Огненно-рыжие (не поворачивается язык сказать «каштановые») волосы вспыхнули ореолом, засветились, будто лучи миниатюрного солнца.Ее спутник рассмеялся и ласково потрепал девушку по плечу.– Выйдет. Теперь уж точно.– Я же «слиняла».– Самое трудное ты сделала. Там осталось всего-то два шажка.)
– Это совсем рядом, – с радостью сказала Света. – От речного вокзала три остановки, на «пятнашке». Советская, 10, квартира 5. Легко запомнить, правда?Он черкнул в блокноте. Надо же, Советская. Не переименовали в какую-нибудь имени Гришки Распутина. Вряд ли, конечно, из идейных соображений, просто руки не дошли.– Маму зовут Надежда Васильевна, а папу – Альфред Карлович. Они будут вам рады.– Ругать не будут? Скажут, мол, приличная семья, а к дочке милиционер приходил.– Вы же не милиционер. Вы следователь, это совсем другое. И формы у вас нет.– Ну почему же. Если хочешь, приду в форме.Она склонила голову набок, что-то прикинула и ответила:– Нет. Вам костюм идет больше.Зря отпустил.Туровский признался себе, что дело тут не в ценном и единственном свидетеле (свидетеле чего? Заскрипевшая дверь могла открыться просто от сквозняка). Убийца был в санатории. Возможно, наблюдал из окна, как Сергей. Павлович беседует с девочкой. Более чем вероятно, что сочтет её опасной для себя.«Да брось! Неужели ты допускаешь, что он её вы следит?»Тамару, однако, выследил.Но ведь он наверняка наемник. Пришел, сделал дело, ушел восвояси.Он не ушел. Санаторий никто не покидал.Туровский помотал головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. А внутренний голос назойливо шептал: «Ты одну ошибку уже допустил, два трупа лежат в номере наверху. Самоуверенности не поубавилось?» Глава 6ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА Она его не забыла.Игорь Иванович поднял глаза от заваленного книгами письменного стола и посмотрел в окно. «Забавно, – подумал он, – но меня сей факт до сих пор ещё где-то беспокоит. Ну, не беспокоит, это сильно сказано… Но и равнодушным не оставляет. Все мужчины – собственники».Гоги смотрел на Аллу восторженно, ещё с того студенческого бала, и их отношения строились исключительно в духе женских романов лучших беллетристов: и слова ей шептал, и розы кидал к ногам со страстностью истинного грузина (пардон, мегрела), и весь мозг продолбил своим знатным происхождением:– Шеварднадзе, Сулаквелидзе – это не истинные грузины. Так, плебеи. А моя фамилия… Ты только послушай, как звучит: Начкебия! Будто молодое вино.Ужас какой.– Значит, я буду Алла Федоровна Начкебия? С моей-то рязанской физией?– У тебя далеко не рязанская физия. Я уже решил: жить будешь пока у нас в доме, а потом построим собственный. Когда мой старший брат женился (жену взял из богатого села), отец молодым построил дом и подарил две машины: брату «Вольво», а жене его – «Жигули» – «девятку».Этим он все и испортил. Алла в горы боялась ехать, даже «девятка», сверкающая в воображении, не прельстила. Дом, рассуждала она. А что дом? Золотая клетка, не выйти. А вдруг у него уже там целый гарем? Зух-ра, Зульфия… Кажется, у них разрешено многоженство?Вслух Алла своих мыслей не высказывала: внимание Гоги ей льстило. Все-таки первый красавец факультета, девки табунами с ума сходят, а он бегает за ней, заглядывает в глаза, с улыбкой джентльмена выполняет все её капризы. И – конфеты, цветы, снова конфеты, снова цветы. Вся группа уже готовилась к близкой свадьбе. Общежитие ходуном ходило. Только соседка по комнате Ирка Сыркина заметила некоторую обреченную грусть в глазах подруги. Забросив длинное костлявое тело на кровать и сдерживая нервную зевоту, она сказала:– Ты что-то вроде и не рада.И Алла моментально выложила все, залившись слезами на плече подруги.– Вообще-то в твоих рыданиях рациональное зерно есть, – задумчиво сказала Ирка, натура, лишенная сантиментов. – Ахи-вздохи хороши до свадьбы. А дальше превратишься просто в красивую игрушку. Они же там дикие все. Дети гор.– А что делать? Гоги вот-вот защитится, скоро распределение. Игорька Колесникова хватай.– Игорька? – Алла чуть не рассмеялась. – Этого рохлю? Тоже придумала.Подруга лишь вздохнула.– Дура – дура и есть. Ты мужа выбираешь или скаковую лошадь? Смоляков, наш декан, говорил, что у Колесникова дипломная работа тянет чуть ли не на кандидатскую. Его наверняка оставят на кафедре, потом аспирантура, потом докторская. А твой Гоги до конца жизни будет мотаться по экспедициям. И, самое главное, подруга: у нас в стране, конечно, все народы живут одной дружной семьей, однако… – Ирка понюхала пальцы, сложенные щепотью, и скривилась. – Грузин!– Мегрел.– Да один пень. Тебя там не примут. И обратно вернуться не сумеешь. А насчет Игорька подумай.Сам Игорь, конечно, в такие тонкости посвящен не был – Девушки им никогда не интересовались, за исключением стандартного студенческого «дай списать!». И он был просто ошарашен, когда Алла после занятий подошла (сама!) и милостиво разрешила проводить её до общежития (она никогда не говорила «общага», «степуха», «препод», очень тщательно следила за лексиконом).– А Гоги, э… против не будет? – осторожно спросил он, пунцовый от смущения.Она провела ладошкой по его щеке.– Ты становишься таким милым, когда краснеешь. Ты сейчас похож на собачку… Забыла название. Маленькая, с большими глазами, мохнатая.– Пекинес, – механически произнес Игорь, успев про себя подумать, что вряд ли собачка может покраснеть. Шерсть помешает. – Пекинский лев.– Вот видишь! Лев! А боишься какого-то Гоги. Ладно, пошли. Уж защищу тебя как-нибудь.Так Георгий Начкебия в одночасье переместился с первого места на второе. Конечно, он страдал… Но – по-джентльменски. Был тамадой на свадьбе, жениху преподнес ящик дорогого грузинского вида, невесте – огромную, со средний автомобиль, корзину роз… Годом позже Ирка Сыркина все же затащила Георгия в загс. Мудрый Гоги согласился, но устроил новоиспеченной супруге такую жизнь {здесь же, в общаге, даже не тратясь на два билета до родимых гор с седыми вершинами), что она в ужасе сбежала и за бешеные деньги – у бедной-то студентки, сроду не видевшей стипендии! – сняла комнату на окраине города.А он так и остался холостяком. Другом дома и верным Аллочкиным рыцарем.Она его не забыла…Хотя раньше, когда у Игоря впереди, уже близко, маячила зашита кандидатской, Алла держала друга дома подальше. Муж делает карьеру, волновать его незачем. Но потом жизнь покатилась по наклонной плоскости. Гоги и правда мотается до сих пор по экспедициям, но уже и доктор, и профессор, автор многих статей в зарубежных журналах, участник симпозиумов и конференций.– Дззынь!Кажется, дверь.Шаги. Вялые, шаркающие, неохотные. Можно подумать, столетняя старуха шкандыбает, а не собственная дочь, перворазрядница по гимнастике. Бросила, дура, из-за какого-то там тренера.– Иду, иду. Привет, мам.– А я уж думала, дома нет никого. Звоню, звоню. Сумку хоть у матери забери!– А что там?– Крабы. Я крабов достала. Вынимай.– Ну конечно. Я боюсь, вдруг цапнут!– Не глупи. Они в целлофане. Почему из школы так рано? С уроков сбежала?Алена моментально стала серьезной.– Да, мама. Товарищам удалось отвлечь охрану и провезти меня в вагонетке с углем. Без жертв, конечно, не обошлось… Но мы отомстим!– Вечно твой юмор. Как с учебой-то?– Нормально, Я девочка немного взбалмошная, но начитанная и эрудированная.– Кто это сказал?– На родительские собрания надо ходить.Алла Федоровна взглянула на себя в зеркало и поправила прическу, Тридцать семь. Не девочка. Ноги отекают по вечерам, врач говорит, камешки в почках. Мешки под глазами приходится скрывать с помощью слоя пудры. Но в общем и целом… Ягодицы упругие, спинка прямая, бедра при ходьбе ещё покачиваются как надо, высокая грудь эффектно облегается голубой блузкой с открытым воротом. Очень даже ничего. Мужики исправно поворачивают вслед головы, будто подсолнухи за солнцем.– Ты что там застряла? – спросила Алёнка из кухни.– В зеркало смотрюсь.– Зря стараешься. Папка опять в кабинете со своим фолиантом. «И пыль веков от хари отряхнув…»– От хартий, – машинально поправила Алла. – Это тот фолиант, что Георгий Бадиевич привез из экспедиции?– Наверно. Мам, а он правда профессор или это кликуха?– Господи, ну и лексикон. Валера на тебя плохо влияет.– Это он-то? – усмехнулась Алена. – Он при мне и пикнуть не смеет. Валерка у меня на коротком поводке.«На коротком поводке» – это мамино выражение. (Лексикон!) У неё самой «на коротком поводке» всю жизнь был Гоги. Доктор наук, выглядящий, как мальчишка: худощавый, но не худой, загорелый дочерна, при черной бороде, куда затесалось чуть-чуть благородной седины. Ковбойская шляпа с широченными полями. В общем, романтический герой, Джон – Верный Глаз. И на мамку смотрит так, будто вот сейчас резко свистнет, подзывая белого коня, и умчит в горы под свист ветра, не обращая внимания на запоздалые выстрелы за спиной…Игорь Иванович в своем кабинете непроизвольно оглянулся и посмотрел на сиротливый диван у стены. Он спал на нем уже года три. Помнится, тогда, в самом конце осени, буйствовала эпидемия гриппа, и он свалился с температурой. Алла надела марлевую повязку и прозрачно намекнула, что, дескать, было бы хорошо на некоторое время Игорю поночевать отдельно, в целях карантина. Игорь согласился, перебрался в кабинет на диван, да так там и остался. Все произошло естественно и само собой. О разводе они и не помышляли. Оформление документов, суд, раздел имущества! Не гниющий Запад, где стоит снять трубку и позвонить адвокату – Наша система гораздо более гуманна и мудра: хочешь не хочешь – живи вместе. А там, глядишь, где словечком перебросишься, где мусор выкинешь. Стерпится-слюбится…– Ты мне не дури! – визгливый голос жены из кухни. – Гимнастику она решила бросить! Надоело, видите ли! А по улице шляться не надоело? Дискотеки не надоели? Валерка этот по ночам телефон обрывает! Нет, я это прекращу.Дверь распахнулась, на пороге стояла Алла – разгневанная, с алыми.пятнами на лице.– А ты что молчишь? Ты отец или чужой человек? Вырастил дочь!– Почему я? – растерялся Игорь Иванович. – Вместе растили. А насчет дискотек – так вспомни себя в её возрасте.– Себя? – взъярилась Алла. – Ты меня ещё смеешь упрекать? Я была дурой. Беспросветной дурой! Муж тряпка, дочь неизвестно что. Я хожу как нищая…– Может, не стоит сейчас-то?– А кого ты стесняешься? Собственной дочери? Она и так знает, что мы нищие! Папочка, видите ли, патриот науки! Сидит в каком-то сраном музее, получает двести «штук»! Это зарплата для мужика?Игорь Иванович тихонько вздохнул. Музей – это больная мозоль и для него, и для Аллы.На эту работу он согласился сразу, как только стало. ясно, что дорога на кафедру и в аспирантуру для него» закрыта. Музей – так музей. Для Историка (с большой буквы – это-то все признавали) – почти идеальное место: тишина, минимум посторонних, богатая библиотека и доступ к архивам. Он ушел туда, как нырнул в глубокий прохладный омут – с головой. То ли от по-. постоянной пыли, то ли от недостатка ультрафиолета кожа его приобрела нездоровый землистый оттенок, незаметно выросло брюшко, и по лестнице уже к сорока годам он начал подниматься с одышкой, отдыхая через пролет.– Ну, вы тут ругайтесь, а я пошла, – зевнув, сказала дочь.– Это куда еще?– Прошвырнусь. Может, Валерка компанию составит. А то не все же ему телефон обрывать.Алла Федоровна издала короткий смешок.– Со мной сейчас будет истерика, – сообщила она. – «Ругайтесь»! Из-за кого мы, по-твоему, ругаемся? Что с тобой делать? Да! – Она раздраженно сняла трубку звонившего телефона.– Привет, муха. Скучаешь?У Аллы медленно округлились глаза.– Что?– А то хочешь, сходим в «Кисс». Там сегодня Вадька Прыщ, его смена. Может, бесплатно пропустит, а то у меня, если честно, с бабками напряг.– С чем?– Ох, простите, Алла Федоровна, не признал. Алена дома?– А с чем у вас напряг?– Да с деньгами. Но это неважно, собственно…– Вот что, молодой человек. Моя дочь с дворовой шпаной не общается, запомните.– Я вообще-то студент второго курса.– О Боже! И что вы изучаете? Классическую литературу?– Приборы точной механики в политехническом.Алла собралась было съязвить, но Алёнка величественно, как королева, отняла трубку.– Это я, Валер. Как дела? Можно сходить, дома у меня сейчас ураган. А, не бери в голову. Жди, скоро выйду.«Абсолютно мой профиль, – подумала Алла, глядя сбоку на дочь. – Политехнический! Бог ты мой! Единственная польза – это, кажется, он уговорил Алену заняться'всерьез английским. Мне это оказалось не под силу. Сейчас она болтает уже получше их „тичера“ – очкастой мымры, лет сто назад окончившей вечернее отделение пединститута».«Валера!» – Алла хмыкнула. Хорошо еще, что дочь не влюблена в этого мальчишку. По всему видно, не влюблена. Мелковат. Девочка красавицей растет и умницей. У неё должна быть другая дорога. Вот только гимнастика… Ну да утрясется. Глава 7ДРУГ ДОМА Игорь Иванович сидел за письменным столом и смотрел в одну точку, которая располагалась на гладкой стене перед ним. Ему не было нужды заглядывать в альбом с фотографиями на столе, он и так знал их наизусть – каждый штришок. На всех в разных ракурсах была запечатлена ксилограмма с несколькими сотнями значков. То, что Алёнка обозвала фолиантом.Ключ к письменам был достаточно сложен. Игорь Иванович продвигался медленно, шаг за шагом, будто нащупывая нить во тьме (расхожий оборот, но точнее придумать невозможно). И чем дальше он шел, тем непонятнее становились ощущения, вызываемые неизвестно чем – или кем? Это трудно было объяснить словами. Он попытался как-то раз. не жене, конечно, они уже целую вечность говорили на разных языках, а, как ни странно, «другу дома». Вообще-то он имел на это право – как человек, который привез документ из экспедиции.– Я не хочу об этом, – упрямо сказал Георгий.– Почему? Боишься, донесу в медкомиссию, и тебя не пустят больше на раскопки?– Да ну тебя. Я не сумасшедший, говорю сразу.– Естественно. Твои галлюцинации там, на Тибете, можно объяснить сотней причин. Вы не акклиматизировались, высокогорье, усталость после переезда, ну и так далее. Никто тебя ни в чем не обвиняет.Гоги поморщился. Конечно, Колесников был кругом прав. Он помнил тот внезапный обморок на развалинах монастыря. Помнил и те непонятные картины, возникшие в сознании…– Власти дали на все про все драконовские сроки. Те власти, я имею в виду. Эти к срокам отнеслись индифферентно, но валюты не дали, мы обходились своей. Оплатили шерпов – и адью.– А что у тебя были за видения? – перебил Игорь Иванович.Георгий нахмурился, вспоминая.– Да ерунда какая-то. Собаки…– Собаки?– Да. Огромные, свирепые, вроде среднеазиатских овчарок, только крупнее.– Это могли быть тибетские волкодавы…– Нет. Опять ты меня ловишь! Я тебе сто раз объяснял, это вымершая порода. Возможно, таких собак вообще никогда не было, кроме как в легендах…– А еще? – взмолился Колесников.– Я помню, они набросились на какого-то монаха… Или послушника. По крайней мере, ему было не больше восемнадцати. Я испугался.– Кого? Собак?– Не знаю. Не помню. Страх был какой-то бес причинный, непонятный… Будто воздух пропитался чем-то таким… Да ну, ерунда это все, – оборвал Гоги сам себя. – Лучше скажи, как продвигается расшифровка.Игорь Иванович пошелестел фотографиями на столе.– Определенно – древнее наречие, очень редкое, было в ходу у некоторых народностей на севере Тибета.– Монастырь, который мы раскапывали, был построен в честь святого Сакьямуни, Грядущего Будды. Это может быть его жизнеописание.– Ну нет. Скорее похоже на текст бонского Канджура.– Что, бонский священный текст – в буддистском монастыре? Очень уж завирально.Игорь Иванович только пожал плечами. Идея, мол, и правда сумасшедшая, но мы-то с тобой ученые, собаку съели в таких делах. Если я говорю о бонском тексте, значит, так оно и есть.– Наши эксперты датируют находку IX-XI веками. Тебе это ни о чем не говорит?– Ну как же. То, что я успел прочитать, ясно указывает на эпоху: правление династии Лангдармы, точнее, Лангдармы Третьего. Тебе крупно повезло, по-моему, таких находок в мире одна-две.Георгий бросил взгляд на Колесникова и почувствовал укол зависти. Ну да, он раскопал документ, привез его, да, за такую находку стоящий археолог отдаст половину жизни… Но кто к кому пришел на поклон? Профессор Начкебия! Автор громадных, на разворот журналов, статей с фотографиями в буржуйских изданиях, участник известных всему миру экспедиций в Гималаи и на Тибет.Колесников будто прочел мысли собеседника и тяжело вздохнул.– Напрасно ты так. Каждый идет своей дорогой, моя ничуть не лучше и не хуже твоей. Ты ведь нашел ксилограмму, а мог бы пройти мимо и не заметить. Не комплексуй. Тем более что…– Что? – мрачно спросил Георгий.Игорь Иванович кивнул на фотографии.– Это не священный текст и не жизнеописание Сакьямуни. Насколько я успел разобраться, это своего рода… э… Судебный отчет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Это совсем рядом, – с радостью сказала Света. – От речного вокзала три остановки, на «пятнашке». Советская, 10, квартира 5. Легко запомнить, правда?Он черкнул в блокноте. Надо же, Советская. Не переименовали в какую-нибудь имени Гришки Распутина. Вряд ли, конечно, из идейных соображений, просто руки не дошли.– Маму зовут Надежда Васильевна, а папу – Альфред Карлович. Они будут вам рады.– Ругать не будут? Скажут, мол, приличная семья, а к дочке милиционер приходил.– Вы же не милиционер. Вы следователь, это совсем другое. И формы у вас нет.– Ну почему же. Если хочешь, приду в форме.Она склонила голову набок, что-то прикинула и ответила:– Нет. Вам костюм идет больше.Зря отпустил.Туровский признался себе, что дело тут не в ценном и единственном свидетеле (свидетеле чего? Заскрипевшая дверь могла открыться просто от сквозняка). Убийца был в санатории. Возможно, наблюдал из окна, как Сергей. Павлович беседует с девочкой. Более чем вероятно, что сочтет её опасной для себя.«Да брось! Неужели ты допускаешь, что он её вы следит?»Тамару, однако, выследил.Но ведь он наверняка наемник. Пришел, сделал дело, ушел восвояси.Он не ушел. Санаторий никто не покидал.Туровский помотал головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. А внутренний голос назойливо шептал: «Ты одну ошибку уже допустил, два трупа лежат в номере наверху. Самоуверенности не поубавилось?» Глава 6ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА Она его не забыла.Игорь Иванович поднял глаза от заваленного книгами письменного стола и посмотрел в окно. «Забавно, – подумал он, – но меня сей факт до сих пор ещё где-то беспокоит. Ну, не беспокоит, это сильно сказано… Но и равнодушным не оставляет. Все мужчины – собственники».Гоги смотрел на Аллу восторженно, ещё с того студенческого бала, и их отношения строились исключительно в духе женских романов лучших беллетристов: и слова ей шептал, и розы кидал к ногам со страстностью истинного грузина (пардон, мегрела), и весь мозг продолбил своим знатным происхождением:– Шеварднадзе, Сулаквелидзе – это не истинные грузины. Так, плебеи. А моя фамилия… Ты только послушай, как звучит: Начкебия! Будто молодое вино.Ужас какой.– Значит, я буду Алла Федоровна Начкебия? С моей-то рязанской физией?– У тебя далеко не рязанская физия. Я уже решил: жить будешь пока у нас в доме, а потом построим собственный. Когда мой старший брат женился (жену взял из богатого села), отец молодым построил дом и подарил две машины: брату «Вольво», а жене его – «Жигули» – «девятку».Этим он все и испортил. Алла в горы боялась ехать, даже «девятка», сверкающая в воображении, не прельстила. Дом, рассуждала она. А что дом? Золотая клетка, не выйти. А вдруг у него уже там целый гарем? Зух-ра, Зульфия… Кажется, у них разрешено многоженство?Вслух Алла своих мыслей не высказывала: внимание Гоги ей льстило. Все-таки первый красавец факультета, девки табунами с ума сходят, а он бегает за ней, заглядывает в глаза, с улыбкой джентльмена выполняет все её капризы. И – конфеты, цветы, снова конфеты, снова цветы. Вся группа уже готовилась к близкой свадьбе. Общежитие ходуном ходило. Только соседка по комнате Ирка Сыркина заметила некоторую обреченную грусть в глазах подруги. Забросив длинное костлявое тело на кровать и сдерживая нервную зевоту, она сказала:– Ты что-то вроде и не рада.И Алла моментально выложила все, залившись слезами на плече подруги.– Вообще-то в твоих рыданиях рациональное зерно есть, – задумчиво сказала Ирка, натура, лишенная сантиментов. – Ахи-вздохи хороши до свадьбы. А дальше превратишься просто в красивую игрушку. Они же там дикие все. Дети гор.– А что делать? Гоги вот-вот защитится, скоро распределение. Игорька Колесникова хватай.– Игорька? – Алла чуть не рассмеялась. – Этого рохлю? Тоже придумала.Подруга лишь вздохнула.– Дура – дура и есть. Ты мужа выбираешь или скаковую лошадь? Смоляков, наш декан, говорил, что у Колесникова дипломная работа тянет чуть ли не на кандидатскую. Его наверняка оставят на кафедре, потом аспирантура, потом докторская. А твой Гоги до конца жизни будет мотаться по экспедициям. И, самое главное, подруга: у нас в стране, конечно, все народы живут одной дружной семьей, однако… – Ирка понюхала пальцы, сложенные щепотью, и скривилась. – Грузин!– Мегрел.– Да один пень. Тебя там не примут. И обратно вернуться не сумеешь. А насчет Игорька подумай.Сам Игорь, конечно, в такие тонкости посвящен не был – Девушки им никогда не интересовались, за исключением стандартного студенческого «дай списать!». И он был просто ошарашен, когда Алла после занятий подошла (сама!) и милостиво разрешила проводить её до общежития (она никогда не говорила «общага», «степуха», «препод», очень тщательно следила за лексиконом).– А Гоги, э… против не будет? – осторожно спросил он, пунцовый от смущения.Она провела ладошкой по его щеке.– Ты становишься таким милым, когда краснеешь. Ты сейчас похож на собачку… Забыла название. Маленькая, с большими глазами, мохнатая.– Пекинес, – механически произнес Игорь, успев про себя подумать, что вряд ли собачка может покраснеть. Шерсть помешает. – Пекинский лев.– Вот видишь! Лев! А боишься какого-то Гоги. Ладно, пошли. Уж защищу тебя как-нибудь.Так Георгий Начкебия в одночасье переместился с первого места на второе. Конечно, он страдал… Но – по-джентльменски. Был тамадой на свадьбе, жениху преподнес ящик дорогого грузинского вида, невесте – огромную, со средний автомобиль, корзину роз… Годом позже Ирка Сыркина все же затащила Георгия в загс. Мудрый Гоги согласился, но устроил новоиспеченной супруге такую жизнь {здесь же, в общаге, даже не тратясь на два билета до родимых гор с седыми вершинами), что она в ужасе сбежала и за бешеные деньги – у бедной-то студентки, сроду не видевшей стипендии! – сняла комнату на окраине города.А он так и остался холостяком. Другом дома и верным Аллочкиным рыцарем.Она его не забыла…Хотя раньше, когда у Игоря впереди, уже близко, маячила зашита кандидатской, Алла держала друга дома подальше. Муж делает карьеру, волновать его незачем. Но потом жизнь покатилась по наклонной плоскости. Гоги и правда мотается до сих пор по экспедициям, но уже и доктор, и профессор, автор многих статей в зарубежных журналах, участник симпозиумов и конференций.– Дззынь!Кажется, дверь.Шаги. Вялые, шаркающие, неохотные. Можно подумать, столетняя старуха шкандыбает, а не собственная дочь, перворазрядница по гимнастике. Бросила, дура, из-за какого-то там тренера.– Иду, иду. Привет, мам.– А я уж думала, дома нет никого. Звоню, звоню. Сумку хоть у матери забери!– А что там?– Крабы. Я крабов достала. Вынимай.– Ну конечно. Я боюсь, вдруг цапнут!– Не глупи. Они в целлофане. Почему из школы так рано? С уроков сбежала?Алена моментально стала серьезной.– Да, мама. Товарищам удалось отвлечь охрану и провезти меня в вагонетке с углем. Без жертв, конечно, не обошлось… Но мы отомстим!– Вечно твой юмор. Как с учебой-то?– Нормально, Я девочка немного взбалмошная, но начитанная и эрудированная.– Кто это сказал?– На родительские собрания надо ходить.Алла Федоровна взглянула на себя в зеркало и поправила прическу, Тридцать семь. Не девочка. Ноги отекают по вечерам, врач говорит, камешки в почках. Мешки под глазами приходится скрывать с помощью слоя пудры. Но в общем и целом… Ягодицы упругие, спинка прямая, бедра при ходьбе ещё покачиваются как надо, высокая грудь эффектно облегается голубой блузкой с открытым воротом. Очень даже ничего. Мужики исправно поворачивают вслед головы, будто подсолнухи за солнцем.– Ты что там застряла? – спросила Алёнка из кухни.– В зеркало смотрюсь.– Зря стараешься. Папка опять в кабинете со своим фолиантом. «И пыль веков от хари отряхнув…»– От хартий, – машинально поправила Алла. – Это тот фолиант, что Георгий Бадиевич привез из экспедиции?– Наверно. Мам, а он правда профессор или это кликуха?– Господи, ну и лексикон. Валера на тебя плохо влияет.– Это он-то? – усмехнулась Алена. – Он при мне и пикнуть не смеет. Валерка у меня на коротком поводке.«На коротком поводке» – это мамино выражение. (Лексикон!) У неё самой «на коротком поводке» всю жизнь был Гоги. Доктор наук, выглядящий, как мальчишка: худощавый, но не худой, загорелый дочерна, при черной бороде, куда затесалось чуть-чуть благородной седины. Ковбойская шляпа с широченными полями. В общем, романтический герой, Джон – Верный Глаз. И на мамку смотрит так, будто вот сейчас резко свистнет, подзывая белого коня, и умчит в горы под свист ветра, не обращая внимания на запоздалые выстрелы за спиной…Игорь Иванович в своем кабинете непроизвольно оглянулся и посмотрел на сиротливый диван у стены. Он спал на нем уже года три. Помнится, тогда, в самом конце осени, буйствовала эпидемия гриппа, и он свалился с температурой. Алла надела марлевую повязку и прозрачно намекнула, что, дескать, было бы хорошо на некоторое время Игорю поночевать отдельно, в целях карантина. Игорь согласился, перебрался в кабинет на диван, да так там и остался. Все произошло естественно и само собой. О разводе они и не помышляли. Оформление документов, суд, раздел имущества! Не гниющий Запад, где стоит снять трубку и позвонить адвокату – Наша система гораздо более гуманна и мудра: хочешь не хочешь – живи вместе. А там, глядишь, где словечком перебросишься, где мусор выкинешь. Стерпится-слюбится…– Ты мне не дури! – визгливый голос жены из кухни. – Гимнастику она решила бросить! Надоело, видите ли! А по улице шляться не надоело? Дискотеки не надоели? Валерка этот по ночам телефон обрывает! Нет, я это прекращу.Дверь распахнулась, на пороге стояла Алла – разгневанная, с алыми.пятнами на лице.– А ты что молчишь? Ты отец или чужой человек? Вырастил дочь!– Почему я? – растерялся Игорь Иванович. – Вместе растили. А насчет дискотек – так вспомни себя в её возрасте.– Себя? – взъярилась Алла. – Ты меня ещё смеешь упрекать? Я была дурой. Беспросветной дурой! Муж тряпка, дочь неизвестно что. Я хожу как нищая…– Может, не стоит сейчас-то?– А кого ты стесняешься? Собственной дочери? Она и так знает, что мы нищие! Папочка, видите ли, патриот науки! Сидит в каком-то сраном музее, получает двести «штук»! Это зарплата для мужика?Игорь Иванович тихонько вздохнул. Музей – это больная мозоль и для него, и для Аллы.На эту работу он согласился сразу, как только стало. ясно, что дорога на кафедру и в аспирантуру для него» закрыта. Музей – так музей. Для Историка (с большой буквы – это-то все признавали) – почти идеальное место: тишина, минимум посторонних, богатая библиотека и доступ к архивам. Он ушел туда, как нырнул в глубокий прохладный омут – с головой. То ли от по-. постоянной пыли, то ли от недостатка ультрафиолета кожа его приобрела нездоровый землистый оттенок, незаметно выросло брюшко, и по лестнице уже к сорока годам он начал подниматься с одышкой, отдыхая через пролет.– Ну, вы тут ругайтесь, а я пошла, – зевнув, сказала дочь.– Это куда еще?– Прошвырнусь. Может, Валерка компанию составит. А то не все же ему телефон обрывать.Алла Федоровна издала короткий смешок.– Со мной сейчас будет истерика, – сообщила она. – «Ругайтесь»! Из-за кого мы, по-твоему, ругаемся? Что с тобой делать? Да! – Она раздраженно сняла трубку звонившего телефона.– Привет, муха. Скучаешь?У Аллы медленно округлились глаза.– Что?– А то хочешь, сходим в «Кисс». Там сегодня Вадька Прыщ, его смена. Может, бесплатно пропустит, а то у меня, если честно, с бабками напряг.– С чем?– Ох, простите, Алла Федоровна, не признал. Алена дома?– А с чем у вас напряг?– Да с деньгами. Но это неважно, собственно…– Вот что, молодой человек. Моя дочь с дворовой шпаной не общается, запомните.– Я вообще-то студент второго курса.– О Боже! И что вы изучаете? Классическую литературу?– Приборы точной механики в политехническом.Алла собралась было съязвить, но Алёнка величественно, как королева, отняла трубку.– Это я, Валер. Как дела? Можно сходить, дома у меня сейчас ураган. А, не бери в голову. Жди, скоро выйду.«Абсолютно мой профиль, – подумала Алла, глядя сбоку на дочь. – Политехнический! Бог ты мой! Единственная польза – это, кажется, он уговорил Алену заняться'всерьез английским. Мне это оказалось не под силу. Сейчас она болтает уже получше их „тичера“ – очкастой мымры, лет сто назад окончившей вечернее отделение пединститута».«Валера!» – Алла хмыкнула. Хорошо еще, что дочь не влюблена в этого мальчишку. По всему видно, не влюблена. Мелковат. Девочка красавицей растет и умницей. У неё должна быть другая дорога. Вот только гимнастика… Ну да утрясется. Глава 7ДРУГ ДОМА Игорь Иванович сидел за письменным столом и смотрел в одну точку, которая располагалась на гладкой стене перед ним. Ему не было нужды заглядывать в альбом с фотографиями на столе, он и так знал их наизусть – каждый штришок. На всех в разных ракурсах была запечатлена ксилограмма с несколькими сотнями значков. То, что Алёнка обозвала фолиантом.Ключ к письменам был достаточно сложен. Игорь Иванович продвигался медленно, шаг за шагом, будто нащупывая нить во тьме (расхожий оборот, но точнее придумать невозможно). И чем дальше он шел, тем непонятнее становились ощущения, вызываемые неизвестно чем – или кем? Это трудно было объяснить словами. Он попытался как-то раз. не жене, конечно, они уже целую вечность говорили на разных языках, а, как ни странно, «другу дома». Вообще-то он имел на это право – как человек, который привез документ из экспедиции.– Я не хочу об этом, – упрямо сказал Георгий.– Почему? Боишься, донесу в медкомиссию, и тебя не пустят больше на раскопки?– Да ну тебя. Я не сумасшедший, говорю сразу.– Естественно. Твои галлюцинации там, на Тибете, можно объяснить сотней причин. Вы не акклиматизировались, высокогорье, усталость после переезда, ну и так далее. Никто тебя ни в чем не обвиняет.Гоги поморщился. Конечно, Колесников был кругом прав. Он помнил тот внезапный обморок на развалинах монастыря. Помнил и те непонятные картины, возникшие в сознании…– Власти дали на все про все драконовские сроки. Те власти, я имею в виду. Эти к срокам отнеслись индифферентно, но валюты не дали, мы обходились своей. Оплатили шерпов – и адью.– А что у тебя были за видения? – перебил Игорь Иванович.Георгий нахмурился, вспоминая.– Да ерунда какая-то. Собаки…– Собаки?– Да. Огромные, свирепые, вроде среднеазиатских овчарок, только крупнее.– Это могли быть тибетские волкодавы…– Нет. Опять ты меня ловишь! Я тебе сто раз объяснял, это вымершая порода. Возможно, таких собак вообще никогда не было, кроме как в легендах…– А еще? – взмолился Колесников.– Я помню, они набросились на какого-то монаха… Или послушника. По крайней мере, ему было не больше восемнадцати. Я испугался.– Кого? Собак?– Не знаю. Не помню. Страх был какой-то бес причинный, непонятный… Будто воздух пропитался чем-то таким… Да ну, ерунда это все, – оборвал Гоги сам себя. – Лучше скажи, как продвигается расшифровка.Игорь Иванович пошелестел фотографиями на столе.– Определенно – древнее наречие, очень редкое, было в ходу у некоторых народностей на севере Тибета.– Монастырь, который мы раскапывали, был построен в честь святого Сакьямуни, Грядущего Будды. Это может быть его жизнеописание.– Ну нет. Скорее похоже на текст бонского Канджура.– Что, бонский священный текст – в буддистском монастыре? Очень уж завирально.Игорь Иванович только пожал плечами. Идея, мол, и правда сумасшедшая, но мы-то с тобой ученые, собаку съели в таких делах. Если я говорю о бонском тексте, значит, так оно и есть.– Наши эксперты датируют находку IX-XI веками. Тебе это ни о чем не говорит?– Ну как же. То, что я успел прочитать, ясно указывает на эпоху: правление династии Лангдармы, точнее, Лангдармы Третьего. Тебе крупно повезло, по-моему, таких находок в мире одна-две.Георгий бросил взгляд на Колесникова и почувствовал укол зависти. Ну да, он раскопал документ, привез его, да, за такую находку стоящий археолог отдаст половину жизни… Но кто к кому пришел на поклон? Профессор Начкебия! Автор громадных, на разворот журналов, статей с фотографиями в буржуйских изданиях, участник известных всему миру экспедиций в Гималаи и на Тибет.Колесников будто прочел мысли собеседника и тяжело вздохнул.– Напрасно ты так. Каждый идет своей дорогой, моя ничуть не лучше и не хуже твоей. Ты ведь нашел ксилограмму, а мог бы пройти мимо и не заметить. Не комплексуй. Тем более что…– Что? – мрачно спросил Георгий.Игорь Иванович кивнул на фотографии.– Это не священный текст и не жизнеописание Сакьямуни. Насколько я успел разобраться, это своего рода… э… Судебный отчет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43