О Джеке из Дувра нам не известно ничего, кроме упоминания этого имени в прологе к «Рассказу повара» Джефри Чосера, где упоминается тот, кто всучивал дважды остывшее и дважды подогретое угощение . Очевидно, что плут этот был еще тот. На самом деле под этим именем скрывается сушеный засоленный хек (или «морская щука»), а его портовое происхождение идет оттуда же, откуда обычай выставлять на стол «дуврское» вино — опивки, собранные со столов и налитые в новую бутылку: «Dover» понимали как «to do-it-over-again» (повторить еще раз). В 1601 году к сборнику рассказов Джека из Дувра было опубликовано продолжение; выходит, сам сборник напечатали еще во времена королевы. Елизаветы. Единственная сохранившаяся копия относится к 1604 году. Книги должны были продаваться в магазине с вывеской в виде папской головы над дверью таверны, неподалеку от биржи».
Другое дело «Парламент, протертый до дыр» — сегодня этот трактат известен по двум брошюрам, изданным в 1608 и 1615 годах. Если во времена Высокого Средневековья основным объектом пародии становились церковная служба и Святое Писание , то в новые времена ничего лучше постановлений парламента нельзя было и придумать. Ленивый не создавал в ту далекую эпоху поэтических, политических или религиозных обществ. Уже даже не важно было «ради чего», главное — обнаружить объект для агитации «против». Подходили идиоты, неверующие, женщины, еда, ведьмы, ханжи, паписты и так далее. Мы знаем эту эпоху по пьесам Шекспира и его современников и по сонетам того же Шекспира и иже с ним. По правде говоря, век или полтора века спустя после того, как Уильям Какстон завез в Англию печатный станок, в типографиях Лондона издавалась литература самого разного рода (долгое время не удостаивавшаяся в учебниках более чем одной страницы на тысячу): подробные отчеты о разоблачении и сожжении ведьм перемежались с рассуждениями о вреде табака или бесчестной игре в кости. «Парламент, протертый до дыр» — это устав и постановление одновременно, поскольку надо было себя занять. В Лондоне уже два века боролись с проституцией всеми возможными и невозможными способами: так, еще в 1393 году всем после девяти часов вечера запрещалось покидать пределы города и отправляться в его окрестности, куда переселили дам легкого поведения, к тому же ночью по городу запрещалось ходить в маске (а то некоторые отправлялись искать приключения, пряча свое истинное лицо). Свободное время уходило на творчество. Или на игру в кости.
Трактат, разоблачающий всю подноготную игры в кости, известен в двух копиях, которые, судя по владельческим записям, относятся еще к первой половине XVI века. Шулерство, игра в наперстки, финансовые пирамиды и подобного рода забавы — удел не только обществ периода кризиса и упадка. Игра в кости считалась пороком благородных, поскольку сам император Август, если верить Светонию, был к ней пристрастен и охотно спонсировал своих партнеров по игре . Естественно, в подобных играх не обходилось без мошенничества. Опубликованный в 1575 году памфлет «Сотоварищество мерзавцев» так описывал один из трюков этих пройдох:
«Подобная публика, как правило, — это особая разновидность бродяг-бездельников, распознать которых довольно трудно, так богато они разряжены. Иногда им прислуживает лакей, иногда — нет. Их главное занятие — проводить время в местах, где собираются для благородного времяпрепровождения джентльмены и прочие достойные граждане. Например, в соборе Святого Павла, в госпитале Христа или же на королевской бирже. У них обширные знакомства, они постоянно заняты тем, что стремятся привлечь в свою компанию все новых и новых достойных людей. Но их главная цель — заводить знакомства с теми (о ком они узнают благодаря усердному наведению справок), кто недавно получил порядочную сумму денег. Это могут быть молодые джентльмены, прибывшие в Лондон изучать право, или же торговцы, или представители других занятий, которые недавно получили от кого-либо крупную сумму денег для определенных целей. И вот, когда такая добыча намечена, они умеют втереться человеку в доверие, весьма любезно приглашают его позавтракать вместе и ведут в какое-нибудь хорошо им знакомое и заранее условленное место.
В это время на сцену выступает один из их шайки, человек уже в летах, поднаторевший во всякого рода обманах и хитростях. У него может быть фальшивая седина, морщины на лице, согбенная спина, — как правило, он еще и хромой, как будто от старости. Одет он подчеркнуто бедно, на нем дотертый плащ домашней выделки и поношенная шляпа. И вот этот смиренный старец появляется в заведении, будто бы никому не знакомый, тихонько присаживается на краешке скамьи поближе ко всей компании и заказывает себе кружку вина стоимостью в один пенни или пинту эля, что незамедлительно и получает.
Какое-то время он сидит вот так в одиночестве, грызет кусок хлеба или другую немудрящую еду, а остальные из шайки тем временем находят способ вступить с ним в шутливый разговор. Они спрашивают старика, откуда он родом и чем занимается, на что он обычно отвечает, что живет крестьянским трудом. Они продолжают беседовать и наконец предлагают старику с ними сыграть:
— Что скажешь, отец? Сыграй с нами партию, и мы купим тебе еды на обед. Мы бы не прочь повеселиться.
И этот согбенный старец, сначала выразив удивление, отвечает им так:
— Господа, я уже стар и почти ослеп, да и играть-то умею лишь в некоторые самые простые игры, вы, однако же, я вижу, добрые джентльмены, раз предложили мне такую плату. От нее вам самим не будет никакого проку, а только мне одному, значит, по праву, я должен и платить за свое удовольствие. Поэтому я с охотой выполню вашу просьбу.
И вот они начинают играть — когда в карты, когда в кости; старик первое время изображает полную неосведомленность и неумение играть, играет как будто бы против воли, проигрывает, делает вид, что сердится, даже впадает в ярость, начинает браниться. Но вот он предлагает поставить всем по паре шиллингов. Остальная компания веселится, поддразнивает старика и продолжает играть. Они все устраивают так, что каждый выигрывает у него по одному-два шиллинга, после чего кто-нибудь подсаживается к молодому человеку и принимается нашептывать ему на ухо, уговаривая, чтобы тот тоже поучаствовал в их забаве. Он соглашается и, за компанию, тоже вступает в игру. Как и остальные, он выигрывает у старика свой шиллинг, а тот, потеряв в общей сложности пять или шесть шиллингов, принимается плакать и стенать, что остался совсем без гроша. Он умоляет компанию вернуть ему хотя бы часть денег, чтобы он смог добраться до дому. Остальные же, конечно, наотрез ему отказывают, продолжая без умолку его дразнить и насмехаться над ним.
Теперь пройдоха изображает настоящую ярость. Он обращается к джентльменам и говорит, что они должны подождать его здесь, пока он сходит еще за деньгами. Или же пусть назначат какое-нибудь другое место, где они могли бы встретиться. Вся шайка, явно заинтересовавшись таким поворотом дела, с готовностью соглашается, и они бьют по рукам, договариваясь о встрече. После чего они принимаются уговаривать молодого человека не отступать от этой затеи и пойти на встречу вместе, захватив с собой побольше денег. Они говорят, что обманут старика в игре и сумеют тем самым неплохо поживиться.
В конце концов они устраивают все так, что молодой человек проигрывает, они сами, казалось бы, тоже в проигрыше и делают вид, что готовы вступить со стариком в драку. Старик же тем или иным манером скрывается, после чего все остальные с разъяренными и возмущенными криками разбегаются в разные стороны. Проигравший молодой человек остается в полном одиночестве» .
Махинации при игре в кости — дело непростое. Правильный кубик имеет шесть граней, значения двух противоположных всегда дают в сумме 7, таким образом, грани располагаются по принципу: 6 — 1, 3 — 4, 2 — 5. Кости шулеров могут иметь следующие «изъяны»: кость делают приплюснутой или, наоборот, продолговатой, добавляют лишний «вес» к одной из граней или прикрепляют к ней короткий волосок. Можно также изготовить кость, где на месте 5 будет стоять 2 и наоборот. Если кость «приплюснутая» и грани с тройкой и четверкой расположены ближе друг к другу, чем все остальные, эти числа выпадают при бросании чаще всего. Если продолговатая, то вероятность тройки или четверки существенно уменьшается.
Одна из игр в кости называется «пять-на-девять», и проигрывает тот, у кого в сумме при бросании двух костей выпадает первое или второе число (вероятность достаточно велика). Но если постараться сделать так, чтобы кость не ложилась гранями 3 и 4 вверх (то есть изготовить продолговатую кость), числа 1, 2, 5 и 6, выпадающие парами, никогда не дадут в сумме необходимых значений.
Подлинное искусство состояло в том, как подменить обычную кость обманной, ведь при долговременной игре можно было уследить «винтаж» или тенденцию к выпадению определенных чисел. Чтобы подставить игрока и убедить его в «честности», иногда требовалось специально использовать кость, которая будет с завидной вероятностью гарантировать «ненужную» сумму.
Еще один вид игры, «пассаж», заключался в том, что сбрасывались одновременно три кости. Игрок продолжал кидать кости до тех пор, пока две из них не ложились одинаковыми гранями кверху. Если общая сумма, выпадавшая на трех кубиках, была меньше десяти, игрок проигрывал и передавал ход, если больше десяти — выигрывал и передавал ход. Шулеру требовались две кости с неправильно размеченными гранями (например, такие, где на месте «двойки» стояла «пятерка»), и тогда выигрыш оказывался у него в кармане. Правда, надо было умудриться подменить кости при передаче хода.
«Человек с Луны» — мистификация, обнаружена эта книга была случайно. Кто ее автор, пока остается загадкой. Известно только, что в XVII веке этот трактат переработали еще раз и опубликовали под заглавием «Вечный Жид» (хотелось бы напомнить, что иудеям в эти времена жить в Англии запрещалось, их допустили на территорию страны только при Кромвеле). Правда, и сам Вечный Жид, впервые описанный английским хронистом середины XIII века Матвеем Парижским, еще только начинал приобретать популярность. Вопрос о том, есть ли жизнь на Луне, звучал в те времена не с меньшей актуальностью, чем есть ли жизнь на Марсе в прошедшем веке. Сочинения, исследовавшие состояние селенитов (то есть «детей Селены» — богини Луны), появлялись едва ли не как грибы после дождя. В 1638 году в Лондоне было напечатано сочинение Джона Уилкинсона «Об открытии нового мира на Луне», где всерьез обсуждались не только вопросы обитаемости светила, но и такие актуальные темы, как если для нас Луна — ночное светило, то Земля — светило на небе Луны? Другие аспекты диссертации заставляли задуматься. Так, ссылаясь на Томазо Кампанеллу и Николая Кузанского, Джон Уилкинсон рассуждал, «несут ли обитатели Луны на себе печать Адамова греха, а возможно, у них есть какие-то собственные грехи, за кои они были обречены на столь же горькую, сколь и мы, участь, от которой были избавлены, как и мы, со смертью Христа». В том же году епископ Уильям Годвин опубликовал книжку «Человек на Луне: рассказ о путешествии туда и обратно, принадлежащий гонцу-скороходу Доминго Гонсалесу». С помощью весьма оригинального устройства, запряженного птицами, Доминго Гонсалес поднимается на Луну, где обнаруживает прекрасных обликом обитателей, живущих не зная греха (верх моральности лунного общества определяется тем, что «там нет юристов»). На обратном пути Гонсалес попадает в Китай, где оказывается под подозрением в ведовстве, попадает в дом знатного мандарина и наконец возвращается домой, отправив свои записки через миссионеров. Популярность «лунных» утопий естественно предполагала, что в один прекрасный день персонаж-селенит вполне может оказаться на Земле. «Человек с Луны» построен по принципу, напоминающему популярные астрологические альманахи. С одной стороны, постоянные персонажи, автор в роли гостя и принимающая его троица: старик, Умник и Насмешник, с другой — их посетители: пьяница, курильщик, щеголь, транжира, прислужник, распутница, сводник, ростовщик, чревоугодник, прихлебатель, неверная жена, ревнивец, влюбленный, целомудренная девица. Гости тасуются, словно колода карт.
Собранные в этой книге новеллы и повести объединяет не только тема плутовства в самых разнообразных ее проявлениях, но и прием, с помощью которого эта тема раскрывается. Перед нами каждый раз панорама образов, списанных с натуры «типов». Рассматривая все эти портреты со стороны, главное — самому не попадаться.
Н. Горелов
Соломон и Маркольф
Человек ошибается по природе своей или по случаю. Когда Соломон стоял над гробом Давида, отца своего, наделенный и мудростью, и богатствами, увидел он некоего человека по имени Маркольф, пришедшего с востока, грубого и безобразного, но весьма красноречивого. С ним была и его супруга, ужасная и грубая. Царь приказал привести их обоих к себе, и они стояли перед ним, не обронив ни звука и не посмотрев на него.
Маркольф был приземист и толст. Голова у него большая, лоб широченный, красный и морщинистый. Уши — волосатые, достававшие до середины подбородка. Борода грязная и вонючая, как у козла. Руки скрюченные. Пальцы маленькие и толстые. Ноги кривые. Нос мясистый и горбатый. Губы большие и толстые. Лицо ослиное. Волосы, словно ежовые колючки. Обувь очень грубая. Чресла подпоясаны половинным мечом. Ножны потрескавшиеся посредине и у острия разошедшиеся надвое. Чаша у него была липовая, козлиным рогом украшенная. Одежды цвета самого гнусного, обтрепавшиеся и мятые. Ремни куцые, туника до ягодиц. Сапоги стоптанные.
Жена его была крохотная и очень толстая с пребольшими грудями. Волосы у нее были колючие, брови торчали, словно свиная щетина. Борода, как у козла, уши ослиные, глаза сумасшедшие, выражение лица змеиное, плоть морщинистая и черная. Свинцовая муха красовалась между ее большими грудями. Пальцы у нее были толстые и короткие, украшенные железными кольцами. Ягодицы огромные. Голени короткие и пухлые, волосатые, как у медведицы. Туника косматая и изношенная. Обувь потрескавшаяся и на ходу громыхающая. Это о такой один юноша сочинил стихи:
Уродливая жена тенью своей сражена.
С мрачным лицом ходит во мраке ночном.
Какое благородство в поклонении уродству.
Где уродливы бока, там порок наверняка.
Увидев их, царь Соломон начал свою речь так: «Кто вы такие и откуда род ваш?»
Маркольф ответил: «Сначала ты расскажи нам о происхождении своем и родителях, и тогда поведаю тебе, каков наш род».
Соломон говорит: «Мои предки — пророки в двенадцати коленах: Иуда родил Фареса, Фарес родил Есрома, Есром родил Арама, Арам родил Аминадава, Аминадав родил Наассона, Наассон родил Салмона, Салмон родил Вооза, Вооз родил Овида, Овид родил Иессея, Иессей родил Давида царя, Давид царь родил Соломона, и я — это царь Соломон».
Маркольф ответил: «А у меня предки — селяне в двенадцати коленах: Селянин родил Сельцо, Сельцо родил Сельчанина, Сельчанин родил Сельчатку, Сельчатка родил Тартана, Тартан родил Тартола, Тартол родил Людя, Людь родил Людину, Людина родил Маркуила, Маркуил родил Маркварта, Маркварт родил Маркола, Маркол родил Маркольфа, и я — это плут Маркольф.
Жена блудлива в двенадцати коленах: Блудница родил Блудня, Блудень родил Любоблуда, Любоблуд родил Добрку, Добрка родил Лотку, Лотка родил Плаку, Плака родил Ремку, Ремка родил Одножку, Однож-ка родил Однобожку, Однобожка родил Лежебожку, Лежебожка родил Красуху, Красуха родил Красухунью, и это Красухунья — моя жена».
Соломон сказал: «Вижу, что ты речист и остроумен, хотя кажешься грубым и тупым. Посему устроим друг с другом прения. Я стану тебя спрашивать, а ты мне отвечать».
Маркольф: «Кто плохо поет, тот первым и начинает».
Соломон: «Если ты сможешь ответить на каждое мое слово, я наделю тебя многими почестями и ты станешь самым знатным человеком в царстве моем».
Маркольф: «Священник здравие обещает, а властью на то не располагает».
Соломон: «Хорошо рассудил я двух блудниц, пререкавшихся из-за дитяти».
Маркольф: «Там, где повод, причину сыщешь, там, где женщины, там и притча».
Соломон: «Господь вложил мудрость в мои уста, и на всем белом свете нет никого, кто смог бы встать вровень со мною».
Маркольф: «У кого дурные соседи, тот сам себя хвалит» .
Соломон сказал: «Добрая жена превыше всякого блага».
Маркольф ответил: «Злая жена хуже любого бедствия. Ведь она — это замешательство для мужчины, ненасытная бестия, буря, сметающая дом, сосуд прелюбодеяния, неутихающая война, непреходящее проклятие, неподъемный груз, змий, не способный утолить жажду, ярмо человечества, при чьем появлении и свет гаснет». Соломон спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Другое дело «Парламент, протертый до дыр» — сегодня этот трактат известен по двум брошюрам, изданным в 1608 и 1615 годах. Если во времена Высокого Средневековья основным объектом пародии становились церковная служба и Святое Писание , то в новые времена ничего лучше постановлений парламента нельзя было и придумать. Ленивый не создавал в ту далекую эпоху поэтических, политических или религиозных обществ. Уже даже не важно было «ради чего», главное — обнаружить объект для агитации «против». Подходили идиоты, неверующие, женщины, еда, ведьмы, ханжи, паписты и так далее. Мы знаем эту эпоху по пьесам Шекспира и его современников и по сонетам того же Шекспира и иже с ним. По правде говоря, век или полтора века спустя после того, как Уильям Какстон завез в Англию печатный станок, в типографиях Лондона издавалась литература самого разного рода (долгое время не удостаивавшаяся в учебниках более чем одной страницы на тысячу): подробные отчеты о разоблачении и сожжении ведьм перемежались с рассуждениями о вреде табака или бесчестной игре в кости. «Парламент, протертый до дыр» — это устав и постановление одновременно, поскольку надо было себя занять. В Лондоне уже два века боролись с проституцией всеми возможными и невозможными способами: так, еще в 1393 году всем после девяти часов вечера запрещалось покидать пределы города и отправляться в его окрестности, куда переселили дам легкого поведения, к тому же ночью по городу запрещалось ходить в маске (а то некоторые отправлялись искать приключения, пряча свое истинное лицо). Свободное время уходило на творчество. Или на игру в кости.
Трактат, разоблачающий всю подноготную игры в кости, известен в двух копиях, которые, судя по владельческим записям, относятся еще к первой половине XVI века. Шулерство, игра в наперстки, финансовые пирамиды и подобного рода забавы — удел не только обществ периода кризиса и упадка. Игра в кости считалась пороком благородных, поскольку сам император Август, если верить Светонию, был к ней пристрастен и охотно спонсировал своих партнеров по игре . Естественно, в подобных играх не обходилось без мошенничества. Опубликованный в 1575 году памфлет «Сотоварищество мерзавцев» так описывал один из трюков этих пройдох:
«Подобная публика, как правило, — это особая разновидность бродяг-бездельников, распознать которых довольно трудно, так богато они разряжены. Иногда им прислуживает лакей, иногда — нет. Их главное занятие — проводить время в местах, где собираются для благородного времяпрепровождения джентльмены и прочие достойные граждане. Например, в соборе Святого Павла, в госпитале Христа или же на королевской бирже. У них обширные знакомства, они постоянно заняты тем, что стремятся привлечь в свою компанию все новых и новых достойных людей. Но их главная цель — заводить знакомства с теми (о ком они узнают благодаря усердному наведению справок), кто недавно получил порядочную сумму денег. Это могут быть молодые джентльмены, прибывшие в Лондон изучать право, или же торговцы, или представители других занятий, которые недавно получили от кого-либо крупную сумму денег для определенных целей. И вот, когда такая добыча намечена, они умеют втереться человеку в доверие, весьма любезно приглашают его позавтракать вместе и ведут в какое-нибудь хорошо им знакомое и заранее условленное место.
В это время на сцену выступает один из их шайки, человек уже в летах, поднаторевший во всякого рода обманах и хитростях. У него может быть фальшивая седина, морщины на лице, согбенная спина, — как правило, он еще и хромой, как будто от старости. Одет он подчеркнуто бедно, на нем дотертый плащ домашней выделки и поношенная шляпа. И вот этот смиренный старец появляется в заведении, будто бы никому не знакомый, тихонько присаживается на краешке скамьи поближе ко всей компании и заказывает себе кружку вина стоимостью в один пенни или пинту эля, что незамедлительно и получает.
Какое-то время он сидит вот так в одиночестве, грызет кусок хлеба или другую немудрящую еду, а остальные из шайки тем временем находят способ вступить с ним в шутливый разговор. Они спрашивают старика, откуда он родом и чем занимается, на что он обычно отвечает, что живет крестьянским трудом. Они продолжают беседовать и наконец предлагают старику с ними сыграть:
— Что скажешь, отец? Сыграй с нами партию, и мы купим тебе еды на обед. Мы бы не прочь повеселиться.
И этот согбенный старец, сначала выразив удивление, отвечает им так:
— Господа, я уже стар и почти ослеп, да и играть-то умею лишь в некоторые самые простые игры, вы, однако же, я вижу, добрые джентльмены, раз предложили мне такую плату. От нее вам самим не будет никакого проку, а только мне одному, значит, по праву, я должен и платить за свое удовольствие. Поэтому я с охотой выполню вашу просьбу.
И вот они начинают играть — когда в карты, когда в кости; старик первое время изображает полную неосведомленность и неумение играть, играет как будто бы против воли, проигрывает, делает вид, что сердится, даже впадает в ярость, начинает браниться. Но вот он предлагает поставить всем по паре шиллингов. Остальная компания веселится, поддразнивает старика и продолжает играть. Они все устраивают так, что каждый выигрывает у него по одному-два шиллинга, после чего кто-нибудь подсаживается к молодому человеку и принимается нашептывать ему на ухо, уговаривая, чтобы тот тоже поучаствовал в их забаве. Он соглашается и, за компанию, тоже вступает в игру. Как и остальные, он выигрывает у старика свой шиллинг, а тот, потеряв в общей сложности пять или шесть шиллингов, принимается плакать и стенать, что остался совсем без гроша. Он умоляет компанию вернуть ему хотя бы часть денег, чтобы он смог добраться до дому. Остальные же, конечно, наотрез ему отказывают, продолжая без умолку его дразнить и насмехаться над ним.
Теперь пройдоха изображает настоящую ярость. Он обращается к джентльменам и говорит, что они должны подождать его здесь, пока он сходит еще за деньгами. Или же пусть назначат какое-нибудь другое место, где они могли бы встретиться. Вся шайка, явно заинтересовавшись таким поворотом дела, с готовностью соглашается, и они бьют по рукам, договариваясь о встрече. После чего они принимаются уговаривать молодого человека не отступать от этой затеи и пойти на встречу вместе, захватив с собой побольше денег. Они говорят, что обманут старика в игре и сумеют тем самым неплохо поживиться.
В конце концов они устраивают все так, что молодой человек проигрывает, они сами, казалось бы, тоже в проигрыше и делают вид, что готовы вступить со стариком в драку. Старик же тем или иным манером скрывается, после чего все остальные с разъяренными и возмущенными криками разбегаются в разные стороны. Проигравший молодой человек остается в полном одиночестве» .
Махинации при игре в кости — дело непростое. Правильный кубик имеет шесть граней, значения двух противоположных всегда дают в сумме 7, таким образом, грани располагаются по принципу: 6 — 1, 3 — 4, 2 — 5. Кости шулеров могут иметь следующие «изъяны»: кость делают приплюснутой или, наоборот, продолговатой, добавляют лишний «вес» к одной из граней или прикрепляют к ней короткий волосок. Можно также изготовить кость, где на месте 5 будет стоять 2 и наоборот. Если кость «приплюснутая» и грани с тройкой и четверкой расположены ближе друг к другу, чем все остальные, эти числа выпадают при бросании чаще всего. Если продолговатая, то вероятность тройки или четверки существенно уменьшается.
Одна из игр в кости называется «пять-на-девять», и проигрывает тот, у кого в сумме при бросании двух костей выпадает первое или второе число (вероятность достаточно велика). Но если постараться сделать так, чтобы кость не ложилась гранями 3 и 4 вверх (то есть изготовить продолговатую кость), числа 1, 2, 5 и 6, выпадающие парами, никогда не дадут в сумме необходимых значений.
Подлинное искусство состояло в том, как подменить обычную кость обманной, ведь при долговременной игре можно было уследить «винтаж» или тенденцию к выпадению определенных чисел. Чтобы подставить игрока и убедить его в «честности», иногда требовалось специально использовать кость, которая будет с завидной вероятностью гарантировать «ненужную» сумму.
Еще один вид игры, «пассаж», заключался в том, что сбрасывались одновременно три кости. Игрок продолжал кидать кости до тех пор, пока две из них не ложились одинаковыми гранями кверху. Если общая сумма, выпадавшая на трех кубиках, была меньше десяти, игрок проигрывал и передавал ход, если больше десяти — выигрывал и передавал ход. Шулеру требовались две кости с неправильно размеченными гранями (например, такие, где на месте «двойки» стояла «пятерка»), и тогда выигрыш оказывался у него в кармане. Правда, надо было умудриться подменить кости при передаче хода.
«Человек с Луны» — мистификация, обнаружена эта книга была случайно. Кто ее автор, пока остается загадкой. Известно только, что в XVII веке этот трактат переработали еще раз и опубликовали под заглавием «Вечный Жид» (хотелось бы напомнить, что иудеям в эти времена жить в Англии запрещалось, их допустили на территорию страны только при Кромвеле). Правда, и сам Вечный Жид, впервые описанный английским хронистом середины XIII века Матвеем Парижским, еще только начинал приобретать популярность. Вопрос о том, есть ли жизнь на Луне, звучал в те времена не с меньшей актуальностью, чем есть ли жизнь на Марсе в прошедшем веке. Сочинения, исследовавшие состояние селенитов (то есть «детей Селены» — богини Луны), появлялись едва ли не как грибы после дождя. В 1638 году в Лондоне было напечатано сочинение Джона Уилкинсона «Об открытии нового мира на Луне», где всерьез обсуждались не только вопросы обитаемости светила, но и такие актуальные темы, как если для нас Луна — ночное светило, то Земля — светило на небе Луны? Другие аспекты диссертации заставляли задуматься. Так, ссылаясь на Томазо Кампанеллу и Николая Кузанского, Джон Уилкинсон рассуждал, «несут ли обитатели Луны на себе печать Адамова греха, а возможно, у них есть какие-то собственные грехи, за кои они были обречены на столь же горькую, сколь и мы, участь, от которой были избавлены, как и мы, со смертью Христа». В том же году епископ Уильям Годвин опубликовал книжку «Человек на Луне: рассказ о путешествии туда и обратно, принадлежащий гонцу-скороходу Доминго Гонсалесу». С помощью весьма оригинального устройства, запряженного птицами, Доминго Гонсалес поднимается на Луну, где обнаруживает прекрасных обликом обитателей, живущих не зная греха (верх моральности лунного общества определяется тем, что «там нет юристов»). На обратном пути Гонсалес попадает в Китай, где оказывается под подозрением в ведовстве, попадает в дом знатного мандарина и наконец возвращается домой, отправив свои записки через миссионеров. Популярность «лунных» утопий естественно предполагала, что в один прекрасный день персонаж-селенит вполне может оказаться на Земле. «Человек с Луны» построен по принципу, напоминающему популярные астрологические альманахи. С одной стороны, постоянные персонажи, автор в роли гостя и принимающая его троица: старик, Умник и Насмешник, с другой — их посетители: пьяница, курильщик, щеголь, транжира, прислужник, распутница, сводник, ростовщик, чревоугодник, прихлебатель, неверная жена, ревнивец, влюбленный, целомудренная девица. Гости тасуются, словно колода карт.
Собранные в этой книге новеллы и повести объединяет не только тема плутовства в самых разнообразных ее проявлениях, но и прием, с помощью которого эта тема раскрывается. Перед нами каждый раз панорама образов, списанных с натуры «типов». Рассматривая все эти портреты со стороны, главное — самому не попадаться.
Н. Горелов
Соломон и Маркольф
Человек ошибается по природе своей или по случаю. Когда Соломон стоял над гробом Давида, отца своего, наделенный и мудростью, и богатствами, увидел он некоего человека по имени Маркольф, пришедшего с востока, грубого и безобразного, но весьма красноречивого. С ним была и его супруга, ужасная и грубая. Царь приказал привести их обоих к себе, и они стояли перед ним, не обронив ни звука и не посмотрев на него.
Маркольф был приземист и толст. Голова у него большая, лоб широченный, красный и морщинистый. Уши — волосатые, достававшие до середины подбородка. Борода грязная и вонючая, как у козла. Руки скрюченные. Пальцы маленькие и толстые. Ноги кривые. Нос мясистый и горбатый. Губы большие и толстые. Лицо ослиное. Волосы, словно ежовые колючки. Обувь очень грубая. Чресла подпоясаны половинным мечом. Ножны потрескавшиеся посредине и у острия разошедшиеся надвое. Чаша у него была липовая, козлиным рогом украшенная. Одежды цвета самого гнусного, обтрепавшиеся и мятые. Ремни куцые, туника до ягодиц. Сапоги стоптанные.
Жена его была крохотная и очень толстая с пребольшими грудями. Волосы у нее были колючие, брови торчали, словно свиная щетина. Борода, как у козла, уши ослиные, глаза сумасшедшие, выражение лица змеиное, плоть морщинистая и черная. Свинцовая муха красовалась между ее большими грудями. Пальцы у нее были толстые и короткие, украшенные железными кольцами. Ягодицы огромные. Голени короткие и пухлые, волосатые, как у медведицы. Туника косматая и изношенная. Обувь потрескавшаяся и на ходу громыхающая. Это о такой один юноша сочинил стихи:
Уродливая жена тенью своей сражена.
С мрачным лицом ходит во мраке ночном.
Какое благородство в поклонении уродству.
Где уродливы бока, там порок наверняка.
Увидев их, царь Соломон начал свою речь так: «Кто вы такие и откуда род ваш?»
Маркольф ответил: «Сначала ты расскажи нам о происхождении своем и родителях, и тогда поведаю тебе, каков наш род».
Соломон говорит: «Мои предки — пророки в двенадцати коленах: Иуда родил Фареса, Фарес родил Есрома, Есром родил Арама, Арам родил Аминадава, Аминадав родил Наассона, Наассон родил Салмона, Салмон родил Вооза, Вооз родил Овида, Овид родил Иессея, Иессей родил Давида царя, Давид царь родил Соломона, и я — это царь Соломон».
Маркольф ответил: «А у меня предки — селяне в двенадцати коленах: Селянин родил Сельцо, Сельцо родил Сельчанина, Сельчанин родил Сельчатку, Сельчатка родил Тартана, Тартан родил Тартола, Тартол родил Людя, Людь родил Людину, Людина родил Маркуила, Маркуил родил Маркварта, Маркварт родил Маркола, Маркол родил Маркольфа, и я — это плут Маркольф.
Жена блудлива в двенадцати коленах: Блудница родил Блудня, Блудень родил Любоблуда, Любоблуд родил Добрку, Добрка родил Лотку, Лотка родил Плаку, Плака родил Ремку, Ремка родил Одножку, Однож-ка родил Однобожку, Однобожка родил Лежебожку, Лежебожка родил Красуху, Красуха родил Красухунью, и это Красухунья — моя жена».
Соломон сказал: «Вижу, что ты речист и остроумен, хотя кажешься грубым и тупым. Посему устроим друг с другом прения. Я стану тебя спрашивать, а ты мне отвечать».
Маркольф: «Кто плохо поет, тот первым и начинает».
Соломон: «Если ты сможешь ответить на каждое мое слово, я наделю тебя многими почестями и ты станешь самым знатным человеком в царстве моем».
Маркольф: «Священник здравие обещает, а властью на то не располагает».
Соломон: «Хорошо рассудил я двух блудниц, пререкавшихся из-за дитяти».
Маркольф: «Там, где повод, причину сыщешь, там, где женщины, там и притча».
Соломон: «Господь вложил мудрость в мои уста, и на всем белом свете нет никого, кто смог бы встать вровень со мною».
Маркольф: «У кого дурные соседи, тот сам себя хвалит» .
Соломон сказал: «Добрая жена превыше всякого блага».
Маркольф ответил: «Злая жена хуже любого бедствия. Ведь она — это замешательство для мужчины, ненасытная бестия, буря, сметающая дом, сосуд прелюбодеяния, неутихающая война, непреходящее проклятие, неподъемный груз, змий, не способный утолить жажду, ярмо человечества, при чьем появлении и свет гаснет». Соломон спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21