - Что бы это могло означать?
- Только он один это знает, - сказала Малышка. - Мне кажется все же, что в абстрактной живописи чаще всего выражают себя и свои личные ощущения.
Я отправился назад в ванную.
После ужина был устроен семейный совет.
- Не нравится мне, что в поиск вовлечены еще несколько частных детективов, - проворчал Тролль. - Будут путаться под ногами, как стая голодных шакалов.
- На то онo и дерби, чтобы первым к финишу пришел наиболее резвый рысак, - возразила ему Малышка.
- Что ж, пожалуй, предпочту быть рысаком, а не шакалом, отозвался я. - Хоть выбор и небогатый.
- Шутки beiseite1, - произнес Тролль. Он кичился тем, что уже знает несколько слов по-немецки. - Давайте поразмышляем. Нам известно, какими методами пользовались другие детективы, чтобы разыскать гения? Мне бы вовсе не хотелось, чтобы нам пришлось заново открывать колесо.
- Разумеется, кое-что известно. Была дана масса объявлений в газетах с просьбой отозваться того, кто создал картины. Или того, кто может помочь разыскать автора. Обещались умопомрачительные гонорары. И нельзя сказать, чтобы не было откликов. В откликах как раз недостатка не ощущалось. Но все это были пустышки. Еще детективы ходили по художникам, беседовали с искусствоведами, но тоже без заметного результата. Наш гений словно сквозь землю провалился.
- Значит по художникам и искусствоведам мы - не ходоки, объявлений в газетах тоже не даем.
- Ну, почему же? - запротестовала Малышка. Она заняла на удивление активную позицию в этом деле. - Ведь гений иностранец. Вдруг, он не знает немецкого. Нужно дать объявления на других языках.
- Между прочим, это мысль, - поддержал ее я.
Тролль недовольно нахмурился.
- Потеряем массу времени, - проворчал он.
- У тебя имеются какие-нибудь контрпредложения?
- Нужно подумать.
- Пожалуйста, думай.
На следующее утро я отправился в один из магазинов, торгующих периодическими изданиями, чтобы подобрать газеты, в которых можно было бы разместить интересующее меня объявление. Газет, издаваемых в Германии на английском или французском языках, я не обнаружил. Если говорить о русском, то бросалась в глаза местная газетенка с гордым названием "Европа-Центр". Конечно, можно было бы задействовать гигантскую машину "Гвидона" и через нее опубликовать объявления в крупнейших газетах мира. Но мне показалось разумным для разминки ограничиться чем-то менее масштабным.
Я позвонил Голдблюму, чтобы посоветоваться.
- Ты прав, мой мальчик, - горячо поддержал меня тот. Делай так, как тебе подсказывает интуиция. Ты знаешь, я почти уверен, что художник - из России. Есть в его картинах эдакое... Веет Кандинским, Малевичем, Татлиным... Вроде бы, они совсем другие, да и между собой-то разные, а все же что-то их объединяет. Особый дух...
Я купил номер газеты "Европа-Центр" и связался по телефону с редакцией.
- О'кэй, мы все сделаем, - обрадовали меня. - Номер с вашим сообщением выйдет недели через две.
- Что?!
Я подумал, что это розыгрыш.
- Вам, вообще-то, хотя бы раз в жизни приходилось держать в руках экземпляр нашей газеты?
- Я и сейчас его держу.
- Тогда вам должно быть известно, что мы - еженедельник.
Я повнимательнее вгляделся в титульную часть. Действительно, это было написано.
- Но, - сказал я, - почему недели через две, а не через неделю?
- Потому что пока, к сожалению, мы выходим только раз в две недели. Ближайший номер, правда, будет печататься послезавтра, но макет уже полностью сделан.
- Плачу любые деньги! - завопил я. - Я представляю крупнейшую международную финансовую корпорацию. Нам срочно кровь из носа - нужно напечататься послезавтра.
На том конце провода, очевидно, обалдели. Возможно, им еще никогда не звонили из крупнейших международных финансовых корпораций.
- Ладно, приезжайте, - проговорил, наконец, мой собеседник.
В ожидании очередного выпуска газеты "Европа-Центр" прошло в общей сложности три дня. Чтобы не умереть за это время со скуки, я решил последовать примеру остальных детективов и нанести ряд визитов художникам. Разумеется, в моем случае русским художникам. Адреса помог разузнать все тот же Горбанюк - моя палочка-выручалочка.
Первым в списке оказался некий Антон Котелков, проживающий у черта на рогах, где-то в берлинском районе Панков. Берлога его, однако, содержалась в приличном состоянии. В одной из двух комнат он творил, в другой проживал вместе с супругой. Рисовал он сплошь каких-то восторженных олухов с козлиными мордами, витающих в радужных облаках. Внизу, под этими облаками, чаще всего - картинки русской природы. Не нужно было обладать опытом Голдблюма или выдающейся проницательностью Малышки, чтобы понять, что уж он-то к картинам в метро непосредственного отношения не имеет. Говорил он резко, хриплым голосом, с явным намерением побыстрее от меня отделаться.
- Я не езжу в метро, - сразу же отрубил он.
- Я тоже. Но на картины взглянуть было все же любопытно.
- А мне - нет. Стану я тратить время на всякую чепуху.
- Напрасно. Вдруг, это - кто-нибудь из ваших знакомых. Смогли бы, не запылившись, заработать тысченку-другую долларов.
- Чушь!
- Слушай, когда с тобой разговаривают умные люди, вмешалась его жена. - Только дураки отказываются от возможности заработать лишний пфеннинг. Особенно здесь, на Западе.
У нее, видимо, была своя шкала ценностей, а также валютных курсов, в которой тысченка-другая долларов равнялась одному пфеннингу.
- Обидно, конечно, что вы не видели оригиналов, проговорил я голосом, полным сожаления и укоризны, - но не беда, у меня имеются с собой вполне приличные репродукции.
И развернул перед его носом предусмотрительно принесенный с собой журнал живописи.
Он глянул мельком, и его бородатую физиономию перекосила язвительная усмешка.
- Вы хотите уверить меня, что автор этой мазни разыскивается целой сворой детективов?
Его, разумеется, больше бы устроило, чтобы целая свора детективов разыскивала автора восторженных дегенератов с козлиными мордами, парящих в радужных облаках. И, возможно, впереди этой своры не отказался бы увидеть меня, лихо размахивающего чеком в миллион долларов.
- Дайте-ка посмотреть! - Фрау Котелкова выхватила из моих рук журнал. - М-м-м... Тоша, а это, случайно, не Ицык?
- Дура, это ведь даже не фигуративная живопись.
- А, может быть, Майя Маевская?
- Та вообще не пишет в цвете.
- Ну а кто бы это мог быть? Подумай.
- Отстань! - сказал он.
- И ты говоришь мне это после того, как я отдала тебе лучшие годы жизни?!
- Что?! - внезапно завопил Котелков. - Так это были лучшие?!
- Да, лучшие! - Она в сердцах швырнула в него журналом. Лучшие годы жизни я провела, сидя голышом на этом стуле. Но, глядя на меня, ты, почему-то, малевал всяких уродцев с козлиными головами!
Я поспешно ринулся вперед, схватил журнал с пола и спрятал его в портфель.
- Ребятки, к сожалению, мне пора, - сказал я, но они этих слов, видимо, даже не расслышали. По крайней мере, с их стороны никаких возражений не последовало.
Я сделал еще несколько попыток войти в контакт с местными художниками. Но результаты оказались более чем скромными. Из всех, происшедших за эти дни встреч, заслуживают упоминания, пожалуй, лишь следующие.
Во-первых, с Ицыком, а если полностью - Исааком Куперманом. Он также числился в составленном Горбанюком списке, был наголо бритым, очкастым парнем, и больше напоминал интеллектуального уголовника, нежели художника-нонконформиста, каковым на самом деле являлся.
Застал я его в компании двух бугаев как раз в тот момент, когда они распивали дешевое вино из бумажных пакетов. На картинах в подрамниках, штабелями наваленных тут и там, чаще всего были изображены натюрморты из бутылок с выпивкой, стаканов, селедки и фотографий знаменитых вождей в рамках и без оных. Они так и назывались: "Натюрморт со Сталиным", "Натюрморт с Брежневым", "Натюрморт с Сусловым", "Натюрморт с Черненко". Последний стоял на станке незаконченным, без названия, но на фотографии явно просматривались контуры Жириновского.
- Натюрморт с Жириновским, - продекламировал я, ткнув в картину указательным пальцем.
- Сразу чувствуется сыщик высокого класса, - язвительно отозвался Ицык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9