Они еще помнили войну, и память эту с генами передали детям. А у этих детей в большинстве своем нет дедов. Только вдумайся! Род прерван, нет цепочки жизни. А Род у славян, кстати, считался главным божеством, потому что он родит, вьет цепочку жизни. Вот и выходит, что ходят по земле сорокалетние здоровые мужики и не знают, что память их тел войной мечена и род их прерван. Вот и мрут неожиданно, потому что по всем древним понятиям не жильцы они на свете. — Яков Михайлович тяжело засопел и понурил голову. — Только не говори, что я это тебе сказал. Узнают — попрут из медицины в народные целители.
— Выходит, та война еще долго нас выкашивать будет.
— А чего ты хотел? Тридцать миллионов убили, столько же калеками остались, а психотравмы никто и не считал. Нам и той войны на век хватит, а мы уже новые... — Яков Михайлович махнул рукой. — Бог им судья, не будем об этом. Если не обнаружим ничего экстраординарного, заключение по этому клиенту я сегодня к обеду подготовлю.
— Да мне, если честно, и не к спеху. Это ФСБ почему-то горячку порет. — Злобин кивнул на дверь, за которую выпроводил чрезмерно активного опера ФСБ.
— Тогда тем более, — облегченно вздохнул Черномор. Черномор отвернулся, но Злобин заметил, что старик быстро смахнул со щеки слезу.
— Я еще загляну. - Злобин почувствовал, что Черномор хочет остаться один.
— В любое время, Андрюша, — кивнул Черномор. Злобин с великим облегчением вышел из мертвого дома на свежий воздух. Дышать сразу стало легче, а на сердце камнем залегла тяжесть.
Он вдруг вспомнил, что сегодня у Черномора годовщина смерти сына. В этот день горе, которое Коганы прятали от всех, прорывалось наружу. Как всегда, Зинаида Львовна, участковый педиатр, опекавшая детей Злобина, станет перебирать вещи сына и плакать, уже не таясь. Коган как-то признался, что если ему суждено умереть от разрыва сердца, то лопнет оно от горя именно в такой день. Только этим, а не завалом трупов и объяснялось столь раннее его появление на работе. Каким бы ни было ремесло Черномора, но оно помогало забыться, если уж невозможно забыть.
Елисеев явно не спешил на работу и активно тренировал свое мужское обаяние на двух медсестричках, расположившихся на перекур у клумбы перед главным входом в анатомический корпус. Настроения беседовать с ним у Злобина не было.
— У, страус голожопый, — проворчал Злобин. Иногда под настроение он мог загнуть по фене так, что онемел бы от восторга забулдыга Колян с его двумя ходками.
Злобин не любил, когда события начинают идти вкривь и вкось, опровергая любые, даже худшие, прогнозы. Он уже был твердо уверен, что труп неизвестного Николаева-Гусева еще сыграет свою роль. В каких играх, пока неизвестно, но сыграет непременно. И всю дорогу по аллее к воротам в такт шагам Злобин бормотал все известные ему выражения из фольклора подследственных. Немного помогло, тяжесть на сердце отпустила. Не исчезла вовсе, а просто уже не так давила, ровно в той мере, чтобы можно было жить дальше.
Экстренная связь
Навигатору
Агент Аметист получил возможность контролировать ход расследования по факту гибели Кладоискателя. Предварительная информация ожидается к 21.00 (время местное).
Сильвестр
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
РИКОШЕТ
СЕРЫЙ АНГЕЛ
Едва Злобин вышел за ворота больницы, как пришлось вспомнить сентенцию Черномора, что утро в родной стране добрым не бывает. У его видавшей виды «Таврии» припарковался черный джип, и накачанный невысокий мужик, о таких говорят «поперек себя шире», оперся о капот «Таврии» в позе роденовского мыслителя. Увидев Злобина, он встрепенулся и радостно помахал рукой.
— Примерно этого и следовало ожидать, — пробормотал Злобин.
Петя Твердохлебов был личностью легендарной: нельзя не обрасти слухами и легендами, командуя РУБОПом в области, находящейся в свободном плавании от Большой земли. Злобин знал, что почти все слухи о Пете Твердохлебове были истинной правдой. Петя, для своих — Батон, дважды выезжал в командировку в Чечню и вернулся с медалью «За отвагу». Но больше всего гордился, что его СОБР не потерял ни одного бойца. Имелась проверенная информация, что Батон за чужие спины не прятался, сам не зверствовал и не позволял другим. Каким уехал, таким и вернулся, только седины в густом бобрике волос прибавилось.
Еще был случай, когда Батона заказали. Пришла информашка понизу, и пока ее перепроверяли, Батон ликвидировал угрозу самостоятельно. Просто лично встретился со всеми более или менее авторитетными в определенных кругах людьми и открытым текстом заявил, что если в ближайшие дни ему на голову упадет кирпич или, упаси господь, рядом просвистит пуля, то он наплюет на все договоренности и устроит всем сопротивление при задержании с последующей кремацией пострадавших. А если не лично ввиду скоропостижной смерти, то это сделают подчиненные. Подействовало. Ровно через шесть часов из разных источников пришла информация, что заказ аннулирован вместе с заказчиком.
Злобин Петю Твердохлебова уважал и по возможности страховал от излишних неприятностей. Работа у парня была самая грязная и неблагодарная, подставлялся он со всех сторон: от бандитов — под пули, от начальства — под нарушение инструкций.
— Андрей Ильич, доброе утро! — Твердохлебов протянул ладонь. Роста он был не такого уж великого, на голову ниже Злобина, но накачан так, что серая камуфляжная майка трещала по швам.
— Привет, Батон. — Злобин уже успел просчитать возможные варианты и сразу перешел к делу. — Я тут выяснил, что утро добрым не бывает. Крестничек твой, пятый по счету, сейчас на столе у Черномора лежит. И не говори, что не по этому поводу ты здесь оказался.
Петя тяжко вздохнул, сразу же улетучилась вся напускная жизнерадостность.
— Плохи мои дела, Андрей, вот и ищу тебя с самого утра. Звонил в прокуратуру, ты еще не подъехал. Супругу твою дома успел застать, сказала, что в больницу на Невского поехал. Тут не надо быть Кантом, чтобы сообразить, что ты в морг с обходом пожаловал.
Привычку по собственной инициативе наведываться в столь странное место по утрам Злобин особо не афишировал, поэтому осведомленность Батона его немного покоробила.
— Короче, Батон, во что ты опять вляпался?
— Само собой, в дерьмо. — Твердохлебов поскреб короткий ежик на макушке. — По самую голову. Все по поговорке: не делай людям добра — не получишь от них дерьма.
— Хватит о фекалиях. В чем суть? — Злобин машинально достал сигарету, но, подумав, что еще успеет накуриться до чертиков на работе, прикуривать не стал.
— Дело было так. Позвонила нам мадам Музыкантская и прорыдала, что ее мужа захватили в заложники злые дагестанцы, бьют и требуют денег. Я, естественно, галопом к дамочке, принял заявление по всей форме. И поднял по тревоге своих орлов.
— Адрес как установил?
— Она сама назвала. И заказчика сдала. Гражданин Филиппов Арнольд Владиленович. — Твердохлебов со значением посмотрел на Злобина.
— Значит, Филя все-таки допрыгался, — не без удовольствия заключил Злобин.
Филиппов, тридцатилетний лоботряс, своей нездоровой активностью еще с кооперативных времен мозолил глаза прокуратуре. Брали его не раз, но до суда дело никак не доходило. Филя обладал способностью выворачиваться из неприятностей, как уж из кулака.
— Не то слово! Он в такой заднице, что своим ходом уже не выберется, — оживился Твердохлебов. — Музыкантский, как ты знаешь, промышляет импортными тачками. Филя набился в партнеры, и что-то там у них не срослось. Мадам, естественно, говорит, что не в курсе. Но я подозреваю, что Филю просто кинули. А он возомнил себя крутым и подписал под это дело залетных дагестанцев. Но дурак Филя еще тот, потому что позвонил жене Музыкантского и обо всем доложил. Мол, готовь, благоверная, бабки, пока твоего мужа не оприходовали по полной программе.
— Странно. — Злобин не выдержал и закурил.
— Правильно сделал, — прокомментировал Твердохлебов. — Сейчас начнется самая нервотрепка. Хату мы быстро обложили, разнюхали все и — бац! — Он звонко шлепнул кулаком о ладонь. -Только дверь снесли -дети гор за стволы схватились. Коротышка чернявый первым начал. Легкий, гад, оказался. Я в него две пули положил, так он на заднице по паркету в кухню уехал, башкой об батарею затормозил и затих.
— Остальных вы тоже постреляли, -безо всяких эмоций произнес Злобин.
— Так за дело же, Андрей Ильич! Они, суки, в моих ребят по пол-обоймы высадить успели. Два бронежилета попортили! Я в рапорте все указал.
По телу Твердохлебова прошла мелкая дрожь, он невольно обхватил плечи руками. «Память о перестрелке впрыснула в кровь не нужный сейчас адреналин», — понял Злобин и похлопал собеседника по плечу.
— Успокойся, Петя, — сказал он ровным голосом. — Я же не виню тебя и не обвиняю. Давай дальше, пока я ничего особо криминального не услышал.
— Сейчас услышишь, — пообещал Твердохлебов, нехорошо усмехнувшись. — Короче, Музыкантского мы освободили. Отделался он только мокрыми штанами, ни одной царапины.
— В каком он виде, кстати, был?
— В задницу посторонних предметов не запихивали, к батарее не пристегивали. Не поверишь, даже морду не попортили! Может, бандюки не успели, а может, их так Филя проинструктировал, не знаю. — Твердохлебов пожал крутыми плечами. — Вылез наш терпила из-под кровати бледный, но радостный. Я его сразу в оборот взял и расколол. Непонятки у Музыкантского с Филей образовались из-за шести иномарок. Из-за них же и у меня сейчас геморрой.
— Освобождение заложника наши грамотно задокументировали?
— Все чисто. И даже ордер на Филю выдали.
— Так в чем проблема?
Твердохлебов протяжно, словно получил удар поддых, выдохнул и что-то прошептал, явно нецензурное.
— Иномарки. Шесть почти новых «мерсов», только что с растаможки. — Он сделал паузу, чтобы и Злобин осознал, что такое количество иномарок само собой порождает проблемы. — Их решили изъять как вещдоки. Дятел ваш добредал. Сам понимаешь, начальство просто слюной захлебнулось, давно такого халявного конфиската не перепадало.
Злобин кивнул. Тут и дураку было ясно, что либо Филя шел по бандитской статье с конфискацией, либо можно было посадить Музыкантского, известного всей области спекулянта иномарками сомнительного происхождения. Кто из них сядет, не важно, главное, что конфискованное имущество перейдет в доход государства. И автопарк правоохранительной системы, естественно верхних ее эшелонов, после вступления приговора в законную силу пополнялся шестью трофейными «мерсами».
— Как на грех, день вчера был воскресный, мы и расслабились, — продолжил Твердохлебов. — Решили изъятие провести сегодня с утра. Отрядил я шесть оперов, у кого права есть, чтобы тачки к нам перегнать. А ребята решили выспаться, договорились на стоянку заявиться к десяти утра. Хорошо, что один забыл перевести будильник. Со сна не разобрал, примчался раньше всех, как на работу, — в восемь. Он первым шум и поднял. Короче, уехали наши иномарки. Сам господин Музыкантский нарисовался в шесть утра с шестью водителями, предъявил документы на машины, уплатил за стоянку — и ку-ку! Охрана на стоянке, естественно, ничего про арест тачек не знала, с них и взятки гладки.
Злобин посмотрел на часы — без пяти десять.
— Поздравляю, Батон!— невольно вырвалось у него.— Тачки уже в Литве. Подозреваю, Музыкантский с женой там же. Или в Польшу рванул.
— Дома никого нет, я уже проверил. Ждем подтверждения от погранцов, чтобы окончательно настроение себе испортить. — Твердохлебов опять беззвучно выматерился. — Музыкантский по делу терпилой идет, ориентировку на него не давали и подписку о невыезде не брали. По закону он вольная пташка. Захотел — и уехал. В итоге все в белом, а я в дерьме!
Злобин выплюнул окурок и раздавил его каблуком. Твердохлебов в самом деле оказался, мягко выражаясь, в пренеприятнейшем положении.
Пять бандитских трупов, естественно, совесть его не отяготили, но карьеру могли подпортить основательно. По юридической казуистике получалось, что покрошил Твердохлебов пятерых человек ради собственного удовольствия и безо всякого на то законного основания. Потому что потерпевшего уже и след простыл, вместе с ним исчезла и заявительница. А машины, из-за которых весь сыр-бор вышел, давно уже пересекли границу. Итак, вещественных доказательств по делу нет, заявителя нет и что инкриминировать Филе — неизвестно. По закону его теперь даже арестовать нельзя. В крайнем случае можно тормознуть на три часа для установления личности. Если постараться, можно сосватать на десять суток. А толку-то? Пятерых дагестанцев на него теперь не повесишь.
— Кстати, а Филя не исчез? — с затаенной надеждой спросил Злобин.
— Филю в восемь утра взяли в Светлогорске. Он там с какой-то бабой в пансионате отдыхал. Ориентировку на него отработала местная уголовка. Ребята подробностей не знали, просто повязали Филю и доставили к вам в прокуратуру. Сейчас этот хрен с бугра сидит в кабинете у Виталика Стрельцова и качает права.
— Батон, во сколько каша заварилась?
— Музыкантская с заявой обратилась в шесть вечера. В восемь мы уже все закончили. — Твердохлебов немного замялся, но уточнять не стал. Только еще раз зябко передернул плечами. — Потом еще пару часов отписывались. Если спрашиваешь, есть ли у Фили алиби, то честно говорю — есть. В Светлогорске он объявился в пять вечера. Это тридцать километров от города. Правда, у него мобильник есть... Мог и с него позвонить жене Музыкантского. Но любой адвокат похерит наши подозрения за пять минут. А предъявить Филе нечего, я так понял?
— Боюсь, что да. — Злобин на минуту задумался. — Нет, не вытанцовывается. Дагестанцев на него не повесишь. Тем более что сами они на него показаний, как ты понимаешь, уже дать не смогут.
— У меня тут созрел кое-какой план. - Твердохлебов махнул рукой водителю джипа.
Тот выпрыгнул из салона, выпрямился во весь рост. Оказалось, что он на две головы выше Злобина, а в груди еще шире, чем Твердохлебов. Лицо у него было по-детски добродушным, с легким золотистым пушком на щеках. Но пудовые кулаки с набитыми костяшками ясно давали понять, что дитятко и зашибить может, если разозлить или прикажут.
Твердохлебов взял протянутую гигантом черную папку, раскрыл, прижав ладонью три листка.
— На выбор три варианта. Ты посмотри, какой лучше. Злобин наискосок прочитал три документа. В первом рапорте оперуполномоченный РУБОПа со смешной фамилией Карасик докладывал Твердохлебову, что от своего источника получил оперативную информацию, что гражданин Филиппов А. В. хранит у себя дома (по адресу Белинского, дом 32, квартира 6) боеприпасы — патроны к ТТ в количестве семи штук. В двух других рапортах все сохранялось слово в слово, только варьировался криминал — два грамма героина и граната РГД-5. Дата на рапортах стояла вчерашняя.
— Кто такой этот Карасик? — поинтересовался Злобин, захлопнув папку.
— Ну я. — Детинушка, как провинившийся школьник, спрятал руки за спину.
— Почерк у тебя, Карасик, как у паралитика. В машине на коленке писал, да?
По реакции Карасика Злобин понял, что угадал.
— Ладно, не красней, как барышня. — Он протянул ему папку. — Посиди пока в машине.
Твердохлебов не стал скрывать отчаяния, открытое, по-мужски красивое лицо пошло пятнами, на скулах вздулись упругие желваки.
— Не катит, да?-процедил он.
— Допустим, подбросишь ты Филе патроны. Много ума не надо. А толку?
— Мне бы Филю только зацепить... Патроны мы у дагестанца из ствола выщелкнули. Так, на всякий случай. По смазке и прочей ерунде экспертиза Филю к дагам намертво привяжет. — Твердохлебов с надеждой заглянул в лицо Злобину. — Как думаешь, прокатит?
— А граната с наркотой оттуда же?
— Нет. Гранату мои орлы из Чечни приперли. Наркота-неучтенка для оперативных нужд.
— Сгоришь ты, Батон, когда-нибудь со своими фокусами, — проворчал Злобин.
— И бойцов своих спалишь.
— Да мы и так уже горим синим пламенем! — задохнулся от возмущения Твердохлебов. — У меня аттестация через месяц, сожрут обязательно. А потом и ребят разгонят.
Злобин знал, что в МВД области идет подковерное сражение. К власти в регионе шла новая группировка политиков, уже захватившая командные посты в районах. Планомерно и настойчиво выдавливались неугодные и не повязанные. Заказ явно исходил из Москвы, там кто-то возжелал подмять под себя Калининградскую свободную экономическую зону. Твердохлебов, мужик принципиальный и прямой, у многих был бельмом в глазу, а потому в предстоящем административном побоище явно намечался в первые жертвы. Только полный дурак не посадит шефом РУБОПа своего человечка. А как убедился Злобин, среди делящих власть все подлецы и сволочи, но дураков на таком уровне уже не найдешь.
Злобин не без удовольствия почувствовал, как внутри закипает горячая волна ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Выходит, та война еще долго нас выкашивать будет.
— А чего ты хотел? Тридцать миллионов убили, столько же калеками остались, а психотравмы никто и не считал. Нам и той войны на век хватит, а мы уже новые... — Яков Михайлович махнул рукой. — Бог им судья, не будем об этом. Если не обнаружим ничего экстраординарного, заключение по этому клиенту я сегодня к обеду подготовлю.
— Да мне, если честно, и не к спеху. Это ФСБ почему-то горячку порет. — Злобин кивнул на дверь, за которую выпроводил чрезмерно активного опера ФСБ.
— Тогда тем более, — облегченно вздохнул Черномор. Черномор отвернулся, но Злобин заметил, что старик быстро смахнул со щеки слезу.
— Я еще загляну. - Злобин почувствовал, что Черномор хочет остаться один.
— В любое время, Андрюша, — кивнул Черномор. Злобин с великим облегчением вышел из мертвого дома на свежий воздух. Дышать сразу стало легче, а на сердце камнем залегла тяжесть.
Он вдруг вспомнил, что сегодня у Черномора годовщина смерти сына. В этот день горе, которое Коганы прятали от всех, прорывалось наружу. Как всегда, Зинаида Львовна, участковый педиатр, опекавшая детей Злобина, станет перебирать вещи сына и плакать, уже не таясь. Коган как-то признался, что если ему суждено умереть от разрыва сердца, то лопнет оно от горя именно в такой день. Только этим, а не завалом трупов и объяснялось столь раннее его появление на работе. Каким бы ни было ремесло Черномора, но оно помогало забыться, если уж невозможно забыть.
Елисеев явно не спешил на работу и активно тренировал свое мужское обаяние на двух медсестричках, расположившихся на перекур у клумбы перед главным входом в анатомический корпус. Настроения беседовать с ним у Злобина не было.
— У, страус голожопый, — проворчал Злобин. Иногда под настроение он мог загнуть по фене так, что онемел бы от восторга забулдыга Колян с его двумя ходками.
Злобин не любил, когда события начинают идти вкривь и вкось, опровергая любые, даже худшие, прогнозы. Он уже был твердо уверен, что труп неизвестного Николаева-Гусева еще сыграет свою роль. В каких играх, пока неизвестно, но сыграет непременно. И всю дорогу по аллее к воротам в такт шагам Злобин бормотал все известные ему выражения из фольклора подследственных. Немного помогло, тяжесть на сердце отпустила. Не исчезла вовсе, а просто уже не так давила, ровно в той мере, чтобы можно было жить дальше.
Экстренная связь
Навигатору
Агент Аметист получил возможность контролировать ход расследования по факту гибели Кладоискателя. Предварительная информация ожидается к 21.00 (время местное).
Сильвестр
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
РИКОШЕТ
СЕРЫЙ АНГЕЛ
Едва Злобин вышел за ворота больницы, как пришлось вспомнить сентенцию Черномора, что утро в родной стране добрым не бывает. У его видавшей виды «Таврии» припарковался черный джип, и накачанный невысокий мужик, о таких говорят «поперек себя шире», оперся о капот «Таврии» в позе роденовского мыслителя. Увидев Злобина, он встрепенулся и радостно помахал рукой.
— Примерно этого и следовало ожидать, — пробормотал Злобин.
Петя Твердохлебов был личностью легендарной: нельзя не обрасти слухами и легендами, командуя РУБОПом в области, находящейся в свободном плавании от Большой земли. Злобин знал, что почти все слухи о Пете Твердохлебове были истинной правдой. Петя, для своих — Батон, дважды выезжал в командировку в Чечню и вернулся с медалью «За отвагу». Но больше всего гордился, что его СОБР не потерял ни одного бойца. Имелась проверенная информация, что Батон за чужие спины не прятался, сам не зверствовал и не позволял другим. Каким уехал, таким и вернулся, только седины в густом бобрике волос прибавилось.
Еще был случай, когда Батона заказали. Пришла информашка понизу, и пока ее перепроверяли, Батон ликвидировал угрозу самостоятельно. Просто лично встретился со всеми более или менее авторитетными в определенных кругах людьми и открытым текстом заявил, что если в ближайшие дни ему на голову упадет кирпич или, упаси господь, рядом просвистит пуля, то он наплюет на все договоренности и устроит всем сопротивление при задержании с последующей кремацией пострадавших. А если не лично ввиду скоропостижной смерти, то это сделают подчиненные. Подействовало. Ровно через шесть часов из разных источников пришла информация, что заказ аннулирован вместе с заказчиком.
Злобин Петю Твердохлебова уважал и по возможности страховал от излишних неприятностей. Работа у парня была самая грязная и неблагодарная, подставлялся он со всех сторон: от бандитов — под пули, от начальства — под нарушение инструкций.
— Андрей Ильич, доброе утро! — Твердохлебов протянул ладонь. Роста он был не такого уж великого, на голову ниже Злобина, но накачан так, что серая камуфляжная майка трещала по швам.
— Привет, Батон. — Злобин уже успел просчитать возможные варианты и сразу перешел к делу. — Я тут выяснил, что утро добрым не бывает. Крестничек твой, пятый по счету, сейчас на столе у Черномора лежит. И не говори, что не по этому поводу ты здесь оказался.
Петя тяжко вздохнул, сразу же улетучилась вся напускная жизнерадостность.
— Плохи мои дела, Андрей, вот и ищу тебя с самого утра. Звонил в прокуратуру, ты еще не подъехал. Супругу твою дома успел застать, сказала, что в больницу на Невского поехал. Тут не надо быть Кантом, чтобы сообразить, что ты в морг с обходом пожаловал.
Привычку по собственной инициативе наведываться в столь странное место по утрам Злобин особо не афишировал, поэтому осведомленность Батона его немного покоробила.
— Короче, Батон, во что ты опять вляпался?
— Само собой, в дерьмо. — Твердохлебов поскреб короткий ежик на макушке. — По самую голову. Все по поговорке: не делай людям добра — не получишь от них дерьма.
— Хватит о фекалиях. В чем суть? — Злобин машинально достал сигарету, но, подумав, что еще успеет накуриться до чертиков на работе, прикуривать не стал.
— Дело было так. Позвонила нам мадам Музыкантская и прорыдала, что ее мужа захватили в заложники злые дагестанцы, бьют и требуют денег. Я, естественно, галопом к дамочке, принял заявление по всей форме. И поднял по тревоге своих орлов.
— Адрес как установил?
— Она сама назвала. И заказчика сдала. Гражданин Филиппов Арнольд Владиленович. — Твердохлебов со значением посмотрел на Злобина.
— Значит, Филя все-таки допрыгался, — не без удовольствия заключил Злобин.
Филиппов, тридцатилетний лоботряс, своей нездоровой активностью еще с кооперативных времен мозолил глаза прокуратуре. Брали его не раз, но до суда дело никак не доходило. Филя обладал способностью выворачиваться из неприятностей, как уж из кулака.
— Не то слово! Он в такой заднице, что своим ходом уже не выберется, — оживился Твердохлебов. — Музыкантский, как ты знаешь, промышляет импортными тачками. Филя набился в партнеры, и что-то там у них не срослось. Мадам, естественно, говорит, что не в курсе. Но я подозреваю, что Филю просто кинули. А он возомнил себя крутым и подписал под это дело залетных дагестанцев. Но дурак Филя еще тот, потому что позвонил жене Музыкантского и обо всем доложил. Мол, готовь, благоверная, бабки, пока твоего мужа не оприходовали по полной программе.
— Странно. — Злобин не выдержал и закурил.
— Правильно сделал, — прокомментировал Твердохлебов. — Сейчас начнется самая нервотрепка. Хату мы быстро обложили, разнюхали все и — бац! — Он звонко шлепнул кулаком о ладонь. -Только дверь снесли -дети гор за стволы схватились. Коротышка чернявый первым начал. Легкий, гад, оказался. Я в него две пули положил, так он на заднице по паркету в кухню уехал, башкой об батарею затормозил и затих.
— Остальных вы тоже постреляли, -безо всяких эмоций произнес Злобин.
— Так за дело же, Андрей Ильич! Они, суки, в моих ребят по пол-обоймы высадить успели. Два бронежилета попортили! Я в рапорте все указал.
По телу Твердохлебова прошла мелкая дрожь, он невольно обхватил плечи руками. «Память о перестрелке впрыснула в кровь не нужный сейчас адреналин», — понял Злобин и похлопал собеседника по плечу.
— Успокойся, Петя, — сказал он ровным голосом. — Я же не виню тебя и не обвиняю. Давай дальше, пока я ничего особо криминального не услышал.
— Сейчас услышишь, — пообещал Твердохлебов, нехорошо усмехнувшись. — Короче, Музыкантского мы освободили. Отделался он только мокрыми штанами, ни одной царапины.
— В каком он виде, кстати, был?
— В задницу посторонних предметов не запихивали, к батарее не пристегивали. Не поверишь, даже морду не попортили! Может, бандюки не успели, а может, их так Филя проинструктировал, не знаю. — Твердохлебов пожал крутыми плечами. — Вылез наш терпила из-под кровати бледный, но радостный. Я его сразу в оборот взял и расколол. Непонятки у Музыкантского с Филей образовались из-за шести иномарок. Из-за них же и у меня сейчас геморрой.
— Освобождение заложника наши грамотно задокументировали?
— Все чисто. И даже ордер на Филю выдали.
— Так в чем проблема?
Твердохлебов протяжно, словно получил удар поддых, выдохнул и что-то прошептал, явно нецензурное.
— Иномарки. Шесть почти новых «мерсов», только что с растаможки. — Он сделал паузу, чтобы и Злобин осознал, что такое количество иномарок само собой порождает проблемы. — Их решили изъять как вещдоки. Дятел ваш добредал. Сам понимаешь, начальство просто слюной захлебнулось, давно такого халявного конфиската не перепадало.
Злобин кивнул. Тут и дураку было ясно, что либо Филя шел по бандитской статье с конфискацией, либо можно было посадить Музыкантского, известного всей области спекулянта иномарками сомнительного происхождения. Кто из них сядет, не важно, главное, что конфискованное имущество перейдет в доход государства. И автопарк правоохранительной системы, естественно верхних ее эшелонов, после вступления приговора в законную силу пополнялся шестью трофейными «мерсами».
— Как на грех, день вчера был воскресный, мы и расслабились, — продолжил Твердохлебов. — Решили изъятие провести сегодня с утра. Отрядил я шесть оперов, у кого права есть, чтобы тачки к нам перегнать. А ребята решили выспаться, договорились на стоянку заявиться к десяти утра. Хорошо, что один забыл перевести будильник. Со сна не разобрал, примчался раньше всех, как на работу, — в восемь. Он первым шум и поднял. Короче, уехали наши иномарки. Сам господин Музыкантский нарисовался в шесть утра с шестью водителями, предъявил документы на машины, уплатил за стоянку — и ку-ку! Охрана на стоянке, естественно, ничего про арест тачек не знала, с них и взятки гладки.
Злобин посмотрел на часы — без пяти десять.
— Поздравляю, Батон!— невольно вырвалось у него.— Тачки уже в Литве. Подозреваю, Музыкантский с женой там же. Или в Польшу рванул.
— Дома никого нет, я уже проверил. Ждем подтверждения от погранцов, чтобы окончательно настроение себе испортить. — Твердохлебов опять беззвучно выматерился. — Музыкантский по делу терпилой идет, ориентировку на него не давали и подписку о невыезде не брали. По закону он вольная пташка. Захотел — и уехал. В итоге все в белом, а я в дерьме!
Злобин выплюнул окурок и раздавил его каблуком. Твердохлебов в самом деле оказался, мягко выражаясь, в пренеприятнейшем положении.
Пять бандитских трупов, естественно, совесть его не отяготили, но карьеру могли подпортить основательно. По юридической казуистике получалось, что покрошил Твердохлебов пятерых человек ради собственного удовольствия и безо всякого на то законного основания. Потому что потерпевшего уже и след простыл, вместе с ним исчезла и заявительница. А машины, из-за которых весь сыр-бор вышел, давно уже пересекли границу. Итак, вещественных доказательств по делу нет, заявителя нет и что инкриминировать Филе — неизвестно. По закону его теперь даже арестовать нельзя. В крайнем случае можно тормознуть на три часа для установления личности. Если постараться, можно сосватать на десять суток. А толку-то? Пятерых дагестанцев на него теперь не повесишь.
— Кстати, а Филя не исчез? — с затаенной надеждой спросил Злобин.
— Филю в восемь утра взяли в Светлогорске. Он там с какой-то бабой в пансионате отдыхал. Ориентировку на него отработала местная уголовка. Ребята подробностей не знали, просто повязали Филю и доставили к вам в прокуратуру. Сейчас этот хрен с бугра сидит в кабинете у Виталика Стрельцова и качает права.
— Батон, во сколько каша заварилась?
— Музыкантская с заявой обратилась в шесть вечера. В восемь мы уже все закончили. — Твердохлебов немного замялся, но уточнять не стал. Только еще раз зябко передернул плечами. — Потом еще пару часов отписывались. Если спрашиваешь, есть ли у Фили алиби, то честно говорю — есть. В Светлогорске он объявился в пять вечера. Это тридцать километров от города. Правда, у него мобильник есть... Мог и с него позвонить жене Музыкантского. Но любой адвокат похерит наши подозрения за пять минут. А предъявить Филе нечего, я так понял?
— Боюсь, что да. — Злобин на минуту задумался. — Нет, не вытанцовывается. Дагестанцев на него не повесишь. Тем более что сами они на него показаний, как ты понимаешь, уже дать не смогут.
— У меня тут созрел кое-какой план. - Твердохлебов махнул рукой водителю джипа.
Тот выпрыгнул из салона, выпрямился во весь рост. Оказалось, что он на две головы выше Злобина, а в груди еще шире, чем Твердохлебов. Лицо у него было по-детски добродушным, с легким золотистым пушком на щеках. Но пудовые кулаки с набитыми костяшками ясно давали понять, что дитятко и зашибить может, если разозлить или прикажут.
Твердохлебов взял протянутую гигантом черную папку, раскрыл, прижав ладонью три листка.
— На выбор три варианта. Ты посмотри, какой лучше. Злобин наискосок прочитал три документа. В первом рапорте оперуполномоченный РУБОПа со смешной фамилией Карасик докладывал Твердохлебову, что от своего источника получил оперативную информацию, что гражданин Филиппов А. В. хранит у себя дома (по адресу Белинского, дом 32, квартира 6) боеприпасы — патроны к ТТ в количестве семи штук. В двух других рапортах все сохранялось слово в слово, только варьировался криминал — два грамма героина и граната РГД-5. Дата на рапортах стояла вчерашняя.
— Кто такой этот Карасик? — поинтересовался Злобин, захлопнув папку.
— Ну я. — Детинушка, как провинившийся школьник, спрятал руки за спину.
— Почерк у тебя, Карасик, как у паралитика. В машине на коленке писал, да?
По реакции Карасика Злобин понял, что угадал.
— Ладно, не красней, как барышня. — Он протянул ему папку. — Посиди пока в машине.
Твердохлебов не стал скрывать отчаяния, открытое, по-мужски красивое лицо пошло пятнами, на скулах вздулись упругие желваки.
— Не катит, да?-процедил он.
— Допустим, подбросишь ты Филе патроны. Много ума не надо. А толку?
— Мне бы Филю только зацепить... Патроны мы у дагестанца из ствола выщелкнули. Так, на всякий случай. По смазке и прочей ерунде экспертиза Филю к дагам намертво привяжет. — Твердохлебов с надеждой заглянул в лицо Злобину. — Как думаешь, прокатит?
— А граната с наркотой оттуда же?
— Нет. Гранату мои орлы из Чечни приперли. Наркота-неучтенка для оперативных нужд.
— Сгоришь ты, Батон, когда-нибудь со своими фокусами, — проворчал Злобин.
— И бойцов своих спалишь.
— Да мы и так уже горим синим пламенем! — задохнулся от возмущения Твердохлебов. — У меня аттестация через месяц, сожрут обязательно. А потом и ребят разгонят.
Злобин знал, что в МВД области идет подковерное сражение. К власти в регионе шла новая группировка политиков, уже захватившая командные посты в районах. Планомерно и настойчиво выдавливались неугодные и не повязанные. Заказ явно исходил из Москвы, там кто-то возжелал подмять под себя Калининградскую свободную экономическую зону. Твердохлебов, мужик принципиальный и прямой, у многих был бельмом в глазу, а потому в предстоящем административном побоище явно намечался в первые жертвы. Только полный дурак не посадит шефом РУБОПа своего человечка. А как убедился Злобин, среди делящих власть все подлецы и сволочи, но дураков на таком уровне уже не найдешь.
Злобин не без удовольствия почувствовал, как внутри закипает горячая волна ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55