А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Дугхалл ничего не забыл.
— Да, теперь кажется, что все было давным-давно, но ты, конечно, прав в этом вопросе. Однако чтобы Кейт увела аэрибль…
Эйоуюэль опустил ладонь на плечо посланника.
— Парат Дугхалл, Кейт умела водить аэрибль. И знала, где находится потайная рукоятка. Она умела управлять и подъемом, и двигателями и несколько раз сама вела этот корабль.
Дугхалл смотрел на него, ошарашенный. Увидев этот взгляд, Эйоуюэль дрогнул.
— Я сам научил ее.
Дугхалл надолго лишился дара речи. Наконец ему удалось выдохнуть:
— Зачем?
Эйоуюэль пожал плечами.
— Ей хотелось научиться. Она была такой сообразительной и ловкой.
Дугхалл почувствовал дрожь в коленках.
— Итак, она не прячется где-нибудь за воротами?
— Нет.
Дугхалл только что был полон надежды, что спасся хотя бы один любимый им человек. Теперь у него осталась лишь горечь неуверенности.
— А какие меры предусмотрели искусники, чтобы посадить корабль, после того как сброшены канаты?
Эйоуюэль надул губы.
— Тут о посадке речи уже не шло. После экстренного взлета нам оставалось лишь долететь до дружественной территории и там разбиться или дотянуть до моря и утопить аэрибль.
— А спасательной лодки на сей счет строители не предусмотрели?
— Нас… э… всегда наставляли в том духе, что нам следует… э… так сказать, утонуть вместе с кораблем.
— Ты хочешь сказать, что у нее нет возможности спастись?
— Никакой. То есть надежной возможности. В самом лучшем случае она могла разбиться на дружественной территории — так, чтобы не получить особых травм. Но если посадочная бригада не заправила аэрибль после посадки — а я не могу даже представить такого, — скорее всего Кейт не сумеет дотянуть до дружественной территории.
Дугхалл обжег пилота яростным взглядом и подумал о Кейт. К.акой исключительный дипломат получился бы из нее! Она могла бы творить для Семьи истинные чудеса. И не только для Семьи. Она была особенной. А теперь приходилось полагать, что она мертва — вместе со всем, ею обещанным.
— Я приказал бы повесить тебя, — бросил он Эйоуюэлю, — но не стану. Семья и так потеряла достаточно людей. Но кровь Кейт на твоих руках, и я это запомню. И когда-нибудь призову к ответу.
Корабль более не раскачивался с боку на бок, теперь он нырял и взмывал, словно бы взбирался на горку, скользил с ее противоположного склона, потом поднимался на следующий и так без конца. Гамак Хасмаля зажил собственной жизнью. На какой-то момент перемена озадачила путешественника. А потом — как только он понял, что это значит, — лицо его озарилось довольной улыбкой. «Кречет» вышел в море — притом направляясь невесть куда, — и это было как нельзя кстати, потому что Хасмалю наконец удалось спастись.
Сунув ноги в туфли, он поднялся по трапу на главную палубу. Слева тянулась цепочка невысоких островков, но «Кречет» шел в открытом море. Капитан стоял у руля, с удовольствием обратив прищуренные глаза к невысокому утреннему светилу. Несколько мореходов, в том числе Кеши-Увечные, не смевшие высовываться на палубу, пока корабль находился в Иберанских водах, устроились среди линей, наслаждаясь крепким ветерком и солнцем. Хасмаль ощущал их радость вновь обретенной свободы и вполне понимал ее. Он и сам чувствовал себя подобным образом.
Отправившись на корму, он кивнул.
— Итак, груз уже на борту?
Капитан улыбнулся.
— И ты без особого промедления оказался в море, как я и обещал. Ты утверждал, что хотел бы как следует поплавать. Значит, место нашего назначения удовлетворит тебя.
— В самом деле?
— Не сомневаюсь. Мы пойдем под парусами до Новтерры. Надеюсь, у тебя есть с собой все необходимое — теперь мы землю разве только увидим. И то не скоро.
Хасмаль громко рассмеялся.
— Добрая весть. Ах, капитан, ты и не знаешь, насколько она добрая.
А потом, прислонясь к поручню, стал разглядывать бегущую назад воду.
— Я так и думал, хотя никогда не слышал от тебя, чего ты… избегаешь.
Капитан не сказал и «от чего бежишь». Пожав плечами, Хасмаль отделался полуправдой.
— Ничего особенного. От женщины. От опасений. Нежеланного будущего.
Ян Драклес расхохотался.
— Хас, я брал тебя на борт, зная, что ты не преступник. Многие мужчины были вынуждены уходить в море, чтобы скрыться от женщины. Откровенно говоря, свое первое путешествие я совершил именно по этой причине.
Хасмаль с любопытством поглядел на него.
— Я понравился молодой девице, а та сказала своему свирепому отцу, что я лишил ее девственности и она предпочитает выйти за меня замуж, чем видеть повешенным на городской площади. Я… ну… я решил, что девушка, способная обмануть отца, обманет и мужа; к тому же я не хотел становиться учеником лавочника, сколь ни богат его товар и полны сундуки. Поэтому я нанялся матросом на уходящий на север корабль и более не оглядывался назад.
Хасмаль подумал об участи, которой ему в конце концов удалось избежать.
— Иногда судьба сулит нечто худшее, чем женитьба или даже смерть, но и то, и другое достаточно скверно.
Капитан вновь рассмеялся.
Зажмурив глаза, Хасмаль подставил лицо солнцу, наполнил грудь морским воздухом и вдруг осознал, что впервые может по-настоящему вздохнуть — с того самого вечера, когда, окутанный магией, испортил Доктииракам праздник Дня Именования… просто потому, что мог это сделать. Свободен, свободен и еще раз свободен; он избежал своей участи, ускользнул от нежеланной судьбы, выиграл свою битву. И пусть он сейчас на корабле, направляющемся невесть куда, и пусть он не переносит море, пусть его мутит от постоянной качки, все это не важно. Он заплатит цену за право быть самим собой.
Винсалис, древний поэт, философ, мудрец и покровитель Соколов, некогда сказал: «Наше искусство выбирает мгновение и человека, а потом гонит его вперед — пока не лопнет сердце, до самого конца; лишь глупец рискует заняться магией, не имея благородной причины».
«Возможно, я и трус, но я не хочу умирать ради Соколов. Я не хочу более служить магии в качестве транспортного средства».
В День Именования он сумел убедить себя в том, что имеет Добрые причины проскользнуть незамеченным внутрь Дома Доктиираков. Улица Каменотесов — да что там! — весь квартал Бремиш кишели слухами о войне, к которой готовилась правившая в городе Семья, рассказами о чужеземных посланцах, представляющих не одно-два враждебных Семейства… Утверждали, будто предстоящая свадьба вовсе не окажется ею, и он решил, что окажет услугу и себе, и Семье. Посему он призвал чары Соколов, дабы понаблюдать за кознями Семей, — уверяя себя при этом, что не праздное любопытство, а только чувство самосохранения движет им, — но, сделав так, пробудил в потустороннем мире интерес к себе и потому оказался связанным с Семьями и лишь чудом не разделил судьбу Галвеев.
«Не играй там, где играют боги — их игры придутся тебе не по вкусу; потом, не забудь: боги плутуют».
Слова Винсалиса. Не слова — руководство к жизни.
Я выучил этот урок, помолился Хасмаль. Благодарю тебя, Водор Имриш, за ласковую заботу, за то, что избавил свое доброе хмотское дитя от рук сующихся не в свое дело Иберанских богов. Обещаю тебе, что никогда более не приму праздное любопытство за чувство самосохранения.
Кейт даже не представляла, сколько проспала. Она едва помнила, как Амели будила ее, торопя на нанятый ею корабль. Еще меньше она помнила, как расплачивалась с капитаном, как объясняла, что у нее нет вещей, а после вселялась в каюту. Впрочем, было очевидно, что она успешно справилась с делом. У нее была крохотная чистая каюта, она лежала в уютной койке, поверх покрывала, так и не сняв сапоги. Одежда выглядела ужасно. Неплохо бы приобрести новые вещи, запастись еще кое-чем… оставалось только надеяться, что в экипаже капитана Драклеса найдутся женщины и одна из них захочет поделиться с ней за определенную плату собственными пожитками, чтобы Кейт было чем прикрыть наготу до прихода в следующую гавань.
Чувствуешь себя лучше?
Голос Амели испугал Кейт. Она буквально подскочила на месте, и ее давно усопшая прабабка расхохоталась.
— Я-то себя чувствую хорошо, — пробормотала Кейт. — Только не надо этого делать.
Ты права. Но ты и представить себе не можешь, как мне одиноко. Так прекрасно вновь иметь возможность поговорить, и до чего здорово, когда тебя кто-нибудь слушает.
Кейт потянулась, зевнула и села. В кабине пахло дубом, кедром, деревянным лаком и свечным воском; на всем лежала печать чьей-то заботы: тертый мыльным камнем пол блестел костяной белизной, а изношенные простыни и тщательно зачиненное одеяло были безукоризненно чисты и пахли аларией и лавандой.
Но разве ты не хочешь поговорить? И я должна так много рассказать тебе…
— Откровенно говоря, нет. По утрам я предпочитаю пребывать в обществе собственных мыслей.
Сейчас далеко за полдень, возможно, и до заката осталось немного.
Кейт расплела волосы и подумала, что хорошо бы найти укромный уголок и вымыть их. Теперь они высохли, но морская вода, в которую ей пришлось окунуться, сделала их тяжелыми и жесткими.
— И вот что. Мне нравится быть одной, тем более что сейчас мне нужно многое обдумать. А потому умолкни и не заговаривай со мной, пока я не попрошу, будь то утро или вечер.
В дверь каюты негромко постучали. Кейт застыла на месте.
— Парата, ты проснулась?
— Да, проснулась, — ответила Кейт.
— У тебя кто-то есть?
Потерев ладонью глаза, Кейт вздохнула.
— Я… разговариваю с собой. Просто проснулась не в духе.
— Я — твоя служанка. Можно войти?
— Входи.
Дверь открылась, и на пороге каюты появилось существо, которое Кейт вовсе не ожидала увидеть здесь. Увечных ей приходилось встречать лишь на Большой Площади Калимекки, где их казнили за проникновение на земли Иберы. Она всегда смотрела на них издалека, и то по большей части отворачивалась. Кейт еще не приходилось сталкиваться с ними лицом к лицу; она и не ожидала этого.
Словом, перед ней стояло существо, изувеченное настолько, что трудно было даже вообразить себе такое, к тому же существо это назвалось ее служанкой. В Ибере сия Увечная была бы объявлена преступницей — уже просто потому, что существовала, — и одно ее присутствие здесь, по мнению Кейт, служило доказательством того, что они сейчас не в Ибере.
На Матрине бытовали две разновидности Увечных, или Шрамоносцев; увечья некоторых — как у самой Кейт — были скрыты от чужих глаз, обнаруживаясь лишь иногда; другим же, как, например, вошедшей внутрь каюты девушке, не удалось бы скрыть свои Шрамы при всем желании. Девица эта вполне могла принадлежать к целому племени подобных ей существ — одному из неизвестных и не желающих известности родственных племен. Людей, носящих видимые Шрамы, иногда называли Тысячью Проклятых Народов. Они населяли области, окружавшие Кольца Чародеев, где в древности взбесившиеся чары лишили человеческого облика тех, кто тысячу лет назад населял эти края. Чары Древних изуродовали землю, изуродовали они и уцелевших, тем самым породив бесчисленные разновидности чудовищ, которым не было доступа в Иберу, последнюю обитель человечества.
Кейт смутно помнила, что по закону капитан считался высшей властью на корабле и всякий, кто был на борту, не знал другого права, кроме воли капитана… Однако чтобы Иберанский капитан нанимал Увечных — такое Кейт и в голову не приходило. Власть капитана представлялась ей средством поддержания дисциплины внутри экипажа… Она просто не представляла, что деревянные борта являются границей самостоятельного государства.
Не в силах справиться с собой, Кейт просто смотрела: потому что оказалась перед еретичкой; потому что ей самой, такой же, в сущности, еретичке, не подобало испытывать ханжеское потрясение; потому что она просто не знала, как поступить.
Под ее упорным взглядом девушка опустила голову и прошептала:
— Если ты недовольна мною, я могу уйти. У нас есть кому позаботиться о тебе… среди тех, кто не такой, как я.
Кто не такой, как ты, подумала недовольная собою Кейт. Во всяком случае, ты в отличие от меня не скрываешь свою сущность.
— Пожалуйста, войди, — промолвила она дружелюбным тоном. — И прошу, прости мою грубость. Просто мне еще не приводилось встречать Шрамоносцев — ты застала меня врасплох. Я и не знала, что Увечные могут быть столь прекрасны.
И хотя слова эти должны были только сгладить допущенную неловкость, Кейт вдруг поняла, что сказала чистейшую правду. Девушка действительно была прекрасна. Глаза ее, огромные, угольно-черные, сверкали на лице словно блестящие, радужные надкрылья жука или тельце колибри… В падавших на нее солнечных лучах она казалась драгоценным камнем. На лице Увечной играли в основном пурпурные, синие и зеленые тона, но, когда девушка повернулась к двери, чтобы закрыть ее, высокие скулы и длинный тонкий подбородок вспыхнули рубином и золотом. Радуга погасла, когда служанка вышла из солнечного луча, сразу сделавшись истинно черной — столь же чистого и глубокого цвета, как и ее глаза. Брови ее образовывало какое-то нежное, пушистое вещество, настолько легкое, что даже слабое дуновение или дыхание заставляло тонкие дуги трепетать над бездонными озерами глаз; они даже казались живыми. Внешние края бровей, там, где волосы росли гуще, девушка заплетала; косички свисали на щеки, а концы их были украшены крохотными полированными бусинками и перышками. Волосы ее жили той же собственной волшебной жизнью, что и брови. Такие же белые, они спускались на хрупкое плечо толстой косой, заправленной за пояс на талии и несколько раз — словно веревка — обмотанной вокруг нее. Трудно было не попытаться представить себе эту косу расплетенной, попробовать на глаз определить длину волос. Удивительное существо. А ее уши… подобные Кейт видела лишь у оленух и оленей, на которых охотилась в обличье Карнеи. Той же величины и формы, столь же подвижные, не знающие покоя, уши располагались п о обеим сторонам лица, делая его крохотным. Нос с широкими ноздрями оканчивался острым подвижным кончиком. Столь же широкий и полногубый рот загибался в уголках вверх.
Тело девушки пряталось за свободными складками белой льняной куртки, серыми брюками, мягкими сапогами, и о форме его было нелегко судить; однако сложение ее более или менее напоминало человеческое… а еще она казалась очень тоненькой.
Со своей стороны, девушка рассматривала Кейт не менее пристальным взглядом. Зрительное знакомство затянулось, а потом Увечная, склонив голову к плечу, чуть нахмурилась и сказала:
— А ты не такая, как все остальные.
Сердце Кейт вдруг заторопилось.
— В самом деле?
Девушка улыбнулась, блеснув белейшими зубками.
— Нет. Ты…
Она пожала плечами, и уголки ее рта дрогнули — словно загадка эта чем-то забавляла ее.
— Не знаю. В тебе больше хищного. Как и во мне самой. Каким-то образом. Только не обижайся. Я не стану говорить, что ты… похожа на нас; ведь в твоем мире это — как мне известно — является преступлением и карается смертью. И все же я угадываю в тебе охотницу. Одновременно преследовательницу — и жертву.
Кейт кивнула. Хищники видят друг друга, и девушка была права. Она, Кейт, является хищником, и всякие отрицания лишь разожгут любопытство Увечной и не удовлетворят его.
— Дома я часто охотилась. В основном на оленей. Но не только на них. Теперь люди гонятся за мной, поэтому я стала преследуемой. Ты все увидела правильно.
Девушка улыбнулась, принимая комплимент и объяснение — впрочем, отчасти, — ибо нечто в ее глазах намекало Кейт: ее собеседница считает его неполным. И вежливо сказала:
— Я так и думала.
Кейт переменила тему.
— И ты стояла, слушая, возле моей двери?
— Ох. — И без того огромные глаза еще больше округлились. — Признаюсь, в некотором роде. Только я не подслушивала — просто у меня очень острый слух, а капитан велел мне отвести тебя к корабельным припасам, как только ты проснешься. Дав мне такое задание, он приставил меня к двери каюты, потому что, поднимаясь на борт, ты не имела при себе никаких вещей, и он Решил, что тебе кое-что понадобится. Одежда, туалетные принадлежности, личные вещи… выберешь из того, что у нас есть, а потом я отведу тебя туда, где можно принять душ и переодеться. Пока ты будешь обедать, я приведу в порядок твою нынешнюю одежду. На мой взгляд, она не в столь уж плохом состоянии, разве что жилет придется чуть-чуть подкрасить.
Она перевела взгляд на ноги Кейт.
— А эти сапоги…
— Не утруждай себя сапогами. Если дашь мне чуточку масла для кожи и твердого воска, думаю, я смогу привести их в нормальный вид.
Девушка кивнула.
— Ты обязательно получишь необходимое.
— Это ты убираешь здесь в каюте, так?
— Да.
— Тут чудесно. Впрочем, я хочу попросить тебя об одной вещи…
— О чем угодно.
— Я насчет простыней, алария…
— Слишком сладка для твоего носа. — По лицу девушки пробежала мгновенная улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41