Когда на ее плечо легла рука одного из противников, Мышка машинально сбросила ее, продолжая смотреть Ленке в глаза, точно пыталась это самое «что-то» понять, а потом — прогнать.
Но разве она могла прогнать ее?
— Эй, — раздался за ее спиной голос. — И что это у вас тут за пятиминутка? Пытаетесь выяснить, в чем смысл жизни? И без меня?
Мышка вздрогнула невольно. Еще одна…
Маринка уже подошла, остановившись рядом с Мышкой.
— Убери руки, — процедила она сквозь зубы. — Ты их стопроцентно не мыл уже месяц, а у девочки чистый прикид…
Да и незачем, право, Константин, собственную заразу на всех распространять…
— Комиссар, ты-то чего? — заговорила Ленка совсем другим, заискивающим тоном. — Чего я тебе сделала?
— Парня у меня увела, наверное, — хмыкнула Маринка. — Ты такая красавица, чему удивляться? Вот я и обозлилась слегка… Сейчас врежу тебе пару раз, и сердцу станет веселей… А то как-то глупо получается. Тебе вроде как веселиться можно, а другим — нет. — Она обернулась к Мышке и спросила: — Чего она от тебя хотела-то? Чтобы ты ее дурацкий ботинок полизала? Да? — Она даже не ждала ответа. — Какие у тебя, Кузякина, право, стандартные желания… Ты прямо влюблена в собственный ботинок, так и норовишь заставить кого-то его полизать… У тебя там что, половой орган? Или ты просто помыть его ленишься?
— Пошла ты, — пробормотала Ленка.
— Сама иди… Мне и тут хорошо. Это тебе там, куда ты меня посылаешь, всегда нравилось…
Она подмигнула Ленкиным спутникам и поинтересовалась:
— Чего отпрянули? Драться со мной не хотите? Ах, ну да, конечно… Вам с поэтами интереснее… У нее же нет друзей на проспекте… Вмазать вам некому. А вот от меня потом неприятностей не оберетесь… А ты, Леночка? Пугают наши разные весовые категории? Ну ладно. Я вот что придумала… Вы сейчас все втроем нагнетесь и поцелуете меня в задницу. Поняли? Тогда вам ничего не будет…
Мышка заметила, что на губах у обоих Ленкиных спутников появились загадочные ухмылки, причем у обоих они были подобострастными. А Ленка продолжала стоять нахмурившись.
— Чего ты ко мне пристала? — плаксиво спросила она.
Я же тебе говорю, обиделась, — терпеливо принялась объяснять Маринка. — Как-то ты мне сразу не понравилась. Вот если тебе кто-то не нравится, ты же этому человеку прохода не даешь? А я что, права не имею? Ну, давай. Поцелуешь — и свободна… А так — придется смириться с разными весовыми категориями… Только ты ведь, Леночка, знаешь, что дерусь я получше тебя. И с учительским коллективом у меня отношения настолько разладились, что мне терять нечего. Это ты перед ними на цырлы встаешь. Ради троечки… Она подошла совсем близко к Лене, и ситуация становилась угрожающей. Мышка потянула ее за руку и проговорила:
— Не надо. Спасибо тебе, но не надо… Я… потом тебе объясню.
Она не могла сказать это при Ленке. В конце концов, разве человеку обязательно знать, что за его плечом уже стоит смерть?
* * *
Собственно, Зинаиде Александровне посчастливилось наблюдать всю эту безобразную сцену в некотором отдалении. Подойти ближе она просто не успела — так она себя убеждала, хотя какой там учительский долг? Рядом с такими бандитками?
Она облегченно вздохнула, когда компания разошлась, вернее, ушли эти две красотки, а Лена осталась. Зинаида прекрасно видела, что Кузякина закрыла лицо руками, и плечи ее вздрагивают. Она невольно подалась назад, в свое укрытие за деревьями, когда мимо прошла эта парочка, о чем-то оживленно беседуя. Правда, Краснова шла, немного склонив голову, и всем своим видом выражала раскаяние, но о Комиссаржевской этого сказать вообще невозможно. Эта и убив не раскается…
— Надо же, какие подруги оказались, — тихонько прошептала Зинаида. — Хороша парочка… Как это они сразу не нашли друг друга?
Но оставалась плачущая Кузякина. Кавалеры ее на сей раз не утешали, просто стояли и что-то живо обсуждали.
Поэтому Зинаида направилась к ним — нельзя же забывать о том, что ты отвечаешь за вверенных тебе учеников.
— Леночка! — всплеснула она руками. — Что это ты?
Та от неожиданности вздрогнула, открыла лицо и тут же, мгновенно оценив ситуацию, заплакала снова. То есть Зинаиде Александровне показалось, что до этого она Не плакала.
— Что случилось? — участливо спросила Зинаида. — Тебя обидели?
Лена закивала, видимо не в силах и слова произнести.
— Они меня… изби-и-или…
Следов избиения, правда, Зинаида не нашла.
— Господи, какое безобразие, — вздохнула она. — Девочки ведь… Что же вы драки устраиваете? Хуже мальчишек…
— А еще, — не унималась Кузякина, захлебываясь в слезах. — Они требовали от меня, чтобы я поцеловала их… в задницу!
Это заявление бедную Зинаиду так ошеломило, что она прижала руку к груди и с ужасом переспросила:
— Куда поцеловала?
Произнести вслух это ужасное слово она не могла, но Кузякиной, наоборот, это слово доставляло удовольствие.
— В задницу, — повторила она, уже почти успокоившись.
— Ужас какой-то… Ну ладно Комиссаржевская… От этой всего ждать можно. А Краснова-то! Вот вам ангелочек…
Она погладила несчастную Кузякину по голове и успокоила ее:
— Ничего, Леночка… Мы тебя не дадим в обиду. Завтра эти девочки за все ответят…
Она уже не сомневалась в том, что завтра надо будет поставить вопрос о «волчьем билете» для Марины и вызвать в школу красновских родителей. Что она, в самом деле, себе позволяет? Стихи читает. К людям пристает… Это влияние Марины. Родители должны с ней разобраться…
Она шла в задумчивости, пытаясь заранее отрепетировать речь, которую завтра скажет перед Зоей Петровной. В том, что новая директорша начнет сопротивляться, она не сомневалась. Значит, надо будет ее убедить…
* * *
Стоило только Зинаиде удалиться на безопасное расстояние, Ленкин плач перешел в безудержный смех. Костик недоуменно воззрился на нее:
— Ты чего?
— Так…
Она снова не удержалась, и попытки объяснить ее теперешнее состояние потонули в новом взрыве хохота. Виталик никак не реагировал — он грыз травинку и о чем-то думал. Костик подозревал, что на самом-то деле Виталик думал не о «чем», а о ком… Почему-то он зациклился на этой девице, Красновой. Вот и теперь он задумчиво смотрел вдаль, и Костик предчувствовал его следующую фразу. Последнее время эта фраза все чаще слетала с его губ — просто так, без всякого смысла. «Вот бы ее…»
Продолжения не следовало, точно Виталик боялся, что затаенное желание, одетое в слова, станет невыполнимым, но Костик и так его понимал и договаривал за него.
— Слушайте, — сказала наконец-то пришедшая в себя Ленка. — Похоже, завтра этих сук сгноят… Это даже лучше, чем я хотела. По этому поводу надо устроить небольшой праздник, как вы считаете?
На праздник они были согласны всегда. Вопрос был только в деньгах. Деньги обычно водились у Костика — он обладал мощным запасом, поскольку ему одному из всей троицы повезло с родителями: его папаша успешно руководил профсоюзами.
Но накануне у Костика с предками вышел конфликт, и как раз сегодня он оказался без денег.
Взгляды были направлены на него.
— Ну, Костик…
Ленка повисла на его плече и смотрела ему в глаза. Надо было что-то срочно придумать. Найти хотя бы десятку… На три бутылки хватит…
— Ладно, — решительно произнес он. — Пошли… Я кое-что придумал…
В конце концов, не в первый раз, сказал он себе. Бог не выдаст, свинья не съест… Это была его любимая поговорка, хотя отчего-то он сомневался, что помогает ему именно Бог.
Во всяком случае, пока они ехали в переполненном трамвае, он сумел разжиться даже двадцатью рублями, пошарив в кармане у рассеянной бабки, и какая разница, в самом деле, кто ему помог?
— «Мир, покинутый мной, зверинец…»
Мышка сказала это так тихо, что Маринка ее расслышала с огромным трудом. И невольно переспросила:
— Ты о чем?
— Это так, ничего, цитата, — улыбнулась Мышка. — Я это в журнале прочитала. В «Иностранке». Там была какая-то рецензия на «Голый праздник» Берроуза. Я, правда, книгу не читала. Но там много про галлюцинации. Что-то было такое… Не помню. Кажется, что их нельзя назвать поучительными…
— А это глупо, искать поучения в глюках, — отмахнулась Маринка. — Они бы еще попытались поговорить о смысле жизни с шизофрениками в психушке…
— Иногда они больше нашего знают. Так вот, там и была эта строчка. Цитата. «Мир, покинутый мной, зверинец». И они жутко возмущались, а я так думаю, он зверинец и есть… Только покинуть его трудно…
Маринке ужасно хотелось курить. Она огляделась, пытаясь найти скрытую от любопытных глаз лавочку. Наконец она обнаружила — не совсем то, но все-таки эта старая развалина пряталась стыдливо в зарослях шиповника, и при желании, если сесть спиной к дороге, их не сразу обнаружат.
— Слушай, — взмолилась она. — Пойдем покурим… То есть я покурю. А ты как хочешь.
— Я тоже хочу, — засмеялась Мышка. — Но у меня только кубинские…
— Ничего, — сказала Маринка. — Я только что «Данхилл» прикупила. У Таньки…
— У какой?
— У Таньки-комсы, — пояснила Маринка. — Ты что, не знаешь, где можно приобрести нормальные сигареты и пластинки? Вроде чаще меня в школе тусуешься…
— У нашей «комсомольской богини»? — Мышка никак не могла понять. — Но как это…
Так, — ухмыльнулась Маринка. — Они там все заняты фарцой. Соберут наши взносы — и закупают товар. А потом нам же и толкают… С наценкой. «Данхилл» но восемь, пластинки по-разному… Когда по восемь, когда по десять… И взносы окупаются, и Таньке на новые джинсы остается…
Она протянула Мышке сигарету из красивой зеленой пачки с короной.
— Так что на будущее знай, где можно прибарахлиться… Думаю, у них и джинсы можно купить. Танька же каждый год но программе обмена в соцстраны катается бесплатно… Там, я думаю, она тряпками и затаривается…
Мышка машинально взяла сигарету и прикурила от импортной зажигалки — тоже, по всей видимости, приобретенной у «олигархической верхушки».
— Каждый крутится как умеет, — философски заметила Маринка, с наслаждением затягиваясь. — Ну, хоть какая-то польза от комсомола…
Мышка ничего не ответила. Она была занята своими мыслями — отчего-то вспомнила очень ясно продолжение цитаты: «Если я гиена, то истощенная и голодная, и я отправляюсь искать себе корм».
— Это про них, — сказала она тихо.
Маринка к тому моменту уже перескочила на другие проблемы — например, она рассказывала Мышке, что стало негде развлечься и просто сходить потанцевать, потому что все танцы оканчиваются дракой, а сам ты, совершенно естественно, потом оказываешься в милиции, потому что ты-то всегда по стечению обстоятельств крайний…
— Про кого? — удивленно спросила она.
— Про Таньку. И про всех. Про Кузякину тоже. «Если я гиена, то истощенная и голодная, и я отправляюсь искать себе корм». Ты представляешь, что может произойти, если зверинец разбежится?
— Ничего, — пожала плечами Маринка. — Бросятся жрать, раз они голодные. А по дороге всех перекусают. И начнется круговое бешенство… К тому же, говорят, гиены никогда не наедаются и вечно голодные. Даже если слона схавают, все равно им мало. Так что жрать они могут до бесконечности, и все равно им будет мало… Кстати, с чего ты взяла, что гиена Кузякина скоро сдохнет?
— Не сдохнет, — поправила ее Мышка. — Про людей так не говорят. Она скоро умрет. А как я про это узнаю, я и сама не знаю. У каждого свой сигнал. Например, я часто слышу поезд…
— Да поезд-то и я слышу, — хмыкнула Маринка. — Тут же железная дорога недалеко.
— Это не тот поезд, — возразила Мышка. — Необычный… Как будто кто-то его направил на тебя. И надо обязательно попросить Бога, чтобы Он тебя защитил. Иначе все. Раздавит… А есть люди, которые видят лестницу, ведущую прямо на небо… И ангелы их встречают, и ступеньки из золотых нитей, которые выдержат твою душу, если ты легка и свободна от зла… Только я даже не знаю, что лучше… Конечно, я бы хотела увидеть эту лестницу, а не грязный поезд, но только я боюсь, что моя душа начнет разрываться на части — ведь ей захочется остаться на земле, к которой она привыкла, но и по лестнице подняться захочется… Хотя бы на секунду побыть с этими прекрасными ангелами, и к Богу хотя бы на минуту подняться… Жаль, что никто не смог спуститься.
Она так увлеклась, что почти забыла о Ленке. И Маринка слушала ее внимательно, слегка приоткрыв рот, потому что глаза у Мышки стали какими-то другими, точно она взяла да и увидела наконец эту самую лестницу и от радости теперь про нее, Маринку, забыла.
— Ну вот… Когда мой дедушка умер, — продолжала Мышка. — Я не знала, что он умирает, но тогда-то все и началось… Папа в больнице был, и мы ничего не знали. А у меня с двенадцати часов началось. «Господи, упокой его душу»… И ни о чем думать не могу, только сижу на кровати и твержу эти слова, даже не понимая, откуда они появились. Так и сидела, бормотала их до двух часов ночи. Потом пришел папа и сказал, что дед умер. В двенадцать часов…
Маринка невольно поежилась — ей стало страшно, как будто она прикоснулась к кромешной тайне, и хотелось заглянуть туда, поглубже, ощутить этот манящий воздух загадочности и даже попробовать угадать ответ, но она боялась.
— А с Кузякиной я и сама не поняла, почему это почувствовала… Просто вдруг увидела, что ее за плечо держит черная сморщенная рука с длинными когтями… Как на рисунках Гойи. Или Босха… И еще — я не знаю, как это произошло, но только эта рука и осталась пока снаружи, а остальное уже вошло в Ленку, понимаешь? Вошло — и смотрит из ее глаз…
— Брр, — не удержалась Маринка. — Как же ты с этим живешь?
— Я это вижу не часто, — улыбнулась Мышка. Сигарета потухла, и немного кружилась голова.
— Пора идти, — вздохнула она. — Дай Бог, чтобы с Ленкой у меня был просто мелкий и совсем не поучительный глюк…
Маринка ничего не ответила. Она все еще находилась под впечатлением Мышкиных рассказов.
— А просто будущее ты видишь? — поинтересовалась она, когда они уже поднялись в гору и шли мимо обшарпанного дома с магазином на углу.
— Иногда, — засмеялась Мышка.
— Ну, вот про меня, — попросила Маринка. — Никаких там черных рук?
— Ты будешь жить долго и счастливо, — успокоила ее Мышка. — Выйдешь замуж. У тебя будет трое детей. И хороший муж… Правда, туговато придется с деньгами, но это не самое главное…
— Это как посмотреть, — вздохнула Маринка. — Может, ты все-таки денежный вопрос в нашей будущей семье наладишь? Трое детей все-таки… Как-то надо их прокормить. Вырастить там, одеть-обуть…
Мышка ничего не ответила. На ее взгляд, вполне можно было обойтись и тремя составляющими счастья…
Маринка поняла, что глупо требовать от «джинна» чересчур много. Поэтому тоже замолчала, думая о своем. Например, почему Мышку все считают дурочкой. Говорить с ней Маринке было удивительно легко и приятно. И Мышка совсем не подходила под определение «дуры». Наоборот…
Они дошли почти до Мышкиного дома, и тут Маринка остановилась как вкопанная, присвистнув невольно от восхищения.
На лавке перед домом сидел принц. Таких Маринка прежде не видела… Даже на проспекте. Длинные волосы принца волной спадали по плечам, и были при этом чистые, расчесанные, и сам принц был какой-то… Маринка даже запнулась, подыскивая определения этой дивной красоте.
Он, наверное, иностранец, решила она. Но тут же подумала, что в их закрытом городе отродясь не было никаких иностранцев. Особенно иностранцев — хиппи. А этот, несомненно, был как раз из них.
При их появлении принц поднялся, скользнул по Маринке равнодушным взглядом и уставился на Мышку.
Маринка невольно оглянулась и увидела, что Мышка стоит опустив глаза. При этом она покраснела почему-то и старательно ковыряла носком туфли землю.
Принц тем временем подошел к ней и сказал:
— Привет…
— Привет, — эхом отозвалась Мышка.
Маринка хотела что-то сказать, чтобы тоже приобщиться к этой содержательной беседе, но вдруг поняла — она тут лишняя. Это больно ударило ее в самое сердце. Стало как-то пусто и одиноко. И в то же время надо было уходить.
— Я пойду, — сказала она, дотрагиваясь до Мышкиной руки.
Мышка посмотрела на нее, и у Маринки создалось ощущение, что для Мышки сейчас существуют два мира. И тот, где находится с ней этот принц, Мышке куда важнее, чем тот, где все остальные. Можно, конечно, обидеться, но ведь это так глупо…
— Пока, — кивнула Мышка. — Завтра увидимся…
Маринка пошла прочь, и ей было так грустно, что хотелось по-дурацки заплакать. И еще ей хотелось обернуться, но она старалась этого не делать. Ведь это…
И все-таки она не выдержала и обернулась.
Они стояли молча и глядели друг на друга. На минуту Маринке показалось, что они стоят, а вокруг них какое-то мягкое свечение, точно они и не люди вовсе, а два ангела… А потом она почему-то подумала — хоть бы с ними ничего не случилось… Потому что в этом… «зверинце» стопроцентно такие истории плохо кончаются…
— Здесь не любят ангелов, — прошептала она, пытаясь прогнать томительное предчувствие беды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31