Эта стена, по-видимому, ограничивала территорию кладбища. Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».
Стивен и Юдифь двигались между палатками раскопщиков к автомобильной парковке. Такси между тем подъехало и остановилось перед мобильными домиками, а маленький белый «мицубиси» брата Юдифи в это время ещё подскакивал на ухабах на подъезде к лагерю. Иешуа уже махал им рукой сквозь лобовое стекло.— Точный настолько, что по нему впору часы проверять, — сказала Юдифь. — Не понимаю, как ему удаётся.— Да уж, — ответил Стивен.Из такси вышли двое мужчин — один бледный, на исходе третьего десятка, с обозначившимся животиком и редеющими волосами; он беспомощно озирался, будто не ведая, каким ветром его сюда занесло; и водитель, сутулый старик, который как раз доставал из багажника чемодан и сумку на ремне. Новоприбывший, судя по всему, был важной птицей, поскольку навстречу ему с приветствием вышли и профессор Уилфорд-Смит, и Джон Каун.Иешуа со скрипом затормозил прямо перед Стивеном и Юдифью, выскочил из машины и протянул Стивену руку прямо через пыльный капот автомобиля. Это был высокий, нескладный мужчина с курчавыми тёмными волосами сабра — еврея, родившегося в Израиле.— Рад снова видеть тебя. Ну что, прижился здесь? Как я слышал, ты уже сделал первые впечатляющие находки.— Да, — рассеянно сказал Стивен и кивком головы указал в сторону такси: — Ты знаешь, кто это такой?Иешуа уставился в указанном направлении с прямотой, граничившей с невоспитанностью. В детективы он явно не годился.— Нет, понятия не имею. А почему ты спрашиваешь?— Его лицо мне знакомо. Только не знаю, откуда.Юдифь испытующе взглянула на него, но промолчала.— Окей, — сказал Стивен. — Может, потом вспомню. Поехали.Они сели в машину, Юдифь на заднее сиденье. Иешуа завёл мотор и включил радио, диктор что-то зачитывал на иврите — судя по интонациям, новости. Стивен ещё раз выглянул наружу в сторону незнакомца, одетого в поразительно плохо сидящий костюм. Тот внимательно слушал, кивая, а профессор Уилфорд-Смит, казалось, что-то объяснял ему с типично британской сдержанной жестикуляцией. Стивен знал этого человека, где-то уже видел его лицо, но где? Обычно он мог положиться на свою память на лица, но теперь она его подводила. Встречаться с ним Стивену не приходилось, об этом он бы вспомнил. Он видел это лицо на каком-то снимке. Ну да Бог с ним, подумал он, когда машина тронулась. Как-нибудь само вспомнится, если это действительно важно. *** Петер Эйзенхардт кивал всему, что говорил ему профессор на том неторопливом, неизбежно кажущимся высокомерным и заносчивым английском языке британских аристократов. Некоторые выражения он не вполне понимал, его английский изрядно проржавел от отсутствия практики. Итак, здесь ведутся археологические раскопки. Вот почему всё здесь имеет такой неупорядоченный и временный вид. Эйзенхардт вначале даже подумал о тренировочном лагере каких-нибудь повстанческих сил, а потом о натурных съёмках какого-то игрового фильма.Поездка становилась совершенно непонятной. Когда они ехали по дороге между Тель-Авивом и Иерусалимом, шофёр неожиданно свернул на незаметное ответвление, как раз в тот момент, когда сзади их настойчиво теснил сигналящий спортивный автомобиль, а по встречной полосе угрожающе надвигалась тяжёлая фура. Просёлочная дорога оказалась просто катастрофически ухабистой, к тому же на километры вокруг не было видно никаких признаков цивилизации. И когда они тряслись по этим ухабам, а старик по-польски бормотал себе под нос что-то, похожее на ругательства и проклятия, в голове Эйзенхардта разрастались дичайшие фантазии. О бандитах и разбойниках с большой дороги, о подлом заговоре, и его бросило в жар при мысли, что он никому не оставил адреса и никто не знает, в какое место в Израиле его пригласил этот легендарный Джон Каун. Он уже видел себя лежащим в придорожной канаве, ограбленным и убитым, возможно, с отрубленной правой — пишущей — рукой, поскольку в одной из своих книг он невзначай написал нечто такое, что какие-нибудь религиозные экстремисты могли счесть за злостное богохульство и решили отомстить. Он уже видел, как к его трупу спешит Ури Либерман и дрожащими руками печатает на своём не то мобильнике, не то компьютере очередную ударную строку, которая появится уже в утреннем выпуске.В какой-то момент, когда нормальное шоссе осталось уже далеко позади, а кругом простирались лишь плоские горы, усеянные камнями, он предался в руки судьбы, расслабил плечи и отважился вздохнуть. Старик за рулём, правда, если подумать, не походил на фанатика. Он, казалось, вообще думал только о том, как бы ему не разбить на этих ухабах машину.Потом они снова свернули и подъехали к лагерю, палатки которого отбрасывали в закатном солнце длинные, причудливые тени.Как раз в тот момент, когда профессор говорил о вольнонаёмных рабочих и о той роли, которую они играют в археологии, двое из них — парень и девушка — сели в белую машину — ту самую, которая догнала их такси на пути сюда. И это ещё раз подогрело фантазию писателя. Молодой человек с любопытством смотрел в их сторону, когда белая машина тронулась.— При всей своей научной любознательности, — комментировал седовласый археолог, — они остаются, естественно, молодыми людьми. Думаю, они поехали в Тель-Авив на дискотеку.Эйзенхардт понимающе кивнул. Хоть его возраст и приближался к сорока, ему всё ещё казалось странным говорить о других «молодые люди» таким тоном, как будто сам он уже не принадлежит к ним. Джон Каун, который после короткого приветствия ненадолго удалился, чтобы отдать одному своему сотруднику ряд руководящих указаний, теперь снова подошёл к ним, гоня впереди себя волну самоуверенности. Он был не из тех, кто может стоять в сторонке и слушать других. К кому бы он ни обратился, тот должен был признать в нём центральную фигуру разговора или нажить себе врага. Могущественного и опасного врага. Повадки медиамагната были не только самоуверенными, но и агрессивными. Было ясно, что этот человек хочет завоевать мир, более того, завоюет его. Эйзенхардт вдруг с неожиданной ясностью понял, что означает «инстинкт убийцы», о котором он читал. Стоящий перед ним человек обладал инстинктом убийцы. Даже предупредительная манера, которую он демонстрировал по отношению к Эйзенхардту, казалась хорошо просчитанной; вместе с тем было ясно: Каун растоптал бы его, если бы это понадобилось или оказалось полезным в достижении его целей.— Надеюсь, вы будете снисходительны к тому, что я не читал ваших романов, — сказал он с улыбкой, в которой не участвовали его глаза. — К сожалению, я не понимаю по-немецки. Но мне пересказали их содержание.И, к полной растерянности Эйзенхардта, председатель правления выдал ему в коротком пересказе все его романы, причём лучше, чем он смог бы сделать это сам.— Нет, мне действительно очень жаль, что я не могу это прочесть, — заключил Каун. — Как только мы завершим наше приключение — успешно, надеюсь, — я предложу издательству выпустить ваши книги на английском. Вы не будете против?— О, — чуть не задохнулся Эйзенхардт. — Я думаю… это было бы замечательно.Перед ним открывались заманчивые перспективы! Правда, он смутно понимал, что этот человек, возможно, сказал это просто так, чтобы мотивировать его на полную самоотдачу в том деле, ради которого он сюда приглашён… Что ж, видит Бог, ему это удалось!— Могу себе представить, — продолжал Каун, — что после звонка моей секретарши вы постоянно спрашивали себя, зачем вы здесь и чего от вас хотят.Эйзенхардт кивнул:— Да. Так оно и есть.— Не буду вас долго томить. То, что до сих пор мне приходилось подвергать вас пытке неизвестностью, имело свои причины, — дело, о котором здесь идёт речь, требует строжайшего соблюдения секретности. Моя секретарша действительно не знала, в чём это дело состоит. — Хищная акулья улыбка слегка тронула его тонкогубый рот.— Я понимаю.— Говоря прямо, мне требовался человек с научно-фантастическим мышлением. А поскольку вы один из лучших в своей области, наш выбор пал на вас. Я искренне рад, что вы пошли нам навстречу.Петер Эйзенхардт скривил лицо в вымученную улыбку. В словах Кауна был явный перебор, который показывал, что он не имел ни малейшего представления о научной фантастике.— Видите ли, я деловой человек. Купец. Делец по природе. Скажу без хвастовства, я бы никогда не добился того, чего добился, не будь у меня таланта бизнесмена. Но бизнесмен живёт реальностью, избыток фантазии для него может оказаться опасным: он видел бы шансы там, где их нет, а риски оценивал бы выше, чем они есть на самом деле, — короче говоря, бизнесмен — это довольно сухой тип. Вы это видите на моём примере, не так ли? Писатель же, наоборот, — особенно когда он пишет научную фантастику. Обладай он выраженным чувством реальности, он бы вообще даже не начал писать, поскольку шансов опубликоваться у него меньше, чем у снежка — уцелеть в преисподней. По части фантазии он, наоборот, должен быть художником, истинным артистом; в царстве невозможного, абсурдного, противоречащего здравому смыслу он должен чувствовать себя, как в собственном доме, он должен не отставать от своей мысли, идущей окольными путями, должен повелевать временем и пространством, нарушать все правила, если потребуется, для него не должно быть ничего невозможного.Он смотрел на Эйзенхардта пронзительно и настойчиво:— Вот какой человек мне здесь нужен. Потому что профессор Уилфорд-Смит обнаружил здесь позавчера нечто такое, от чего все мои мозговые извилины начинают завязываться узлом, когда я об этом думаю. *** Иешуа совсем расшалился, пока они ехали. Он подпевал песням, звучавшим по радио и представлявшим, на слух Стивена, дикую смесь из американского рок-н-ролла и восточных мелодий, и в который раз утверждал:— В Иерусалиме можно только молиться. В Хайфе можно только вкалывать. А вот в Тель-Авиве можно житъ!Его радостные предвкушения действовали заразительно. Стивен с наслаждением откинулся на спинку сиденья и предался своим впечатлениям. Им овладело вечернее настроение, он смотрел вдаль, где низкий силуэт города вырисовывался на закатном небе, словно вырезанный ножницами. Вместе с прочими бесчисленными автомобилями они отчаянно сигналили, пробиваясь к центру, жестикулировали, опустив стекло, когда не удавалось продвинуться вперёд, протискивались сквозь переулки и узенькие улочки. Стивен смотрел по сторонам, чуть не выворачивая себе шею; смотрел на беспорядочное нагромождение грязно-коричневых домов, какие встречаются только в жарких странах, с плоскими крышами или верхними террасами, на которых развевалось на верёвках бельё или, символ нового времени, косо грелись в закатных лучах солнечные батареи, похожие на чёрные шезлонги, а над ними разрастались дикие джунгли телевизионных антенн с направленными во все стороны света приёмными диполями. Он видел недостроенные гаражи, заполненные стройматериалами или забитые ржавым металлоломом, тогда как машины стояли рядом, на тощей песчаной земле, между раскрошенной обочиной, изувеченными финиковыми пальмами и ограждением из проволочной сетки, отделяющим соседский участок. С тех пор, как он прилетел в Тель-Авив и Иешуа отвёз его в археологический лагерь, Стивен ни разу не был в городе.— Прошвырнёмся по бульвару Диценгоф, — предложил Иешуа. — А потом отправимся в старый порт; я заказал там столик в одном сказочном рыбном ресторане. Стивен, ты любишь рыбу?— Я ем всё, — ответил Стивен. — Лишь бы вкусно.Они нашли парковку и дальше отправились пешком, с каждым шагом всё глубже проникая во владения чувственности и сладострастия, в вибрирующее силовое поле жадного жизнелюбия. Пахло выхлопными газами и цветами апельсинового дерева, диким жасмином и бугенвилем, разросшимся на пустующих участках, колюче пахло бензином, а сильнее всего был солёно-влажный запах моря; по улицам парализующе и пьяняще прокрадывалось жаркое дыхание моря, суля бессонницу и пропотевшую рубашку. Чем ближе они подходили к центру, тем более кричащей становилась мешанина архитектурных стилей. Низенькие виллы, как будто целиком перенесённые сюда из Вены или Зальцбурга, затмевались кичливыми высотными домами, которые, в свою очередь, были окружены проеденными морской солью экземплярами в несколько этажей в стиле «баухаус». Края улиц окаймляли пальмы или эвкалипты с интенсивным благоуханием — и люди.Людей было море — насколько хватало глаз. Одетые изысканно или небрежно, они фланировали по бульвару туда и сюда, сидели в уличных кафе и барах, которых здесь было, казалось, тысячи, а то и просто, опершись о капот припаркованных машин, с банками пива в руках беседовали, жестикулировали, флиртовали, читали газеты или просто глазели по сторонам.Иешуа, Юдифь и Стивен свободно отдались общему движению мимо ярко освещённых витрин, в которых были выставлены американские модели готового платья, а на мерцающих экранах бесновались видеоклипы, слаломом огибая столики, за которыми играли в трик-трак, и Стивен не смог сдержать улыбки, обнаружив сеть ресторанов-закусочных «МакДавид». Они вышли на дорогу к пляжу и пошли по набережной, слушая стаккато деревянных ракеток, которые использовались в очень, по-видимому, популярной игре в мяч, шум волн и неразборчивые, но тревожно звучащие объявления из пляжных громкоговорителей. В одном из кафе они пили каппучино и ели арбуз с солёным овечьим сыром и Иешуа рассказывал Юдифи, как они со Стивеном познакомились.— Вначале это было просто имя под мессиджем на одном юзенет-форуме. Даже не имя, а е-мейл-адрес. Что-то вроде Стивен-собака-МЯТ-точка-Мэн-точка-СОМ.— А ты был Именец-собака-Рокфелл-точка-1L-точка-EDU, — улыбнулся Стивен.Юдифь наморщила лоб:— А что такое «юзенет-форум»?— О! Приехали! Добро пожаловать в нашу эпоху, милая сестрёнка. Про интернет-то хоть слыхала? Итак, соединяешься со своего компьютера через модем и телефонную линию с целым хаосом из миллионов других компьютеров. И где-то в этом хаосе — и прекрасно, что тебе совершенно не нужно знать, где именно: хаос сам это знает — есть что-то вроде чёрной доски, их таких тысячи, каждая на свою тему. На этой доске можно прочитать сообщения, оставленные твоими коллегами, а при необходимости и своей горчички туда подбавить. А чтобы это красивее звучало, такую чёрную доску назвали юзенет-форум. Наш форум посвящён археологии. Я написал туда кое-что о работах у нас, в Рокфеллеровском институте, а Стивен откликнулся и спросил, правда ли, что нужны вольнонаёмные рабочие на раскопках. Ну что, Стивен, ты теперь не раскаиваешься в этом?Стивену показалось, что Юдифь особенно пристально следит за его реакцией на этот вопрос. А может, он выдавал желаемое за действительное?— В чём же мне раскаиваться? Это был поворотный пункт в моей жизни.Иешуа повернулся к Юдифи.— Вначале он был лишь именем, парой условных значков на экране. Он был таким же нереальным, как компьютерные игры. Но потом вдруг приходит бумажное письмо, с американской маркой, со штемпелем штата Мэн. Постепенно я начал верить, что он действительно может быть реальной персоной. И однажды он просто позвонил! Это был шок! Условное имя из моего компьютера вдруг говорит со мной, у него настоящий голос, явно американское произношение! Называет мне дату, время, номер авиарейса! Но, честно скажу, по-настоящему я поверил в него только, когда он возник передо мной со своим матросским вещмешком.Стивен улыбнулся. Времени тогда у них было не так много; Иешуа тут же отвёз его в археологический лагерь, а на следующее утро уже уехал.— Уж эти мне мужчины со своими компьютерами, — только и сказала Юдифь, потом повернулась к человеку за соседним столиком, который развернул свою газету так широко, что её уголок подрагивал у самого её глаза, и произнесла несколько фраз на иврите, которые заставили его поспешно убрать газету.Потом они опять отправились на бульвар, который всё больше приобретал восточные черты по мере того, как они двигались в сторону юга, пахло кебабом и жареными орехами, их окутывали меланхолические мелодии, доносящиеся из дешёвых транзисторов крошечных тёмных притонов. Когда совсем стемнело и Стивен при виде световой рекламы вспомнил про Лас-Вегас, они наконец добрались до порта.— Стивен, ты хоть знаешь, что Яффа — самый древний в мире торговый порт? Его построил царь Соломон, это чистая правда!И добрались до ресторана, который выбрал Иешуа. Им все равно пришлось немного подождать, пока для них подготовят столик — уберут посуду и застелят чистую скатерть. После этого они наконец смогли сесть и раскрыть меню. Воздух был — хоть ножом режь, а от шума разговоров тесно сидящих посетителей хотелось заткнуть уши.— Излюбленное место, — сказал Стивен.— Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Стивен и Юдифь двигались между палатками раскопщиков к автомобильной парковке. Такси между тем подъехало и остановилось перед мобильными домиками, а маленький белый «мицубиси» брата Юдифи в это время ещё подскакивал на ухабах на подъезде к лагерю. Иешуа уже махал им рукой сквозь лобовое стекло.— Точный настолько, что по нему впору часы проверять, — сказала Юдифь. — Не понимаю, как ему удаётся.— Да уж, — ответил Стивен.Из такси вышли двое мужчин — один бледный, на исходе третьего десятка, с обозначившимся животиком и редеющими волосами; он беспомощно озирался, будто не ведая, каким ветром его сюда занесло; и водитель, сутулый старик, который как раз доставал из багажника чемодан и сумку на ремне. Новоприбывший, судя по всему, был важной птицей, поскольку навстречу ему с приветствием вышли и профессор Уилфорд-Смит, и Джон Каун.Иешуа со скрипом затормозил прямо перед Стивеном и Юдифью, выскочил из машины и протянул Стивену руку прямо через пыльный капот автомобиля. Это был высокий, нескладный мужчина с курчавыми тёмными волосами сабра — еврея, родившегося в Израиле.— Рад снова видеть тебя. Ну что, прижился здесь? Как я слышал, ты уже сделал первые впечатляющие находки.— Да, — рассеянно сказал Стивен и кивком головы указал в сторону такси: — Ты знаешь, кто это такой?Иешуа уставился в указанном направлении с прямотой, граничившей с невоспитанностью. В детективы он явно не годился.— Нет, понятия не имею. А почему ты спрашиваешь?— Его лицо мне знакомо. Только не знаю, откуда.Юдифь испытующе взглянула на него, но промолчала.— Окей, — сказал Стивен. — Может, потом вспомню. Поехали.Они сели в машину, Юдифь на заднее сиденье. Иешуа завёл мотор и включил радио, диктор что-то зачитывал на иврите — судя по интонациям, новости. Стивен ещё раз выглянул наружу в сторону незнакомца, одетого в поразительно плохо сидящий костюм. Тот внимательно слушал, кивая, а профессор Уилфорд-Смит, казалось, что-то объяснял ему с типично британской сдержанной жестикуляцией. Стивен знал этого человека, где-то уже видел его лицо, но где? Обычно он мог положиться на свою память на лица, но теперь она его подводила. Встречаться с ним Стивену не приходилось, об этом он бы вспомнил. Он видел это лицо на каком-то снимке. Ну да Бог с ним, подумал он, когда машина тронулась. Как-нибудь само вспомнится, если это действительно важно. *** Петер Эйзенхардт кивал всему, что говорил ему профессор на том неторопливом, неизбежно кажущимся высокомерным и заносчивым английском языке британских аристократов. Некоторые выражения он не вполне понимал, его английский изрядно проржавел от отсутствия практики. Итак, здесь ведутся археологические раскопки. Вот почему всё здесь имеет такой неупорядоченный и временный вид. Эйзенхардт вначале даже подумал о тренировочном лагере каких-нибудь повстанческих сил, а потом о натурных съёмках какого-то игрового фильма.Поездка становилась совершенно непонятной. Когда они ехали по дороге между Тель-Авивом и Иерусалимом, шофёр неожиданно свернул на незаметное ответвление, как раз в тот момент, когда сзади их настойчиво теснил сигналящий спортивный автомобиль, а по встречной полосе угрожающе надвигалась тяжёлая фура. Просёлочная дорога оказалась просто катастрофически ухабистой, к тому же на километры вокруг не было видно никаких признаков цивилизации. И когда они тряслись по этим ухабам, а старик по-польски бормотал себе под нос что-то, похожее на ругательства и проклятия, в голове Эйзенхардта разрастались дичайшие фантазии. О бандитах и разбойниках с большой дороги, о подлом заговоре, и его бросило в жар при мысли, что он никому не оставил адреса и никто не знает, в какое место в Израиле его пригласил этот легендарный Джон Каун. Он уже видел себя лежащим в придорожной канаве, ограбленным и убитым, возможно, с отрубленной правой — пишущей — рукой, поскольку в одной из своих книг он невзначай написал нечто такое, что какие-нибудь религиозные экстремисты могли счесть за злостное богохульство и решили отомстить. Он уже видел, как к его трупу спешит Ури Либерман и дрожащими руками печатает на своём не то мобильнике, не то компьютере очередную ударную строку, которая появится уже в утреннем выпуске.В какой-то момент, когда нормальное шоссе осталось уже далеко позади, а кругом простирались лишь плоские горы, усеянные камнями, он предался в руки судьбы, расслабил плечи и отважился вздохнуть. Старик за рулём, правда, если подумать, не походил на фанатика. Он, казалось, вообще думал только о том, как бы ему не разбить на этих ухабах машину.Потом они снова свернули и подъехали к лагерю, палатки которого отбрасывали в закатном солнце длинные, причудливые тени.Как раз в тот момент, когда профессор говорил о вольнонаёмных рабочих и о той роли, которую они играют в археологии, двое из них — парень и девушка — сели в белую машину — ту самую, которая догнала их такси на пути сюда. И это ещё раз подогрело фантазию писателя. Молодой человек с любопытством смотрел в их сторону, когда белая машина тронулась.— При всей своей научной любознательности, — комментировал седовласый археолог, — они остаются, естественно, молодыми людьми. Думаю, они поехали в Тель-Авив на дискотеку.Эйзенхардт понимающе кивнул. Хоть его возраст и приближался к сорока, ему всё ещё казалось странным говорить о других «молодые люди» таким тоном, как будто сам он уже не принадлежит к ним. Джон Каун, который после короткого приветствия ненадолго удалился, чтобы отдать одному своему сотруднику ряд руководящих указаний, теперь снова подошёл к ним, гоня впереди себя волну самоуверенности. Он был не из тех, кто может стоять в сторонке и слушать других. К кому бы он ни обратился, тот должен был признать в нём центральную фигуру разговора или нажить себе врага. Могущественного и опасного врага. Повадки медиамагната были не только самоуверенными, но и агрессивными. Было ясно, что этот человек хочет завоевать мир, более того, завоюет его. Эйзенхардт вдруг с неожиданной ясностью понял, что означает «инстинкт убийцы», о котором он читал. Стоящий перед ним человек обладал инстинктом убийцы. Даже предупредительная манера, которую он демонстрировал по отношению к Эйзенхардту, казалась хорошо просчитанной; вместе с тем было ясно: Каун растоптал бы его, если бы это понадобилось или оказалось полезным в достижении его целей.— Надеюсь, вы будете снисходительны к тому, что я не читал ваших романов, — сказал он с улыбкой, в которой не участвовали его глаза. — К сожалению, я не понимаю по-немецки. Но мне пересказали их содержание.И, к полной растерянности Эйзенхардта, председатель правления выдал ему в коротком пересказе все его романы, причём лучше, чем он смог бы сделать это сам.— Нет, мне действительно очень жаль, что я не могу это прочесть, — заключил Каун. — Как только мы завершим наше приключение — успешно, надеюсь, — я предложу издательству выпустить ваши книги на английском. Вы не будете против?— О, — чуть не задохнулся Эйзенхардт. — Я думаю… это было бы замечательно.Перед ним открывались заманчивые перспективы! Правда, он смутно понимал, что этот человек, возможно, сказал это просто так, чтобы мотивировать его на полную самоотдачу в том деле, ради которого он сюда приглашён… Что ж, видит Бог, ему это удалось!— Могу себе представить, — продолжал Каун, — что после звонка моей секретарши вы постоянно спрашивали себя, зачем вы здесь и чего от вас хотят.Эйзенхардт кивнул:— Да. Так оно и есть.— Не буду вас долго томить. То, что до сих пор мне приходилось подвергать вас пытке неизвестностью, имело свои причины, — дело, о котором здесь идёт речь, требует строжайшего соблюдения секретности. Моя секретарша действительно не знала, в чём это дело состоит. — Хищная акулья улыбка слегка тронула его тонкогубый рот.— Я понимаю.— Говоря прямо, мне требовался человек с научно-фантастическим мышлением. А поскольку вы один из лучших в своей области, наш выбор пал на вас. Я искренне рад, что вы пошли нам навстречу.Петер Эйзенхардт скривил лицо в вымученную улыбку. В словах Кауна был явный перебор, который показывал, что он не имел ни малейшего представления о научной фантастике.— Видите ли, я деловой человек. Купец. Делец по природе. Скажу без хвастовства, я бы никогда не добился того, чего добился, не будь у меня таланта бизнесмена. Но бизнесмен живёт реальностью, избыток фантазии для него может оказаться опасным: он видел бы шансы там, где их нет, а риски оценивал бы выше, чем они есть на самом деле, — короче говоря, бизнесмен — это довольно сухой тип. Вы это видите на моём примере, не так ли? Писатель же, наоборот, — особенно когда он пишет научную фантастику. Обладай он выраженным чувством реальности, он бы вообще даже не начал писать, поскольку шансов опубликоваться у него меньше, чем у снежка — уцелеть в преисподней. По части фантазии он, наоборот, должен быть художником, истинным артистом; в царстве невозможного, абсурдного, противоречащего здравому смыслу он должен чувствовать себя, как в собственном доме, он должен не отставать от своей мысли, идущей окольными путями, должен повелевать временем и пространством, нарушать все правила, если потребуется, для него не должно быть ничего невозможного.Он смотрел на Эйзенхардта пронзительно и настойчиво:— Вот какой человек мне здесь нужен. Потому что профессор Уилфорд-Смит обнаружил здесь позавчера нечто такое, от чего все мои мозговые извилины начинают завязываться узлом, когда я об этом думаю. *** Иешуа совсем расшалился, пока они ехали. Он подпевал песням, звучавшим по радио и представлявшим, на слух Стивена, дикую смесь из американского рок-н-ролла и восточных мелодий, и в который раз утверждал:— В Иерусалиме можно только молиться. В Хайфе можно только вкалывать. А вот в Тель-Авиве можно житъ!Его радостные предвкушения действовали заразительно. Стивен с наслаждением откинулся на спинку сиденья и предался своим впечатлениям. Им овладело вечернее настроение, он смотрел вдаль, где низкий силуэт города вырисовывался на закатном небе, словно вырезанный ножницами. Вместе с прочими бесчисленными автомобилями они отчаянно сигналили, пробиваясь к центру, жестикулировали, опустив стекло, когда не удавалось продвинуться вперёд, протискивались сквозь переулки и узенькие улочки. Стивен смотрел по сторонам, чуть не выворачивая себе шею; смотрел на беспорядочное нагромождение грязно-коричневых домов, какие встречаются только в жарких странах, с плоскими крышами или верхними террасами, на которых развевалось на верёвках бельё или, символ нового времени, косо грелись в закатных лучах солнечные батареи, похожие на чёрные шезлонги, а над ними разрастались дикие джунгли телевизионных антенн с направленными во все стороны света приёмными диполями. Он видел недостроенные гаражи, заполненные стройматериалами или забитые ржавым металлоломом, тогда как машины стояли рядом, на тощей песчаной земле, между раскрошенной обочиной, изувеченными финиковыми пальмами и ограждением из проволочной сетки, отделяющим соседский участок. С тех пор, как он прилетел в Тель-Авив и Иешуа отвёз его в археологический лагерь, Стивен ни разу не был в городе.— Прошвырнёмся по бульвару Диценгоф, — предложил Иешуа. — А потом отправимся в старый порт; я заказал там столик в одном сказочном рыбном ресторане. Стивен, ты любишь рыбу?— Я ем всё, — ответил Стивен. — Лишь бы вкусно.Они нашли парковку и дальше отправились пешком, с каждым шагом всё глубже проникая во владения чувственности и сладострастия, в вибрирующее силовое поле жадного жизнелюбия. Пахло выхлопными газами и цветами апельсинового дерева, диким жасмином и бугенвилем, разросшимся на пустующих участках, колюче пахло бензином, а сильнее всего был солёно-влажный запах моря; по улицам парализующе и пьяняще прокрадывалось жаркое дыхание моря, суля бессонницу и пропотевшую рубашку. Чем ближе они подходили к центру, тем более кричащей становилась мешанина архитектурных стилей. Низенькие виллы, как будто целиком перенесённые сюда из Вены или Зальцбурга, затмевались кичливыми высотными домами, которые, в свою очередь, были окружены проеденными морской солью экземплярами в несколько этажей в стиле «баухаус». Края улиц окаймляли пальмы или эвкалипты с интенсивным благоуханием — и люди.Людей было море — насколько хватало глаз. Одетые изысканно или небрежно, они фланировали по бульвару туда и сюда, сидели в уличных кафе и барах, которых здесь было, казалось, тысячи, а то и просто, опершись о капот припаркованных машин, с банками пива в руках беседовали, жестикулировали, флиртовали, читали газеты или просто глазели по сторонам.Иешуа, Юдифь и Стивен свободно отдались общему движению мимо ярко освещённых витрин, в которых были выставлены американские модели готового платья, а на мерцающих экранах бесновались видеоклипы, слаломом огибая столики, за которыми играли в трик-трак, и Стивен не смог сдержать улыбки, обнаружив сеть ресторанов-закусочных «МакДавид». Они вышли на дорогу к пляжу и пошли по набережной, слушая стаккато деревянных ракеток, которые использовались в очень, по-видимому, популярной игре в мяч, шум волн и неразборчивые, но тревожно звучащие объявления из пляжных громкоговорителей. В одном из кафе они пили каппучино и ели арбуз с солёным овечьим сыром и Иешуа рассказывал Юдифи, как они со Стивеном познакомились.— Вначале это было просто имя под мессиджем на одном юзенет-форуме. Даже не имя, а е-мейл-адрес. Что-то вроде Стивен-собака-МЯТ-точка-Мэн-точка-СОМ.— А ты был Именец-собака-Рокфелл-точка-1L-точка-EDU, — улыбнулся Стивен.Юдифь наморщила лоб:— А что такое «юзенет-форум»?— О! Приехали! Добро пожаловать в нашу эпоху, милая сестрёнка. Про интернет-то хоть слыхала? Итак, соединяешься со своего компьютера через модем и телефонную линию с целым хаосом из миллионов других компьютеров. И где-то в этом хаосе — и прекрасно, что тебе совершенно не нужно знать, где именно: хаос сам это знает — есть что-то вроде чёрной доски, их таких тысячи, каждая на свою тему. На этой доске можно прочитать сообщения, оставленные твоими коллегами, а при необходимости и своей горчички туда подбавить. А чтобы это красивее звучало, такую чёрную доску назвали юзенет-форум. Наш форум посвящён археологии. Я написал туда кое-что о работах у нас, в Рокфеллеровском институте, а Стивен откликнулся и спросил, правда ли, что нужны вольнонаёмные рабочие на раскопках. Ну что, Стивен, ты теперь не раскаиваешься в этом?Стивену показалось, что Юдифь особенно пристально следит за его реакцией на этот вопрос. А может, он выдавал желаемое за действительное?— В чём же мне раскаиваться? Это был поворотный пункт в моей жизни.Иешуа повернулся к Юдифи.— Вначале он был лишь именем, парой условных значков на экране. Он был таким же нереальным, как компьютерные игры. Но потом вдруг приходит бумажное письмо, с американской маркой, со штемпелем штата Мэн. Постепенно я начал верить, что он действительно может быть реальной персоной. И однажды он просто позвонил! Это был шок! Условное имя из моего компьютера вдруг говорит со мной, у него настоящий голос, явно американское произношение! Называет мне дату, время, номер авиарейса! Но, честно скажу, по-настоящему я поверил в него только, когда он возник передо мной со своим матросским вещмешком.Стивен улыбнулся. Времени тогда у них было не так много; Иешуа тут же отвёз его в археологический лагерь, а на следующее утро уже уехал.— Уж эти мне мужчины со своими компьютерами, — только и сказала Юдифь, потом повернулась к человеку за соседним столиком, который развернул свою газету так широко, что её уголок подрагивал у самого её глаза, и произнесла несколько фраз на иврите, которые заставили его поспешно убрать газету.Потом они опять отправились на бульвар, который всё больше приобретал восточные черты по мере того, как они двигались в сторону юга, пахло кебабом и жареными орехами, их окутывали меланхолические мелодии, доносящиеся из дешёвых транзисторов крошечных тёмных притонов. Когда совсем стемнело и Стивен при виде световой рекламы вспомнил про Лас-Вегас, они наконец добрались до порта.— Стивен, ты хоть знаешь, что Яффа — самый древний в мире торговый порт? Его построил царь Соломон, это чистая правда!И добрались до ресторана, который выбрал Иешуа. Им все равно пришлось немного подождать, пока для них подготовят столик — уберут посуду и застелят чистую скатерть. После этого они наконец смогли сесть и раскрыть меню. Воздух был — хоть ножом режь, а от шума разговоров тесно сидящих посетителей хотелось заткнуть уши.— Излюбленное место, — сказал Стивен.— Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59