Но вот в такие мгновения, когда ночь обволакивала мир плащом тьмы, а гулкие раскаты грома предвещали бесконечные часы вынужденного ничегонеделания, Джиллиан остро ощущала томительную пустоту и беспросветность бытия.
Нет, конечно, в жизни ее помимо отца были и другие мужчины. Да только после истории с Чарли Донованом она научилась осторожности. Поняла, что безоглядно доверять кому-то — опасно. Глядя назад, молодая женщина нехотя признавала, что, кажется, в изрядном долгу перед Чарли. Прямо хоть «спасибо» говори. Донован-младший преподал ей бесценный урок, и теперь в общении с противоположным полом Джиллиан допускала лишь одну-единственную разновидность отношений: поверхностные, легковесные, ни к чему не обязывающие. Ни одному из мужчин, с которыми молодая женщина встречалась все эти годы, так и не удалось затронуть в ее душе некую важную струнку, стать для Джиллиан большим, нежели просто «хороший знакомый».
И, по чести говоря, никто из них не целовал ее так, как Катберт Далтон.
Воспоминания о тех ошеломляющих мгновениях перед дверями мотеля воскресли в сознании Джиллиан и, как молодая женщина их не гнала, развеиваться по ветру упорно отказывались. И, к вящему своему изумлению, бесстрастная документалистка почувствовала, как в груди ее затеплилась крохотная искорка желания. И отчего-то вдруг стеснилось в груди, так, что больно стало дышать.
Джиллиан недовольно нахмурилась и усилием воли загасила настырный огонек. «А ну, выбрось дурь из головы! Этот парень вообще не в твоем вкусе; да ты и понятия не имеешь, какой тип мужчин тебе подойдет. Кроме того, Катберт Далтон свято убежден, что ты приехала в Санто-Беньо с одной-единственной целью: соблазнять чужих мужей, да разрушать семейные очаги!»
Словно наяву, Джиллиан вновь ощутила враждебное неодобрение собеседника: с каким надменным презрением взирал на нее Катберт в ту ночь, даже не стараясь особенно скрыть своих чувств! И мысль эта почему-то так раздосадовала документалистку, что она в сердцах пару раз стукнула кулаком по подушке. И тут же, опомнившись, глянула на часы. Почти шесть. Надо думать, он уже встал.
Схватив телефонную трубку, Джиллиан нетерпеливо набрала номер Далтона. Телефон пискнул раз, другой, третий. Молодая женщина уже собиралась швырнуть трубку на рычаг, как наконец-то к аппарату подошли.
— Далтон слушает.
А ведь голос у этого типа и впрямь точно бархат. Глубокий. Грудной. Выразительный. Что за волнующие интонации… а чуть заметный акцент жителя Тихоокеанских штатов наводит на мысль о ковбоях в стетсонах и обтягивающих джинсах. В голове промелькнула случайная, до крайности неуместная мысль: а не приходило ли ему на ум заработать лишний доллар-другой, изображая «голос за кадром»? Скорее всего, нет. Джиллиан понятия не имела, сколько получают инженеры, но судя по тому, как подчиненные его подпрыгивают на стульях, стоит всемогущему Далтону открыть рот, господин Главный Инженер по части зарплаты всем им даст фору.
— Катберт, это Джиллиан.
— Да?
— Дождь идет.
Мертвая тишина.
— И ты звонишь мне в пять сорок шесть, чтобы об этом сообщить?
Боже милосердный, что за неисправимый педант! Странно, что секунды не подсчитал!
— Ты спал?
— Нет, был в душе. А сейчас стою голый, в чем мать родила, мокрый, как мышь, и гадаю, что я, по-твоему, должен делать по поводу того факта, что, видите ли, дождик идет.
Джиллиан решительно и сурово погасила возникший в воображении образ: Катберт Далтон, голый, в чем мать родила, и мокрый как мышь.
— Ничего ты не должен по этому поводу делать, кроме как дать мне и моим ребятам разрешение спуститься в каньон, как только дождь стихнет.
— Позвони, когда прояснится. Тогда и поговорим.
Джиллиан стиснула зубы.
— Послушай, а на компромисс никак нельзя пойти? Я тут наняла местных, чтобы дотащили до пещеры веревочные лестницы и прочую снарягу, без которых к развалинам не поднимешься. А теперь, выходит, мне целый день терять? Ведь с дороги я тебе позвонить не смогу, а когда гроза уляжется, ехать поздно будет! Может, мы доберемся до входа в каньон и там остановимся, а как только дождь прекратится…
— В здешних местах не только из-за дождя приходится беспокоиться, — указал Катберт. — Севернее от нас тоже ливмя лило. Еще не хватало, чтобы вашу съемочную группу накрыло ливневым паводком.
— А уж мне такое и вовсе не в кассу! — горячо заверила его документалистка. — Мой лимит — одна катастрофа на проект, и запас свой я уже исчерпала. Давай вот как сделаем: я прихвачу с собой рацию. И, прежде чем спускаться в каньон, я непременно свяжусь с тобой, чтобы ты дал «добро».
Снова последовала затяжная пауза.
При необходимости Джиллиан умела и уговаривать, и подольщаться, и умасливать, словом — любого обошла бы за милую душу. В конце концов, на войне как на войне — все средства хороши. Однако она уже имела возможность убедиться, что Катберта Далтона на грубую лесть не возьмешь. И на тонкую — тоже. Упрется, как осел, — и с места его не сдвинешь.
— Ладно. Только непременно свяжись со мной, перед тем, как лезть в каньон, слышишь!
— Спасибо огромное!
И не успел он добавить еще предостережение-другое, как Джиллиан уже повесила трубку. А затем уселась поудобнее, обхватила руками колени и попыталась мысленно пронумеровать в нужном порядке те картины и звуки, что непременно следует «увековечить», как только съемочная группа доберется до заветных развалин. Но к вящему ее негодованию, мысли молодой женщины то и дело возвращались к яркому и непередаваемо эротичному видению влажных ягодиц Катберта Далтона.
В четвертом номере считая от ее собственного Катберт бросил трубку на рычаг и возвратился в душ. Проснулся он уже с час назад, и все это время ворочался с боку на бок, дожидаясь, чтобы буйство молний поутихло, предвкушая, как примет душ и побреется, размышляя о своей ремонтной бригаде, о трещине, образовавшейся в результате повышенного давления, об анализе и оценке объема внешних повреждений, каковые рассчитывал завершить уже сегодня.
Черт подери, да кого он дурачит? Большую часть этого времени он только и делал, что старался не думать о Джиллиан.
Катберту до сих пор не вполне верилось, что в ту ночь он и впрямь так дерзко обнимал эту женщину, а она льнула к нему так тесно и близко… Такого бешеного, самозабвенного, по-идиотски первобытного отклика на близость женского тела он не знал с тех пор, как…
Да, в сущности, никогда не знал.
Катберт поневоле взглянул в лицо горькой правде — и от увиденного в особый восторг не пришел. Да, безусловно, Джиллиан Брайтон и мертвеца из могилы поднимет, — с ее-то ясными фиалковыми глазищами и обольстительно-округлыми формами, не говоря уже об упругих, складненьких ягодицах, что так соблазнительно покоились на его колене, — но сексапильных сирен он на своем веку перевидал немало. На одной даже подумывал жениться. Кареглазая красавица-француженка с застенчивой улыбкой и дипломом агронома задержала его в окрестностях Амьена куда дольше срока, необходимого для завершения строительства плотины на реке Сомме. Однако связывать свою судьбу с иностранцем Франсуаза не пожелала, и злополучный инженер уехал из Амьена, думая, что сердце его разбито навеки. Однако, к превеликому его удивлению, «незаживающая рана» очень быстро затянулась.
И даже тогда, даже с Франсуазой, Катберт ни разу не ощущал ничего подобного. Ничего сопоставимого с тем приступом исступленной, просто-таки нокаутирующей страсти, что накатил на него, едва он заключил в объятия эту полузнакомую женщину, эту рыжеволосую, упрямую, невозможную Джиллиан. Да, к француженке его влекло, но влечение это он держал под рассудочным контролем, точно соразмеряя потребность с обстоятельствами… словом, ничего общего с испепеляющей, неутолимой жаждой, от которой разом пересохло в горле, едва Джиллиан прильнула к его груди.
Нахмурившись, Катберт запрокинул голову навстречу тугим струям тепловатой воды. Из всей буйной, неуправляемой компании братцев Далтон он лучше прочих умел владеть собою, строго соблюдая правила самодисциплины, — в работе, в финансовой сфере, в личной жизни. Да, от хорошей драки он отродясь не уклонялся, и пропустить стаканчик-другой в веселом обществе братцев тоже не отказывался, хотя когда же это они в последний раз напивались? Ну, то есть всерьез, от души, так, чтобы на ногах не стояли и, как говорится, лыка не вязали? В незапамятные времена, когда старина Шон школу закончил! Тогда все четверо, включая восьмилетнего Элджи, втихаря прокрались на сеновал с парой ящиков пива, дабы должным образом отпраздновать «возмужание» любимого старшего брата! Отец, отыскавший их на следующее утро, сделал вид, что не заметил ни позеленевших лиц, ни кругов под глазами. И ни словом не упрекнул проштрафившихся.
При мысли об отце Катберт, как всегда, внутренне напрягся. Всякий раз, вспоминая «Весельчака Гарри», как ласково прозвали отца в семье, он вскипал гневом. То, что отец изменял жене, само по себе достаточно гадко. Но оставить эти треклятые письма в комоде, чтобы вдова отыскала их как раз тогда, когда горе ее только-только начало утихать… да только распоследний мерзавец сбережет для жены такой «подарочек»!
На мужчине, способном бессовестно обманывать любящую жену, Катберт решительно и бесповоротно поставил крест. А заодно и на той сомнительной особе, что подтолкнула Далтона-старшего к этому предательству… и тут мысли его, описав положенный круг, снова вернулись к Джиллиан.
С какой стати она подыграла его неуклюжей попытке выручить Натали в неловкой ситуации? Для того ли, чтобы расхолодить Чарли? Или чтобы покрепче привязать его к себе? Заставить самонадеянного аристократа ревновать? Распалить в нем дух соперничества?
Оглядываясь назад, Катберт обнаруживал, что очень хочет поверить в ее холодную отповедь: дескать, со времен той скандальной истории много воды утекло. За много лет пребывания на руководящем посту Далтон вроде бы научился разбираться в людях; во всяком случае, интуиция никогда еще его не подводила. Ну, так вот теперь некий внутренний инстинкт подсказывал: положись на слово Джиллиан, признай, что она возвратилась в Санто-Беньо для того, чтобы отснять свой фильм, и только за этим.
А может быть, ему просто-напросто очень хотелось поверить Джиллиан… потому что его неодолимо влечет к ней. Потому, что он сам глаз на нее положил и уступать никому не желает.
Катберт нагнул голову под тугие водные струи, хорошенько намылил волосы мылом. Почему бы попросту не признать, что у этой женщины губы самой природой созданы для обольщения, и на том дело оставить? У него нет времени ни на новые донкихотские жесты, ни на неуклюжие попытки избавить обманутых жен от неловкости и смущения и помочь сохранить остатки собственного достоинства, не говоря уже о сладострастных маленьких интерлюдиях с восхитительной мисс Брайтон.
Двадцать минут спустя, облачившись в синюю рабочую рубашку, джинсы, крепкие сапоги и верный стетсон, Катберт вышел из номера, решительно направился в кафе и присоединился к киношникам, что жадно поглощали яичницу с ветчиной, запивая завтрак дымящимся кофе. Услужливая Пегги разливала горячий напиток по термосам, — чтобы постояльцам ее было чем подкрепиться по пути к плотине. Но вот ослепительно-желтые лучи фар прорезали тьму и дождь, вовсю заработали «дворники», стирая с ветровых стекол водяные разводы, и пикапы вереницей потянулись к воротам.
Катберт проводил «караван» взглядом. За шторами номера шесть по-прежнему мерцал свет. Главный инженер демонстративно отвернулся — и решительно приказал себе выбросить Джиллиан Брайтон из головы отныне и навеки.
К тому времени, как Джиллиан и ее спутники принялись грузить оборудование, проливной дождь утих, и в воздухе повисло туманное марево. На крыльцо как раз вытаскивали последние ящики, когда к мотелю подкатил изъеденный ржавчиной, громыхающий пикап. Это явился нанятый Джиллиан проводник.
Молодая женщина с трудом сдержала радостное восклицание, когда из машины появился Джереми Багряное Облако собственной персоной. На душе у нее потеплело. Джиллиан помнила старика с тех самых времен, как тот сопровождал отца в его разъездах по окрестностям. Мистер Брайтон служил в заповеднике егерем, а Джереми, вождь клана индейцев навахо, что испокон веков селились по берегам реки Санто-Беньо, помогал ему найти общий язык с местными, рассказывал о повадках зверей и птиц, знакомил с потайной жизнью леса. Несколько месяцев назад Джиллиан связалась с ним по телефону, и Багряное Облако охотно согласился поработать день-другой проводником. Молодая женщина втайне надеялась, что седовласый патриарх не откажется открыть для нее кладезь древних легенд и преданий о племени зуни, что некогда обитало в здешних местах, а теперь сгинуло в никуда.
Возраст старика Джиллиан представляла себе крайне слабо. Два десятка лет назад он казался древним, как сама земля. А теперь, при виде того, с каким гордым достоинством держится индейский вождь, при виде его обветренного, морщинистого лица, и коричневой войлочной шляпы с лентой из кожи гремучей змеи, в ней тотчас же пробудился кинорежиссер. Магия столь колоритного зрительного образа никак не могла оставить ее равнодушной.
— Джереми! До чего я рада тебя видеть!
— Да и я по тебе соскучился, Соколенок!
Джиллиан усмехнулась, припомнив давно позабытое прозвище. Так старик-индеец окрестил любопытную, неугомонную, бесстрашную девятилетнюю надоеду, что «хвостом» бегала за ним по пятам в то незабываемое, первое лето своего пребывания в Санто-Беньо.
Старик взял ее ладони в свои; узловатые пальцы, обтянутые прозрачной, сухой и желтой, точно пергамент, кожей, чуть заметно дрожали. А пронзительно-черные глаза обращались, казалось, к крохотному сгустку боли, что молодая женщина вот уж год как носила под сердцем.
— Знаю: ты все по отцу горюешь. Но дух его живет среди качина.
Как человек иной, чуждой культуры, Джиллиан не слишком-то разбиралась в тонкостях и нюансах сложной и запутанной, всепроникающей религии, что индейцы навахо создали на протяжении многих веков. Однако слово «качина», — что значит «духи предков», — она хорошо знала. Навахо свято верили, что праотцы их и по сей день обитают среди скал и помогают соплеменникам в повседневных трудах и заботах. Простодушные дети гор почитали качина растений и животных, звезд и облаков: все, что индейцы видели вокруг себя, жило, дышало и говорило — с теми, кто постиг тайный язык всего сущего. Туда-то, к духам ветров и вод, света и тьмы и уходили люди после смерти, — впрочем, не все, но немногие избранные, самые достойные, самые великодушные и мудрые, чтобы впредь незримо помогать своим близким, поддерживать их на нелегком жизненном пути.
Мифология индейцев навахо стала своего рода ответом на сомнения и страхи людей, живущих в мире суровом и безжалостном, привыкших ежедневно и ежечасно бороться за существование. И, как ни странно, дарила утешение и поддержку не только своим детям, но и чужакам. Джиллиан до сих пор бережно хранила вырезанную из дерева куклу-качина, что Джереми подарил ей в день ее отъезда из Санто-Беньо, и даже тихонько разговаривала с «покровительницей», когда никто не видел. И читала в бесстрастном лице куклы понимание и сочувствие. Вот точно так же сейчас смотрел на нее Багряное Облако: чем-то он неуловимо походил на творение рук своих.
— Это ради него ты вернулась, — тихо проговорил Джереми. — Ты хочешь почтить память отца через свои «живые картинки».
— Да.
— Дочери должно чтить отца. То хорошее дело. — Скрюченные артритом пальцы ласково сомкнулись на запястьях Джиллиан. — Такой дочери должно помочь. То хорошее дело.
— Спасибо тебе.
Старик обвел невозмутимым взглядом толпу киношников. С церемонной учтивостью поприветствовал каждого, так, что даже заспанный Робби, преисполнившись непривычного благоговения, вместо того, чтобы панибратски хлопнуть собеседника по плечу, вежливо пожал протянутую руку.
— Привет, олух… э-э-э… мистер Багряное Облако… э-э-э… сэр.
— Зови меня Джереми. — Старик снова обернулся к Джиллиан. Его морщинистое лицо казалось абсолютно невозмутимым. — Я слышал, ты наняла людей, чтоб снесли ящики в каньон.
— Верно. — Нахмурившись, молодая женщина глянула на часы. — Им пора бы уже быть.
— Они не приедут.
— Что?
— Юджин Донован сказал им, чтоб не смели тебе помогать.
Молодая женщина стиснула зубы, не без успеха сдержав крепкое ругательство.
— Ежели хочешь, — безмятежно продолжал Джереми, — я велю внукам донести ящики до места. Утром они уехали в Окленд, — зарегистрироваться в университете на осенне-зимний семестр, — но ближе к полудню вернутся.
Джиллиан мгновенно перепланировала график. Если дождь не польет снова, и если Катберт даст добро на спуск в каньон, можно будет поснимать задний план, а к тому времени подоспеют и внуки Джереми с тяжелым снаряжением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Нет, конечно, в жизни ее помимо отца были и другие мужчины. Да только после истории с Чарли Донованом она научилась осторожности. Поняла, что безоглядно доверять кому-то — опасно. Глядя назад, молодая женщина нехотя признавала, что, кажется, в изрядном долгу перед Чарли. Прямо хоть «спасибо» говори. Донован-младший преподал ей бесценный урок, и теперь в общении с противоположным полом Джиллиан допускала лишь одну-единственную разновидность отношений: поверхностные, легковесные, ни к чему не обязывающие. Ни одному из мужчин, с которыми молодая женщина встречалась все эти годы, так и не удалось затронуть в ее душе некую важную струнку, стать для Джиллиан большим, нежели просто «хороший знакомый».
И, по чести говоря, никто из них не целовал ее так, как Катберт Далтон.
Воспоминания о тех ошеломляющих мгновениях перед дверями мотеля воскресли в сознании Джиллиан и, как молодая женщина их не гнала, развеиваться по ветру упорно отказывались. И, к вящему своему изумлению, бесстрастная документалистка почувствовала, как в груди ее затеплилась крохотная искорка желания. И отчего-то вдруг стеснилось в груди, так, что больно стало дышать.
Джиллиан недовольно нахмурилась и усилием воли загасила настырный огонек. «А ну, выбрось дурь из головы! Этот парень вообще не в твоем вкусе; да ты и понятия не имеешь, какой тип мужчин тебе подойдет. Кроме того, Катберт Далтон свято убежден, что ты приехала в Санто-Беньо с одной-единственной целью: соблазнять чужих мужей, да разрушать семейные очаги!»
Словно наяву, Джиллиан вновь ощутила враждебное неодобрение собеседника: с каким надменным презрением взирал на нее Катберт в ту ночь, даже не стараясь особенно скрыть своих чувств! И мысль эта почему-то так раздосадовала документалистку, что она в сердцах пару раз стукнула кулаком по подушке. И тут же, опомнившись, глянула на часы. Почти шесть. Надо думать, он уже встал.
Схватив телефонную трубку, Джиллиан нетерпеливо набрала номер Далтона. Телефон пискнул раз, другой, третий. Молодая женщина уже собиралась швырнуть трубку на рычаг, как наконец-то к аппарату подошли.
— Далтон слушает.
А ведь голос у этого типа и впрямь точно бархат. Глубокий. Грудной. Выразительный. Что за волнующие интонации… а чуть заметный акцент жителя Тихоокеанских штатов наводит на мысль о ковбоях в стетсонах и обтягивающих джинсах. В голове промелькнула случайная, до крайности неуместная мысль: а не приходило ли ему на ум заработать лишний доллар-другой, изображая «голос за кадром»? Скорее всего, нет. Джиллиан понятия не имела, сколько получают инженеры, но судя по тому, как подчиненные его подпрыгивают на стульях, стоит всемогущему Далтону открыть рот, господин Главный Инженер по части зарплаты всем им даст фору.
— Катберт, это Джиллиан.
— Да?
— Дождь идет.
Мертвая тишина.
— И ты звонишь мне в пять сорок шесть, чтобы об этом сообщить?
Боже милосердный, что за неисправимый педант! Странно, что секунды не подсчитал!
— Ты спал?
— Нет, был в душе. А сейчас стою голый, в чем мать родила, мокрый, как мышь, и гадаю, что я, по-твоему, должен делать по поводу того факта, что, видите ли, дождик идет.
Джиллиан решительно и сурово погасила возникший в воображении образ: Катберт Далтон, голый, в чем мать родила, и мокрый как мышь.
— Ничего ты не должен по этому поводу делать, кроме как дать мне и моим ребятам разрешение спуститься в каньон, как только дождь стихнет.
— Позвони, когда прояснится. Тогда и поговорим.
Джиллиан стиснула зубы.
— Послушай, а на компромисс никак нельзя пойти? Я тут наняла местных, чтобы дотащили до пещеры веревочные лестницы и прочую снарягу, без которых к развалинам не поднимешься. А теперь, выходит, мне целый день терять? Ведь с дороги я тебе позвонить не смогу, а когда гроза уляжется, ехать поздно будет! Может, мы доберемся до входа в каньон и там остановимся, а как только дождь прекратится…
— В здешних местах не только из-за дождя приходится беспокоиться, — указал Катберт. — Севернее от нас тоже ливмя лило. Еще не хватало, чтобы вашу съемочную группу накрыло ливневым паводком.
— А уж мне такое и вовсе не в кассу! — горячо заверила его документалистка. — Мой лимит — одна катастрофа на проект, и запас свой я уже исчерпала. Давай вот как сделаем: я прихвачу с собой рацию. И, прежде чем спускаться в каньон, я непременно свяжусь с тобой, чтобы ты дал «добро».
Снова последовала затяжная пауза.
При необходимости Джиллиан умела и уговаривать, и подольщаться, и умасливать, словом — любого обошла бы за милую душу. В конце концов, на войне как на войне — все средства хороши. Однако она уже имела возможность убедиться, что Катберта Далтона на грубую лесть не возьмешь. И на тонкую — тоже. Упрется, как осел, — и с места его не сдвинешь.
— Ладно. Только непременно свяжись со мной, перед тем, как лезть в каньон, слышишь!
— Спасибо огромное!
И не успел он добавить еще предостережение-другое, как Джиллиан уже повесила трубку. А затем уселась поудобнее, обхватила руками колени и попыталась мысленно пронумеровать в нужном порядке те картины и звуки, что непременно следует «увековечить», как только съемочная группа доберется до заветных развалин. Но к вящему ее негодованию, мысли молодой женщины то и дело возвращались к яркому и непередаваемо эротичному видению влажных ягодиц Катберта Далтона.
В четвертом номере считая от ее собственного Катберт бросил трубку на рычаг и возвратился в душ. Проснулся он уже с час назад, и все это время ворочался с боку на бок, дожидаясь, чтобы буйство молний поутихло, предвкушая, как примет душ и побреется, размышляя о своей ремонтной бригаде, о трещине, образовавшейся в результате повышенного давления, об анализе и оценке объема внешних повреждений, каковые рассчитывал завершить уже сегодня.
Черт подери, да кого он дурачит? Большую часть этого времени он только и делал, что старался не думать о Джиллиан.
Катберту до сих пор не вполне верилось, что в ту ночь он и впрямь так дерзко обнимал эту женщину, а она льнула к нему так тесно и близко… Такого бешеного, самозабвенного, по-идиотски первобытного отклика на близость женского тела он не знал с тех пор, как…
Да, в сущности, никогда не знал.
Катберт поневоле взглянул в лицо горькой правде — и от увиденного в особый восторг не пришел. Да, безусловно, Джиллиан Брайтон и мертвеца из могилы поднимет, — с ее-то ясными фиалковыми глазищами и обольстительно-округлыми формами, не говоря уже об упругих, складненьких ягодицах, что так соблазнительно покоились на его колене, — но сексапильных сирен он на своем веку перевидал немало. На одной даже подумывал жениться. Кареглазая красавица-француженка с застенчивой улыбкой и дипломом агронома задержала его в окрестностях Амьена куда дольше срока, необходимого для завершения строительства плотины на реке Сомме. Однако связывать свою судьбу с иностранцем Франсуаза не пожелала, и злополучный инженер уехал из Амьена, думая, что сердце его разбито навеки. Однако, к превеликому его удивлению, «незаживающая рана» очень быстро затянулась.
И даже тогда, даже с Франсуазой, Катберт ни разу не ощущал ничего подобного. Ничего сопоставимого с тем приступом исступленной, просто-таки нокаутирующей страсти, что накатил на него, едва он заключил в объятия эту полузнакомую женщину, эту рыжеволосую, упрямую, невозможную Джиллиан. Да, к француженке его влекло, но влечение это он держал под рассудочным контролем, точно соразмеряя потребность с обстоятельствами… словом, ничего общего с испепеляющей, неутолимой жаждой, от которой разом пересохло в горле, едва Джиллиан прильнула к его груди.
Нахмурившись, Катберт запрокинул голову навстречу тугим струям тепловатой воды. Из всей буйной, неуправляемой компании братцев Далтон он лучше прочих умел владеть собою, строго соблюдая правила самодисциплины, — в работе, в финансовой сфере, в личной жизни. Да, от хорошей драки он отродясь не уклонялся, и пропустить стаканчик-другой в веселом обществе братцев тоже не отказывался, хотя когда же это они в последний раз напивались? Ну, то есть всерьез, от души, так, чтобы на ногах не стояли и, как говорится, лыка не вязали? В незапамятные времена, когда старина Шон школу закончил! Тогда все четверо, включая восьмилетнего Элджи, втихаря прокрались на сеновал с парой ящиков пива, дабы должным образом отпраздновать «возмужание» любимого старшего брата! Отец, отыскавший их на следующее утро, сделал вид, что не заметил ни позеленевших лиц, ни кругов под глазами. И ни словом не упрекнул проштрафившихся.
При мысли об отце Катберт, как всегда, внутренне напрягся. Всякий раз, вспоминая «Весельчака Гарри», как ласково прозвали отца в семье, он вскипал гневом. То, что отец изменял жене, само по себе достаточно гадко. Но оставить эти треклятые письма в комоде, чтобы вдова отыскала их как раз тогда, когда горе ее только-только начало утихать… да только распоследний мерзавец сбережет для жены такой «подарочек»!
На мужчине, способном бессовестно обманывать любящую жену, Катберт решительно и бесповоротно поставил крест. А заодно и на той сомнительной особе, что подтолкнула Далтона-старшего к этому предательству… и тут мысли его, описав положенный круг, снова вернулись к Джиллиан.
С какой стати она подыграла его неуклюжей попытке выручить Натали в неловкой ситуации? Для того ли, чтобы расхолодить Чарли? Или чтобы покрепче привязать его к себе? Заставить самонадеянного аристократа ревновать? Распалить в нем дух соперничества?
Оглядываясь назад, Катберт обнаруживал, что очень хочет поверить в ее холодную отповедь: дескать, со времен той скандальной истории много воды утекло. За много лет пребывания на руководящем посту Далтон вроде бы научился разбираться в людях; во всяком случае, интуиция никогда еще его не подводила. Ну, так вот теперь некий внутренний инстинкт подсказывал: положись на слово Джиллиан, признай, что она возвратилась в Санто-Беньо для того, чтобы отснять свой фильм, и только за этим.
А может быть, ему просто-напросто очень хотелось поверить Джиллиан… потому что его неодолимо влечет к ней. Потому, что он сам глаз на нее положил и уступать никому не желает.
Катберт нагнул голову под тугие водные струи, хорошенько намылил волосы мылом. Почему бы попросту не признать, что у этой женщины губы самой природой созданы для обольщения, и на том дело оставить? У него нет времени ни на новые донкихотские жесты, ни на неуклюжие попытки избавить обманутых жен от неловкости и смущения и помочь сохранить остатки собственного достоинства, не говоря уже о сладострастных маленьких интерлюдиях с восхитительной мисс Брайтон.
Двадцать минут спустя, облачившись в синюю рабочую рубашку, джинсы, крепкие сапоги и верный стетсон, Катберт вышел из номера, решительно направился в кафе и присоединился к киношникам, что жадно поглощали яичницу с ветчиной, запивая завтрак дымящимся кофе. Услужливая Пегги разливала горячий напиток по термосам, — чтобы постояльцам ее было чем подкрепиться по пути к плотине. Но вот ослепительно-желтые лучи фар прорезали тьму и дождь, вовсю заработали «дворники», стирая с ветровых стекол водяные разводы, и пикапы вереницей потянулись к воротам.
Катберт проводил «караван» взглядом. За шторами номера шесть по-прежнему мерцал свет. Главный инженер демонстративно отвернулся — и решительно приказал себе выбросить Джиллиан Брайтон из головы отныне и навеки.
К тому времени, как Джиллиан и ее спутники принялись грузить оборудование, проливной дождь утих, и в воздухе повисло туманное марево. На крыльцо как раз вытаскивали последние ящики, когда к мотелю подкатил изъеденный ржавчиной, громыхающий пикап. Это явился нанятый Джиллиан проводник.
Молодая женщина с трудом сдержала радостное восклицание, когда из машины появился Джереми Багряное Облако собственной персоной. На душе у нее потеплело. Джиллиан помнила старика с тех самых времен, как тот сопровождал отца в его разъездах по окрестностям. Мистер Брайтон служил в заповеднике егерем, а Джереми, вождь клана индейцев навахо, что испокон веков селились по берегам реки Санто-Беньо, помогал ему найти общий язык с местными, рассказывал о повадках зверей и птиц, знакомил с потайной жизнью леса. Несколько месяцев назад Джиллиан связалась с ним по телефону, и Багряное Облако охотно согласился поработать день-другой проводником. Молодая женщина втайне надеялась, что седовласый патриарх не откажется открыть для нее кладезь древних легенд и преданий о племени зуни, что некогда обитало в здешних местах, а теперь сгинуло в никуда.
Возраст старика Джиллиан представляла себе крайне слабо. Два десятка лет назад он казался древним, как сама земля. А теперь, при виде того, с каким гордым достоинством держится индейский вождь, при виде его обветренного, морщинистого лица, и коричневой войлочной шляпы с лентой из кожи гремучей змеи, в ней тотчас же пробудился кинорежиссер. Магия столь колоритного зрительного образа никак не могла оставить ее равнодушной.
— Джереми! До чего я рада тебя видеть!
— Да и я по тебе соскучился, Соколенок!
Джиллиан усмехнулась, припомнив давно позабытое прозвище. Так старик-индеец окрестил любопытную, неугомонную, бесстрашную девятилетнюю надоеду, что «хвостом» бегала за ним по пятам в то незабываемое, первое лето своего пребывания в Санто-Беньо.
Старик взял ее ладони в свои; узловатые пальцы, обтянутые прозрачной, сухой и желтой, точно пергамент, кожей, чуть заметно дрожали. А пронзительно-черные глаза обращались, казалось, к крохотному сгустку боли, что молодая женщина вот уж год как носила под сердцем.
— Знаю: ты все по отцу горюешь. Но дух его живет среди качина.
Как человек иной, чуждой культуры, Джиллиан не слишком-то разбиралась в тонкостях и нюансах сложной и запутанной, всепроникающей религии, что индейцы навахо создали на протяжении многих веков. Однако слово «качина», — что значит «духи предков», — она хорошо знала. Навахо свято верили, что праотцы их и по сей день обитают среди скал и помогают соплеменникам в повседневных трудах и заботах. Простодушные дети гор почитали качина растений и животных, звезд и облаков: все, что индейцы видели вокруг себя, жило, дышало и говорило — с теми, кто постиг тайный язык всего сущего. Туда-то, к духам ветров и вод, света и тьмы и уходили люди после смерти, — впрочем, не все, но немногие избранные, самые достойные, самые великодушные и мудрые, чтобы впредь незримо помогать своим близким, поддерживать их на нелегком жизненном пути.
Мифология индейцев навахо стала своего рода ответом на сомнения и страхи людей, живущих в мире суровом и безжалостном, привыкших ежедневно и ежечасно бороться за существование. И, как ни странно, дарила утешение и поддержку не только своим детям, но и чужакам. Джиллиан до сих пор бережно хранила вырезанную из дерева куклу-качина, что Джереми подарил ей в день ее отъезда из Санто-Беньо, и даже тихонько разговаривала с «покровительницей», когда никто не видел. И читала в бесстрастном лице куклы понимание и сочувствие. Вот точно так же сейчас смотрел на нее Багряное Облако: чем-то он неуловимо походил на творение рук своих.
— Это ради него ты вернулась, — тихо проговорил Джереми. — Ты хочешь почтить память отца через свои «живые картинки».
— Да.
— Дочери должно чтить отца. То хорошее дело. — Скрюченные артритом пальцы ласково сомкнулись на запястьях Джиллиан. — Такой дочери должно помочь. То хорошее дело.
— Спасибо тебе.
Старик обвел невозмутимым взглядом толпу киношников. С церемонной учтивостью поприветствовал каждого, так, что даже заспанный Робби, преисполнившись непривычного благоговения, вместо того, чтобы панибратски хлопнуть собеседника по плечу, вежливо пожал протянутую руку.
— Привет, олух… э-э-э… мистер Багряное Облако… э-э-э… сэр.
— Зови меня Джереми. — Старик снова обернулся к Джиллиан. Его морщинистое лицо казалось абсолютно невозмутимым. — Я слышал, ты наняла людей, чтоб снесли ящики в каньон.
— Верно. — Нахмурившись, молодая женщина глянула на часы. — Им пора бы уже быть.
— Они не приедут.
— Что?
— Юджин Донован сказал им, чтоб не смели тебе помогать.
Молодая женщина стиснула зубы, не без успеха сдержав крепкое ругательство.
— Ежели хочешь, — безмятежно продолжал Джереми, — я велю внукам донести ящики до места. Утром они уехали в Окленд, — зарегистрироваться в университете на осенне-зимний семестр, — но ближе к полудню вернутся.
Джиллиан мгновенно перепланировала график. Если дождь не польет снова, и если Катберт даст добро на спуск в каньон, можно будет поснимать задний план, а к тому времени подоспеют и внуки Джереми с тяжелым снаряжением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28