А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Они были профессионалами до последней клетки печени. Никакие преграды не могли их остановить на пути к цели. Съемочная группа поднялась и, напрягая волю до скрипа, вползла в ярангу, таща за собой тюремные колодки аппаратуры. Режиссер икнул и огляделся. После дневного яркого света ему удалось различить лишь неясные человеческие силуэты. Но это не имело значения. Начиналась работа. Преодолевая тошноту, он захрипел, обращаясь к почти невидимому собеседнику:— Нам рекомендовали вас как единственного делового человека в крае. Так сказать, продвинутого якута. Речь идет о создании образа для миллионов наших граждан… — Изложение сути визита шло вязко. Шершавый язык скреб о зубы. Наружу постоянно рвалась икота с остатками утреннего пива.— С бодуна? — тихо спросил его полумрак яранги.Режиссер запнулся и непроизвольно кивнул. Подтверждая его искренность, желудок, недобитый глухоманским пивом, заурчал и сократился.— Ик! — жалобно хрюкнул москвич. Но переговоры продолжил ловко: — Ик-ак самого достойного представителя своего народа, руководство края выбрало вас…— Что-то тебе, сына, на сухую не врется. Нету куража, — участливо перебил его тот же спокойный голос.Чуть чадила, потрескивая, плошка с горящим вонючим жиром. Причудливые тени колебались по стенам яранги. У входа тяжело сопела остальная группа. А режиссер стоял. Один, как главный канал ЦТ. Второй раз за день чувствуя себя несмешным клоуном. Он упрямо шагнул вперед, продолжая икать и говорить:— Собственно говоря, от вас требуется всего лишь прочитать перед камерой несколько слов. Ик! Ик-ак бы, престиж якутского народа…На следующем шаге по направлению к вождю он опустил глаза. В неверном тусклом свете стали различимы детали. На переднем плане валялось пьяное тело шамана в дохе. На всей свалявшейся поверхности шерсти пестрели завязанные узлами ленточки. На груди тела, под сморщенным лицом, напоминающим о седой вечности, поблескивал колокольчиками треснутый кожаный бубен. Рядом, скрестив ноги, сидел тойон.Увидев его лицо, наконец выплывшее из темноты, режиссер осекся и перестал икать. Вождь вежливо улыбнулся. На продвинутого якута он явно не тянул. Как и на любого другого. С такой физиономией он мог прокатить под местного олигарха разве что в Рязани. Светлый ежик редких седых волос топорщился на лопоухой голове. Голубые глаза на исчерченном морщинами лице подслеповато моргали за толстыми линзами очков. Острый нос от улыбки вело вверх и влево.— Не засоряйте мне интеллект популярными баснями, — вождь саркастически хмыкнул, — переходите к сути. У нас здесь бывает холодно, поэтому все нужно делать быстро.Но режиссер выпал из обращения. В несвежей голове произошло замыкание. Он замер посреди яранги и стих, бледно зеленея щеками. Разрыв в общении мог превратиться в пропасть непонимания. Но тут вмешался репортер. Его мутный взгляд прорезался сквозь пелену перед глазами. После прилета он успел полирнуть пиво коньяком. Поэтому стресс репортера не прибил. Держась за оператора, чтобы не упасть, он искренне восхитился:— Ух ты-ы! И тут наши! — С натугой сообразив, что ситуация зависла, как компьютер, он вытянул шею и страдальчески спросил: — Слышь, земляк, бум снимать кино?— Штука баксов, — невозмутимо отреагировал тойон, продолжая улыбаться, — мне. Массовка по отдельному прейскуранту.— А?!.. — тупо завыл режиссер.— Две-е! — неожиданно приподнимаясь, взревел пьяный шаман и снова упал на оленью шкуру, ударившись лицом о бубен. По яранге прошел колдовской звон.— Пленку в клочья! — отдуваясь, прохрипел оператор.Съемочная группа усиленно заскребла по карманам. С учетом похудевшего бумажника режиссера набралось триста долларов.— Вот, — заикаясь, сказал он и выложил на потертую шкуру кучку мятых бумажек. На режиссерской лысине выступили капли пота. От полной абсурдности происходящего его покачивало.— И все? — презрительно спросил вождь. — Не пойдет!В яранге повисло уныние. Единственная надежда пала подстреленным пингвином. Хотя в тундре они вроде и не водились. В отчаянии режиссер полез в портфель. Денег там, конечно, не было. Но стоять просто так тоже было муторно. Внезапно остекленевшие глаза незадачливого руководителя моргнули. В них появился лихорадочный блеск азарта. Как опытный игрок он сдержал эмоции и потушил улыбку:— Э… любезный, не торопитесь. А как насчет натурального обмена? Я вам — потрясающий документ. Вы нам — интервью?Тойон вопросительно поднял жидкие брови. Режиссер ловким движением карточного шулера выдернул из портфеля лист бумаги с гербовой печатью,'— Вот!Потрошилов надел очки, став разительно похож на встретивших телевизионщиков якутов. Изучение проходило в полной тишине. Наконец Степан Степанович звучно кашлянул. Морщины на его лице собрались в бульдожьи складки. Он грозно сдвинул на кончик носа очки и рыкнул:— Допустим! И кожаный пиджак! — Потрошилов настырно уставился на ассистента.Москвичи со стоном выдохнули. Ассистент затравленно цапнул за лацкан предмет своей телевизионной гордости. И застыл под прессом немой коллективной мольбы, молча смирившись.— Вот и славно, — подвел итог вождь, — теперь можно и обмыть договор! Выпьем?Полог яранги отлетел в сторону. Снаружи донесся мучительный ответ ассистента в стиле бурных спазмов. Остальная группа сочувственно закряхтела, но сдержалась.В этот момент очнулся шаман. Грохоча бубном, он поднялся на локтях и, не тратя сил на камлание, тонко взвыл:— Духи говорят, дайте им водки-и-и!Оператор с репортером рванулись наружу догонять ассистента.Тойон Потрошилов выложил на красную скатерть вяленую оленину. С обратной стороны кумача проступали белые буквы: «ПСС». Не то это была фирменная монограмма Степана Степановича, не то ностальгическая память о прошлой жизни скатерти — бывшего транспаранта во славу компартии.— У нас «на сухую» разговор не ведут. — Вождь Белых Оленей строго посмотрел на зеленоватых гостей.Те содрогнулись. Но желудкам ответить на раздражитель было уже нечем.— Надо! — обреченно шепнул режиссер.В стаканах плеснулась сомнительно «Столичная» водка. Ассистент жалобно заскулил, надеясь сачкануть.— Предлагаю выпить за сотрудничество в национальной политике, — Потрошилов поднял стакан и брови.Под неумолимым взором тойона москвичи, как загипнотизированные кролики, потянулись к столу.Застолье закончилось внезапно. К концу второго дня. Режиссер сфокусировал взгляд на часах и вдруг тоскливо взвыл. Группа выпала из комы и вяло зашевелилась.— Через три часа улетать! — дико завопил режиссер. — А у нас ни метра не снято! Подъем, гады!Съемка началась через час. Профессионалов штормило и мутило. Камеру пришлось водрузить на штатив и прислонить к ней оператора.— Мотор! — промычал ассистент, хлопнув в ладоши.На штатной хлопушке спал шаман и жутко пах миром предков. Шевелить его никто не хотел.Первой в кадр пошла бумага из Глухоманска. Крупно, наездом. Под заунывный комментарий репортера:— Так делаются состояния в Якутии…Степан Степанович посмотрел на вечернюю тундру, пьяных телевизионщиков и вздохнул, входя в образ:— Сейчас, сынки, я вам рожу олигарха!Он стянул с отключившегося ассистента кожаный пиджак и шагнул вперед, выбирая среди родных бескрайних просторов место поживописней. По одному ему ведомым признакам. Декорации помогали войти в образ местного богатея. Детишки подтащили к яранге реликвию — рассохшиеся нарты. Возле них уложили лучшего оленя племени. Перед тем как заполнить весь экран, тойон махнул рукой:— Вертолет возьми в кадр! Обязательно!— Поехали! — отчаянно вскрикнул режиссер и чокнулся с репортером за начало творческого процесса.— Когда-то здесь все было иначе, — глухо сказал Потрошилов. — Все началось с того, что я потерял самых близких друзей…Он прикрыл глаза, вспоминая. Забытые лица выплыли из памяти, выдавливая слезы. Съемочная группа затихла, проникаясь важностью момента. Водка, закушенная свежим воздухом, всасывалась в кровь, как родная. Клиент порол отсебятину, но сценарий за два дня ушел на салфетки. И теперь это уже не имело значения. В жутко прекрасных переливах летних красок тундры и бесконечном море цветущего ягеля вообще ничто не казалось заслуживающим внимания. Ласковый ветер Заполярья дышал безмятежностью. Двухдневная доза «Столичной» якутского разлива грела души. Тяжелые веки смежились. Все шло как надо… Все будет очень хорошо… Они отключились под монотонный рассказ «олигарха» один за другим… * * * В столице Ил-62 встречал ответственный редактор программы «Темя». Здоровенный широкоплечий бородач долго метался возле летного поля, но съемочной группы из Якутска на трапе видно не было. Он возвышался над толпой встречающих, как маяк отчаяния. Ходорович ждал сюжета. Место в эфире пустовало под якутского олигарха. А группы не было.Они появились неожиданно. Прямо у микроавтобуса с магической надписью «ЦТ». Ответственный редактор всмотрелся в опаленные тундрой лица коллег и мысленно упал в обморок. Первым, в качестве громоотвода, шел шатающийся ассистент в дубленке, надетой прямо на майку. Но его гнев редактора минул. Бородач вычленил из недр группы режиссера и крепко ухватил за грудки:— Ты что, обалдел?! Говори мне быстро, снял?!От встряски режиссер жалобно икнул и, мутно глядя в пространство, ответил честным шепотом:— Не знаю… Бюджет рухнул! Там все так непросто!Его портрет в траурной рамке мог красоваться на входе в Останкинскую телебашню. До этого торжественного мига оставалось совсем немного. Ответственный был мужик здоровый. Но Бог бережет людей, потерявших разум. Под огромной лапищей что-то хрустнуло. Хватка ослабла. Из чужого внутреннего кармана редактор двумя пальцами осторожно извлек кассету.Удивились оба.— Она? — хрипло спросил бородач.Что это за кассета, режиссер не знал. Он вообще не помнил последних двух дней, включая съемки и перелет, но, подчиняясь инстинкту сохранения себя, кивнул.В телецентре ответственный редактор просмотрел материал и взревел:— Убью, сволочь!!!Речь Степана Степановича Потрошилова на фоне ржавого вертолета могла похоронить весь канал. Больше всего редактору хотелось вернуться к моменту встречи в аэропорту и довести дело до логического конца. Однако он был профессионалом. В монтажном отделе объявили аврал.— Бери откуда хошь!!! Хоть из хроник про Хуссейна!!! Но чтоб всё было — и шатры из золота, и нефть рекой! — орал, брызгая слюной на бороду, редактор. — Вечером эфир. Не сделаешь, к Ходоровичу пойдешь сам! Все!В вечерней программе «Темя» тойон Белого Оленя выступал на фоне белоснежного шатра. На кожаном пиджаке, снятом с плеча ассистента, сиял орден Дружбы народов. Возле ковровой дорожки стоял «мерседес». Нарядные счастливые ребятишки катались на позолоченной карусели. К спутниковой антенне на верхушке шатра тянулись провода от высоковольтной линии электропередач.,.Ходорович смеялся от счастья как дитя. Глава 4ТУНДРА В НАСЛЕДСТВО
Внезапно свалившееся на голову богатство обычно несколько меняет человека. То есть окончательно превращает в полного гада! Все знают. Особенно те, на кого оно еще не упало.Широкоглазый питерский тойон якутского племени выстоял. Иначе он бы не был тойоном. Степан Степанович Потрошилов, став королем Индигирской низменности и единственным олигархом на ближайшие две тысячи километров к северу, не «обгадился», то есть гадом не стал. Но задумался. Произошедшее в очередной раз телевизионное чудо на секунду сменило на небесном экране стандартное изображение полярного сияния и снова исчезло, оставив за собой терпкий аромат американской зелени и евро-желтизны.Несмотря на приход в стойбище богатства, племя продолжало жить кисло. Все три зеленые сотни, доставшиеся от Центрального телевидения, пропили за неделю. Бумагу о собственности на землю тойон спрятал как сувенир. И жизнь Белых Оленей потекла по-прежнему. Отстой… точнее — застойно. Как при Брежневе.Единственным источником существования оставались олени. Особенно — панты. Хотя шествие по миру всеподнимающей виагры и уронило позиции вытяжки из рогов молодых олешек. Но пантокрин продолжали готовить и употреблять. Платили за панты хорошо, но редко. Ровно раз в год. Поскольку заготавливать их можно было только ранней весной.Степан Степанович обладал способностью к мыслительному процессу. И реализовывал ее регулярно. Пока был трезв. В один из приступов философской трезвости он неожиданно для себя озаботился будущим племени. Неизвестно почему на ум пришло осознание собственной бренности.— Наследника мне надо, — задумчиво сказал он лежащему у него в ногах шаману.Старик шевельнулся и вопросительно звякнул бубном. Как наследуется тундра, он не знал. А у духов до полуночи спрашивать было бесполезно. Тем не менее шаман внезапно оживился и резко открыл один глаз.— Опять?В поле зрения попала ритуальная бутылка водки в ногах вождя. Нераспечатанная. Стремление делать наследника, не распалив себя перед этим огненной водой, показалось ему необычным, и колдун на всякий случай открыл второй глаз.— Да нет! — Степан Степанович в сердцах махнул рукой, и она сама собой затормозила на горлышке бутылки. — Я должен передать кому-то имущество и недвижимость.Шаман немного отодвинулся в сторону и осмотрелся в поисках имущества и недвижимости. После отъезда телевидения вещей в яранге стало меньше, а само обветшалое строение переносилось с места на место каждые полгода и в разряд недвижимости никак не попадало. Тем не менее спорить с вождем он не стал.— Аристотель — старший сын. Он и наследник, — шаман говорил медленно, как и полагается старейшине. Торопиться было некуда. На дворе стоял длинный полярный день.— Ну, положим, старший у меня в Питере, — ответил Степан Степанович и сделал задумчивую паузу. — Надо бы его сюда. В нем спасение. Я чувствую.Слово, сказанное в темноте яранги, породило желание. Чем больше старший Потрошилов размышлял о будущем, тем тверже становилась убежденность в судьбоносности питерского отпрыска. Тем более что оформить собственность на землю можно было только с паспортом. В племени такой дряни не водилось. Прошла неделя, и решение созрело.— Юлий, — позвал он младшего, одного из самых любимых сыновей, — пусть ко мне придут мои дети. Я буду говорить. * * * На Большой Поляне Совета они собрались вечером. Огромная потрошиловская семья расселась вокруг костра и, по обычаю, запустила по кругу Стакан Встречи. Тойон пригубил последним, убрал стакан в карман и негромко сказал:— Дети мои, я не вечен.Поляна загудела. Степан Степанович был для них больше чем вождь, больше чем отец и даже больше чем тотем. Как жить без его мудрости и тостов, никто не представлял.Потрошилов откашлялся.— Духи предков все чаще зовут меня к себе. Так говорит шаман. Я ему верю. Но после меня останется наша земля. — Он сделал паузу, обреченно выдохнул и осмотрел присутствующих. — И вы ее ПРОСРЕТЕ!!! Мои лопоухие и близорукие потомки!Большой Семейный Совет застыл в глубоком молчании. В тишине явственно прорастало согласие. Степан Степанович выдержал паузу и припечатал:— Нам нужен новый тойон! Им будет мой первый сын. Он живет в Петербурге. Его зовут Альберт.В заднем ряду кто-то охнул и упал в обморок. Костер зашипел, пуская в толпу едкий вонючий дым. Женщины у ближней яранги с надеждой заулыбались.— Аристотель! А как же Аристотель?! — вопросительный шепот покатился по рядам. Сам же старший сын вскочил на ноги и возмущенно достал из кармана носовой платок.— Слушайте, дети, слово мое. Там, далеко, на Большой земле, есть паспорта…— А-а-а…— понес по тундре лихой якутский ветер.Десятки пар узковатых глаз, троекратно, а то и пятикратно увеличенные линзами очков, с надеждой всматривались в темную прорезь рта тойона-отца. Туда, откуда только что пришло странное слово.— Аристотель — мой сын. Но знает об этом только его мать. Там, на Большой земле, матерям не верят. Там верят паспортам. Паспорт — твое сердце. Бумага — твоя Родина. Карандаш — твоя совесть, ну и так далее… Идет новое время. Пусть будет новый человек. Мой первый сын, по праву рождения, должен стать новым тойоном Белого Оленя. Я так сказал. — Потрошилов секунду помолчал и добавил: — У него наверняка есть паспорт.Вот таким вышел Большой Совет. * * * Олень бежал красиво. Запрокинув назад голову, вытянувшись в струну и распластавшись над тундрой. Он был молод, силен и самонадеян. Двое сидящих на корточках у небольшой речушки это знали точно. Олень пробежал так близко, что брызги из его носа мутной пленкой покрыли толстые стекла их очков. Он тряхнул головой с нарождающимися рогами, всем своим видом демонстрируя независимость.Раскосые глаза наблюдателей внезапно округлились до евростандарта, наливаясь кровью. Пальцы сидящих побелели и хищно сжались, потрескивая суставами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42