– позвала Женевьева.
Они подошли к двери. В гостиной все гости уже разбились на пары и танцевали, тесно прижавшись друг к другу. На старинной турецкой софе устроились парочки.
– Какой же у тебя жесткий диван! – послышался женский голос.
Сестра Эрика кривлялась в старомодном платье светской дамы. Совершенно голый, но в старой испанской шляпе на голове, со снятыми со стены копьем и щитом в руках, Эрик изображал воина, имитируя движения гавайского танца.
На пороге Женевьева коснулась плеча Реми, поглощенного своими мыслями и не поднимавшего глаз от пола.
– Не надо меня жалеть! – сказала она.– Жить спокойно с человеком, который не противен, это еще лучший выход… И заниматься любовью без любви.
Сестра Эрика разделась в свою очередь, после того как Вивиана раззадорила ее высказыванием о том, что груди такой формы были в моде еще до войны. Все веселились от души. Стоял невообразимый шум. И сквозь всеобщий гвалт Реми не расслышал, как Женевьева добавила:
– Лучший выход… по крайней мере, для женщины.
VIII
В рабочем кабинете Арманделя или, скорее, мадам Леоны он познакомился с Элен Фару, у которой был собственный, хотя и не самый престижный в городе дом моделей. Элен Фару, не отличаясь особой оригинальностью стиля и следуя более свободной манере, чем самые известные кутюрье, специализировалась в изготовлении костюмов для театра и кино. Именно она шила костюмы для большинства ревю Арманделя.
Реми ей понравился. И она дала ему это понять. Мадам Леона по-дружески ей сообщила между прочим, что в данный момент он живет одна. Элен Фару пригласила его в свой кабинет. В то время она как раз вела переговоры с одной франко-американской студией об изготовлении костюмов к художественному фильму на историческую тему. Она передала Реми заказ на старинные костюмы.
Элен Фару было не более тридцати пяти лет. Внешне привлекательная, она прежде всего отличалась умением говорить и непринужденно держаться; властность и напористость выдавали в ней деловую женщину и директора фирмы, что вызывало к ней в обстановке, далекой от торговых залов, интерес мужчин.
Реми стал ее любовником.
А вот расстался с ней он только потому, что она слишком старалась ему угодить. Дирекция мюзик-холла из Англии попросила ее изготовить костюмы для ревю. Подготовка эскизов оригинальных костюмов в соответствии с контрактом поручалась Реми. Однако оплата за работу ее юного любовника была такой высокой, что даже ему самому показалась чрезмерной. Он был неприятно удивлен, как будто его ударили по лицу. Она не поняла его угрызений совести и попыталась образумить молодого человека. Слово за слово, удивление сменилось иронией, и тут же ему открылось, что он получил выгодный заказ только благодаря ее посредничеству.
Реми порвал с ней.
***
Он стал любовником мадам Вейль-Видаль, которая ввела его в новый для него мир, отдалив от театральной среды, в которой он вращался в силу своей профессии и где возникали его предыдущие любовные связи. Мадам Вейль-Видаль была еще довольно молодой женщиной, которая после развода с весьма богатым мужем получила большое состояние.
Однако – и Реми это вскоре понял – общество, к которому принадлежала его новая любовница, хотя и подчинялось своим законам и соблюдало определенные нормы, было обществом отверженных. Мадам Вейль-Видаль имела открытый дом и вела светский образ жизни. Женщины из высшего общества, с которыми она встречалась, были все до единой либо разведенными, либо незамужними и вели свободный образ жизни. Они водили знакомство с парижскими актрисами, которые пользовались репутацией самых добропорядочных, то есть говоривших «мой муж», когда шла речь о любовнике. И наконец, в окружении мадам Вейль-Видаль были деловые женщины, которые не имели конкретной профессии, но зарабатывали большие деньги. К ним относились хозяйки трикотажных мастерских, оптовые перекупщицы марочного шампанского, торговки недвижимостью и драгоценностями. Они редко показывались в обществе в сопровождении мужчин, что еще больше приближало их к женщинам, живущим на содержании. Здесь много играли в бридж или покер, естественно, только одни женщины.
В этом, без сомнения, отвергнутом, но приятном обществе Реми принимали с благосклонной небрежностью. Он чувствовал, что на него смотрят как на второстепенный персонаж, который в этом кругу надолго не задержится, и терпят лишь потому, что мадам Вейль-Видаль вздумалось завязать с ним любовную связь.
Он почувствовал всю унизительность своего положения после того, как она, предварительно с ним не поговорив, подсунула ему на подпись бумаги, которые он подмахнул почти не глядя, что положило начало ее хлопотам по освобождению его от военной службы.
Безусловно, Реми не хотелось идти в армию. Мадам Вейль-Видаль тем более не желала, чтобы ее молодого любовника, дарившего ей столько незабываемых минут, заслали в какой-нибудь Богом забытый гарнизон. Она бы тотчас почувствовала его отсутствие, а он в разлуке вряд ли сохранил бы ей верность. Если он и вернется к ней после службы в армии, то неизвестно еще на какое время.
Однако Реми не думал о полном освобождении от воинской службы. В нем еще были сильны предрассудки, связанные с представлениями о физической непригодности, и, несмотря на все свое свободолюбие и артистическую натуру, он усматривал в освобождении от службы в армии нечто похожее на признание своей неполноценности. Кроме того, мадам Вейль-Видаль в своем рвении освободить его от прохождения военной службы не придумала ничего лучшего, как сослаться на то, что он болел эпилепсией. Рассердившись, Реми заявил своей покровительнице, что он не ребенок, а она ему не мать. У него появилось желание освободиться от зависимости. И он порвал с мадам Вейль-Видаль.
***
Затем у него появилась новая любовница. Уставшая от деловых и светских приглашений, предводительница снобов, победительница конкурса элегантности, встречаемая вспышками магния повсюду, где бы она только ни появлялась, принимавшая участие в организации праздников, в открытии новых клубов, в крещении яхт, Кароль де Вилькомта снискала репутацию человека, дающего «раскрутку» любому делу или таланту. Не один ночной клуб был обязан ей своим процветанием; с ее легкой руки стал модным новый пляж, она разрекламировала совсем было захиревшую зимнюю лыжную станцию.
Еще не став любовницей Реми, она уже начала способствовать его финансовому успеху, потому что «юноша входил в моду», а его еще не было в списке ее протеже. Решив, что наибольший доход принесет ему слава оформителя, она всего за неделю достала ему словно из-под земли шесть заказов: выполнить фрески, отреставрировать загородные дома, обустроить две квартиры и даже, возможно, взяться за внутреннее убранство театра.
Кароль исполнилось двадцать шесть лет. Она жила в особняке, принадлежавшем ее семье. Но у нее была еще отдельная квартира, куда она однажды вечером пригласила Реми.
– Мики, заходите ко мне выпить рюмку вина, – сказала она.– Нет, нет, не к родителям. В мою холостяцкую квартиру.
Она произнесла эти слова совсем по-мужски. У Реми так не получалось, когда он говорил о своей крохотной квартирке, где у него была мастерская. Услышав, как эта молодая женщина, с низким лбом под слипшимися от геля волосами, с тщедушным телом, отдававшая в одежде предпочтение исключительно белому цвету, на вид такая хрупкая, произнесла «холостяцкая квартира», он был настолько удивлен, словно увидел даму, плюющую на пол.
Холостяцкая квартира Кароль состояла из одной просторной комнаты с лоджией, крохотной кухни и ванной.
Так и не сомкнув глаза в первую ночь, Реми смотрел, как проникал свет зарождавшегося утра в это жилище, похожее на тысячи других так называемых современных однокомнатных квартир-студий, разбросанных по всему городу. Уже можно было различить окружавшие предметы, которым ночные тени ранее придавали причудливые очертания. Дневной свет возвращал им безликость. Над дверьми облупился тонкий слой покрытой охрой штукатурки. На обычном для таких квартир ковре проступали пятна. Реми невольно подумал, сколько же здесь было пролито вина и коктейлей.
Он закрыл глаза. Так он рассчитывал отодвинуть пробуждение, чтобы не встречать рассвет в этом нагретом радиаторами пространстве, насыщенном запахом тел спавших людей. Ему показалось, что рассвет принес холод небытия. Как бы он хотел перенестись куда-нибудь далеко от этого лишенного индивидуальности жилища, от этого тошнотворного утра. И как бы он хотел бежать от женщины, лежавшей вытянувшись рядом с ним.
В конце концов сон сморил его. Сознание уже расплывалось, но мозг еще работал. Он потерял чувство пространства и времени. Ему было трудно вспомнить имя той, чье тело лежало рядом с ним. Кто она? Которая из них? Элен Фару, мадам Вейль-Видаль, Пьеретта Оникс? В конце концов, не важно. Всего-навсего еще одна женщина в веренице многих других, еще одна женщина, которая не принесла ему любовь.
Неужели ему так никогда и не удастся заснуть рядом с женщиной? Если сон не приходил к нему сразу же вслед за удовлетворением, когда он еще находился в полузабытьи и его нервы и мышцы требовали тишины и покоя, это означало, что Реми был обречен на бессонную ночь. Волею судьбы ему чаще всего попадались женщины, желавшие, чтобы он остался с ними в постели после любви, и, когда, выйдя из ванной комнаты, видели, что он дремлет, они, как правило, не оставляли его в покое и, прижавшись к нему, завязывали разговор.
Сколько же ночей он не спал? Скольких женщин он довел до экстаза, не получив в ответ ничего, кроме разочарования и бессонной ночи! И всякий раз долгими ночными часами, когда он не мог уснуть, ему грезились прежние любовницы, а вместе с воспоминаниями приходили и сожаления. Так, ему казалось, что Пьеретта Оникс склонилась над постелью Элен Фару, а Элен в свою очередь появлялась, чтобы лечь между ним и мадам Вейль-Видаль. Вот и теперь ему показалось, что недалеко от него в уголке холостяцкой квартиры примостилась мадам Вейль-Видаль.
Понимая, что новая любовница, чьи объятия он только что покинул, не принесла ему любви, Реми невольно вспомнил ее предшественницу, которая также ничего ему не дала. Перед мысленным взором прошли все его подруги. Обращение к прошлому напоминало путешествие, когда каждый новый пейзаж навевает тоску по предыдущему, который также не сумел остановить путешественника на его пути к новым далям. На каком же этапе затянувшихся странствий Реми удастся достичь наконец берега, откуда ему уже не захочется убегать, оглядываясь назад?
Ибо Кароль не удалось дать ему то, о чем он мечтал. Это он почувствовал, когда холодный рассвет осветил холостяцкую студию. Он вспомнил мадам Вейль-Видаль. Он уже забыл о ее недостатках. Теперь они казались ему достоинствами. Теперь он видел в них только ее добрые намерения.
Несмотря ни на что, она была хорошей любовницей. Реми охотно и с грустью отдавал ей должное, и, как ему казалось, он не обманывал себя. Лежа рядом с новой любовницей, он предавался воспоминаниям о предыдущей. Безусловно, мадам Вейль-Видаль любила его. Она не скрывала от общества их связь и даже скомпрометировала себя. Реми не раз говорили: никогда еще ни для одного мужчины она не делала ничего подобного.
Столь преждевременные сравнения, которые неизбежно должны были прийти ему на ум, заставили Реми обратить свой взгляд на спавшую рядом Кароль, которая тесно прижалась к нему всем телом. Реми боялся, вдруг она проснется, и тогда ему придется с ней говорить, отвечать на вопросы и находить для нее ласковые слова.
Ибо день уже наступил. Неужели потому, что Реми на нее посмотрел, Кароль открыла глаза и улыбнулась.
– О, Мики! – воскликнула она.– Ты не спишь? Ты уже проснулся? Ты хорошо выспался?
Он приподнялся на локте. Он склонился над женщиной. Он ей сказал:
– Еще ни разу в жизни я не встречал подобного рассвета.
***
Наконец Реми решил избавиться от утренних мучений, бессонных ночей и грустных пробуждений. Он решил больше не оставаться у женщин до утра. Если ему не суждено соединить плотские удовольствия и сон и если он не может отказаться ни от того, ни от другого, ему лучше просыпаться утром у себя дома.
Он спал один.
И все чужие постели, куда его завлекали женщины и где он чувствовал себя странником, устроившимся на короткий ночлег, который не приносил ему ничего, кроме еще большей усталости по утрам, привели его к тому, что он больше не оставался до утра в чужой квартире.
К себе же, в мастерскую, он старался не приглашать женщин. Если какая-либо из них все же оставалась у него ночевать, то после любви он уходил спать в соседнюю комнату, в которую никого не пускал. Когда же обстоятельства вынуждали его остаться на ночь у женщины, то всякий раз он находил предлог, чтобы, не дожидаясь рассвета, одеться и уйти домой. Он предпочитал водить своих очередных любовниц в гостиницу, как поступают со случайными подругами. Он снимал заранее номер в отеле, расположенном поблизости от площади Этуаль, а летом даже в районе Сен-Жермен или Сен-Клу.
Ему никогда не приходило в голову объяснять подругам причину своего поведения. Некоторые из них даже возмущались, когда он бесцеремонно расталкивал их. В свое время его удивляли приятели пренебрежительным, хамским отношением к женщинам, что, как казалось ему, противоречило натуре молодых людей, неспособных обойтись без женской ласки. Он замечал такое противоречие в особенности у тех приятелей, которые привыкли к легким победам. Отныне он ничем от них не отличался, переняв их манеру поведения.
Изредка, когда он был один в своей постели и хотел убить время, он пытался вспомнить лица всех своих любовниц. И Кароль несколько дней спустя после того, как он ее оставил, заняла свое место в его воспоминаниях: таким образом, и ей была уготована участь ее предшественниц. Однако воспоминание о ней пришло к нему не тогда, когда рядом с ним лежала другая женщина. Нет, Реми лежал в постели один, и, когда он проснулся посреди ночи, воспоминания о Кароль не принесли ему горечи сожаления.
Впрочем, Реми расстался с Кароль Вилькомта точно так же, как и с Пьереттой Оникс, с Элен Фару, с мадам Бейль-Видаль, то есть без всяких ссор. Но и последняя по времени любовница разочаровала и оттолкнула его тем, что совершила ту же ошибку, что и все ее предшественницы. Она попыталась его облагодетельствовать. Она также хотела, чтобы он извлек выгоду из их связи.
С помощью Кароль он заработал кучу денег. Ее рвение надоело Реми. И он сказал ей об этом, как и всем ее предшественницам.
– Но, Мики, – воскликнула она, – ведь я стараюсь только ради тебя!
И вдруг, разволновавшись, она произнесла роковые для себя слова, словно прибегая к последнему доводу:
– Ну, Мики, ведь я хотела тебе помочь.
Он вздрогнул. Ему не раз приходилось слышать эти слова на улице, за столом в пивной, в баре дансинга, ставшие профессиональным жаргоном у проституток и означавшие куплю-продажу. Помогать…
Казалось, что для женщин любовь означала оказание услуг. Или же инстинкт им подсказывал, что любовника можно привязать к себе теми же методами, какими обычно пользуются мужчины, чтобы добиться расположения женщины.
IX
– Скажи-ка, ведь совсем неплохо! – произнес Бебе Десоль.
Он стоял лицом к мольберту Реми с незаконченным эскизом афиши.
Часто, хотя и нерегулярно шестеро молодых людей собирались поочередно то у одного из них, то у другого, чтобы опрокинуть рюмку-другую в компании приятелей без женщин и суеты.
Бебе Десоль появился в квартире у Реми вторым. Первым же пришел, как всегда, Жорж Манери. Понимая, что компания может прекрасно без него обойтись, он стремился не упускать ни минуты совместного досуга. Он во что бы то ни стало хотел не отставать от своих друзей, угнаться за которыми ему становилось все труднее и труднее. Пунктуальный и неспособный на неожиданные поступки, он мечтал походить на них и сожалел, что это ему не удавалось. Жорж Манери восхищался каждым из своих добившихся успеха приятелей. А они, напротив, вспоминали о нем лишь тогда, когда им нужно было одолжить у него деньги. В самом деле, об осторожности Манери свидетельствовала его способность осмотрительно вести свои финансовые дела: не будучи расточительным, он не только никогда не оставался на мели, но и всегда имел возможность оказать услугу или дать взаймы. Когда друзья обращались к нему с просьбой одолжить денег, то делали это всегда в грубой форме, спрашивая напрямик: «Скажи, ты, конечно, дашь мне взаймы пятьдесят луидоров?» И, положив в карман деньги, спокойно уходили, оставляя его одного.
Он подошел к мольберту и хотел было рассыпаться в похвалах, но Бебе Десоль тут же прервал его на полуслове, обратившись к Реми:
– Это для тех, кто занимается зимним спортом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Они подошли к двери. В гостиной все гости уже разбились на пары и танцевали, тесно прижавшись друг к другу. На старинной турецкой софе устроились парочки.
– Какой же у тебя жесткий диван! – послышался женский голос.
Сестра Эрика кривлялась в старомодном платье светской дамы. Совершенно голый, но в старой испанской шляпе на голове, со снятыми со стены копьем и щитом в руках, Эрик изображал воина, имитируя движения гавайского танца.
На пороге Женевьева коснулась плеча Реми, поглощенного своими мыслями и не поднимавшего глаз от пола.
– Не надо меня жалеть! – сказала она.– Жить спокойно с человеком, который не противен, это еще лучший выход… И заниматься любовью без любви.
Сестра Эрика разделась в свою очередь, после того как Вивиана раззадорила ее высказыванием о том, что груди такой формы были в моде еще до войны. Все веселились от души. Стоял невообразимый шум. И сквозь всеобщий гвалт Реми не расслышал, как Женевьева добавила:
– Лучший выход… по крайней мере, для женщины.
VIII
В рабочем кабинете Арманделя или, скорее, мадам Леоны он познакомился с Элен Фару, у которой был собственный, хотя и не самый престижный в городе дом моделей. Элен Фару, не отличаясь особой оригинальностью стиля и следуя более свободной манере, чем самые известные кутюрье, специализировалась в изготовлении костюмов для театра и кино. Именно она шила костюмы для большинства ревю Арманделя.
Реми ей понравился. И она дала ему это понять. Мадам Леона по-дружески ей сообщила между прочим, что в данный момент он живет одна. Элен Фару пригласила его в свой кабинет. В то время она как раз вела переговоры с одной франко-американской студией об изготовлении костюмов к художественному фильму на историческую тему. Она передала Реми заказ на старинные костюмы.
Элен Фару было не более тридцати пяти лет. Внешне привлекательная, она прежде всего отличалась умением говорить и непринужденно держаться; властность и напористость выдавали в ней деловую женщину и директора фирмы, что вызывало к ней в обстановке, далекой от торговых залов, интерес мужчин.
Реми стал ее любовником.
А вот расстался с ней он только потому, что она слишком старалась ему угодить. Дирекция мюзик-холла из Англии попросила ее изготовить костюмы для ревю. Подготовка эскизов оригинальных костюмов в соответствии с контрактом поручалась Реми. Однако оплата за работу ее юного любовника была такой высокой, что даже ему самому показалась чрезмерной. Он был неприятно удивлен, как будто его ударили по лицу. Она не поняла его угрызений совести и попыталась образумить молодого человека. Слово за слово, удивление сменилось иронией, и тут же ему открылось, что он получил выгодный заказ только благодаря ее посредничеству.
Реми порвал с ней.
***
Он стал любовником мадам Вейль-Видаль, которая ввела его в новый для него мир, отдалив от театральной среды, в которой он вращался в силу своей профессии и где возникали его предыдущие любовные связи. Мадам Вейль-Видаль была еще довольно молодой женщиной, которая после развода с весьма богатым мужем получила большое состояние.
Однако – и Реми это вскоре понял – общество, к которому принадлежала его новая любовница, хотя и подчинялось своим законам и соблюдало определенные нормы, было обществом отверженных. Мадам Вейль-Видаль имела открытый дом и вела светский образ жизни. Женщины из высшего общества, с которыми она встречалась, были все до единой либо разведенными, либо незамужними и вели свободный образ жизни. Они водили знакомство с парижскими актрисами, которые пользовались репутацией самых добропорядочных, то есть говоривших «мой муж», когда шла речь о любовнике. И наконец, в окружении мадам Вейль-Видаль были деловые женщины, которые не имели конкретной профессии, но зарабатывали большие деньги. К ним относились хозяйки трикотажных мастерских, оптовые перекупщицы марочного шампанского, торговки недвижимостью и драгоценностями. Они редко показывались в обществе в сопровождении мужчин, что еще больше приближало их к женщинам, живущим на содержании. Здесь много играли в бридж или покер, естественно, только одни женщины.
В этом, без сомнения, отвергнутом, но приятном обществе Реми принимали с благосклонной небрежностью. Он чувствовал, что на него смотрят как на второстепенный персонаж, который в этом кругу надолго не задержится, и терпят лишь потому, что мадам Вейль-Видаль вздумалось завязать с ним любовную связь.
Он почувствовал всю унизительность своего положения после того, как она, предварительно с ним не поговорив, подсунула ему на подпись бумаги, которые он подмахнул почти не глядя, что положило начало ее хлопотам по освобождению его от военной службы.
Безусловно, Реми не хотелось идти в армию. Мадам Вейль-Видаль тем более не желала, чтобы ее молодого любовника, дарившего ей столько незабываемых минут, заслали в какой-нибудь Богом забытый гарнизон. Она бы тотчас почувствовала его отсутствие, а он в разлуке вряд ли сохранил бы ей верность. Если он и вернется к ней после службы в армии, то неизвестно еще на какое время.
Однако Реми не думал о полном освобождении от воинской службы. В нем еще были сильны предрассудки, связанные с представлениями о физической непригодности, и, несмотря на все свое свободолюбие и артистическую натуру, он усматривал в освобождении от службы в армии нечто похожее на признание своей неполноценности. Кроме того, мадам Вейль-Видаль в своем рвении освободить его от прохождения военной службы не придумала ничего лучшего, как сослаться на то, что он болел эпилепсией. Рассердившись, Реми заявил своей покровительнице, что он не ребенок, а она ему не мать. У него появилось желание освободиться от зависимости. И он порвал с мадам Вейль-Видаль.
***
Затем у него появилась новая любовница. Уставшая от деловых и светских приглашений, предводительница снобов, победительница конкурса элегантности, встречаемая вспышками магния повсюду, где бы она только ни появлялась, принимавшая участие в организации праздников, в открытии новых клубов, в крещении яхт, Кароль де Вилькомта снискала репутацию человека, дающего «раскрутку» любому делу или таланту. Не один ночной клуб был обязан ей своим процветанием; с ее легкой руки стал модным новый пляж, она разрекламировала совсем было захиревшую зимнюю лыжную станцию.
Еще не став любовницей Реми, она уже начала способствовать его финансовому успеху, потому что «юноша входил в моду», а его еще не было в списке ее протеже. Решив, что наибольший доход принесет ему слава оформителя, она всего за неделю достала ему словно из-под земли шесть заказов: выполнить фрески, отреставрировать загородные дома, обустроить две квартиры и даже, возможно, взяться за внутреннее убранство театра.
Кароль исполнилось двадцать шесть лет. Она жила в особняке, принадлежавшем ее семье. Но у нее была еще отдельная квартира, куда она однажды вечером пригласила Реми.
– Мики, заходите ко мне выпить рюмку вина, – сказала она.– Нет, нет, не к родителям. В мою холостяцкую квартиру.
Она произнесла эти слова совсем по-мужски. У Реми так не получалось, когда он говорил о своей крохотной квартирке, где у него была мастерская. Услышав, как эта молодая женщина, с низким лбом под слипшимися от геля волосами, с тщедушным телом, отдававшая в одежде предпочтение исключительно белому цвету, на вид такая хрупкая, произнесла «холостяцкая квартира», он был настолько удивлен, словно увидел даму, плюющую на пол.
Холостяцкая квартира Кароль состояла из одной просторной комнаты с лоджией, крохотной кухни и ванной.
Так и не сомкнув глаза в первую ночь, Реми смотрел, как проникал свет зарождавшегося утра в это жилище, похожее на тысячи других так называемых современных однокомнатных квартир-студий, разбросанных по всему городу. Уже можно было различить окружавшие предметы, которым ночные тени ранее придавали причудливые очертания. Дневной свет возвращал им безликость. Над дверьми облупился тонкий слой покрытой охрой штукатурки. На обычном для таких квартир ковре проступали пятна. Реми невольно подумал, сколько же здесь было пролито вина и коктейлей.
Он закрыл глаза. Так он рассчитывал отодвинуть пробуждение, чтобы не встречать рассвет в этом нагретом радиаторами пространстве, насыщенном запахом тел спавших людей. Ему показалось, что рассвет принес холод небытия. Как бы он хотел перенестись куда-нибудь далеко от этого лишенного индивидуальности жилища, от этого тошнотворного утра. И как бы он хотел бежать от женщины, лежавшей вытянувшись рядом с ним.
В конце концов сон сморил его. Сознание уже расплывалось, но мозг еще работал. Он потерял чувство пространства и времени. Ему было трудно вспомнить имя той, чье тело лежало рядом с ним. Кто она? Которая из них? Элен Фару, мадам Вейль-Видаль, Пьеретта Оникс? В конце концов, не важно. Всего-навсего еще одна женщина в веренице многих других, еще одна женщина, которая не принесла ему любовь.
Неужели ему так никогда и не удастся заснуть рядом с женщиной? Если сон не приходил к нему сразу же вслед за удовлетворением, когда он еще находился в полузабытьи и его нервы и мышцы требовали тишины и покоя, это означало, что Реми был обречен на бессонную ночь. Волею судьбы ему чаще всего попадались женщины, желавшие, чтобы он остался с ними в постели после любви, и, когда, выйдя из ванной комнаты, видели, что он дремлет, они, как правило, не оставляли его в покое и, прижавшись к нему, завязывали разговор.
Сколько же ночей он не спал? Скольких женщин он довел до экстаза, не получив в ответ ничего, кроме разочарования и бессонной ночи! И всякий раз долгими ночными часами, когда он не мог уснуть, ему грезились прежние любовницы, а вместе с воспоминаниями приходили и сожаления. Так, ему казалось, что Пьеретта Оникс склонилась над постелью Элен Фару, а Элен в свою очередь появлялась, чтобы лечь между ним и мадам Вейль-Видаль. Вот и теперь ему показалось, что недалеко от него в уголке холостяцкой квартиры примостилась мадам Вейль-Видаль.
Понимая, что новая любовница, чьи объятия он только что покинул, не принесла ему любви, Реми невольно вспомнил ее предшественницу, которая также ничего ему не дала. Перед мысленным взором прошли все его подруги. Обращение к прошлому напоминало путешествие, когда каждый новый пейзаж навевает тоску по предыдущему, который также не сумел остановить путешественника на его пути к новым далям. На каком же этапе затянувшихся странствий Реми удастся достичь наконец берега, откуда ему уже не захочется убегать, оглядываясь назад?
Ибо Кароль не удалось дать ему то, о чем он мечтал. Это он почувствовал, когда холодный рассвет осветил холостяцкую студию. Он вспомнил мадам Вейль-Видаль. Он уже забыл о ее недостатках. Теперь они казались ему достоинствами. Теперь он видел в них только ее добрые намерения.
Несмотря ни на что, она была хорошей любовницей. Реми охотно и с грустью отдавал ей должное, и, как ему казалось, он не обманывал себя. Лежа рядом с новой любовницей, он предавался воспоминаниям о предыдущей. Безусловно, мадам Вейль-Видаль любила его. Она не скрывала от общества их связь и даже скомпрометировала себя. Реми не раз говорили: никогда еще ни для одного мужчины она не делала ничего подобного.
Столь преждевременные сравнения, которые неизбежно должны были прийти ему на ум, заставили Реми обратить свой взгляд на спавшую рядом Кароль, которая тесно прижалась к нему всем телом. Реми боялся, вдруг она проснется, и тогда ему придется с ней говорить, отвечать на вопросы и находить для нее ласковые слова.
Ибо день уже наступил. Неужели потому, что Реми на нее посмотрел, Кароль открыла глаза и улыбнулась.
– О, Мики! – воскликнула она.– Ты не спишь? Ты уже проснулся? Ты хорошо выспался?
Он приподнялся на локте. Он склонился над женщиной. Он ей сказал:
– Еще ни разу в жизни я не встречал подобного рассвета.
***
Наконец Реми решил избавиться от утренних мучений, бессонных ночей и грустных пробуждений. Он решил больше не оставаться у женщин до утра. Если ему не суждено соединить плотские удовольствия и сон и если он не может отказаться ни от того, ни от другого, ему лучше просыпаться утром у себя дома.
Он спал один.
И все чужие постели, куда его завлекали женщины и где он чувствовал себя странником, устроившимся на короткий ночлег, который не приносил ему ничего, кроме еще большей усталости по утрам, привели его к тому, что он больше не оставался до утра в чужой квартире.
К себе же, в мастерскую, он старался не приглашать женщин. Если какая-либо из них все же оставалась у него ночевать, то после любви он уходил спать в соседнюю комнату, в которую никого не пускал. Когда же обстоятельства вынуждали его остаться на ночь у женщины, то всякий раз он находил предлог, чтобы, не дожидаясь рассвета, одеться и уйти домой. Он предпочитал водить своих очередных любовниц в гостиницу, как поступают со случайными подругами. Он снимал заранее номер в отеле, расположенном поблизости от площади Этуаль, а летом даже в районе Сен-Жермен или Сен-Клу.
Ему никогда не приходило в голову объяснять подругам причину своего поведения. Некоторые из них даже возмущались, когда он бесцеремонно расталкивал их. В свое время его удивляли приятели пренебрежительным, хамским отношением к женщинам, что, как казалось ему, противоречило натуре молодых людей, неспособных обойтись без женской ласки. Он замечал такое противоречие в особенности у тех приятелей, которые привыкли к легким победам. Отныне он ничем от них не отличался, переняв их манеру поведения.
Изредка, когда он был один в своей постели и хотел убить время, он пытался вспомнить лица всех своих любовниц. И Кароль несколько дней спустя после того, как он ее оставил, заняла свое место в его воспоминаниях: таким образом, и ей была уготована участь ее предшественниц. Однако воспоминание о ней пришло к нему не тогда, когда рядом с ним лежала другая женщина. Нет, Реми лежал в постели один, и, когда он проснулся посреди ночи, воспоминания о Кароль не принесли ему горечи сожаления.
Впрочем, Реми расстался с Кароль Вилькомта точно так же, как и с Пьереттой Оникс, с Элен Фару, с мадам Бейль-Видаль, то есть без всяких ссор. Но и последняя по времени любовница разочаровала и оттолкнула его тем, что совершила ту же ошибку, что и все ее предшественницы. Она попыталась его облагодетельствовать. Она также хотела, чтобы он извлек выгоду из их связи.
С помощью Кароль он заработал кучу денег. Ее рвение надоело Реми. И он сказал ей об этом, как и всем ее предшественницам.
– Но, Мики, – воскликнула она, – ведь я стараюсь только ради тебя!
И вдруг, разволновавшись, она произнесла роковые для себя слова, словно прибегая к последнему доводу:
– Ну, Мики, ведь я хотела тебе помочь.
Он вздрогнул. Ему не раз приходилось слышать эти слова на улице, за столом в пивной, в баре дансинга, ставшие профессиональным жаргоном у проституток и означавшие куплю-продажу. Помогать…
Казалось, что для женщин любовь означала оказание услуг. Или же инстинкт им подсказывал, что любовника можно привязать к себе теми же методами, какими обычно пользуются мужчины, чтобы добиться расположения женщины.
IX
– Скажи-ка, ведь совсем неплохо! – произнес Бебе Десоль.
Он стоял лицом к мольберту Реми с незаконченным эскизом афиши.
Часто, хотя и нерегулярно шестеро молодых людей собирались поочередно то у одного из них, то у другого, чтобы опрокинуть рюмку-другую в компании приятелей без женщин и суеты.
Бебе Десоль появился в квартире у Реми вторым. Первым же пришел, как всегда, Жорж Манери. Понимая, что компания может прекрасно без него обойтись, он стремился не упускать ни минуты совместного досуга. Он во что бы то ни стало хотел не отставать от своих друзей, угнаться за которыми ему становилось все труднее и труднее. Пунктуальный и неспособный на неожиданные поступки, он мечтал походить на них и сожалел, что это ему не удавалось. Жорж Манери восхищался каждым из своих добившихся успеха приятелей. А они, напротив, вспоминали о нем лишь тогда, когда им нужно было одолжить у него деньги. В самом деле, об осторожности Манери свидетельствовала его способность осмотрительно вести свои финансовые дела: не будучи расточительным, он не только никогда не оставался на мели, но и всегда имел возможность оказать услугу или дать взаймы. Когда друзья обращались к нему с просьбой одолжить денег, то делали это всегда в грубой форме, спрашивая напрямик: «Скажи, ты, конечно, дашь мне взаймы пятьдесят луидоров?» И, положив в карман деньги, спокойно уходили, оставляя его одного.
Он подошел к мольберту и хотел было рассыпаться в похвалах, но Бебе Десоль тут же прервал его на полуслове, обратившись к Реми:
– Это для тех, кто занимается зимним спортом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23