Вода в нем, прозрачная как слеза, даже в самые жаркие дни была студеной, и редко кто рисковал купаться в ней. Недалеко от озера стоял приземистый домик лесничего. Огромные деревья как бы сторожили домик, величественно покачивая пышными кронами.
Новый обходчик Прокопий Александрович Зайцев, долговязый, сухопарый, с длинными седыми усами и коротко стриженной бородкой, хорошо знал свое дело. Более полувека провел старик в лесу и не представлял жизни вне его, не мыслил другого воздуха, кроме лесного, не признавал тишины, кроме лесной, а птичий гомон и трели соловья являлись для него самым лучшим концертом.
Лесник умел читать мудрую книгу природы. При обходах лесных владений всякая мелочь говорила ему больше, чем мог сказать человек; он точно знал, что происходило в том или другом месте в его отсутствие.
Долго не соглашался Зайцев переходить в Приозерный лес. Возможно, виной тому была дурная слава здешних мест. После войны, летом, здесь подорвался на мине человек. А может, Прокопий Александрович просто был привязан к старому месту. Так или иначе, дирекции лесхоза с большим трудом удалось уговорить эго перейти в Приозерный лес. Прокопий Александрович наконец согласился, но поставил условие, чтобы ему дали хорошего помощника. В лесхозе уважили просьбу Зайцева и направили к нему Геннадия Потрохова. Правда, работа парню незнакома, да зато он молод и крепок. А эти качества немаловажны, если учесть, что старик частенько прихварывал.
Зайцев принял нового помощника довольно холодно, но вскоре ему пришлось изменить свое отношение к парню.
Геннадий Потрохов обладал уменьем сближаться с людьми. Добродушие, открытый взгляд больших глаз, веселый нрав располагали к нему с первой минуты.
Тем не менее Прокопий Александрович в разговоре с Геннадием не менял своего обычно ворчливою тона.
Геннадий не навязывался в друзья старику, службу нес неутомимо, старательно постигал премудрости лесного дела, и никто бы не мог сказать, что он — сугубо городской человек.
Так и жили они под одной крышей, в своей избушке на краю леса.
Сблизил их случай, происшедший вскоре после поступления Геннадия на работу.
…Третий день лил дождь. Тяжелые тучи низко неслись над лесом, задевая макушки высоких деревьев. Отводы почернели от влаги, а листья под порывами ветра обрушивали на землю целые потоки воды. Между деревьями поблескивали лужи: земля уже не впитывала больше влаги.
В одну из ночей Геннадий категорически запротестовал против намерения старика отправиться в обход, сам натянул резиновые сапоги, закутался в непромокаемый плащ и, прихватив ружье, покинул избу.
Скрепя сердце, старик покорился: радикулит давал о себе знать.
Потрохов оседлал коня и двинулся в обход леса. Через полчаса до его слуха донесся звук одинокого выстрела. Геннадий прислушался, но вокруг было тихо, только шумел дождь. Потрохов решительно повернул коня к избе.
Еще издали бросилось в глаза, что окно не освещено. Это было против правил: спят ли, бодрствуют ли ночью лесничие, а в избе должен всегда гореть свет. Потрохов насторожился. Соскочив с коня, он выхватил пистолет и тихо подкрался к двери. Она оказалась запертой изнутри. Потрохов припал ухом к замочной скважине и услышал приглушенный стон. Он налег плечом на дверь, она не поддалась. Тогда Геннадий повернулся, чтобы взять полено и вышибить дверь. В этот момент кто-то бросился ему под ноги. Геннадий упал. Сверху навалился неизвестный и занес над ним финку. Геннадий железной хваткой сжал кисть противника. Завязалась борьба. Хорошо натренированный Потрохов явно одерживал верх. Неизвестный вдруг издал громкий гортанный звук. Это служило, видимо, сигналом об опасности. Дверь избы приоткрылась, и какой-то человек кинулся к борющимся. Геннадий понял, что против двух ему не устоять, и рукояткой пистолета с размаху ударил противника по голове. Тот обмяк и раскинул руки.
Потрохов с финкой в одной руке и пистолетом в другой ринулся навстречу новому противнику. Тот бросился в сторону. Геннадий дважды выстрелил вслед, но, вероятно, промахнулся: до него донесся треск ломаемых на бегу сучьев. Геннадий с тревогой подумал о Прокопии Александровиче и бросился в избу. Электрический фонарик осветил лежащего на полу старика. Руки были связаны за спиной, во рту торчала тряпка. Геннадий нагнулся над стариком, быстро развязал ему руки, вытащил кляп и, подняв точно ребенка, положил на кровать. Зайцев был без сознания. Геннадий достал из аптечки нашатырный спирт и стал приводить его в чувство. Через несколько минут лесничий застонал, открыл глаза. Как только Геннадий увидел, что Прокопию Александровичу легче, он прихватил ружье и вышел. Бандит лежал в прежней позе и тихо стонал.
Зайцев услышал пять ружейных выстрелов. Он попытался подняться, но тут же бессильно свалился на подушку.
Вскоре около избы остановилась группа всадников. Начальник отряда оставил двух конников в распоряжении Потрохова, помог взвалить раненого в седло и месте с остальными всадниками уехал.
Только на следующий день Прокопий Александрович был в состоянии рассказать о том, что же произошло ночью
Сразу после того как Геннадий уехал, раздался стук дверь. Лесничий решил, что Потрохов вернулся за чем-нибудь, и открыл дверь. В ту же минуту он очутился на полу. Падая, старик задел лампу, она опрокинулась и погасла. Прокопий Александрович боролся навалившимся на него бандитом и старался добраться до ружья. Когда ему это удалось, он попытался навести ружье на непрошеного гостя, но тот ногой ударил по руке старика, — и пуля попала в окно. Что было потом — Прокопий Александрович уже не помнил.
Потрохов понимал, что напали диверсанты или подкупленные ими. Что же заставило диверсантов совершить это нападение? Все вещи оставались на своих местах. Что они здесь искали? Оперативная группа, работавшая в лесу под руководством капитана Смирнова, в тот день, когда была ранена Белгородова, обследовала избу самым тщательным образом. Что же могло статься незамеченным? Разве, какой-нибудь тайник? На эту мысль наводило и то обстоятельство, что после нападения бандитов в избе остался маленький острый топорик-секач. Видимо, топорик служил не для нападения, а для каких-то иных целей. Потрохов тщательно обследовал стены, потолок, пол. В одном углу половица была слегка приподнята. Потрохов оторвал ее, пошарил рукой между балками.
— Не там ищешь, Геннадий, — не глядя на него, тихо проговорил лежавший в постели Прокопий Александрович. Это были его первые слова, произнесенные осле нападения. Догадывался ли старик, что напали е просто бандиты? Потрохов, зная своеобразный характер лесничего, молча продолжал поиски. Он кропотливо осмотрел все щели в стенах, в полу и потолке, но ничего подозрительного не обнаружил.
Потрохов оставил со стариком бойца, а сам с другим конником отправился в лес. Они объехали весь участок. В эту ночь больше ничего не произошло.
Брезжил рассвет, когда Потрохов с бойцом подъезжали к избе. Прокопий Александрович хлопотал около самовара. Этот старенький самовар, как узнал Геннадий, переходил от одного лесничего к другому вот уж сорок с лишним лет. За две недели совместного житья самоваром они не пользовались: старик не разрешал. Для чего он его берег, Геннадий догадаться не мог, а спрашивать не хотел.
Старику помогал оставленный Потроховым боец.
Конники спешились, стреножили коней и вошли в дом. После слякотной ночи, проведенной в лесу, уют сухой и чистой избы был особенно приятен. Геннадий разделся и только тут заметил, что стол накрыт чистой льняной скатертью. На столе лежал хлеб, нарезанное ломтиками сало, стояла баночка брусничного варенья и четыре стакана. Старик внес кипящий самовар.
— У нас гости, а мы их даже не покормим по-человечески, — добродушно проворчал он. — Все я должен заботиться, нет чтоб сам догадался… — старик укоризненно-насмешливо посмотрел на смутившегося Геннадия и пригласил всех к столу.
— Правда, гостей не водичкой надо бы попотчевать, да время как раз неподходящее. Рассудку трезвым надобно быть, — и он стал разливать чай в стаканы.
Во время завтрака завязалась беседа. Геннадий заметил, что старик часто обращался к нему, причем его ворчливый голос заметно потеплел. Парень понял, что лед тронулся, непонятный барьер, мешавший их сближению, рушился.
Ближайшие дни ничего нового не принесли. Лесничий и его помощник продолжали свою работу, а конники присоединились к своему отряду.
Как-то под вечер, объезжая участок леса, прилегавший к озеру, Геннадий увидел рыбака. Тот с удочкой в руках неподвижно сидел в своей довольно объемистой лодке. Было что-то жалкое в тощей фигуре человека, одетого в выцветший, потертый на локтях пиджак. Скрытый от рыболова деревьями, Геннадий придержал коня. Ему было видно, как рыболов тихо работал веслом, направляя медленно движущуюся лодку к тому месту, где озеро обмелело, заросло камышом. Когда лодка скрылась в камышовых зарослях, Потрохов погнал лошадь к противоположному берегу. Но увидеть что-нибудь в камышах, даже с высоты обрыва, было невозможно. Тогда он вернулся на прежнюю, более удобную, позицию и стал ждать. Уже начало темнеть, когда из камышей появился рыболов. Он энергично работал веслами и быстро приближался к берегу.
Несколько дней спустя Потрохов снова увидел его. Все повторилось, как в прошлый раз: медленно плывя по озеру, лодка скрылась в камышах. На этот раз рыболов пробыл там дольше прежнего, затем появился в том же месте и стал быстро грести к причалу.
Всю дорогу домой Потрохов думал о лодке. Что мог делать рыболов в мелководной части озера, скрытой камышовыми зарослями? Совершенно ясно, что опытный рыболов не станет терять времени, часами просиживая там, где рыба не водится. В камыши он забрался не для ловли рыбы. Для чего же? Эту загадку предстояло решить.
Геннадий застал Прокопия Александровича в глубоком раздумье. Он поставил ружье в угол, присел к с столу и принялся за ужин. Тут только заметил, что порция старика оставалась нетронутой. Обычно же Зайцев ужинал, не дожидаясь Геннадия. Парень удивленно взглянул на сидевшего понуро старика. Тот почувствовал на себе взгляд и поднял голову.
— Ешь, ешь, — грустно сказал он помощнику, — меня не жди.
— Что с вами? — участливо спросил Геннадий. — Нездоровится?
— Да нет, просто есть не хочется. А ты ешь, — заметив, что Геннадий отодвинул тарелку, повторил Зайцев. Но Потрохов не притронулся к еде.
— Ну ладно, давай и я сяду, может, в компании поем, — Прокопий Александрович пододвинул помощнику тарелку с гречневой кашей с мясом. — Ты не смотри на меня, а ешь. Молодой организм требует много пищи. А мне, старику, полезно поменьше есть…
В наступившей тишине было слышно, как за окном шумел ветер.
— Все не могу прийти в себя, с тех пор как пожаловали сюда те двое, — вдруг заговорил лесничий. — И не потому, что чуть не преставился… Кому нужна жизнь такой старой перечницы, как я. Другое беспокоит меня: зачем приходили? Чего искали? Вижу, и ты об этом же думаешь. У тебя даже в привычку вошло — как появишься в хате, так и щупаешь все глазами. И я вот тоже задумался крепко: что и где здесь спрятано? До нас тут тоже жил лесничий. Говорят, по пьяному делу погиб. Что же мог прятать тот лесничий? Деньги? Ценности? Это смотря какой человек! А может, и не деньги вовсе, а что-нибудь для государства важное? А мы сидим с тобой и ничего не знаем… — старик достал кисет и принялся свертывать самокрутку.
Геннадий слушал молча. Он знал, что раненный им бандит очнулся в Комитете госбезопасности. Там он сознался, что согласился участвовать «в деле» за хорошее вознаграждение. До этого имел судимость за ограбление с применением огнестрельного оружия. Отсидел шесть лет и по амнистии был досрочно освобожден. Своего сообщника он не знал до той минуты, когда отправились в лес. Связал их третий, знавший обоих, но где он жил — неизвестно. О внешности сообщника он ничего не мог сказать, разве что тот бритоголов и веснушат.
Потрохов регулярно сообщал о своих наблюдениях Смирнову, с которым уже трижды встречался.
Не зная истинного положения дел, старик чутьем бывалого человека угадывал, что дело серьезное. В молодости он сражался за Советскую власть в рядах приморских партизан. Приходилось и на шпионов охотится. Старик своими словами невольно задел Потрохова за живое. Ему, молодому офицеру государственной безопасности, доверили самостоятельную операцию по выявлению вражеской базы, значение которой трудно переоценить, а он до сих пор так ничего и не добился!
Оставив недоеденный ужин, Геннадий рывком встал из-за стола и зашагал по избе. Несколько минут Прокопий Александрович сидел на своем месте, наблюдая за помощником. Затем поднялся и стал убирать со стола. Потрохов продолжал ходить из угла в угол.
— Знаешь что, Геннадий, — перестав убирать, сказал старик, — давай учиним обыск в хате, может, что и найдем? А? Все равно не иметь нам с тобой покоя, пока не узнаем, зачем приходили те двое…
Только к утру закончили они безрезультатные поиски. Не оставалось уголка в доме, который бы они не обследовали. Уставший Прокопий Александрович, не раздеваясь, лег на койку, а Потрохов, задумавшись, сидел за столом и скатывал хлебные шарики из мякиша Вдруг его пальцы нащупали на краю стола небольшой выступ.
Он машинально взглянул на доску. Едва заметный выступ шел по всей ее ширине. Сам стол был намертво прикреплен к полу. Толстые столбы, служившие ножками, глубоко уходили в землю. Толщина каждой доски стола достигала десяти сантиметров. Для чего понадобился такой массивный стол? Потрохов обошел его со всех сторон. На другом конце доски оказался точно такой же едва ощутимый выступ.
— Прокопий Александрович, вы не спите? — тихо окликнул он лесничего.
— Нет, а что?
— Посмотрите-ка, — и он указал на выступ доски.
Прощупывая пальцами выступ, Прокопий Александрович взглянул на темное окно, затем полез в карман, вытащил круглое увеличительное стекло, которым пользовался при чтении. Сомнений быть не могло: доска с двух сторон имела небольшие выступы..
— Эту доску добавляли в длину с одной и другой стороны, — как бы про себя проговорил лесничий. — Зачем же с двух сторон, когда можно с одной?
— И я об этом подумал, Прокопий Александрович, — горячо заговорил Потрохов. — Ведь если доска оказалась коротка, то можно было удлинить ее с одной стороны. Смотрите, добавлено с обеих сторон не более десяти сантиметров. А всего проще было бы сделать стол на десять сантиметров короче. Зачем понадобилось добавлять?
— Дай-ка топор! — сказал старик.
Продолжая разглядывать стол сквозь увеличительное стекло, они заметили, что к доске по ширине приклеены столярным клеем рейки.
Общими усилиями старик и Геннадий оторвали рейки. Однако, кроме нанесенного слоя клея, на концах ничего не оказалось. Тогда стали осматривать доску. Она ничем не отличалась от остальных. Прокопий Александрович достал перочинный нож и стал соскабливать с ребра доски стружку за стружкой.
— Видишь? — торжествующе спросил он. — Заклеено фанерой. Сейчас мы доберемся до сути. Так и есть — щель! Ну-ка, что там внутри?
Из вырезанной в доске щели был извлечен аккуратно сложенный пергамент. Не развертывая, Прокопий Александрович протянул его Потрохову. Геннадий в нерешительности повертел пергамент в руках.
— Откроем, Прокопий Александрович? — тихо спросил он.
— Не положено! — твердо проговорил старик. — Хотя, конечно, очень интересно. Ежели не секрет — скажут. Седлай вороного и айда в город.
Одобряя такое решение, Геннадий все же спросил:
— Может, все-таки откроем?
— Нет, — решительно возразил Зайцев. — Вези скорее. Кто знает, может, дорога каждая минута.
— Вы правы. Надо скорее доставить находку в город. Там разберутся, что к чему.
И, спрятав пергамент на груди, Геннадий направился к двери.
— Не ходите сегодня на обход, Прокопий Александрович, очень прощу вас. Я скоро вернусь, все сам сделаю.
— Иди, иди! — ласково глядя в счастливое лицо Геннадия и пряча улыбку, поторопил старик. — Мне работы в доме хватит до самого твоего прихода. Надо же навести здесь порядок, — и старик взялся за топор.
Но Потрохов в город не поехал. Добравшись до условленного места, он передал пергамент командиру конной группы и велел поскорее доставить в Комитет. Тот в сопровождении верховых поспешил с пакетом к Решетову.
ГЛАВА XIV
Костричкин прошел мимо дежурного администратора гостиницы и по устланной ковром лестнице поднялся на третий этаж. Шестьдесят седьмая комната, которую занимал майор Вергизов, помещалась в самом конце длинного коридора.
В номере, кроме Вергизова и Завьялова, склонившихся над картой города, Костричкин застал еще какого-то молодого человека. Гражданская одежда плохо скрывала его военную выправку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Новый обходчик Прокопий Александрович Зайцев, долговязый, сухопарый, с длинными седыми усами и коротко стриженной бородкой, хорошо знал свое дело. Более полувека провел старик в лесу и не представлял жизни вне его, не мыслил другого воздуха, кроме лесного, не признавал тишины, кроме лесной, а птичий гомон и трели соловья являлись для него самым лучшим концертом.
Лесник умел читать мудрую книгу природы. При обходах лесных владений всякая мелочь говорила ему больше, чем мог сказать человек; он точно знал, что происходило в том или другом месте в его отсутствие.
Долго не соглашался Зайцев переходить в Приозерный лес. Возможно, виной тому была дурная слава здешних мест. После войны, летом, здесь подорвался на мине человек. А может, Прокопий Александрович просто был привязан к старому месту. Так или иначе, дирекции лесхоза с большим трудом удалось уговорить эго перейти в Приозерный лес. Прокопий Александрович наконец согласился, но поставил условие, чтобы ему дали хорошего помощника. В лесхозе уважили просьбу Зайцева и направили к нему Геннадия Потрохова. Правда, работа парню незнакома, да зато он молод и крепок. А эти качества немаловажны, если учесть, что старик частенько прихварывал.
Зайцев принял нового помощника довольно холодно, но вскоре ему пришлось изменить свое отношение к парню.
Геннадий Потрохов обладал уменьем сближаться с людьми. Добродушие, открытый взгляд больших глаз, веселый нрав располагали к нему с первой минуты.
Тем не менее Прокопий Александрович в разговоре с Геннадием не менял своего обычно ворчливою тона.
Геннадий не навязывался в друзья старику, службу нес неутомимо, старательно постигал премудрости лесного дела, и никто бы не мог сказать, что он — сугубо городской человек.
Так и жили они под одной крышей, в своей избушке на краю леса.
Сблизил их случай, происшедший вскоре после поступления Геннадия на работу.
…Третий день лил дождь. Тяжелые тучи низко неслись над лесом, задевая макушки высоких деревьев. Отводы почернели от влаги, а листья под порывами ветра обрушивали на землю целые потоки воды. Между деревьями поблескивали лужи: земля уже не впитывала больше влаги.
В одну из ночей Геннадий категорически запротестовал против намерения старика отправиться в обход, сам натянул резиновые сапоги, закутался в непромокаемый плащ и, прихватив ружье, покинул избу.
Скрепя сердце, старик покорился: радикулит давал о себе знать.
Потрохов оседлал коня и двинулся в обход леса. Через полчаса до его слуха донесся звук одинокого выстрела. Геннадий прислушался, но вокруг было тихо, только шумел дождь. Потрохов решительно повернул коня к избе.
Еще издали бросилось в глаза, что окно не освещено. Это было против правил: спят ли, бодрствуют ли ночью лесничие, а в избе должен всегда гореть свет. Потрохов насторожился. Соскочив с коня, он выхватил пистолет и тихо подкрался к двери. Она оказалась запертой изнутри. Потрохов припал ухом к замочной скважине и услышал приглушенный стон. Он налег плечом на дверь, она не поддалась. Тогда Геннадий повернулся, чтобы взять полено и вышибить дверь. В этот момент кто-то бросился ему под ноги. Геннадий упал. Сверху навалился неизвестный и занес над ним финку. Геннадий железной хваткой сжал кисть противника. Завязалась борьба. Хорошо натренированный Потрохов явно одерживал верх. Неизвестный вдруг издал громкий гортанный звук. Это служило, видимо, сигналом об опасности. Дверь избы приоткрылась, и какой-то человек кинулся к борющимся. Геннадий понял, что против двух ему не устоять, и рукояткой пистолета с размаху ударил противника по голове. Тот обмяк и раскинул руки.
Потрохов с финкой в одной руке и пистолетом в другой ринулся навстречу новому противнику. Тот бросился в сторону. Геннадий дважды выстрелил вслед, но, вероятно, промахнулся: до него донесся треск ломаемых на бегу сучьев. Геннадий с тревогой подумал о Прокопии Александровиче и бросился в избу. Электрический фонарик осветил лежащего на полу старика. Руки были связаны за спиной, во рту торчала тряпка. Геннадий нагнулся над стариком, быстро развязал ему руки, вытащил кляп и, подняв точно ребенка, положил на кровать. Зайцев был без сознания. Геннадий достал из аптечки нашатырный спирт и стал приводить его в чувство. Через несколько минут лесничий застонал, открыл глаза. Как только Геннадий увидел, что Прокопию Александровичу легче, он прихватил ружье и вышел. Бандит лежал в прежней позе и тихо стонал.
Зайцев услышал пять ружейных выстрелов. Он попытался подняться, но тут же бессильно свалился на подушку.
Вскоре около избы остановилась группа всадников. Начальник отряда оставил двух конников в распоряжении Потрохова, помог взвалить раненого в седло и месте с остальными всадниками уехал.
Только на следующий день Прокопий Александрович был в состоянии рассказать о том, что же произошло ночью
Сразу после того как Геннадий уехал, раздался стук дверь. Лесничий решил, что Потрохов вернулся за чем-нибудь, и открыл дверь. В ту же минуту он очутился на полу. Падая, старик задел лампу, она опрокинулась и погасла. Прокопий Александрович боролся навалившимся на него бандитом и старался добраться до ружья. Когда ему это удалось, он попытался навести ружье на непрошеного гостя, но тот ногой ударил по руке старика, — и пуля попала в окно. Что было потом — Прокопий Александрович уже не помнил.
Потрохов понимал, что напали диверсанты или подкупленные ими. Что же заставило диверсантов совершить это нападение? Все вещи оставались на своих местах. Что они здесь искали? Оперативная группа, работавшая в лесу под руководством капитана Смирнова, в тот день, когда была ранена Белгородова, обследовала избу самым тщательным образом. Что же могло статься незамеченным? Разве, какой-нибудь тайник? На эту мысль наводило и то обстоятельство, что после нападения бандитов в избе остался маленький острый топорик-секач. Видимо, топорик служил не для нападения, а для каких-то иных целей. Потрохов тщательно обследовал стены, потолок, пол. В одном углу половица была слегка приподнята. Потрохов оторвал ее, пошарил рукой между балками.
— Не там ищешь, Геннадий, — не глядя на него, тихо проговорил лежавший в постели Прокопий Александрович. Это были его первые слова, произнесенные осле нападения. Догадывался ли старик, что напали е просто бандиты? Потрохов, зная своеобразный характер лесничего, молча продолжал поиски. Он кропотливо осмотрел все щели в стенах, в полу и потолке, но ничего подозрительного не обнаружил.
Потрохов оставил со стариком бойца, а сам с другим конником отправился в лес. Они объехали весь участок. В эту ночь больше ничего не произошло.
Брезжил рассвет, когда Потрохов с бойцом подъезжали к избе. Прокопий Александрович хлопотал около самовара. Этот старенький самовар, как узнал Геннадий, переходил от одного лесничего к другому вот уж сорок с лишним лет. За две недели совместного житья самоваром они не пользовались: старик не разрешал. Для чего он его берег, Геннадий догадаться не мог, а спрашивать не хотел.
Старику помогал оставленный Потроховым боец.
Конники спешились, стреножили коней и вошли в дом. После слякотной ночи, проведенной в лесу, уют сухой и чистой избы был особенно приятен. Геннадий разделся и только тут заметил, что стол накрыт чистой льняной скатертью. На столе лежал хлеб, нарезанное ломтиками сало, стояла баночка брусничного варенья и четыре стакана. Старик внес кипящий самовар.
— У нас гости, а мы их даже не покормим по-человечески, — добродушно проворчал он. — Все я должен заботиться, нет чтоб сам догадался… — старик укоризненно-насмешливо посмотрел на смутившегося Геннадия и пригласил всех к столу.
— Правда, гостей не водичкой надо бы попотчевать, да время как раз неподходящее. Рассудку трезвым надобно быть, — и он стал разливать чай в стаканы.
Во время завтрака завязалась беседа. Геннадий заметил, что старик часто обращался к нему, причем его ворчливый голос заметно потеплел. Парень понял, что лед тронулся, непонятный барьер, мешавший их сближению, рушился.
Ближайшие дни ничего нового не принесли. Лесничий и его помощник продолжали свою работу, а конники присоединились к своему отряду.
Как-то под вечер, объезжая участок леса, прилегавший к озеру, Геннадий увидел рыбака. Тот с удочкой в руках неподвижно сидел в своей довольно объемистой лодке. Было что-то жалкое в тощей фигуре человека, одетого в выцветший, потертый на локтях пиджак. Скрытый от рыболова деревьями, Геннадий придержал коня. Ему было видно, как рыболов тихо работал веслом, направляя медленно движущуюся лодку к тому месту, где озеро обмелело, заросло камышом. Когда лодка скрылась в камышовых зарослях, Потрохов погнал лошадь к противоположному берегу. Но увидеть что-нибудь в камышах, даже с высоты обрыва, было невозможно. Тогда он вернулся на прежнюю, более удобную, позицию и стал ждать. Уже начало темнеть, когда из камышей появился рыболов. Он энергично работал веслами и быстро приближался к берегу.
Несколько дней спустя Потрохов снова увидел его. Все повторилось, как в прошлый раз: медленно плывя по озеру, лодка скрылась в камышах. На этот раз рыболов пробыл там дольше прежнего, затем появился в том же месте и стал быстро грести к причалу.
Всю дорогу домой Потрохов думал о лодке. Что мог делать рыболов в мелководной части озера, скрытой камышовыми зарослями? Совершенно ясно, что опытный рыболов не станет терять времени, часами просиживая там, где рыба не водится. В камыши он забрался не для ловли рыбы. Для чего же? Эту загадку предстояло решить.
Геннадий застал Прокопия Александровича в глубоком раздумье. Он поставил ружье в угол, присел к с столу и принялся за ужин. Тут только заметил, что порция старика оставалась нетронутой. Обычно же Зайцев ужинал, не дожидаясь Геннадия. Парень удивленно взглянул на сидевшего понуро старика. Тот почувствовал на себе взгляд и поднял голову.
— Ешь, ешь, — грустно сказал он помощнику, — меня не жди.
— Что с вами? — участливо спросил Геннадий. — Нездоровится?
— Да нет, просто есть не хочется. А ты ешь, — заметив, что Геннадий отодвинул тарелку, повторил Зайцев. Но Потрохов не притронулся к еде.
— Ну ладно, давай и я сяду, может, в компании поем, — Прокопий Александрович пододвинул помощнику тарелку с гречневой кашей с мясом. — Ты не смотри на меня, а ешь. Молодой организм требует много пищи. А мне, старику, полезно поменьше есть…
В наступившей тишине было слышно, как за окном шумел ветер.
— Все не могу прийти в себя, с тех пор как пожаловали сюда те двое, — вдруг заговорил лесничий. — И не потому, что чуть не преставился… Кому нужна жизнь такой старой перечницы, как я. Другое беспокоит меня: зачем приходили? Чего искали? Вижу, и ты об этом же думаешь. У тебя даже в привычку вошло — как появишься в хате, так и щупаешь все глазами. И я вот тоже задумался крепко: что и где здесь спрятано? До нас тут тоже жил лесничий. Говорят, по пьяному делу погиб. Что же мог прятать тот лесничий? Деньги? Ценности? Это смотря какой человек! А может, и не деньги вовсе, а что-нибудь для государства важное? А мы сидим с тобой и ничего не знаем… — старик достал кисет и принялся свертывать самокрутку.
Геннадий слушал молча. Он знал, что раненный им бандит очнулся в Комитете госбезопасности. Там он сознался, что согласился участвовать «в деле» за хорошее вознаграждение. До этого имел судимость за ограбление с применением огнестрельного оружия. Отсидел шесть лет и по амнистии был досрочно освобожден. Своего сообщника он не знал до той минуты, когда отправились в лес. Связал их третий, знавший обоих, но где он жил — неизвестно. О внешности сообщника он ничего не мог сказать, разве что тот бритоголов и веснушат.
Потрохов регулярно сообщал о своих наблюдениях Смирнову, с которым уже трижды встречался.
Не зная истинного положения дел, старик чутьем бывалого человека угадывал, что дело серьезное. В молодости он сражался за Советскую власть в рядах приморских партизан. Приходилось и на шпионов охотится. Старик своими словами невольно задел Потрохова за живое. Ему, молодому офицеру государственной безопасности, доверили самостоятельную операцию по выявлению вражеской базы, значение которой трудно переоценить, а он до сих пор так ничего и не добился!
Оставив недоеденный ужин, Геннадий рывком встал из-за стола и зашагал по избе. Несколько минут Прокопий Александрович сидел на своем месте, наблюдая за помощником. Затем поднялся и стал убирать со стола. Потрохов продолжал ходить из угла в угол.
— Знаешь что, Геннадий, — перестав убирать, сказал старик, — давай учиним обыск в хате, может, что и найдем? А? Все равно не иметь нам с тобой покоя, пока не узнаем, зачем приходили те двое…
Только к утру закончили они безрезультатные поиски. Не оставалось уголка в доме, который бы они не обследовали. Уставший Прокопий Александрович, не раздеваясь, лег на койку, а Потрохов, задумавшись, сидел за столом и скатывал хлебные шарики из мякиша Вдруг его пальцы нащупали на краю стола небольшой выступ.
Он машинально взглянул на доску. Едва заметный выступ шел по всей ее ширине. Сам стол был намертво прикреплен к полу. Толстые столбы, служившие ножками, глубоко уходили в землю. Толщина каждой доски стола достигала десяти сантиметров. Для чего понадобился такой массивный стол? Потрохов обошел его со всех сторон. На другом конце доски оказался точно такой же едва ощутимый выступ.
— Прокопий Александрович, вы не спите? — тихо окликнул он лесничего.
— Нет, а что?
— Посмотрите-ка, — и он указал на выступ доски.
Прощупывая пальцами выступ, Прокопий Александрович взглянул на темное окно, затем полез в карман, вытащил круглое увеличительное стекло, которым пользовался при чтении. Сомнений быть не могло: доска с двух сторон имела небольшие выступы..
— Эту доску добавляли в длину с одной и другой стороны, — как бы про себя проговорил лесничий. — Зачем же с двух сторон, когда можно с одной?
— И я об этом подумал, Прокопий Александрович, — горячо заговорил Потрохов. — Ведь если доска оказалась коротка, то можно было удлинить ее с одной стороны. Смотрите, добавлено с обеих сторон не более десяти сантиметров. А всего проще было бы сделать стол на десять сантиметров короче. Зачем понадобилось добавлять?
— Дай-ка топор! — сказал старик.
Продолжая разглядывать стол сквозь увеличительное стекло, они заметили, что к доске по ширине приклеены столярным клеем рейки.
Общими усилиями старик и Геннадий оторвали рейки. Однако, кроме нанесенного слоя клея, на концах ничего не оказалось. Тогда стали осматривать доску. Она ничем не отличалась от остальных. Прокопий Александрович достал перочинный нож и стал соскабливать с ребра доски стружку за стружкой.
— Видишь? — торжествующе спросил он. — Заклеено фанерой. Сейчас мы доберемся до сути. Так и есть — щель! Ну-ка, что там внутри?
Из вырезанной в доске щели был извлечен аккуратно сложенный пергамент. Не развертывая, Прокопий Александрович протянул его Потрохову. Геннадий в нерешительности повертел пергамент в руках.
— Откроем, Прокопий Александрович? — тихо спросил он.
— Не положено! — твердо проговорил старик. — Хотя, конечно, очень интересно. Ежели не секрет — скажут. Седлай вороного и айда в город.
Одобряя такое решение, Геннадий все же спросил:
— Может, все-таки откроем?
— Нет, — решительно возразил Зайцев. — Вези скорее. Кто знает, может, дорога каждая минута.
— Вы правы. Надо скорее доставить находку в город. Там разберутся, что к чему.
И, спрятав пергамент на груди, Геннадий направился к двери.
— Не ходите сегодня на обход, Прокопий Александрович, очень прощу вас. Я скоро вернусь, все сам сделаю.
— Иди, иди! — ласково глядя в счастливое лицо Геннадия и пряча улыбку, поторопил старик. — Мне работы в доме хватит до самого твоего прихода. Надо же навести здесь порядок, — и старик взялся за топор.
Но Потрохов в город не поехал. Добравшись до условленного места, он передал пергамент командиру конной группы и велел поскорее доставить в Комитет. Тот в сопровождении верховых поспешил с пакетом к Решетову.
ГЛАВА XIV
Костричкин прошел мимо дежурного администратора гостиницы и по устланной ковром лестнице поднялся на третий этаж. Шестьдесят седьмая комната, которую занимал майор Вергизов, помещалась в самом конце длинного коридора.
В номере, кроме Вергизова и Завьялова, склонившихся над картой города, Костричкин застал еще какого-то молодого человека. Гражданская одежда плохо скрывала его военную выправку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37