И все это било через край, и Алька чувствовала, что подошла к черте слишком близко, и беспричинные слезы подступали, и предстоящее расставание казалось сладкой пыткой, а одиночество — не поймешь! — то ли спасением, то ли возмездием.Только перешагнув порог, она вдруг вспомнила, что вечером должна помогать матери и никак не может встретиться с Олегом.Отчаяние захлестнуло ее, и она непременно кинулась бы вслед за ним, но в прихожую уже выскочила мать и прошипела яростно:— Благодари бога, что отец еще спит! Если он узнает…Какая глупая угроза! Привычное возмущение прошло стороной, и Алька не стала выяснять, почему, собственно, она должна ходить на цырлах перед алкашом и мерзавцем.Вместо этого она в изнеможении прислонилась к обшарпанным обоям, не зная, как выразить свое счастье и страшась его бесконечной силы.Вглядевшись в ее лицо, мать удивленно клацнула челюстью.— Ты пила, что ли?— Не-а.— Что было-то? С кем ты была?— С ним. Все было, мамочка.— С кем это с ним?! Вот отец бы проснулся, а? А ты дома не ночуешь! Что бы я ему сказала, а? Тебе семнадцати нет! Ты о чем же думаешь?Алька обняла мать так крепко, что та замолчала.— Мамочка, я тебя так люблю!— Ну-ка, дыхни, — спустя мгновение опомнилась мать и цепким взглядом оглядела припухшие губы, осоловелые глаза, впавшие щеки с нездоровым румянцем.Алька послушно дыхнула.Из ванной выскочила Вероника.— Где шлялась, потаскушка? — весело поинтересовалась она.Алька нежно погрозила ей кулаком.— Язык оторву, — шепотом пообещала мать.— Ну, папа же ее так называет, — усмехнулась Вероника. — Рассказывай давай, у кого ночевала?— У подружки, — счастливо засмеялась Алька.— Не ври! У тебя нету подружек. Нового хахаля нашла, да?— Девочки, марш в школу! И не смейте обсуждать это по дороге.Мать исчезла в кухне, бормоча любимую присказку «вот отец-то узнает!»Алька в тот день сбежала с уроков и несколько часов бродила в роще, гадая, влюбилась ли она на самом деле или это только кажется. То и дело она косилась на свою грудь, придирчиво высматривая изменения, касалась зацелованных губ, разглядывала, выворачивая шею, едва заметный след его пылкости у себя на плече.— Одуреть можно! — повторяла вслух и вскидывала голову к небу, мечтая обнять облака, и прислонялась щекой к березам, желая осыпать ласками каждый листочек.А люди? Какие чудесные люди живут в Бердске, поняла она, выбравшись из рощи и одолев несколько кварталов до вокзала. Там Алька заучила наизусть расписание электричек и, пока шла к дому, с выражением бормотала его под нос, будто поэму.То, что случилось вечером, она запомнила надолго со смешанным чувством стыда и ликования.Олег не дождался ее во дворе, точное время встречи они не оговаривали, и, немного поразмышляв, он решил зайти к ней. Знакомство с родителями его не пугало, наоборот, лучше сразу поставить все точки над «i», а не прятаться по кустам. Конечно, о серьезных отношениях никакой речи пока быть не может. Ну, не жениться же ему на ней, в самом-то деле! Однако представиться он просто обязан.Проконсультировавшись у старушек возле подъезда, Олег направился в указанную квартиру. На лестнице его едва не сбила с ног смуглая девчонка лет пятнадцати, странным образом похожая на Альку. Вслед девчонке понеслось сверху:— Сбежала сучка! Боится! Все вы меня боитесь, и правильно! Куда?! Я тебе, сопля, покажу свиданки, я тебе устрою, твою мать, траходром!Что-то загремело, посыпалась посуда, потом входная дверь захлопнулась. Пока Олег поднимался выше, он слышал лишь невнятные ругательства и сдавленный плач.Вначале он все-таки проявил вежливость. Постучал в приоткрытую обшарпанную дверь, извинился, еще раз постучал. Никакого беспокойства он не испытывал, только неловкость. Мало ли, как у людей принято выяснять отношения? Может, им это удовольствие доставляет?..Но, дождавшись невнятного ответа и войдя, Олег понял, что никаким удовольствием тут даже не пахнет, а вся квартира пронизана унижением и страхом перед невысоким мужичонкой в трениках, от которого разит перегаром. Мужичонка, покачиваясь, стоял в коридоре и грозил кулаком худой, седоватой женщине. В глазах женщины были слезы.— Вот потаскуха, твое воспитание! Вырастила проститутку! На гулянку ей, видите ли, приспичило! Научила, старая жопа, ноги раздвигать направо-налево!При виде Олега в глазах мужика плеснулось изумление.В этот момент из кухни выглянула Алька. Она ахнула и испуганно прикрыла ладошкой рот.— Уходи, — опомнившись, она подбежала и сильно толкнула его в грудь, — уходи, ты что, не видишь?— А… — протянул между тем мужичонка, — вот и клиент пожаловал. Чего? Невтерпеж тебе?Алька развернула к нему перекошенное ненавистью лицо.— Заткнись! Заткнись, слышишь? Старый козел!И снова повернулась к Олегу:— Уходи. Убирайся!Он не умел ненавидеть. Тогда еще не умел. Конечно, для своего отца он тоже мог подобрать кучу эпитетов. Но до ненависти было далеко. Непонимание, брезгливое равнодушие, может быть, даже гадливость — вот что испытывал Олег к собственному отцу. А тот отвечал презрением и бессильной яростью, давно потеряв терпение от странного упрямства сына, который никак не хотел становиться похожим на него. Но даже выясняя отношения на повышенных тонах, ни один из них не опускался до грязных ругательств. А уж пьяным Морозов-старший не появлялся дома никогда, для его деятельности нужна была трезвая голова.Поэтому сейчас, стоя в коридоре Алькиной квартиры, Олег не знал, как себя вести. Никакого опыта подобных ситуаций у него не было, но каким-то чутьем он сразу постиг, что уйти сейчас — значит потерять ее навсегда.Отодвинув Альку, яростно шипевшую, что это «не его дело!», он взял за грудки мужичонку и потащил в комнату. Тот матерился и беспорядочно молотил кулаками.— Что вы делаете? — взвизгивала Алькина мать. — Вы с ума сошли! Я сейчас милицию вызову! — И, уже дочери: — Да где ты его взяла, такого смелого?!Плечом придерживая дверь, в которую колотился Алькин отец, Олег приказал ей:— Собирайся, пошли.И она подчинилась.…Поздно ночью Алька всхлипывала у него на плече.— Пойду еще раз позвоню, ладно?— Ты звонила пять минут назад, — напомнил Олег.— Тебе все равно, а вдруг он мать избил? Он теперь знаешь, какой злой! Вообще нам жизни не даст!— Разве это жизнь? — сонно пошутил он.Алька долго лежала без сна. Она то грызла подушку, дрожа от стыда за нищету, униженность, матерщину, то плакала от благодарности к мужчине, который не побоялся решительно прекратить это для нее.Сквозь сон услышав ее сдавленные рыдания, Олег подвинулся поближе и обнял ее.— Алька, хватит мучить себя и меня! Ночь на дворе, давай спать.— Тебе легко говорить, — простонала она.Он сел на кровати и включил настольную лампу.— Нет, — сказал он, глядя в ее заплаканные глаза. — Мне не легко говорить. Я еще никому этого не говорил. Но ты должна знать: я с тобой, и пока я с тобой, тебе ничего не грозит.Киношная фраза, уверенный тон.Непонятно, что происходит между ними. Еще двое суток назад они не подозревали о существовании друг друга, и сейчас многое — господи, да почти все! — неясно, зыбко, опасно, черт знает как еще! Влюблена ли я, спрашивала себя Алька и сама же отвечала: раз остаются сомнения, стало быть, нет, не влюблена.Что со мной, думал Олег, не ощущая привычной ленивой истомы, когда знаешь: руку протяни — и коснешься горячего, нежного тела. Тяжесть была на душе. Будто кто-то вошел в его беспокойный, но обжитой и по-своему уютный мирок, и вывалил перед ним гору хлама.Не кто-то — Алька.Что будет с ней дальше?А что бы ты хотел?Отвечать было нечего. Пока — нечего.…Ничего этого Алька не могла знать, лишь часть ее воспоминаний принадлежала и ему тоже, лишь некоторые обрывки прошлого идеально совпадали с теми, что сохранил Олег. А какие именно, было неизвестно, да и не хотелось ей это выяснять…Сейчас, лежа без сна в гостиничном номере, она думала только о том, как бы перестать думать. Как перестать оглядываться назад. Или хотя бы вспомнить о другом. О боли, которую он ей принес, а не о том, как он был благороден в разборках с ее отцом, как тепло беседовал с ее матерью, как ласково подтрунивал над ее сестрой. Как мало-помалу стал необходим ей…Рядом с ним она разучилась обороняться, быть постоянно настороже, держать наготове иронию, безразличную снисходительность. Она перестала вглядываться в небо, ожидая дождя, как прекратила всматриваться в лица людей в ожидании подвоха. И даже ненависть к отцу отошла на задний план, потускнела со временем, а потом и окончательно стерлась. Благодаря Морозову прежние серые краски ее жизни заискрились радугой.Тем больней было потом взгляду отвыкать от света, возвращаться в туман, где смутные профили, расплывчатые силуэты, невнятные шаги — все! — сбивало с толку, кидало к двери, в толпу, к телефонной трубке в надежде услышать его голос, увидеть его глаза, дождаться его возвращения.…Она заплакала, вгрызаясь в подушку, как тогда, оставшись ночевать у него после скандала с отцом. Ей вспомнилось радостное нетерпение невесты, вынужденной уехать накануне свадьбы в Москву. Там уже несколько месяцев ждала их приезда больная тетушка, но мама не могла оставить Веронику, которая к тому времени сдавала экзамены, и поначалу было решено, что тете придется потерпеть еще некоторое время. Пока же мать судорожно искала варианты обмена, а «молодые» готовились к свадьбе. До нее оставалось пару недель, когда пришла телеграмма: «Срочно вылетайте. Умираю больнице». И мать, и Вероника обратили к Альке умоляюще-скорбные физиономии.— Поезжай, — решил за нее Морозов. — А вернешься, я уже все улажу.Поезжай. А вернешься…Она вернулась тринадцать лет спустя.А тогда он, действительно, все уладил…Но разве разлюбить — это преступление? Она поняла бы… Ей было бы больно, но она поняла бы.Или нет?Тина не знала точно, что могла или не могла Алька. ГЛАВА 16 Что значит «отменили»?! — орала у справочной молодая холеная женщина. Взгляд ее был безумен, руша весь образ надменной деловитости, и сотрудница аэропорта подивилась в душе, как много значит работа для этой — явно небедной! — дамочки. Вон, почти в истерике колотится. А ведь дураку ясно, что не на свидание опаздывает и не к постели больной матушки торопится. В одной руке — плотно набитый кейс, в другой — пухлый блокнотик. Ну-ну, ждет ее в первопрестольной очередной карьерный шаг, а она вынуждена здесь топтаться на месте «из-за плохих погодных условий».— Что вы смотрите? — окончательно психанула Тина. — Лучше займитесь своей работой, это же безобразие какое-то! Хотя бы заранее предупредили! Или что, у вас метеорологическая служба отсутствует? Что вы уставились? Отвечайте!— Я вам повторяю, женщина… — терпеливо начала было диспетчер.— Не надо мне повторять, я не тупая! У меня самолет, вот билет, а вы мне говорите какую-то чушь! И что теперь делать прикажете?— Сдайте билет или дожидайтесь следующего рейса, — отрезала диспетчер.— Да?! А когда он будет, этот следующий рейс?— Как только позволят погодные условия.Это просто возмутительно! Двадцать первый век, люди давным-давно научились тучи разгонять, дожди задерживать, да что там — овец вовсю клонируют, а это не хухры-мухры! Так чего же метель не остановить?! Такая, казалось бы, мелочь…Бормоча себе под нос, она доплелась до бара и заказала какой-то сложный коктейль.Вот напьюсь, решила. Минут через сорок она все уже видела в радужном свете, и ей требовалось общение. Она вытащила из сумки мобильный.— Алле, Ефимыч, — радостно сказала Тина, услышав ответ мужа. — Ну как вы там без меня?— Мы-то нормально, — настороженно отозвался Ефимыч. — А вот ты где? И почему у тебя голос такой, Валентина?— Нормальный голос! — возмутилась она.Муж молчал, и Тина вдруг приуныла.— Знаешь, у меня горе, — сказала она в трубку.— Твой внезапный алкоголизм — горе для всех нас, — в голосе Ефимыча послышалось ехидство.— Да? — Тина всхлипнула. — Значит, вы за меня пержи… переживаете? А где мои пусики-мусики, что делают мои зайчики?— Ксюша с Сашкой гуляют, — устало вздохнул Ефимыч. — Расскажи-ка толком, где ты и почему пьяная, а?— Я не пьяная… то есть, это… я не пью! У меня папа пил, а я не пила, — сообщила она. — У меня самолет отложили, вот!— Откладывают яйца! — прервал ее муж. — Какой самолет, откуда?— Из Сибири. Что теперь делать, ума не приложу! — На этих словах она схватилась за голову обеими руками, в знак того, что утомлена умственной деятельностью, и, конечно, уронила телефон. — О как! — обиделась Тина и полезла под стол.С первой попытки акция по выуживанию трубки из-под стола не удалась. Повозив ногой, потом рукой и, наконец, шмякнувшись затылком, Тина слегка пришла в себя.— Все нормально, — пробормотала она поспешившему на помощь официанту, — я уже разобралась. Ефимыч, — виновато проскулила она в трубку, — ты еще тут?Он горестно вздохнул. Вероятно, мечтая оказаться в другом месте.— Я соскучилась, — соврала Тина.— Я тоже, — покривил душой и Ефимыч, потому что давно привык к периодическому отсутствию супруги.— Теперь не знаю, когда прилечу, — старательно выговорила оная супруга. — Говорят, следующего рейса не будет, пока тучи не рассосутся. Или как там это называется… Чего делать-то, Ефимыч? Я тут от тоски сдохну.Это правда. Пожалуй, это самая правдивая правда, которую ей приходилось говорить за много лет. Сдохнет.— Валентина, чего ты мудришь? Возьми билет на ближайший поезд, и через двое суток точно будешь дома. Пока едешь, сможешь работать. Если, конечно, больше пьянствовать не будешь.— Не буду, не буду, — машинально пообещала Тина и, опомнившись, завопила на весь бар: — То есть как на поезд? Отсюда до Москвы не меньше трех суток!— Ты в Иркутске?— Я в Новосибирске, — призналась она.Ничего страшного. Он все равно не поймет. Впрочем, она сама не понимала. Тринадцать лет — слишком большой срок, чтобы дрожать при упоминании этого города.Однако, она сказала — Новосибирск, и сердце сделало очередной невероятный прыжок, и во рту стало сладко.Ефимыч, конечно, не понял. Ничего, сказал, тише едешь, дальше будешь. И почему-то Тина ему поверила.Она все-таки допила свой коктейль — не пропадать же добру?! — и, остановив первую попавшуюся машину, поехала на вокзал, сокрушаясь, что ничего комфортней СВ еще не придумали, и в любом случае придется делить с кем-то пространство купе. Может, приобрести на будущее свой, отдельный вагон, а? Говорят, у какого-то олигарха имеется в собственности целый поезд. Что она, хуже что ли? Ну, ладно, поезд, может быть, и чересчур, а вот вагончик — самое то. Пригодится. Прицепит она его к какому-нибудь экспрессу и будет колесить по нашей необъятной родине. Ксюшке с Сашкой просторы покажет, они же нигде кроме чистенькой Праги да райских островов Средиземноморья и не были. Пора бы ознакомиться с родной реальностью, ну и это… с красотой тоже. «Золотое кольцо», кавказские хребты, алтайские степи, таежные непролазные леса… Куда ее понесло? Еще о Сибири вспомни! Сюда детишек свози! Заодно о детстве своем расскажи, и о юности не забудь. Опыт твоей первой любви может уберечь их от ошибок. Так и скажи: «Не верьте, дети, в любовь! Никогда!То есть, в любовь между женщиной и мужчиной. Материнская любовь есть, чисто человеческая есть, еще любовь к родине, например, а вот другой — нету! Хорошее же отношение между полами определяется степенью доверия, уважения и многолетней проверкой. Слышите? Многолетней! Вот мы с папой, допустим. Четыре года встречались. Общались, узнавали друг друга, помогали друг другу, учились друг у друга и…»Когда она успела стать занудой?Бедные дети! Лучше язык себе вырвать заранее, чем в действительности произнести вслух нечто подобное.Самое страшное, что она именно так и думает. За много лет привыкла. Уважение, доверие, взаимовыручка, а по большому счету — параллельные прямые. У нее — работа. У Ефимыча — наука: целыми днями, как его сократили, копается в умных книжках, изучает труды состоявшихся гениев, и нет-нет да вскипит: «Я бы тоже так мог!» Эпоха подвела, люди предали, солнце слишком ярко слепило, либо… Что? Дождь пошел совсем уж некстати? Ага, взял, сволочь этакая, и все испортил, а ведь как бы Ефимыч мог выйти из дома да отправиться в свой институт, да всем нос утереть гениальным открытием. Но куда ж идти под проливным дождем? И в жару не пойдешь. И это… опять же… сердце пошаливает, а в пояснице что-то колет, а в обед такой хороший фильм по НТВ обещали, а к ужину Валентину же надо встретить. Забот полон рот.…Ну, с чего она взъелась?!Ефимыч — добрый, ответственный, ласковый. Дня не проходит, чтобы он не сказал ей заботливо: «Устала? Давай массаж сделаю. Или сначала в ванную? А что хочешь пить — чай, компот, воду без газа? Есть холодненькая…» И глядит в глаза преданно, озабоченно.А в постели вообще праздник! Пока Тина хоть что-то в состоянии чувствовать, это что-то ей очень даже нравится. Правда, она быстро засыпает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23