Сначала он вообще словно ничего не понимал.
— Зачем нам вторая квартира? В твоей полно места…
— Во-первых, у меня однокомнатная, — напоминала я, — нам в любом случае придется расширяться. Дети пойдут, и все такое…
Горька реагировал исключительно на последнее слово:
— Что — такое?!
— Не пытайся скрыть за этим вопросом свое отношение к будущим наследникам!
— Ты сама поняла, что сказала? — радовался он. Я кивала, наглым образом обманывая любимого, и продолжала выдвигать аргументы в пользу своей идеи.
— Значит, во-вторых, мы покупаем эту квартиру вовсе не для расширения…
— Ясно. Все понятно. А главное — очень логично, — издевался Горька, — зачем нужно было говорить о расширении?
— Для массы. В общем, слушай, — я быстренько считала в уме прибыль (уже не по первому разу), — мы можем заработать на этом кучу денег. Начнем сами торговать недвижимостью. То есть я начну.
— Значит, кучу? Мне позволено будет узнать величину этой кучи?
Я назвала примерную сумму.
— Из-за этого весь геморрой? Я больше заработаю на фотографиях Киркорова и Бабкиной.
— Ты станешь папарацци? — возмущалась я.
— А ты — спекулянткой!
— Сейчас такого слова в природе не существует. Тебя испортил совок. И вообще, Егорушка, я не о том, — я сбавила тон и ласково взлохматила жесткие вихры любимого, — давай ты мне денежку дашь…
— На это не дам.
— А на то? — разозлилась я. — Что значит — на это? Я на «этом», как ты выражаешься, зарабатывать буду.
— Не надо, давай зарабатывать буду я, а ты будешь работать.
Перед самой дверью зазвонил телефон.
— Я проспал, — сообщил Горька, — ты почему не подняла меня?
— Мне так жалко тебя стало, — пробормотала я.
— Тебе тут Андрей звонил, сообщение на автоответчике оставил. Они тебя в налоговой будут ждать в три.
Значит, все нормально. С Андреем все нормально, Андрей не подвел. Почему так дрожат руки?
У Кожевниковой тоже дрожали руки. Она открыла мне дверь и стояла теперь в прихожей со своими трясущимися руками. Так противно стало, просто невмоготу.
— Вы чего до сих пор в халате? Мы же договаривались.
Мутным взглядом Татьяна обвела коридор, наткнулась глазами на меня и пролепетала:
— Может, на посошок?
— Быстро! В ванную! Умыться, почистить зубы! Халат долой! У вас пять минут!
Она жалобно застонала, метнулась от меня, закружила по квартире — нелепая, похмельная и несчастная. Я ненароком поймала взглядом свое отражение в пыльном зеркале. Зверское выражение моего лица могло напугать кого угодно. Мне самой стало страшно. Что происходит вообще?
Я вспомнила, сколько сил мне стоило расселить эту коммуналку. Коммуналки — они такие, фиг расселишь, упрутся рогом, и весь разговор. А клиент у меня бешеный, ему подавай эту квартиру — и знать ничего не знает. Ох я намучилась! Андрей подсказал вселить сюда алкаша. Пусть, говорит, обделается пару раз на общей кухне, или там эпилепсия его долбанет при детишках-то. Враз разъедутся, еще спасибо скажут, что избавили.
Нашла я алкаша, подселила, и ничего — даже совесть не мучила. С волками жить… Словом, цель оправдывает средства. Клиент потирал руки и готовился к переезду, а мне оставалось вытащить из коммуналки Таню Кожевникову — юную, но уже беспробудную пьяницу. Ей что алкоголик, она только рада компании. Ладно, утрясли кое-как все вопросы, хотя застать ее трезвой было почти невозможно, но сейчас мы все-таки ехали смотреть квартиру.
У подъезда нас поджидал агент, молодой парень, представившийся Александром. В квартире оказалось чистенько и уютно, кухонный гарнитур было предложено оставить, если нужно.
— Даром?! — удивилась Татьяна до такой степени, что взгляд ее стал почти осмысленным.
Я перебросилась с агентом парой фраз, еще раз договорились об условиях. Я чуть не прыгала от радости — надежда сплавить Таньку из коммуналки давно испарилась, я мучилась с этой пьяницей буквально по инерции. И вот пожалуйста…
— Мариночка, я прямо не знаю! Такая квартирка! — умилялась на улице Татьяна.
— Балкончик! Матрасик! Шкафчики! Это ж надо, это ж как мне вас благодарить?
Она вдруг резко остановилась, осененная какой-то идеей:
— А мы сейчас в магазин, а? И красненькую. А, Мариночка?
— Завтра к девяти я подъеду. И начинайте вещи собирать.
— А как же! — затарахтела она. — Соберу, все соберу.
Не слушая, я ушла вперед.
Я не хотела, чтобы этот день кончался. Пусть бы не было ночи, и мне предстояло без передышки, час за часом, снова и снова уговаривать и лебезить, угрожать и соблазнять, продавать и покупать. Лишь бы не встречаться с Егором.
Однако я точно знала, что скоро это случится. Клиенты Андрея и мой покупатель были сегодня последними, больше дел не предвиделось. А там — домой, где ждет меня мой любимый с ясными, лживыми глазами.
— Марин, да что с тобой сегодня?
Андрей смотрел на меня укоризненно, остальные тоже покачивали головами. То ли я не то подписала, то ли не там, не знаю, с чего они взъелись. Я же специально тянула время, разве непонятно? Я не хочу возвращаться, я боюсь.
— Давай подвезу, — предложил Андрей, когда мы вышли из налоговой.
— Ты торопишься? — неожиданно спросила я. — А то попили бы где-нибудь кофейку, я вымоталась ужасно.
— А когда было по-другому? — Андрей понимающе вскинул брови. — С этой собачьей работой всегда так!
Мы остановились у маленького кафе.
— Слушай, я тебя все хотел спросить, — задумчиво произнес Андрей, когда мы сделали заказ, — а что ты сама квартирой не займешься?
— В смысле?
— Ну чего вам, охота мне платить, что ли?
— За что? — не понимала я.
Андрей прикусил язык. У него был совершенно растерянный вид, мне даже стало жаль его. А потом себя, когда он сказал, в чем дело.
— Я думал, ты знаешь, я думал, что вы квартиру вместе покупаете. Еще на свадьбе мечтал погулять, и на новоселье заодно.
Я тупо размешивала сахар в чашке.
— Какой же я лопух! — сокрушался Андрей. — Так подвел человека, а? Марин, ты уж не проговорись, он ведь тебе сюрприз, наверное, хотел сделать. Вот я мудак!
Сюрприз вкупе с сообщением на пейджер и моими давнишними подозрениями насчет любовницы-старухи выглядел просто потрясающе. У самого Егора денег на квартиру нет, он потратил все свои сбережения на какую-то навороченную аппаратуру. Значит, квартиру ему покупает та дамочка, что годится ему в матери. Андрей, конечно, ничего этого не знал и искренне полагал, что подвел сейчас клиента. Риелтор наивно думал, что Егор хочет сделать мне подарок в виде шикарной двухкомнатной квартиры.
Итак, он покупает квартиру. Втайне от меня. Сначала Лелька видит его в обществе бабульки, потом странные сообщения, а та давняя встреча у дверей чужой квартиры — все в кучу. И теперь он покупает квартиру, еще несколько дней, и его не станет в моей жизни. Как пришел, так и уйдет, решая жилищный вопрос.
Мне вдруг вспомнилась жена продюсера — всклокоченная, нервная женщина, изо всех сил пытающаяся удержать свое счастье. Какой глупой показалась мне ее затея, но сейчас я прекрасно понимала бедную Аллу. Это со стороны легко судить обо всем и давать умные советы, это чужие проблемы кажутся пустяковыми. Но вот теперь мы с Аллочкой были в равном положении, и я почувствовала, должно быть, то же самое, что и она — горечь и отчаяние. Только кого подкупить мне? Андрея? Это нелепо, так же нелепо, как и Аллочкина идея дать мне денег. Я судорожно сцепила пальцы и приказала себе успокоиться. Надо думать, думать, необходимо все тщательно взвесить, а не наматывать сопли на кулак.
Я допила кофе, прочистила глотку и спросила у Андрея:
— Вы задаток уже оформили?
— Пока нет, ты же знаешь, Горька постоянно в разъездах, то-се…
— Квартирка-то хоть стоящая? — стараясь выглядеть заинтересованной, спросила я.
— Обижаешь. Неужто я знакомым буду подсовывать ерунду какую? Все чин чином, у метро, кирпич, лоджия через все комнаты…
— Ладно, не надрывайся. Можешь меня с продавцом свести?
— Зачем? — он недоуменно нахмурился.
— Сама хочу внести задаток, пусть Егорке тоже сюрприз будет.
Главное — тянуть время, непонятно зачем и что от этого изменится, но главное — тянуть! Внесу задаток, квартира Егору обломится, он никуда пока не переедет, и мы…
И что — мы?
Черт, не буду дальше думать.
Первостепенная задача — задержать его. Итак, сколько я теряю в деньгах?
— Какой задаток? — выплывая из раздумий, спросила я у Андрея.
Тот сказал и попытался было меня отговорить, а то Егор может все понять, обидится на риелтора, что тот проговорился.
— Ну сделай вид, что ничего не знаешь, ну что тебе стоит? — упрашивал Андрей. — Пускай он сам свой задаток вносит, что, у тебя деньги лишние?
— Давай так… — Решительности в моем голосе не было, но я продолжала: — Скройся пока, не показывайся ему, я найду деньги и прозвонюсь. Я быстро.
Андрей задумчиво потер переносицу:
— Что за геморрой? Пускай бы сам… Ладно, не смотри ты так, хочешь сюрприз, делай сюрприз! Сколько раз зарекался с сумасшедшими работать!
Теперь где взять деньги? Кое-какие сбережения у меня имеются, но отдавать их в качестве задатка не хотелось. А что, как останусь без Егора и без средств к существованию?! Хотя зачем мне это существование, если не будет Егора?!
Стоп, надо сосредоточиться. Сначала нейтрализовать на сегодня Горьку. Потом я, должно быть, привыкну к тому, что его правдивые глаза лгут и, как видно, лгали всегда. Я смирюсь. Но сегодня слишком трудно, нужно время.
Я послала сообщение ему на пейджер. Просто и ясно: «Не приезжай сегодня, мама возвращается из отпуска». Надеюсь, он послушается. Я смело отправилась домой и принялась думать. А что, если… Завтра моя очередная клиентка из расселяемой коммуналки оформляет сделку, и мы несем деньги в банк. Доступ к сейфу у меня будет. Восемнадцать хрустящих бумажек легко уместятся в кармане. Восемнадцать тысяч… а зачем мне такая прорва денег? Есть ведь еще задаток Уклюйко, все до копеечки лежит у меня дома. Чужие копеечки опять же, но…
Пока опустим угрызения совести. Забудем о риске, о долге и чести. Значит, возьму деньги, внесу задаток — то есть буквально отдам за просто так две тысячи баксов, я ведь не собираюсь на самом деле покупать квартиру. Допустим, внесла задаток и снова тяну время, чтобы покупатели как можно дольше пребывали в уверенности, что я вот-вот расплачусь окончательно, и отказывали Егору. Дальше не придумывалось.
От бессилия я заплакала, впервые за этот день откровений. В двери повернулся ключ, и мне стало совсем плохо. Невзирая на предупреждение, Егор вернулся, наверное горя желанием пообщаться с моей мамой. Как себя вести, я не знала. Просто уткнулась носом в его плечо и заплакала еще громче.
— Что случилось, Мариш?
— Все нормально. Ты голодный? Я ничего не успела приготовить, с ног валюсь. Такой день сегодня сволочной. Устала, просто устала…
Он что-то ласково забормотал, щекоча мне ухо своим дыханием.
— Ну успокойся, ну что ты! Твоя мама приехала?
Я помотала головой, не желая придумывать никаких объяснений. Может, плюнуть? Может, как в омут с головой? Сказать ему все сейчас и посмотреть в любимые глаза, когда он станет изворачиваться и лгать. Или не станет? Наверное, последнего я и боюсь, вдруг Горе со всем согласится, быстро соберет свои вещи, посидит на дорожку и тихо шепнет мне «пока». А потом хлопнет входная дверь, я подбегу к окну и увижу широкоплечую фигуру, размашисто удаляющуюся со двора. С тоскливым воем я разобью стекло и упаду вниз, на раскаленный за день асфальт или, быть может, на клумбы с пионами, и мое скрюченное тело будет валяться в зелени и цветах до приезда «скорой». Красиво?
— У тебя истерика, по-моему. — Егор тряс меня за плечи, а я хохотала не переставая. — Ну-ка рассказывай, что произошло! С мамой что-то? С Никой? На работе?
— Некрасиво!!!
— Что — некрасиво? Кто тебя обидел? Мариша, милая, ответь что-нибудь, а?
Я словно очнулась, отшатнувшись, чтобы лучше его разглядеть, впилась взглядом в Горькино лицо. Оно было изможденным, но каким-то светлым, искрящимся, как будто все в его жизни не ладилось, зато сама жизнь в целом удалась. Словно что-то самое главное, самое важное для него уже свершилось. Это было лицо человека, который устал и счастлив.
Он не отвел взгляда, не подмигнул мне, не улыбнулся и ничего больше не говорил. Он отнес меня в комнату, и я, совершенно обессиленная, уснула, прижавшись к нему. Среди ночи я проснулась. Голова была ясной и требовала работы мысли. Покосившись на мерно похрапывающего Горьку, я прошлепала на кухню, сделала себе кофе и разложила на столе несколько чистых листков бумаги. Надо было все еще раз прикинуть, и я, задумчиво разрисовывая схемами листы, пыталась выйти из ситуации с наименьшими потерями. Этому научила работа — выкраивать, убалтывать (и клиентов, и свою собственную совесть), угадывать и доверять интуиции, а главное — не трусить. Блеф — вот что сейчас мне необходимо, но с такими картами на руках блефовать трудно, почти невозможно, однако я рискну.
Сегодня мне было абсолютно все равно, что он подумает обо мне. Егор стоял надо мной, а я лежала, скрючившись, в кресле на кухне и смотрела на него.
— Почему ты здесь? Что случилось?
Я просто пожала плечами в ответ. Раньше я всегда заботилась о том, чтобы его мнение обо мне и моих поступках было адекватным, сейчас это не волновало. Безразлично было даже то, что я лежу в неудобной позе и, должно быть, выгляжу не лучшим образом.
— Давай я отнесу тебя в постель. — Он вздохнул, протягивая ко мне руки.
Я не потянулась навстречу, но и не отстранилась. Только один вопрос не давал мне покоя: почему Егор до сих пор здесь, со мной? Что его держит — привычка, жалость, нерешительность? Нет, не последнее, точно. Может быть, просто лень?
— Марина, что у тебя с лицом? — серьезно спросил мой любимый, опуская меня на кровать.
Я машинально ощупала лоб, щеки.
— Ты где-то далеко, и тебе там явно нехорошо, — пояснил Горька, — может, объяснишь, в чем дело?
— Все нормально.
Действительно, все нормально, он и она, утренний бестолковый разговор, сонные глаза, сонные губы, солнечные блики на простынях. Неужели это моя жизнь? Я вдруг сказала Егору, что люблю его. Он ответил нежным поцелуем, но на душе не стало спокойней. У меня было такое ощущение, словно я подглядывала за ним в замочную скважину, и еще теперь я знала, что навсегда обречена искать во всех его словах и поступках какой-то подвох. Это было сродни ожиданию обмана, еще не мнительность, не болезнь, но нечто похожее. Так, наверное, чувствуют себя мои клиенты, подозрительно рассматривая мои документы, мое лицо, мои фразы под микроскопом.
— Телефон, — обронил Егор, кивая на аппарат, который назойливо жужжал уже некоторое время. Я просто не в состоянии была реагировать на внешний мир, так как была занята препарированием собственных ощущений.
— Включи автоответчик, — посоветовал он, видимо прочитав на моем лице секундное недовольство.
— Да ладно, — вяло откликнулась я и взяла трубку.
— Привет, Марин, это Журавлев, — бодро прозвучал голос Леонида Георгиевича.
— Привет, — сказала я, даже не удивившись, хотя повода звонить мне у него, на мой взгляд, быть не могло.
— Я тут мучаюсь угрызениями совести, — весело пояснил он, — ты вчера так убежала… Лика переживает…
Ясно, Лика переживает, а сей благородный сэр решил ее утешить, выяснив, что со мной все в порядке.
— У меня все в порядке, — озвучила я свои мысли, — можете не беспокоиться.
— Марина, давай на «ты», а? Я же тебе почти родственник. Ты понимаешь, мы с Ликой решили пожениться.
— Поздравляю.
Я так и знала, кстати. Люди иногда все-таки женятся, да, иногда они делают это, едва познакомившись, не проверяя свои чувства, не загадывая вперед, просто идут в загс, и все. Признаться, я испытала жгучую зависть к сестренке.
— Мы тут подумали вот что, моя квартира слишком маленькая, это для одного нормально, а для семьи надо что-то посолиднее. Как ты считаешь?
— То есть у тебя ко мне профессиональный интерес? — усталым голосом уточнила я.
Журавлев рассмеялся:
— Можно и так сказать. Вообще-то Лика просто не знала, с какого бока к тебе подступиться. Мы же тебя подвели, как ни крути, вот и предлагаем сделку. Ты занимаешься нами, мы получаем прощение. Марин, она правда очень переживает!
Переживет, сердито подумала я, но все-таки согласилась встретиться с этими счастливыми влюбленными. Смотреть на них будет больно, но кто сказал, что в моей жизни больше не будет боли? Будет, то-то и оно, значит, надо привыкать к этому.
Егор подвез меня к дому Тани Кожевниковой, моей клиентки из коммуналки. Сегодня наконец-то мы шли в банк, чтобы положить в ячейку деньги.
Случай был трудный. Татьяна пила, как говорится, не просыхая. Так что я была вся на нервах, ожидая подвоха.
И действительно, увидев на пороге ее фигуру, завернутую в какую-то цветастую тряпку, ее отекшее, размазанное лицо с пьяными глазами, я оцепенела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27