Не то чтобы я был совершенно один в этом уединении, хотя мои спутники были не из тех, кого я бы сам выбрал. Дважды слышал я волчий вой где-то справа, да из ясеневой рощицы в ложбине насмешливо проухала круглоокая сова, ночная птица Гвина маб Нудда, и вопль ее уныло пролетел над бездной. Еще мгновение — и моя кровь застыла от пронзительного вопля муки, послышавшегося из темной впадины между холмами, где сбились в кучку, прячась, деревья. Я испуганно огляделся вокруг, затем посмеялся сам над собой, осознав, что это всего-навсего крик какой-нибудь мышки, которую рвут кривые когти жителя ложбины.
По жестокой, пустой и открытой ветрам дороге ступал я. На заре былых веков великие короли правили этими когда-то плодородными взгорьями. Вокруг видел я поросшие утесником могильные курганы, гробницы, омываемые дождем и заросшие кустарником. Некогда отважные князья радушно принимали гостей в своих светлых чертогах, а ныне некому совершать возлияние на курганах, насыпанных над их костями, не споет поэт им хвалу перед блестящим собранием, имена и деяния их развеял ветер. Я думал, что ауэн не ведает смерти, что ауэн бьет во мне, как водопад, падающий со скалы, но теперь я понял, что все рожденное из праха под конец рассыплется и станет первозданной пустотой, которая была до того, как Гвидион воздел свой чародейный жезл, до того, как мать моя Керидвен собрала травы для своего Котла.
Видишь теперь, король, как я успокаиваю мысли, когда они временами находят на меня. Есть место, где сосчитаны все кайрны, где названы все могилы, где записываются династии королей. Но я долго был одиноким, гонимым и травимым существом. В тот час мышь в совиных когтях была мне ближе, чем известные короли и барды Придайна. Я был лишь пылинкой, ползущей по бурой пустоши. Лес Келиддон воистину дикое место, и недобро оно ко мне. Но там каждая скала, каждый бурный поток имеет свое обличье и место в моей памяти — приятные ли это воспоминания или пугающие. Здесь же все было одного и того же печального, тускло-однообразного цвета — длинные ровные нагорья с разбросанными там и сям валунами, одинокий могильный курган или чахлое деревцо. На мои ноги налипли огромные комья глины, так что я едва мог передвигать их. Передо мной к широкому пустынному окоему стремилась извилистая горная дорога, а когда я наконец доходил до горизонта, одно унылое однообразие сменялось таким же.
Однако у каждого пути есть конец, даже если этот конец — новое начало. Поначалу моя дорога вела меня на север, все время поднимаясь, пока я не пошел широким гребнем. Через некоторое время с его высоты я углядел на западе широкую равнину, простирающуюся так далеко, как только видит око. Этот открытый вид несколько развеял однообразие, отсутствие направления и цели, которые так меня угнетали. Небо, несмотря на время года, было затянуто облаками, и до сих пор лишь молча тянувшаяся по равнине древняя дорога говорила мне о том, что я вообще двигаюсь. Казалось, что она хочет удержать меня, засасывая мои ноги, облепляя их все большими комьями вязкой глины. Все время возникая в промежутках между холмами, повторяющийся вид давал по крайней мере видимость того, что я хоть сколько-то прошел.
Мало что нарушало тишину мрачной пустоши, что простиралась вокруг меня пустынным океаном без единого суденышка. Временами жаворонок запевал свою никому тут не слышную песнь высоко в небе, но в остальное время здесь лишь ветер шептал в хилой траве. Ни одна дружелюбная тварь не стала бы искать себе жилья в таком диком месте. Вдали на равнине я пару раз видел тоненькую струйку дыма от очага, но на покрытой грязью дороге не было никаких следов, кроме случайных отпечатков копыт вепря или оленя. Хотя я не видел ни кабана, ни волка, ни рыси, я догадывался, что их хватает в этом царстве, оставленном людьми на потребу их жестокой власти. Этот заброшенный край был едва ли более пустынным, чем низкое небо Над ним. Стаи ворон кружились грязным пятном на фоне серой стены облаков над хмурым лесом, что рос в угрюмом распадке справа от меня, а надо мной парил на изогнутых крыльях чеглок. Он словно следовал за мной в моем неуклюжем восхождении, паря над моей головой, примеряясь к моему улиточьему ходу легким наклоном крыла на ветру. Я был рад ему, с удовольствием наблюдая за его беспечной ловкостью, когда он вдруг останавливался и камнем падал на какую-нибудь несчастную пичужку, порхавшую между купами утесника В черном пруду его хмурого глаза широкая равнина сходилась в маленькую точку — как в том странном стекле, сквозь которое мы с тобой, моя Гвенддидд, так часто смотрели на более обширный мир. Что бы ни шелохнулось на его поверхности, чеглок замечал все.
Возможно, именно это воспоминание и заставило меня повнимательнее оглядеть все вокруг с гребня холма. И сразу же показалось мне, что я именно через такое стекло и смотрю, поскольку первым, что бросилось мне в глаза, было огромное, поросшее травой, древнее земляное сооружение Оно лежало где-то в пределах полета стрелы от меня, ничем не отличаясь от дюжины таких же, какие я уже видел по дороге Но когда я окинул его вершину взглядом того единственного глаза, который оставил мне Ястреб Гвалеса, я увидел такое, что заставило мое сердце на миг замереть.
Что-то ярко сверкнуло на буром вереске за ним — это было острие копья, слегка поднимавшегося над валом! Я туг же припал к врезанной в землю желобом дороге — слишком долго был я беспомощной жертвой, преследуемой повсюду, — и навострил уши Резкий порыв ветра с холмов донес до меня громкие голоса — обрывки какого-то спора. Раньше я, бывало, жалел себя — такого несчастного и одинокого, но теперь всю мою жажду общения просто как ветром сдуло.
Буйство безрукой и безногой твари, лишенной костей и крови и все же неостановимой в своей бешеной силе, старой как земля и столь же обширной, то влажной, то сухой, трясущей приземистые колючие кусты, под которыми я затаился, не давало мне разобрать слова или хотя бы распознать язык тех, кто залег так близко от меня. Но я не осмеливался просто так вот встретиться с ними За мной охотился враг, хладнокровный, злобный и коварный.
Может, эти незримые люди были всего лишь бродячими пастухами или охотниками — из той древней расы, что населяла Остров Могущества еще до того, как сюда приплыл со своими спутниками Аэдд Великий, из тех людей, что, страшась железа, живут среди этих диких пустынных нагорий и до сих пор разговаривают на древнем наречии своего народа. Но на склонах холмов живут также (как я уже обнаружил) и сэсоны, которые уже давно перемешались с бриттами Верно, что все они платят дань владыке Каэр Кери, чей долг наблюдать за этой частью Артурова рубежа. Но теперь, когда псы войны спущены с цепи и свободно бегают по земле, у кого хватит дурости положиться своей жизнью на их верность? Более вероятно, что это банда наемников, которых называют «сынами смерти», — с отметиной на лбу и со злой клятвой в сердце перерезать сколько-то народу. Если, конечно, не кое-что похуже Ведь такие шайки изгоев на рубежах как раз и бродят.
Я сразу же решил обойти их по верещанику, что был по правую руку от меня, чтобы укрыться под ним там, где он свисает с гребня холма В любом случае хребет холмов поворачивал к востоку, и я мог срезать путь и выйти на дорогу там, где на северо-западе она сливается с небом Ветер тотчас же подул в моем направлении, и потому я уже не так боялся, что слишком громко хлюпаю по засасывавшей мои ноги на каждом шагу грязи.
Но хотя на самом деле дорога была единственным моим поводырем, я удивился, чего же я раньше-то не сошел с нее. Стряхнув тяжелые комья грязи с ног, я почти радостно пошел по траве Вскоре, подгоняемый северным ветром, что вылизывал гребень холма надо мной, я почувствовал, как вселяет в меня силы теплый воздух верха долины. Рана на спине, куда вошло копье охотника, болела, но вполне терпимо, и я почувствовал, как ко мне возвращаются силы. Протоптанная оленями (как я думал) тропинка еще облегчила мне путь, и, как олень в вереске, я устремился вперед!
Холм стал круче, и каждый раз, как я уже думал, что добрался до вершины, передо мной открывался новый горизонт Но я не останавливался. После тесных мрачных чертогов Гофаннона я был просто опьянен необъятными просторами, светом и воздухом Внезапно я наткнулся на широкую тропу, пересекавшую мой зеленый извилистый путь Глянув влево, я пошел по ней вверх по склону, где я должен был увидеть валы могучей крепости, возвышающейся до неба. Огромные мрачные земляные насыпи на склоне холма стояли, окруженные частоколом, а дорога уходила под загораживавшие ее тяжелые деревянные врата.
Изнутри кольцами выходил дым. Я услышал крики множества людей. Звуки рогов, лай собак. Сердце мое наполнилось счастьем, прежде долго чуждым ему, поскольку высоко над стенами отважно реял стяг — Красный Дракон Кимри! В последний раз я его видел, когда был с королем Мэлгоном и войсками бриттов в лагере у Темис. Почему оно здесь, в этом уединенном месте, в то время как войско должно идти по прямой дороге на юго-запад к Каэр Виддай, я в тот миг не мог сказать, да и не спешил об этом думать.
Со смехом и криками я взлетел на холм, так что вскоре на валу показались темные на фоне неба фигуры — воины прибежали посмотреть, кто там. Подбежав к воротам, я выкрикивал приветствия, предвкушая, кого из моих друзей я встречу в крепости. Суди сам, как я удивился, пусть и на мгновение, когда на землю рядом со мной одна за другой посыпались стрелы и я ощутил резкую боль в боку! Поскольку теперь я привык к таким поворотам событий, пусть сейчас это было и неожиданно, я нырнул в сторону за камень и залег там, тяжело дыша в своей кабаньей шкуре.
Но передышка длилась всего мгновение. Я услышал скрип петель и крики приближающихся воинов.
— Он там, за камнем! — закричал один, совсем близко.
Я тут же громко рассмеялся. Снова ты ведешь себя как дурак, Мирддин Безумный! Что могли подумать эти бедняги, когда увидели меня в этой шкуре? Они увидели огромного вепря, несущегося по холмам! Я вспомнил, как мчался по лесам и полям, как мое щетинистое одеяние поблескивало, словно серебристые крылья. Несомненно, они просто увидели то, чем можно наполнить котел, награду за искусную стрельбу. Ладно, я уж лучше разочарую их, прежде чем дело обернется еще хуже!
Я неуклюже попытался сбросить свое звериное обличье, когда дюжина воинов вокруг с криками стали целиться в меня своими широкими копьями.
— Стойте! — закричал их начальник с изумленным видом. — Это же не кабан, это человек! Что же это за бедолага, ежели бегает в таком виде? Может, лучше в конце концов прикончить его?
— Минуточку, друг мой, — воскликнул я, стараясь встать на ноги и в то же время пытаясь развязать связанные узлом передние ноги убитого животного, что удерживали шкуру у меня на шее. — Очень прошу тебя — сдержи свою руку! По крайней мере до тех пор, пока я не предстану перед королем!
Предводитель подошел поближе и опасливо уставился на меня.
— Да я же знаю тебя! — воскликнул он. — Ты бард короля Гвиддно Гаранхира, которого принц Эльфин привез с собой с Севера! Я слышал, как ты пел в пиршественном зале! Что ты тут делаешь в таком странном одеянии? Похоже, не сладко пришлось тебе в пути, куда бы и зачем ты ни ходил!
— Да уж! — ответил я. — И, правду говоря, я страшно проголодался и устал. Не поможешь ли войти в крепость?
Воин тотчас же исполнил мою просьбу, что было не слишком сложно, и приказал своим людям помочь мне. При виде их дружеских лиц, при мысли об отдыхе и еде, о родном наречии бриттов я ощутил, как счастливая усталость накатила на меня. Я упал в обморок. Сильные руки крепко подхватили меня, прежде чем я провалился в сон.
Сколько я проспал — не помню. Может, всего несколько часов, поскольку, как ты сейчас сам можешь видеть, о король Кенеу Красная Шея, я крепко сложен. Когда я в первый раз проснулся, мне показалось, что я все еще в объятиях сладостного сна после диких и ужасных видений, что пережил я в кузне Гофаннона маб Дон.
Я лежал не на жестком земляном полу, а в тепле, на свежих простынях, под головой у меня была набитая перьями подушка. Надо мной была не холодная, влажная каменная плита кельи Гофаннона, а соломенная крыша уютной хижины. И — самое прекрасное и невероятное после всех моих волнений в дороге и видений — я увидел склоненные надо мною знакомые и любимые лица. Рядом, глядя на меня с тревожной улыбкой, стояли принц Эльфин маб Гвиддно из Кантрер Гвэлод и Талиесин, князь бардов!
У меня глаза на лоб полезли. Мне показалось, что я парю в воздухе. Я так обрадовался и удивился, что не сразу смог заговорить.
— Очнулся! — с огромным удовольствием воскликнул Эльфин, светло улыбаясь своему спутнику. Талиесин наклонился вперед, пристально вглядываясь в мое лицо. Можно было легко заметить, что он разделяет тревоги юноши.
Громко фыркнув, он насмешливо возгласил:
— Свернуть шею такой крепкой старой птице непросто, Эльфин. Кто бы ни принимал его в пути, те явно были народом негостеприимным. Небось попытался пропеть свои дрянные вирши при дворе королей не столь снисходительных, как твой отец Гвиддно Гаранхир или Мэлгон Высокий Гвинеддский!
Эльфин схватил меня за руку, лежавшую на покрывале. Я увидел слезы у него на глазах.
— Многие при дворе моего отца во Вратах Гвиддно на Севере тяжко горевали бы, если бы ты погиб, мой Мирддин. И среди них есть один человек, особенно дорогой мне, чьи слезы наверняка не скоро бы высохли. Помнишь, как мы с Талиесином нашли тебя висящим на колу в запруде? Да нет, ты же тогда был младенцем. Где тебя носило все это время? Король сказал нам, что ты расстался с ним на берегу Темис, но с тех пор уже месяц прошел, а от тебя не было ни слуху ни духу. Много раз на советах нам не хватало тебя, а сам я хотел бы поговорить с тобой о доме — о том, как мы носились вскачь по Берегу Трэт Регед, о том, как ловили сетью диких быков, как охотились с ястребами и играли в гвиддвилл и в «поцелуй в кружке» с теми, кто любил тебя так, словно ты был их собственным мудрым дитятей. Где ты был, что ты узнал?
Талиесин знаком велел принцу перестать терзать меня расспросами, да я и вправду был еще так слаб, что смутные воспоминания сталкивались у меня в голове с моим пробудившимся сознанием. Откуда-то из глубин памяти выплыли обрывки стихотворных строк:
Откуда у Водена тот оселок, что швырнул он рабам убогим.
Заставив их в плясе веселом кружиться по Веландовым чертогам?
Зачем он их на игральной доске поставил, устроив ловушки,
И, черные крылья раскинув, глядит на них с древесной верхушки?
— Ну, вот, теперь наш Мирддин на самом деле вернулся к жизни! — довольно проворчал Талиесин. — Когда он встанет, то уж мы точно услышим кучу россказней о крылатых змеях и говорящих орлах, вдохновенных свиньях и благоуханных яблонях, еще более пуганых, да и написанных куда более корявым, чем прежде, размером! И поверить только — я был уверен, что он сидит у какого-нибудь далекого водопада и ищет дара ауэна, чтобы соперничать со мной в колдовских стихах при дворах королей Придайна!
Я улыбнулся ему и снова погрузился в забытье. Правда, ненадолго, поскольку, когда я открыл глаза, оба моих друга все еще были рядом. Но теперь они, однако, сидели на табуретах, глядя, как придворный лекарь (чья обязанность — сопровождать войско) исследует мои раны и бесчисленные синяки, которые я получил во время странствий. Лекаря звали Мелис маб Мартин, и был он из края Арвон.
— Он в плачевном состоянии, — ответил лекарь, легко ощупывая мое тело. — Но, хотя ушибов у него много, он не получил ни одной из трех смертельных ран, которые случаются от ударов, достигающих мозга, внутренностей, или от перелома одной из четырех опор тела. Но смотри, принц, стрела попала ему рядом с лопаткой. Это серьезная рана, глубокая, как от медвежьего когтя. И все же она не смертельна, хотя, как я могу судить, невольно нанесена ему человеком нашей крови.
— Ты прав, о Мелис маб Мартин, — воскликнул Эльфин, — это действительно был один из лучников моего госгордда из Кантрер Гвэлод, и не по злому умыслу послал он стрелу, ранившую моего друга! Но скажи поскорее — что он будет жить, сомнений нет, — но как скоро поднимется он с постели?
Лекарь немного поразмыслил, затем встал и важно изрек:
— Я применю красную мазь и пущу кровь. Рану надо зашивать, шрам надо лечить. Это будет незаметный шрам, и его дируи будет равен ценой одной корове. А что до того, когда он встанет, так это тебе решать, о принц. Перед тобой выбор — или он будет долго болеть, но получит верную помощь и лечение, либо через три дня и три ночи он временно исцелится, но затем будет болеть куда дольше. Обычно люди избирают второе, когда желают направить все свои силы против врагов.
Я с удовлетворением выслушал эти слова, поскольку знал, что я нужен в лагере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89