Но я постараюсь играть нормально. Правда. Я буду очень стараться.
Он не знал, что сказать. Все слова были лишними, ненужными и глупыми.
Он только и нашел одно-единственное слово, которое сразу пришло — и вырвалось раньше, чем он успел его остановить.
— Хо-ро-шо…
* * *
Когда она подходила к дому, начался дождь. Пока еще он несмело накрапывал, но Мышка остановилась, подняла голову. Странно, она обрадовалась этим робким каплям, упавшим на ее ладонь. «Мне подали знак», — сказала она себе. Все будет… Договаривать она не стала, чтобы хоть на этот раз сбылось.
Она поднялась по лестнице, открыла дверь, прячась в обыденности дома.
— Анька, ужин на столе, — сообщила ей сестра.
— А родители?
— Они уехали на дачу…
— Дачники, дачи, — прошептала Мышка слова Раневской из «Вишневого сада». — Это так пошло…
Ася смотрела на нее удивленно.
— Что с тобой? — поинтересовалась она. — Ты вернулась из заоблачных высей и обрела способность шутить?
— А я была там?
— Не знаю… Я не знаю, где ты была…
— Я сама не знаю.
Она прошла в комнату, включила магнитофон.
«Последнее время он слушает только Моррисона. И я тоже слушаю только Моррисона. Как будто это еще может нас объединить…»
Опустив голову на руки, она попыталась раствориться в музыке — и снова это был посмертный концерт. Адажио Альбинони. Там, в какой-то точке, любовь становилась слишком огромной и переставала помещаться в маленьком мире. Там любовь вырвалась наружу, соприкасаясь с небом. И это было куда важнее…
— Анька, ты собираешься ужинать?
Что-то рассыпалось высоко, в небе. Как колокольный звон…
— Я не хочу, — прошептала Мышка, поднимая глаза. К чему относились ее слова, она и сама не знала. Просто слетели с ее губ и растаяли в воздухе. — Ерунда, — нахмурилась она. — Все ерунда… Я и правда начинаю сходить с ума…
Она поднялась, вышла из комнаты, оставив «рок умирать» в гордом одиночестве.
— Ты свихнешься от этой мрачной музыки…
— Ерунда, — бросила Мышка. — От музыки с ума не сходят… От жизни — сколько угодно.
— Посмотри на свою физиономию…
— Обычная, — пожала Мышка плечами. — Кажется, у Айрис Мэрдок было — «как я не люблю этих девочек с веселыми лицами»… Я — девушка во вкусе Брэдли Пирсона. С нормальным мрачным лицом…
— Первая любовь всегда неудачна, — сказала Аська назидательным тоном. Правда, исполненным сочувствия.
— Это как посмотреть…
— Скажем так, тебя бросил какой-то мальчик…
— Ага, — кивнула Мышка. — Мальчик бросил… Это точно.
Она совсем не хотела есть. Просто надо было. И говорить с Асей тоже было надо. Трудно, брат, надевать маску…
— Хочешь, пойдем в кино?
— Мысль интересная… Но не могу. Увы. Надо готовиться… Она наконец кончила есть, вымыла тарелку, с наслаждением позволяя воде ласково касаться своих рук.
— Как хочешь, — проговорила Ася.
Мышке показалось, что в ее голосе прозвучала обида, и, может быть, стоило поговорить… Но — о чем? Что она может сказать?
— Ася, я в самом деле сейчас занята. И вы зря боитесь за меня. Просто роль попалась трудная… Я немного устала. Кончится все это — я отдохну. Уеду на дачу. Правда…
— Как хочешь, — повторила Ася.
Мышка только вздохнула и ушла в комнату. Достала с полки том Сэллинджера. «Где откроется книга, там и узнаю, что мне надо делать», — решила она.
Она так и поступила — открыла томик наобум, и сразу же ей бросились в глаза строчки: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешную»…
Она наморщила лоб, пытаясь понять, откуда там, в этой книге, могли появиться эти строки. Пролистала страницы и нашла название — «Фрэнни». Она стала читать рассказ с начала, с каждым шагом все больше и больше уходя от реальности, — или, наоборот, соприкасаясь с ней все теснее? — и все больше узнавала себя в американской девочке Фрэнни. А когда закончила, некоторое время просто сидела, глядя вдаль и ничего перед собой не видя, а потом она легла на кровать, и ее губы зашевелились в странной молитве, короткой и хранящей в себе все молитвы на свете: «Господи, помилуй меня, Господи, помилуй меня, Господи…»
* * *
«Чего Ты хочешь?»
Храм уже опустел. Служба кончилась, а Бейз все задавал и задавал один вопрос, и, только когда помимо него осталось двое-трое человек, иногда посматривающих в сторону странного человека, простоявшего на коленях всю службу, Бейз прошептал первые слова молитвы:
— Ты можешь все исправить. Я прошу Тебя не ради него и не ради себя. Ради нее. Я знаю, Ты можешь это исправить… Может быть, мир и в самом деле полон бесами, и бесы вокруг нас разрушают Твой мир, но, Господи, покажи, что Ты сильнее… Я знаю, нельзя держаться за земную жизнь, но — что будет делать она? Одна, в этой пустыне, где и взрослый-то человек не знает, куда идти… Подожди, когда она наберется сил, Господи. Просто немного подожди…
Он говорил, говорил, рассказывая зачем-то, как первый раз появилась Мышка. Такая хрупкая, немного настороженная. Привыкшая к ударам и в то же время — открытая для счастья…
Он понимал, что это глупо — рассказывать Господу то, что наверняка Он знает без него, и в то же время почему-то ему казалось, что, если сейчас Господь посмотрит на все это его, человеческими, глазами, все исправится.
— Вот так, Господи, и, если бы я знал, что мне делать, не посмел бы тревожить Тебя… Если бы Ты все исправил теперь, Господи!
И почему-то пришла уверенность, что его, растерянного и угнетенного Бейза, сейчас внимательно слушают, и словно кто-то от неожиданности сказал тихо: «Но на земле так много зла…» Голос был женским, и Бейз даже дернулся, обернулся. Рядом никого не было. Откуда же донесся этот грустный голос, наполненный странной печалью?
— Много зла…
«Как эхо», — подумал Бейз.
— Молодой человек, уже поздно… Нам пора закрывать двери…
Он поднялся с колен. Пытливо посмотрел на женщину, сказавшую последнюю фразу. Но это был другой голос!
— Простите, это… Вы только что сказали…
— Ну да, — кивнула женщина.
— А что вы сказали?
— Нам пора закрываться, — терпеливо повторила она. — Да и вам надо идти… Поздно уже, стемнело… Сейчас ведь по ночам лучше не ходить… Слишком зла много…
Она пошла дальше, уже не обращая внимания на Бейза. А он смотрел ей вслед еще несколько мгновений — фраза была примерно такая, да, но голос-то был другой…
Еще раз обернувшись, он попытался понять, что же за голос он слышал, но теперь ему показалось, что все лишь померещилось.
Он вышел на улицу. С Волги веяло прохладой. В сквере у храма какая-то компания «употребляла», изредка разрывая спокойную тишину воплями и хохотом. Он почти физически ощутил агрессию, исходящую от них, и машинально ускорил шаг. На земле так много…
Невольно обернувшись, он увидел, что один из этой компании смотрит на него, но на секунду ему показалось, что это нечеловеческий взгляд. В принципе, в сумерках они становятся страшны, усмехнулся он про себя. Низкие лбы. Маленькие глаза… Агрессивно сжатые челюсти… Может, все-таки часть людей на самом деле произошла от обезьян?
Он пошел дальше, прекрасно зная, что стоит ему замедлить шаг, как агрессия выплеснется наружу. Принимать же участие в драке возле храма, именно сейчас, после молитвы… Нет.
— Они несчастны.
Уже около остановки троллейбуса он посмотрел туда, в темноту, сгустившуюся вокруг храма, и снова услышал эти слова. На этот раз их произнесли совсем рядом, с глумливой интонацией, и голос был совсем непонятный, бесполый, отвратительный, как все, нарушающее гармонию…
— На земле ведь зла-то побольше…
«Что со мной происходит?»
Когда подошел троллейбус, он с удовольствием вошел, и тут же ему показалось, что он только что сбежал, так и не рискнув узнать до конца ответ.
Так и не узнав, услышана ли его молитва…
* * *
К ночи дождь превратился в ливень.
Кинг стоял, не обращая внимания на то, что совсем промок. Он стоял, пытаясь представить себе, что она делает там, за единственным освещенным окном. Он рисовал в воображении каждое ее движение, поворот головы, полуулыбку, иногда появляющуюся на губах, комнату, в которой никогда не был… Господи, они так долго жили в мире для двоих… Только для двоих. Теперь каждый вынужден научиться самостоятельности…
«В конце концов, мы ведь были счастливы, — подумал он. — Пусть немного. У других и этого не было…»
Мимо пробежала парочка — они прятались от дождя под его пиджаком, и Кинг им позавидовал. Ему тоже хотелось бы так быть с Мышкой. И они не стали бы убегать от дождя — если помнить, что никто не может знать, какой из дождей окажется последним. Человек вообще этого не знает. Какое утро последнее. Какой вечер. Какая молитва…
Свет в ее окне погас.
Кинг охотно продлил бы эту ночь на целую вечность, но он знал — ему пора…
— Спокойной ночи, любимая, — прошептал он.
И пошел прочь, по мокрой заплаканной дороге, не замечая, что дождь становится еще сильнее и поднявшийся ветер швыряет дождь ему в лицо, отчего оно стало мокрым, как от Долгих слез.
Он уходил в свой дом, уже давно превратившийся в тюрьму. Дом, где окна выходят на железную дорогу и постоянно слышится траурный вой поезда…
Она подошла к окну. Сквозь стекло, сплошь покрытое каплями дождя, невозможно было ничего рассмотреть. На минуту ей показалось, что кто-то стоит под ее окном. Но это же глупо, тут же отругала она себя. Этого быть не может… Кому придет в голову стоять под проливным дождем?
И все-таки она выключила свет, чтобы лучше видеть то, что за окном, и прижалась лбом к оконному стеклу.
Потом отпрянула, не веря самой себе.
Она теперь ясно увидела удаляющуюся тень. Человек, идущий по улице, был так похож на Кинга, что она была уверена — это он, но лишь несколько мгновений. Потом это прошло.
— Этого не может быть, — прошептала она. — Он не придет сюда. Никогда… Наверное, все так и бывает.
А вдруг это он?
Она вскочила, накинула на плечи куртку и выбежала на улицу.
— Кинг! — крикнула она в темноту.
Ей ответил только дождь.
Улица была пустой. Она прошептала едва слышно:
— Только показалось. Как жаль…
И медленно пошла назад, понурив голову. Она не обращала внимания на то, что совсем промокла. Если бы это был он, она смогла бы с ним поговорить. Но…
— Значит, он меня больше не любит, — прошептала она, поднимая голову.
Там, в черной пропасти, иногда появлялась лестница на небеса. Если бы она появилась сейчас!
Она ушла бы по ней прочь, нисколько не раздумывая… Зачем ей, Мышке, этот мир без его любви?
Глава 5
«Я ТЕБЯ ТЕРЯЮ»
Кинг даже не мог определить, спал он этой ночью или просто думал… Странное состояние, когда явь перестала быть отличима от сна.
«Это просто потому, что в данный момент ты находишься в пограничной ситуации», — сказал он себе.
Поднявшись, он сварил себе кофе, привычно включил музыку-Телефон зазвонил, и он даже сначала не сделал шага по направлению к нему. Просто сидел, продолжая мелкими глотками потягивать кофе, и тупо смотрел на дребезжащую «тень». Все вокруг было теперь тенями. Только Мышка сохранила явные очертания. Иногда ему казалось, что, если вцепиться в ее руку, может случиться чудо и ты сам перестанешь расплываться в пространстве. Обретешь форму. Но разве не был возможен и второй вариант? Что и она начнет растворяться, превращаясь в смутный абрис?
Телефон упорствовал. Кинг поднял трубку. Он хотел тут же положить ее назад, но не сделал этого.
— Кинг, ты меня слышишь?
Голос Бейза вторгся в его пространство, и Кинг подумал — он же будет продолжать звонить…
— Да, я тебя слышу, — сказал он в трубку.
— Сегодня спектакль… Кинг, я тебя прошу…
— Нет, — отрезал он.
— Кинг, не будь ты мерзавцем!
— Я и не хочу им быть. Я хочу им казаться…
— Учти, грань между «казаться» и «быть» настолько зыбка, что…
— Бейз, я большой мальчик. Не надо, право, читать мне нотации…
— Я просто попросил тебя прийти на ее спектакль… Неужели тебе это трудно?
Он промолчал.
— Кинг…
— Я не приду, — сказал он.
— Какого черта ты решил умереть заранее? — грустно проговорил Бейз. — Если все-таки ты передумаешь, спектакль в четыре. У них вход свободный.
Он положил трубку. Странно, подумал он. В четыре. Вход свободный. Совершенно ненужная информация отложилась в голове.
Он зло рассмеялся:
— Все равно. Даже если бы я и хотел…
Эта дрянная белая бумаженция будет готова только в три.
Он не успел бы…
И все-таки он пошел раньше.
Он загадал: если будет готова раньше, значит, пойдет. Последний раз увидеть ее лицо. Потом он уедет отсюда…
Все ведь так просто. Уехать, и тогда она его забудет.
В поликлинике было пусто. Пожилая дама в белом халате посмотрела на него с жалостью и неодобрением.
— Я делал вчера флюорографию, — пояснил он. — Еще не готова?
— Посмотрите, — кивнула она в сторону желтого ящика.
Он стал искать свое имя. Нашел и уже сделал шаг прочь, как вдруг остановился, с недоумением глядя на бумажку.
— Вы не перепутали? — вернулся он к столику. — У вас не бывает так: результат одного человека попадает к другому…
— Бывает, — призналась женщина. — У вас что-то не в порядке? Знаете, старый аппарат… Все возможно. Последний раз мы попали в такую историю… Чуть ли не половине пациентов поставили ложные диагнозы… А оказалось — просто был неисправен аппарат… Но сейчас вроде бы ничего такого не должно случиться. Дайте-ка, я посмотрю…
— Нет, — помотал он головой. — Не надо… Все в порядке. Он еще раз взглянул на мелкие синие буквы: «Легкие в пределах нормы»… И рассмеялся.
— Вы можете сделать снимок еще раз! — прокричала ему вслед женщина, но он только отмахнулся.
По дороге его остановил врач.
— Стае, как вы? — спросил он. — Давайте я посмотрю результат…
Кинг протянул ему листок.
— Скажите, — спросил он, — это может быть ошибкой?
— Может, — кивнул тот. — Пошли… У меня сейчас нет никого… Я вас посмотрю.
Они прошли в кабинет, теперь Кинг снова боялся, отчаянно ругая себя за то, что согласился. Но ведь надо быть уверенным. На все сто процентов…
Он ненавидел эти процедуры, и прикосновение холодного стетоскопа сейчас заставило его вздрогнуть.
— Все нормально, — недоуменно сказал врач. — Видимо, были остатки пневмонии… Можно сказать, вам повезло. Это чудо. Но все-таки покажитесь через месяц. И будьте осторожны, не переохлаждайтесь…
* * *
Он вышел на улицу и сначала пошел к телефону-автомату. Нашел мелочь, набрал Мышкин номер.
Трубку не брали, и он догадался — конечно, она уже там. До спектакля-то осталось всего ничего. Какие-то сорок минут.
«Надо спешить, — сказал он себе. — Я успею… Теперь-то я везде успею».
* * *
Уже шло первое действие. Мышка так волновалась, что у нее кружилась голова. Она стояла в коридоре, курила одну сигарету за другой, пытаясь хоть немного прийти в себя.
— Поделись сигаретой, — попросил ее Андрей, музыкант из группы. — Свои забыл… Да не трепещи ты, как осиновый лист. Все будет нормально…
Он махнул ей рукой с зажатой сигаретой и сбежал вниз по лестнице.
— Народу как грязи, — проворчала появившаяся рядом Таня. — Дай сигарету… Тебе хорошо, ты только через двадцать минут появишься… А мне уже идти.
Мимо прошел Сашка, который играл Резанова, подмигнул Мышке и посоветовал курить поменьше, а то голос просядет.
— Вера ругается на Дмитрия, — почему-то шепотом сообщила Танька. — Говорит, что нас ждет провал, и виноват в этом он сам. Потому что постановка сложная, и мы не справимся…
— Да пошла бы она, — разозлилась Мышка. — А то надо было играть этот кошмар… Она же предлагала скучнейшую пьесу. Какого-то местного автора…
— Зато просто. Сиди себе и будь примитивным… Ладно, я побежала… Сейчас мой выход. Пожелай мне…
— Семь футов под килем, — кивнула Мышка.
— А «не пуха» где?
— Сама туда иди, — рассмеялась Мышка.
— Ладно, — согласилась Таня. — Тебе тоже семь футов. И попутного ветра…
— Постараемся…
Она почти успокоилась. В конце концов, к этому надо привыкать… Просто не смотри в зал, посоветовала она самой себе. Представь, что там никого нет. Только Кинг. Но о нем сейчас не надо… Он же не придет. Хорошо, пусть так… Она не станет смотреть в зал и будет воображать, что там только и есть один человек. Может, это и неправильно, бежать в воображение, но что прикажете делать, если реальность сто крат хуже? Как самосохраняться?
— Краснова, пора…
Она скрестила пальцы и как в черный омут бросилась.
Первый шаг на сцену сначала получился незаметным. Она даже не поняла, что уже перешла границу.
«Не смотри в зал», — приказала она себе.
Но — посмотрела.
Видимо, воображение у нее и в самом деле было сильным. Потому что она сначала увидела именно Кинга.
В зале было темно, и никого больше не видно, а Кинг стоял возле двери, в полумраке, и смотрел прямо на нее. И еще, что уже совершенно не вписывалось в реальность, он ей улыбался.
«Ладно, — сказала она себе. — Мои видения иногда приносят пользу»…
Мышка закружилась в чужих словах, произнося их как свои, и поминутно оглядывалась в зал, опасаясь, что видение исчезнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Он не знал, что сказать. Все слова были лишними, ненужными и глупыми.
Он только и нашел одно-единственное слово, которое сразу пришло — и вырвалось раньше, чем он успел его остановить.
— Хо-ро-шо…
* * *
Когда она подходила к дому, начался дождь. Пока еще он несмело накрапывал, но Мышка остановилась, подняла голову. Странно, она обрадовалась этим робким каплям, упавшим на ее ладонь. «Мне подали знак», — сказала она себе. Все будет… Договаривать она не стала, чтобы хоть на этот раз сбылось.
Она поднялась по лестнице, открыла дверь, прячась в обыденности дома.
— Анька, ужин на столе, — сообщила ей сестра.
— А родители?
— Они уехали на дачу…
— Дачники, дачи, — прошептала Мышка слова Раневской из «Вишневого сада». — Это так пошло…
Ася смотрела на нее удивленно.
— Что с тобой? — поинтересовалась она. — Ты вернулась из заоблачных высей и обрела способность шутить?
— А я была там?
— Не знаю… Я не знаю, где ты была…
— Я сама не знаю.
Она прошла в комнату, включила магнитофон.
«Последнее время он слушает только Моррисона. И я тоже слушаю только Моррисона. Как будто это еще может нас объединить…»
Опустив голову на руки, она попыталась раствориться в музыке — и снова это был посмертный концерт. Адажио Альбинони. Там, в какой-то точке, любовь становилась слишком огромной и переставала помещаться в маленьком мире. Там любовь вырвалась наружу, соприкасаясь с небом. И это было куда важнее…
— Анька, ты собираешься ужинать?
Что-то рассыпалось высоко, в небе. Как колокольный звон…
— Я не хочу, — прошептала Мышка, поднимая глаза. К чему относились ее слова, она и сама не знала. Просто слетели с ее губ и растаяли в воздухе. — Ерунда, — нахмурилась она. — Все ерунда… Я и правда начинаю сходить с ума…
Она поднялась, вышла из комнаты, оставив «рок умирать» в гордом одиночестве.
— Ты свихнешься от этой мрачной музыки…
— Ерунда, — бросила Мышка. — От музыки с ума не сходят… От жизни — сколько угодно.
— Посмотри на свою физиономию…
— Обычная, — пожала Мышка плечами. — Кажется, у Айрис Мэрдок было — «как я не люблю этих девочек с веселыми лицами»… Я — девушка во вкусе Брэдли Пирсона. С нормальным мрачным лицом…
— Первая любовь всегда неудачна, — сказала Аська назидательным тоном. Правда, исполненным сочувствия.
— Это как посмотреть…
— Скажем так, тебя бросил какой-то мальчик…
— Ага, — кивнула Мышка. — Мальчик бросил… Это точно.
Она совсем не хотела есть. Просто надо было. И говорить с Асей тоже было надо. Трудно, брат, надевать маску…
— Хочешь, пойдем в кино?
— Мысль интересная… Но не могу. Увы. Надо готовиться… Она наконец кончила есть, вымыла тарелку, с наслаждением позволяя воде ласково касаться своих рук.
— Как хочешь, — проговорила Ася.
Мышке показалось, что в ее голосе прозвучала обида, и, может быть, стоило поговорить… Но — о чем? Что она может сказать?
— Ася, я в самом деле сейчас занята. И вы зря боитесь за меня. Просто роль попалась трудная… Я немного устала. Кончится все это — я отдохну. Уеду на дачу. Правда…
— Как хочешь, — повторила Ася.
Мышка только вздохнула и ушла в комнату. Достала с полки том Сэллинджера. «Где откроется книга, там и узнаю, что мне надо делать», — решила она.
Она так и поступила — открыла томик наобум, и сразу же ей бросились в глаза строчки: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешную»…
Она наморщила лоб, пытаясь понять, откуда там, в этой книге, могли появиться эти строки. Пролистала страницы и нашла название — «Фрэнни». Она стала читать рассказ с начала, с каждым шагом все больше и больше уходя от реальности, — или, наоборот, соприкасаясь с ней все теснее? — и все больше узнавала себя в американской девочке Фрэнни. А когда закончила, некоторое время просто сидела, глядя вдаль и ничего перед собой не видя, а потом она легла на кровать, и ее губы зашевелились в странной молитве, короткой и хранящей в себе все молитвы на свете: «Господи, помилуй меня, Господи, помилуй меня, Господи…»
* * *
«Чего Ты хочешь?»
Храм уже опустел. Служба кончилась, а Бейз все задавал и задавал один вопрос, и, только когда помимо него осталось двое-трое человек, иногда посматривающих в сторону странного человека, простоявшего на коленях всю службу, Бейз прошептал первые слова молитвы:
— Ты можешь все исправить. Я прошу Тебя не ради него и не ради себя. Ради нее. Я знаю, Ты можешь это исправить… Может быть, мир и в самом деле полон бесами, и бесы вокруг нас разрушают Твой мир, но, Господи, покажи, что Ты сильнее… Я знаю, нельзя держаться за земную жизнь, но — что будет делать она? Одна, в этой пустыне, где и взрослый-то человек не знает, куда идти… Подожди, когда она наберется сил, Господи. Просто немного подожди…
Он говорил, говорил, рассказывая зачем-то, как первый раз появилась Мышка. Такая хрупкая, немного настороженная. Привыкшая к ударам и в то же время — открытая для счастья…
Он понимал, что это глупо — рассказывать Господу то, что наверняка Он знает без него, и в то же время почему-то ему казалось, что, если сейчас Господь посмотрит на все это его, человеческими, глазами, все исправится.
— Вот так, Господи, и, если бы я знал, что мне делать, не посмел бы тревожить Тебя… Если бы Ты все исправил теперь, Господи!
И почему-то пришла уверенность, что его, растерянного и угнетенного Бейза, сейчас внимательно слушают, и словно кто-то от неожиданности сказал тихо: «Но на земле так много зла…» Голос был женским, и Бейз даже дернулся, обернулся. Рядом никого не было. Откуда же донесся этот грустный голос, наполненный странной печалью?
— Много зла…
«Как эхо», — подумал Бейз.
— Молодой человек, уже поздно… Нам пора закрывать двери…
Он поднялся с колен. Пытливо посмотрел на женщину, сказавшую последнюю фразу. Но это был другой голос!
— Простите, это… Вы только что сказали…
— Ну да, — кивнула женщина.
— А что вы сказали?
— Нам пора закрываться, — терпеливо повторила она. — Да и вам надо идти… Поздно уже, стемнело… Сейчас ведь по ночам лучше не ходить… Слишком зла много…
Она пошла дальше, уже не обращая внимания на Бейза. А он смотрел ей вслед еще несколько мгновений — фраза была примерно такая, да, но голос-то был другой…
Еще раз обернувшись, он попытался понять, что же за голос он слышал, но теперь ему показалось, что все лишь померещилось.
Он вышел на улицу. С Волги веяло прохладой. В сквере у храма какая-то компания «употребляла», изредка разрывая спокойную тишину воплями и хохотом. Он почти физически ощутил агрессию, исходящую от них, и машинально ускорил шаг. На земле так много…
Невольно обернувшись, он увидел, что один из этой компании смотрит на него, но на секунду ему показалось, что это нечеловеческий взгляд. В принципе, в сумерках они становятся страшны, усмехнулся он про себя. Низкие лбы. Маленькие глаза… Агрессивно сжатые челюсти… Может, все-таки часть людей на самом деле произошла от обезьян?
Он пошел дальше, прекрасно зная, что стоит ему замедлить шаг, как агрессия выплеснется наружу. Принимать же участие в драке возле храма, именно сейчас, после молитвы… Нет.
— Они несчастны.
Уже около остановки троллейбуса он посмотрел туда, в темноту, сгустившуюся вокруг храма, и снова услышал эти слова. На этот раз их произнесли совсем рядом, с глумливой интонацией, и голос был совсем непонятный, бесполый, отвратительный, как все, нарушающее гармонию…
— На земле ведь зла-то побольше…
«Что со мной происходит?»
Когда подошел троллейбус, он с удовольствием вошел, и тут же ему показалось, что он только что сбежал, так и не рискнув узнать до конца ответ.
Так и не узнав, услышана ли его молитва…
* * *
К ночи дождь превратился в ливень.
Кинг стоял, не обращая внимания на то, что совсем промок. Он стоял, пытаясь представить себе, что она делает там, за единственным освещенным окном. Он рисовал в воображении каждое ее движение, поворот головы, полуулыбку, иногда появляющуюся на губах, комнату, в которой никогда не был… Господи, они так долго жили в мире для двоих… Только для двоих. Теперь каждый вынужден научиться самостоятельности…
«В конце концов, мы ведь были счастливы, — подумал он. — Пусть немного. У других и этого не было…»
Мимо пробежала парочка — они прятались от дождя под его пиджаком, и Кинг им позавидовал. Ему тоже хотелось бы так быть с Мышкой. И они не стали бы убегать от дождя — если помнить, что никто не может знать, какой из дождей окажется последним. Человек вообще этого не знает. Какое утро последнее. Какой вечер. Какая молитва…
Свет в ее окне погас.
Кинг охотно продлил бы эту ночь на целую вечность, но он знал — ему пора…
— Спокойной ночи, любимая, — прошептал он.
И пошел прочь, по мокрой заплаканной дороге, не замечая, что дождь становится еще сильнее и поднявшийся ветер швыряет дождь ему в лицо, отчего оно стало мокрым, как от Долгих слез.
Он уходил в свой дом, уже давно превратившийся в тюрьму. Дом, где окна выходят на железную дорогу и постоянно слышится траурный вой поезда…
Она подошла к окну. Сквозь стекло, сплошь покрытое каплями дождя, невозможно было ничего рассмотреть. На минуту ей показалось, что кто-то стоит под ее окном. Но это же глупо, тут же отругала она себя. Этого быть не может… Кому придет в голову стоять под проливным дождем?
И все-таки она выключила свет, чтобы лучше видеть то, что за окном, и прижалась лбом к оконному стеклу.
Потом отпрянула, не веря самой себе.
Она теперь ясно увидела удаляющуюся тень. Человек, идущий по улице, был так похож на Кинга, что она была уверена — это он, но лишь несколько мгновений. Потом это прошло.
— Этого не может быть, — прошептала она. — Он не придет сюда. Никогда… Наверное, все так и бывает.
А вдруг это он?
Она вскочила, накинула на плечи куртку и выбежала на улицу.
— Кинг! — крикнула она в темноту.
Ей ответил только дождь.
Улица была пустой. Она прошептала едва слышно:
— Только показалось. Как жаль…
И медленно пошла назад, понурив голову. Она не обращала внимания на то, что совсем промокла. Если бы это был он, она смогла бы с ним поговорить. Но…
— Значит, он меня больше не любит, — прошептала она, поднимая голову.
Там, в черной пропасти, иногда появлялась лестница на небеса. Если бы она появилась сейчас!
Она ушла бы по ней прочь, нисколько не раздумывая… Зачем ей, Мышке, этот мир без его любви?
Глава 5
«Я ТЕБЯ ТЕРЯЮ»
Кинг даже не мог определить, спал он этой ночью или просто думал… Странное состояние, когда явь перестала быть отличима от сна.
«Это просто потому, что в данный момент ты находишься в пограничной ситуации», — сказал он себе.
Поднявшись, он сварил себе кофе, привычно включил музыку-Телефон зазвонил, и он даже сначала не сделал шага по направлению к нему. Просто сидел, продолжая мелкими глотками потягивать кофе, и тупо смотрел на дребезжащую «тень». Все вокруг было теперь тенями. Только Мышка сохранила явные очертания. Иногда ему казалось, что, если вцепиться в ее руку, может случиться чудо и ты сам перестанешь расплываться в пространстве. Обретешь форму. Но разве не был возможен и второй вариант? Что и она начнет растворяться, превращаясь в смутный абрис?
Телефон упорствовал. Кинг поднял трубку. Он хотел тут же положить ее назад, но не сделал этого.
— Кинг, ты меня слышишь?
Голос Бейза вторгся в его пространство, и Кинг подумал — он же будет продолжать звонить…
— Да, я тебя слышу, — сказал он в трубку.
— Сегодня спектакль… Кинг, я тебя прошу…
— Нет, — отрезал он.
— Кинг, не будь ты мерзавцем!
— Я и не хочу им быть. Я хочу им казаться…
— Учти, грань между «казаться» и «быть» настолько зыбка, что…
— Бейз, я большой мальчик. Не надо, право, читать мне нотации…
— Я просто попросил тебя прийти на ее спектакль… Неужели тебе это трудно?
Он промолчал.
— Кинг…
— Я не приду, — сказал он.
— Какого черта ты решил умереть заранее? — грустно проговорил Бейз. — Если все-таки ты передумаешь, спектакль в четыре. У них вход свободный.
Он положил трубку. Странно, подумал он. В четыре. Вход свободный. Совершенно ненужная информация отложилась в голове.
Он зло рассмеялся:
— Все равно. Даже если бы я и хотел…
Эта дрянная белая бумаженция будет готова только в три.
Он не успел бы…
И все-таки он пошел раньше.
Он загадал: если будет готова раньше, значит, пойдет. Последний раз увидеть ее лицо. Потом он уедет отсюда…
Все ведь так просто. Уехать, и тогда она его забудет.
В поликлинике было пусто. Пожилая дама в белом халате посмотрела на него с жалостью и неодобрением.
— Я делал вчера флюорографию, — пояснил он. — Еще не готова?
— Посмотрите, — кивнула она в сторону желтого ящика.
Он стал искать свое имя. Нашел и уже сделал шаг прочь, как вдруг остановился, с недоумением глядя на бумажку.
— Вы не перепутали? — вернулся он к столику. — У вас не бывает так: результат одного человека попадает к другому…
— Бывает, — призналась женщина. — У вас что-то не в порядке? Знаете, старый аппарат… Все возможно. Последний раз мы попали в такую историю… Чуть ли не половине пациентов поставили ложные диагнозы… А оказалось — просто был неисправен аппарат… Но сейчас вроде бы ничего такого не должно случиться. Дайте-ка, я посмотрю…
— Нет, — помотал он головой. — Не надо… Все в порядке. Он еще раз взглянул на мелкие синие буквы: «Легкие в пределах нормы»… И рассмеялся.
— Вы можете сделать снимок еще раз! — прокричала ему вслед женщина, но он только отмахнулся.
По дороге его остановил врач.
— Стае, как вы? — спросил он. — Давайте я посмотрю результат…
Кинг протянул ему листок.
— Скажите, — спросил он, — это может быть ошибкой?
— Может, — кивнул тот. — Пошли… У меня сейчас нет никого… Я вас посмотрю.
Они прошли в кабинет, теперь Кинг снова боялся, отчаянно ругая себя за то, что согласился. Но ведь надо быть уверенным. На все сто процентов…
Он ненавидел эти процедуры, и прикосновение холодного стетоскопа сейчас заставило его вздрогнуть.
— Все нормально, — недоуменно сказал врач. — Видимо, были остатки пневмонии… Можно сказать, вам повезло. Это чудо. Но все-таки покажитесь через месяц. И будьте осторожны, не переохлаждайтесь…
* * *
Он вышел на улицу и сначала пошел к телефону-автомату. Нашел мелочь, набрал Мышкин номер.
Трубку не брали, и он догадался — конечно, она уже там. До спектакля-то осталось всего ничего. Какие-то сорок минут.
«Надо спешить, — сказал он себе. — Я успею… Теперь-то я везде успею».
* * *
Уже шло первое действие. Мышка так волновалась, что у нее кружилась голова. Она стояла в коридоре, курила одну сигарету за другой, пытаясь хоть немного прийти в себя.
— Поделись сигаретой, — попросил ее Андрей, музыкант из группы. — Свои забыл… Да не трепещи ты, как осиновый лист. Все будет нормально…
Он махнул ей рукой с зажатой сигаретой и сбежал вниз по лестнице.
— Народу как грязи, — проворчала появившаяся рядом Таня. — Дай сигарету… Тебе хорошо, ты только через двадцать минут появишься… А мне уже идти.
Мимо прошел Сашка, который играл Резанова, подмигнул Мышке и посоветовал курить поменьше, а то голос просядет.
— Вера ругается на Дмитрия, — почему-то шепотом сообщила Танька. — Говорит, что нас ждет провал, и виноват в этом он сам. Потому что постановка сложная, и мы не справимся…
— Да пошла бы она, — разозлилась Мышка. — А то надо было играть этот кошмар… Она же предлагала скучнейшую пьесу. Какого-то местного автора…
— Зато просто. Сиди себе и будь примитивным… Ладно, я побежала… Сейчас мой выход. Пожелай мне…
— Семь футов под килем, — кивнула Мышка.
— А «не пуха» где?
— Сама туда иди, — рассмеялась Мышка.
— Ладно, — согласилась Таня. — Тебе тоже семь футов. И попутного ветра…
— Постараемся…
Она почти успокоилась. В конце концов, к этому надо привыкать… Просто не смотри в зал, посоветовала она самой себе. Представь, что там никого нет. Только Кинг. Но о нем сейчас не надо… Он же не придет. Хорошо, пусть так… Она не станет смотреть в зал и будет воображать, что там только и есть один человек. Может, это и неправильно, бежать в воображение, но что прикажете делать, если реальность сто крат хуже? Как самосохраняться?
— Краснова, пора…
Она скрестила пальцы и как в черный омут бросилась.
Первый шаг на сцену сначала получился незаметным. Она даже не поняла, что уже перешла границу.
«Не смотри в зал», — приказала она себе.
Но — посмотрела.
Видимо, воображение у нее и в самом деле было сильным. Потому что она сначала увидела именно Кинга.
В зале было темно, и никого больше не видно, а Кинг стоял возле двери, в полумраке, и смотрел прямо на нее. И еще, что уже совершенно не вписывалось в реальность, он ей улыбался.
«Ладно, — сказала она себе. — Мои видения иногда приносят пользу»…
Мышка закружилась в чужих словах, произнося их как свои, и поминутно оглядывалась в зал, опасаясь, что видение исчезнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31