Со свадьбой, конечно, придется подождать.
Мэтт попытался спорить с ней, используя все свое красноречие. Он сказал, что она правильно поступает, решив помочь матери, но она не должна винить себя за то, что произошло с ее родителями.
– Давай поженимся сегодня, – настаивал он. – Я могу устроить это. Моя любовь и верность помогут тебе справиться со всеми трудностями.
Но Вилли стояла на своем. Роль Мэтта как арбитра страны и интерпретатора закона была важнее их личной судьбы. Это было время, когда страна переживала моральный кризис, который коснулся и здания правосудия. В такой момент к избранникам народа и лидерам страны предъявляются особые требования. И если сейчас судья Верховного суда позволит себе жениться на женщине, выросшей в семье, где был нарушен закон, тем более касающийся брака и семьи, это сильно ударит по его репутации. Пойдя на поводу у своих чувств, Мэтт может сильно поплатиться за это. И не только он. Его могут лишить должности, и тогда его либеральный голос будет сброшен со счетов, в то время как его гуманное мировоззрение и безупречная нравственность так нужны людям.
Высказав ему все эти аргументы, Вилли в конце добавила:
– Когда все уладится, я снова прилечу к тебе, и мы поженимся. Я обещаю... ничто больше не остановит меня.
Скрывая свою грусть, Мэтт пытался улыбаться, провожая ее.
– Ловлю тебя на слове. На этот раз я буду тем, кто возбудит против тебя судебное дело за нарушение обещания.
Вилли припарковала взятую напрокат машину у обочины немощеной дороги у склона горы. Она вышла из нее и долго стояла на ночном холоде, пока не замерзла. Ее тело будто налилось свинцом, и она с трудом заставила себя двинуться по длинной пустынной дорожке к небольшой хижине.
Подойдя к грубой необтесанной дубовой двери, она услышала звук работавшего в комнате телевизора. Постучав, она подождала. Потом снова постучала, но дверь никто не открывал. Повернув ручку замка, она открыла незапертую дверь и вошла.
На нее пахнуло смесью пригоревшего жира и дешевого спирта. Потом, в свете одинокой тусклой лампы, стоящей в углу, она увидела его. Весь седой, казавшийся изможденным непосильным трудом, в выцветших рабочих брюках и рубашке в пятнах, он лежал на старом порванном диване. Он посмотрел на нее мутным взглядом.
– Кто вы? – спросил хриплым от алкоголя голосом.
– Здравствуй, папа.
Перри приподнялся на локтях и недоверчиво прищурился, как будто перед ним стояло привидение.
– Вилли? – Его голос перешел в шепот, когда он еще раз повторил ее имя. – Вилли...
– Да, папа, – сказала она, почувствовав, как странно ей произносить это слово.
Он некоторое время молчал, потом вдруг оживился, Как будто не было стольких лет разлуки, тревог и разбитого сердца. Он стал суетливо сыпать словами.
– Неужели это ты, моя маленькая Вилли. Входи же... Садись. Вот сюда, рядом со мной. Мне хочется получше разглядеть тебя...
Вилли прошла в комнату, на ходу оглядываясь, и села. Это было не то, что она ожидала увидеть. Хижина, которую он с такой гордостью строил в молодости, имела довольно ветхий, неухоженный и неуютный вид. Человек, который приходился ей отцом, выглядел таким же жалким и несчастным, спившимся и отчаявшимся.
Злость, которая переполняла ее по пути сюда, и твердая решимость во что бы то ни стало уговорить его, чтобы он оставил Джинни в покое, сейчас несколько поугасли, когда она увидела жалкое зрелище, которое представляли Перри и дом, в котором он жил. Она подумала, что он сполна уплатил за все плохое, что сделал в жизни.
– Вчера мне позвонила мама, – сказала наконец она.
Он кивнул, как будто ждал такого начала. Но оказалось, что он просто не слушает ее. Он разглядывал ее, широко раскрыв глаза.
– Боже мой! Ты стала совсем взрослой и такой хорошенькой. Ты всегда была прелестной штучкой... настоящей маленькой принцессой с золотыми волосами...
Его слова "прелестной штучкой" болью отозвались у нее в ушах. Действительно, она была для него всего лишь вещью, которую он с легкостью выбросил. Память об этом снова наполнила ее злостью к нему.
– Она сказала мне, что ты требуешь от нее денег, – сто тысяч долларов...
Он резко выпрямился, и лицо его приняло ожесточенное выражение.
– Это правда, – заявил он. – И никто не сможет заставить меня просить хоть на пенни меньше. Я говорил с юристом, и он сказал мне, что я прав. И тебе это известно лучше, чем кому-либо.
– Но ты можешь сделать по-другому. Если ты хочешь развода, то есть способы, чтобы сделать это, не причинив маме вреда... – В волнении она остановилась. С ее губ готова была слететь просьба "Пожалуйста, папа. Она так несчастна..." Но Вилли вовремя спохватилась.
– Меня абсолютно не волнует развод. Она должна получить то, что заслужила. Эта женщина разрушила мою жизнь, как видишь, и она должна заплатить за это!
На какой-то момент Вилли почувствовала себя маленькой напуганной девочкой, бессильной в борьбе с огромной несправедливостью. Но она взяла себя в руки и стала объяснять ему, что у Джинни нет таких денег.
– Я могу сейчас дать тебе немного – несколько сотен, а потом ежемесячно присылать...
– Нет, ни в коем случае! Я не тот человек, кому можно кинуть подачку. Я не хочу больше слышать о деньгах! Я усердно работал всю свою жизнь, неизвестно для кого и для чего... без семьи... И все благодаря ей. Она унесла мое сердце, душу. Она разбила мою жизнь. Я даже перестал чувствовать себя человеком после того, как она так обошлась со мной. Она разбила мне жизнь. А сама? Нашла себе богача, который заботится о ней и называет своей женой. Ее невозможно оправдать. Она моя жена! И только моя!
Надежда в сердце Вилли гасла по мере того, как она слушала. Его слова, полные горечи, шли из самого сердца, разбитого неудачной женитьбой. В нем не осталось никаких теплых чувств к Джинни, ничего, кроме чувства оскорбленной собственности. Его злость на нее не имела границ. Его единственной целью, поддерживающей в нем жизнь, было уничтожить Джинни.
– Папа, – взмолилась Вилли. – Мама тоже настрадалась. Она, как и ты, очень много работала, и у нее так долго не было дома...
Казалось, Перри прислушался. Воспользовавшись его вниманием, Вилли стала говорить, убеждая его, что за прошлое сполна расплатились все Делайе. Но, когда он заговорил, она поняла, что ее хрупкие надежды оказались тщетными.
– Не говори мне о страданиях, девочка, – с горечью произнес он. – Эта женщина заслуживает всего плохого, что с ней случилось. Но этого недостаточно. Совсем недостаточно. И кто-то должен заплатить сполна. Я докажу, что я прав.
Его голос сорвался, и он затрясся в беззвучных рыданиях.
Несмотря на свою решимость, Вилли стало безмерно жаль его. Она знала, что мать не виновата в том, что жизнь Перри разбилась. И тем не менее это было так. Он выбросил свою семью на улицу, а сам стал нищим. Трудности и лишения не смягчили его душу и не умерили со временем его гнев.
Он оставался глухим ко всем ее словам. У него был свой взгляд на права и закон. Он остался таким же, каким был много лет назад.
Вилли выложила свой последний козырь.
– А как же я, папа? Я тоже должна расплачиваться?
Перри нахмурился и внимательно посмотрел на нее. Казалось, что он никогда не задумывался над тем, как отразится на дочери его война с Джинни.
– Ты не должна вмешиваться, Вилли. Ты здесь ни при чем. Эта наша борьба.
– О, папа! – с болью и горечью воскликнула она. – Как ты не понимаешь, что я с самого детства была втянута в твои с мамой отношения, в твою борьбу с ней. Я не вынесу больше этого! Каждый раз, причиняя боль маме, ты причинял ее мне...
– Кто же виноват в этом? – упрямо твердил он. – Клянусь Богом, я любил эту женщину. Единственно, чего я хотел от нее, – чтоб она была хорошей женой. Разве это такая уж большая просьба?
Вилли подумала, что наконец он стал разговаривать с ней по-настоящему.
– Может, это не ваша с мамой вина, сказала она, – Все, что хотела мама, – это получить возможность заниматься каким-нибудь своим собственным делом, кроме ведения домашнего хозяйства для тебя и меня. Это не значит, что она плохая жена и хозяйка, папа. Женщина имеет право выбора, даже если она замужем.
Он коротко рассмеялся.
– Господи, Вилли! Ты говоришь, совсем как она. Похоже, вы сделаны из одного теста. Ответь мне, если ты такая умная, – какой я сделал выбор, женившись на твоей матери? Выбор был единственный – чтобы содержать семью, оградить ее от голода, я был вынужден каждый день спускаться под землю, в шахту.
Вилли молчала. Она отчетливо ощущала печаль и опустошенность, поселившиеся в этом доме, где ее родители когда-то любили друг друга.
Ее привлек звук телевизора, по которому транслировали футбольный матч. Игроки команд бегали с мячом, пытаясь забить заветный гол. Яркий пример добровольной баталии, где можно выиграть. В борьбе же между ее родителями победителей быть не могло – они оба обречены были остаться в проигрыше.
Вилли дотронулась до его руки и почувствовала ее грубость и неотзывчивость.
– Папа, я прошу за себя, не за нее, – сказала она. – Брось все это. Пожалуйста, папа...
Казалось, что ее слова дошли до его сознания. Он накрыл ее руку своей. Она почувствовала, как тепло пробежало по ее телу.
– Видит Бог, я никогда не хотел ранить или обидеть тебя. Способ, который я выбрал, предназначен для нее, и только для нее. Но я просто был...
Он замолчал и отвел глаза в сторону. Она ждала продолжения, но он долго сидел, не двигаясь и не говоря ни слова. Она тоже молчала, давая ему возможность найти решение, которое устроило бы их всех.
Он резко встал и подошел к старому шкафу, чтобы налить себе выпить.
– Я подумаю над этим, – хрипло сказал он.
Вилли облегченно вздохнула. После стольких лет, наполненных злостью и горечью, появилась надежда на примирение.
– Означает ли это "да"? – спросила она с волнением.
– Это означает, что я подумаю над этим, – грубо произнес он, стоя к ней спиной. – Я сообщу тебе. А теперь уходи, дитя мое.
На секунду Вилли замерла в нерешительности. Продолжать ли настаивать на своем или перешагнуть через пропасть, которая лежала между ними и попытаться навести новый мост? Он выглядел таким одиноким со своим стаканом в руке, пристально всматривавшийся в окно.
– Спокойной ночи, папа, – сказала она мягко и вышла из хижины.
Прежде чем направиться к машине, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом своего детства, который она покинула много лет назад.
Когда Вилли приехала в Палм-Спрингс и увидела изможденное лицо матери, она поняла, как та переживает.
– Как дела? – нетерпеливо спросила Джинни. – Ты виделась с отцом? Что он сказал?
– Он сказал, что подумает и известит нас о своем решении.
Вилли очень хотелось сказать что-нибудь утешительное, но она не хотела обманывать мать, вселяя в нее напрасные надежды.
– И это все? – спросила Джинни тоном, полным опасений.
– Все, что мы можем сделать, – это сидеть и ждать. А где Нил?
– Он уехал на пару дней по делам. Я представить не могу, что он сделает, когда узнает обо всем.
– Расскажи ему сама. Постарайся, чтобы он понял, как это произошло. И если папа будет снова тебе угрожать, Нил сможет помочь тебе. Если же он отвернется от тебя, то это тоже многое прояснит.
– Я не могу рисковать, – воскликнула Джинни. – Он не поймет и не поможет. У нас не все так хорошо, как кажется. Если он узнает, что наш брак недействителен, он... выгонит меня. О, Вилли, что мне делать!
Снова Вилли испытала знакомое чувство вины перед матерью. Она слишком мало внимания уделяла ее замужеству. Если бы она была уверена, что Джинни будет лучше без Нила... Сама Вилли очень изменилась за последнее время. Раньше она была просто рассерженным ребенком, но теперь она полностью определилась в желании защитить свою мать. Она должна использовать свои способности и знания, иначе ее работа вообще потеряет смысл. Она твердо знала, если Нил, так же, как и Перри, захочет выгнать Джинни, ему не поздоровится.
Уставшая и обессиленная, Вилли легла в кровать. Но ее мозг продолжал работать, перебирая все наихудшие варианты, какими могла закончиться эта история. Сон пришел к ней на рассвете, беспокойный сон.
Ей снилось, что они с Джеддом скачут на лошадях вдоль склонов гор, которые окружали особняк Фонтана в Палм-Спрингс. Они улыбались и были счастливы. Джедд касался ее рукой, как будто хотел снять с нее одежду.
Потом все изменилось. Она скакала в темноте, вокруг вырисовывались неясные очертания остроконечных холмов. Она спешила, словно от этого зависела ее жизнь. Оглянувшись через плечо, увидела человека в черной маске, догонявшего ее на лошади. Ее охватил ужас, было ясно, что, как бы она ни торопилась, он все равно ее настигнет.
Она слышала раскаты грома, чувствуя, как поднимается над лошадью в такт скачке ее тело, а руки наливаются свинцовой тяжестью. Потом молния осветила лицо преследователя. Это был ее отец.
Она стала изо всех сил колотить его руками в грудь, и он упал на землю. Он лежал тихо и спокойно, но это уже был не Перри. Это был Мэтт.
Хуже всего было ожидание и неведение. Она винила себя за то, что отступила и не закончила разговор с отцом. Ей следовало более точно выяснить его намерения.
Она знала, что, согласно закону, обвинение, выдвинутое против Джинни, должно быть подано в Южной Дакоте.
Преступление двоебрачия было совершено в Калифорнии. Попытается ли Перри или его адвокат убедить местную власть дать разрешение на рассмотрение дела против Джинни, или они постараются связаться с Нилом и выкачать из него деньги.
Она заранее ненавидела того адвоката, который мог посоветовать отцу действовать так жестоко и безобразно. Это мог сделать только циничный человек, готовый извратить закон ради денег.
Когда Вилли размышляла в очередной раз над этим, зазвонил телефон. Она услышала голос Перри. Он сказал, что все обдумал и сообщает свое решение.
Оно прозвучало, как удар молнии среди ясного неба.
Открыв утреннюю газету, которую назвал отец, Вилли прочла заголовок и сжала руку в кулак. "Женщина, которая опозорила себя двоебрачием и корчит из себя светскую даму". Ниже была фотография Джинни на открытии "Серебрянного экрана". Рядом с ней была помещена фотография Перри, жалкого и опустившегося, такого, каким он был на самом деле, с подписью: "Брошенный ею муж, который любил ее с детства".
Оглушенная и пораженная увиденным, Вилли все-таки заставила себя прочесть историю, которая была совсем не похожа на ту, которую она знала. Джинни представала алчной и испорченной женщиной, которая убежала от простой и добропорядочной жизни на поиски богатства и роскоши. Женщиной, которая лишила мужа единственного ребенка и разрушила семью, после чего жизнь Перри потеряла всякий смысл. Вилли пыталась читать эту статью глазами юриста, стараясь найти в ней хоть что-нибудь, что бы смогла в дальнейшем использовать против Перри. Но, как она ни старалась, она не смогла найти в ней клевету. Это был просто его взгляд на происшедшее, правда, несколько драматизированный, что вполне объяснимо, поскольку он хотел, чтобы общественное мнение признало его правоту в поединке с женой, которая все еще не получила по заслугам.
Вилли поклялась, что никогда не простит этого Перри. Он разрушил хрупкую надежду на мир, предал ее и заставил встать на самый жестокий из всех возможных путей.
Что было еще хуже, так это то, что сейчас эту историю могли подхватить другие газеты и разнести ее по всей стране. Ящик Пандоры открылся, и Вилли даже представить себе не могла, сколько бед обрушится на них прежде, чем он снова закроется.
Первой ее мыслью было спрятать газету, скрыть ее от Джинни, которая провела ужасную ночь, глуша себя спиртным и таблетками. Но потом она решила, что это не выход. Рано или поздно каждый в Палм-Спрингс узнает все, и Джинни не простят, что она так долго скрывала свою тайну.
Вилли заварила крепкий кофе и понесла в спальню матери. Она подала его ей вместе с газетой.
Все еще одурманенная, Джинни уставилась на продолжение своих кошмаров, которые стали сейчас достоянием всего города. Она закатила глаза и упала на подушки. Ее лицо исказила гримаса страдания. Но она не плакала и не кричала. Все происходило так, как будто она знала, что рано или поздно этот момент наступит, а то, что было до сих пор, – лишь отсрочка.
Искренне переживая за мать, Вилли поступила, как обычно, взяв на себя роль родителя, успокаивая и утешая Джинни, убеждая ее, что все уладится.
– Выпей кофе, мама. Худшее уже позади, разве ты не видишь? Это стало известно всем, и нет больше нужды таиться и прятаться. Теперь наш ход, и мы его сделаем.
Да, они пришли к финишу, думала Вилли, но она была уверена, что самое страшное уже позади.
Она отключила телефон и предупредила горничную, чтобы она никого не впускала и не беспокоила миссис Коркоран. Она оставила Джинни, пообещав, что вернется через полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Мэтт попытался спорить с ней, используя все свое красноречие. Он сказал, что она правильно поступает, решив помочь матери, но она не должна винить себя за то, что произошло с ее родителями.
– Давай поженимся сегодня, – настаивал он. – Я могу устроить это. Моя любовь и верность помогут тебе справиться со всеми трудностями.
Но Вилли стояла на своем. Роль Мэтта как арбитра страны и интерпретатора закона была важнее их личной судьбы. Это было время, когда страна переживала моральный кризис, который коснулся и здания правосудия. В такой момент к избранникам народа и лидерам страны предъявляются особые требования. И если сейчас судья Верховного суда позволит себе жениться на женщине, выросшей в семье, где был нарушен закон, тем более касающийся брака и семьи, это сильно ударит по его репутации. Пойдя на поводу у своих чувств, Мэтт может сильно поплатиться за это. И не только он. Его могут лишить должности, и тогда его либеральный голос будет сброшен со счетов, в то время как его гуманное мировоззрение и безупречная нравственность так нужны людям.
Высказав ему все эти аргументы, Вилли в конце добавила:
– Когда все уладится, я снова прилечу к тебе, и мы поженимся. Я обещаю... ничто больше не остановит меня.
Скрывая свою грусть, Мэтт пытался улыбаться, провожая ее.
– Ловлю тебя на слове. На этот раз я буду тем, кто возбудит против тебя судебное дело за нарушение обещания.
Вилли припарковала взятую напрокат машину у обочины немощеной дороги у склона горы. Она вышла из нее и долго стояла на ночном холоде, пока не замерзла. Ее тело будто налилось свинцом, и она с трудом заставила себя двинуться по длинной пустынной дорожке к небольшой хижине.
Подойдя к грубой необтесанной дубовой двери, она услышала звук работавшего в комнате телевизора. Постучав, она подождала. Потом снова постучала, но дверь никто не открывал. Повернув ручку замка, она открыла незапертую дверь и вошла.
На нее пахнуло смесью пригоревшего жира и дешевого спирта. Потом, в свете одинокой тусклой лампы, стоящей в углу, она увидела его. Весь седой, казавшийся изможденным непосильным трудом, в выцветших рабочих брюках и рубашке в пятнах, он лежал на старом порванном диване. Он посмотрел на нее мутным взглядом.
– Кто вы? – спросил хриплым от алкоголя голосом.
– Здравствуй, папа.
Перри приподнялся на локтях и недоверчиво прищурился, как будто перед ним стояло привидение.
– Вилли? – Его голос перешел в шепот, когда он еще раз повторил ее имя. – Вилли...
– Да, папа, – сказала она, почувствовав, как странно ей произносить это слово.
Он некоторое время молчал, потом вдруг оживился, Как будто не было стольких лет разлуки, тревог и разбитого сердца. Он стал суетливо сыпать словами.
– Неужели это ты, моя маленькая Вилли. Входи же... Садись. Вот сюда, рядом со мной. Мне хочется получше разглядеть тебя...
Вилли прошла в комнату, на ходу оглядываясь, и села. Это было не то, что она ожидала увидеть. Хижина, которую он с такой гордостью строил в молодости, имела довольно ветхий, неухоженный и неуютный вид. Человек, который приходился ей отцом, выглядел таким же жалким и несчастным, спившимся и отчаявшимся.
Злость, которая переполняла ее по пути сюда, и твердая решимость во что бы то ни стало уговорить его, чтобы он оставил Джинни в покое, сейчас несколько поугасли, когда она увидела жалкое зрелище, которое представляли Перри и дом, в котором он жил. Она подумала, что он сполна уплатил за все плохое, что сделал в жизни.
– Вчера мне позвонила мама, – сказала наконец она.
Он кивнул, как будто ждал такого начала. Но оказалось, что он просто не слушает ее. Он разглядывал ее, широко раскрыв глаза.
– Боже мой! Ты стала совсем взрослой и такой хорошенькой. Ты всегда была прелестной штучкой... настоящей маленькой принцессой с золотыми волосами...
Его слова "прелестной штучкой" болью отозвались у нее в ушах. Действительно, она была для него всего лишь вещью, которую он с легкостью выбросил. Память об этом снова наполнила ее злостью к нему.
– Она сказала мне, что ты требуешь от нее денег, – сто тысяч долларов...
Он резко выпрямился, и лицо его приняло ожесточенное выражение.
– Это правда, – заявил он. – И никто не сможет заставить меня просить хоть на пенни меньше. Я говорил с юристом, и он сказал мне, что я прав. И тебе это известно лучше, чем кому-либо.
– Но ты можешь сделать по-другому. Если ты хочешь развода, то есть способы, чтобы сделать это, не причинив маме вреда... – В волнении она остановилась. С ее губ готова была слететь просьба "Пожалуйста, папа. Она так несчастна..." Но Вилли вовремя спохватилась.
– Меня абсолютно не волнует развод. Она должна получить то, что заслужила. Эта женщина разрушила мою жизнь, как видишь, и она должна заплатить за это!
На какой-то момент Вилли почувствовала себя маленькой напуганной девочкой, бессильной в борьбе с огромной несправедливостью. Но она взяла себя в руки и стала объяснять ему, что у Джинни нет таких денег.
– Я могу сейчас дать тебе немного – несколько сотен, а потом ежемесячно присылать...
– Нет, ни в коем случае! Я не тот человек, кому можно кинуть подачку. Я не хочу больше слышать о деньгах! Я усердно работал всю свою жизнь, неизвестно для кого и для чего... без семьи... И все благодаря ей. Она унесла мое сердце, душу. Она разбила мою жизнь. Я даже перестал чувствовать себя человеком после того, как она так обошлась со мной. Она разбила мне жизнь. А сама? Нашла себе богача, который заботится о ней и называет своей женой. Ее невозможно оправдать. Она моя жена! И только моя!
Надежда в сердце Вилли гасла по мере того, как она слушала. Его слова, полные горечи, шли из самого сердца, разбитого неудачной женитьбой. В нем не осталось никаких теплых чувств к Джинни, ничего, кроме чувства оскорбленной собственности. Его злость на нее не имела границ. Его единственной целью, поддерживающей в нем жизнь, было уничтожить Джинни.
– Папа, – взмолилась Вилли. – Мама тоже настрадалась. Она, как и ты, очень много работала, и у нее так долго не было дома...
Казалось, Перри прислушался. Воспользовавшись его вниманием, Вилли стала говорить, убеждая его, что за прошлое сполна расплатились все Делайе. Но, когда он заговорил, она поняла, что ее хрупкие надежды оказались тщетными.
– Не говори мне о страданиях, девочка, – с горечью произнес он. – Эта женщина заслуживает всего плохого, что с ней случилось. Но этого недостаточно. Совсем недостаточно. И кто-то должен заплатить сполна. Я докажу, что я прав.
Его голос сорвался, и он затрясся в беззвучных рыданиях.
Несмотря на свою решимость, Вилли стало безмерно жаль его. Она знала, что мать не виновата в том, что жизнь Перри разбилась. И тем не менее это было так. Он выбросил свою семью на улицу, а сам стал нищим. Трудности и лишения не смягчили его душу и не умерили со временем его гнев.
Он оставался глухим ко всем ее словам. У него был свой взгляд на права и закон. Он остался таким же, каким был много лет назад.
Вилли выложила свой последний козырь.
– А как же я, папа? Я тоже должна расплачиваться?
Перри нахмурился и внимательно посмотрел на нее. Казалось, что он никогда не задумывался над тем, как отразится на дочери его война с Джинни.
– Ты не должна вмешиваться, Вилли. Ты здесь ни при чем. Эта наша борьба.
– О, папа! – с болью и горечью воскликнула она. – Как ты не понимаешь, что я с самого детства была втянута в твои с мамой отношения, в твою борьбу с ней. Я не вынесу больше этого! Каждый раз, причиняя боль маме, ты причинял ее мне...
– Кто же виноват в этом? – упрямо твердил он. – Клянусь Богом, я любил эту женщину. Единственно, чего я хотел от нее, – чтоб она была хорошей женой. Разве это такая уж большая просьба?
Вилли подумала, что наконец он стал разговаривать с ней по-настоящему.
– Может, это не ваша с мамой вина, сказала она, – Все, что хотела мама, – это получить возможность заниматься каким-нибудь своим собственным делом, кроме ведения домашнего хозяйства для тебя и меня. Это не значит, что она плохая жена и хозяйка, папа. Женщина имеет право выбора, даже если она замужем.
Он коротко рассмеялся.
– Господи, Вилли! Ты говоришь, совсем как она. Похоже, вы сделаны из одного теста. Ответь мне, если ты такая умная, – какой я сделал выбор, женившись на твоей матери? Выбор был единственный – чтобы содержать семью, оградить ее от голода, я был вынужден каждый день спускаться под землю, в шахту.
Вилли молчала. Она отчетливо ощущала печаль и опустошенность, поселившиеся в этом доме, где ее родители когда-то любили друг друга.
Ее привлек звук телевизора, по которому транслировали футбольный матч. Игроки команд бегали с мячом, пытаясь забить заветный гол. Яркий пример добровольной баталии, где можно выиграть. В борьбе же между ее родителями победителей быть не могло – они оба обречены были остаться в проигрыше.
Вилли дотронулась до его руки и почувствовала ее грубость и неотзывчивость.
– Папа, я прошу за себя, не за нее, – сказала она. – Брось все это. Пожалуйста, папа...
Казалось, что ее слова дошли до его сознания. Он накрыл ее руку своей. Она почувствовала, как тепло пробежало по ее телу.
– Видит Бог, я никогда не хотел ранить или обидеть тебя. Способ, который я выбрал, предназначен для нее, и только для нее. Но я просто был...
Он замолчал и отвел глаза в сторону. Она ждала продолжения, но он долго сидел, не двигаясь и не говоря ни слова. Она тоже молчала, давая ему возможность найти решение, которое устроило бы их всех.
Он резко встал и подошел к старому шкафу, чтобы налить себе выпить.
– Я подумаю над этим, – хрипло сказал он.
Вилли облегченно вздохнула. После стольких лет, наполненных злостью и горечью, появилась надежда на примирение.
– Означает ли это "да"? – спросила она с волнением.
– Это означает, что я подумаю над этим, – грубо произнес он, стоя к ней спиной. – Я сообщу тебе. А теперь уходи, дитя мое.
На секунду Вилли замерла в нерешительности. Продолжать ли настаивать на своем или перешагнуть через пропасть, которая лежала между ними и попытаться навести новый мост? Он выглядел таким одиноким со своим стаканом в руке, пристально всматривавшийся в окно.
– Спокойной ночи, папа, – сказала она мягко и вышла из хижины.
Прежде чем направиться к машине, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом своего детства, который она покинула много лет назад.
Когда Вилли приехала в Палм-Спрингс и увидела изможденное лицо матери, она поняла, как та переживает.
– Как дела? – нетерпеливо спросила Джинни. – Ты виделась с отцом? Что он сказал?
– Он сказал, что подумает и известит нас о своем решении.
Вилли очень хотелось сказать что-нибудь утешительное, но она не хотела обманывать мать, вселяя в нее напрасные надежды.
– И это все? – спросила Джинни тоном, полным опасений.
– Все, что мы можем сделать, – это сидеть и ждать. А где Нил?
– Он уехал на пару дней по делам. Я представить не могу, что он сделает, когда узнает обо всем.
– Расскажи ему сама. Постарайся, чтобы он понял, как это произошло. И если папа будет снова тебе угрожать, Нил сможет помочь тебе. Если же он отвернется от тебя, то это тоже многое прояснит.
– Я не могу рисковать, – воскликнула Джинни. – Он не поймет и не поможет. У нас не все так хорошо, как кажется. Если он узнает, что наш брак недействителен, он... выгонит меня. О, Вилли, что мне делать!
Снова Вилли испытала знакомое чувство вины перед матерью. Она слишком мало внимания уделяла ее замужеству. Если бы она была уверена, что Джинни будет лучше без Нила... Сама Вилли очень изменилась за последнее время. Раньше она была просто рассерженным ребенком, но теперь она полностью определилась в желании защитить свою мать. Она должна использовать свои способности и знания, иначе ее работа вообще потеряет смысл. Она твердо знала, если Нил, так же, как и Перри, захочет выгнать Джинни, ему не поздоровится.
Уставшая и обессиленная, Вилли легла в кровать. Но ее мозг продолжал работать, перебирая все наихудшие варианты, какими могла закончиться эта история. Сон пришел к ней на рассвете, беспокойный сон.
Ей снилось, что они с Джеддом скачут на лошадях вдоль склонов гор, которые окружали особняк Фонтана в Палм-Спрингс. Они улыбались и были счастливы. Джедд касался ее рукой, как будто хотел снять с нее одежду.
Потом все изменилось. Она скакала в темноте, вокруг вырисовывались неясные очертания остроконечных холмов. Она спешила, словно от этого зависела ее жизнь. Оглянувшись через плечо, увидела человека в черной маске, догонявшего ее на лошади. Ее охватил ужас, было ясно, что, как бы она ни торопилась, он все равно ее настигнет.
Она слышала раскаты грома, чувствуя, как поднимается над лошадью в такт скачке ее тело, а руки наливаются свинцовой тяжестью. Потом молния осветила лицо преследователя. Это был ее отец.
Она стала изо всех сил колотить его руками в грудь, и он упал на землю. Он лежал тихо и спокойно, но это уже был не Перри. Это был Мэтт.
Хуже всего было ожидание и неведение. Она винила себя за то, что отступила и не закончила разговор с отцом. Ей следовало более точно выяснить его намерения.
Она знала, что, согласно закону, обвинение, выдвинутое против Джинни, должно быть подано в Южной Дакоте.
Преступление двоебрачия было совершено в Калифорнии. Попытается ли Перри или его адвокат убедить местную власть дать разрешение на рассмотрение дела против Джинни, или они постараются связаться с Нилом и выкачать из него деньги.
Она заранее ненавидела того адвоката, который мог посоветовать отцу действовать так жестоко и безобразно. Это мог сделать только циничный человек, готовый извратить закон ради денег.
Когда Вилли размышляла в очередной раз над этим, зазвонил телефон. Она услышала голос Перри. Он сказал, что все обдумал и сообщает свое решение.
Оно прозвучало, как удар молнии среди ясного неба.
Открыв утреннюю газету, которую назвал отец, Вилли прочла заголовок и сжала руку в кулак. "Женщина, которая опозорила себя двоебрачием и корчит из себя светскую даму". Ниже была фотография Джинни на открытии "Серебрянного экрана". Рядом с ней была помещена фотография Перри, жалкого и опустившегося, такого, каким он был на самом деле, с подписью: "Брошенный ею муж, который любил ее с детства".
Оглушенная и пораженная увиденным, Вилли все-таки заставила себя прочесть историю, которая была совсем не похожа на ту, которую она знала. Джинни представала алчной и испорченной женщиной, которая убежала от простой и добропорядочной жизни на поиски богатства и роскоши. Женщиной, которая лишила мужа единственного ребенка и разрушила семью, после чего жизнь Перри потеряла всякий смысл. Вилли пыталась читать эту статью глазами юриста, стараясь найти в ней хоть что-нибудь, что бы смогла в дальнейшем использовать против Перри. Но, как она ни старалась, она не смогла найти в ней клевету. Это был просто его взгляд на происшедшее, правда, несколько драматизированный, что вполне объяснимо, поскольку он хотел, чтобы общественное мнение признало его правоту в поединке с женой, которая все еще не получила по заслугам.
Вилли поклялась, что никогда не простит этого Перри. Он разрушил хрупкую надежду на мир, предал ее и заставил встать на самый жестокий из всех возможных путей.
Что было еще хуже, так это то, что сейчас эту историю могли подхватить другие газеты и разнести ее по всей стране. Ящик Пандоры открылся, и Вилли даже представить себе не могла, сколько бед обрушится на них прежде, чем он снова закроется.
Первой ее мыслью было спрятать газету, скрыть ее от Джинни, которая провела ужасную ночь, глуша себя спиртным и таблетками. Но потом она решила, что это не выход. Рано или поздно каждый в Палм-Спрингс узнает все, и Джинни не простят, что она так долго скрывала свою тайну.
Вилли заварила крепкий кофе и понесла в спальню матери. Она подала его ей вместе с газетой.
Все еще одурманенная, Джинни уставилась на продолжение своих кошмаров, которые стали сейчас достоянием всего города. Она закатила глаза и упала на подушки. Ее лицо исказила гримаса страдания. Но она не плакала и не кричала. Все происходило так, как будто она знала, что рано или поздно этот момент наступит, а то, что было до сих пор, – лишь отсрочка.
Искренне переживая за мать, Вилли поступила, как обычно, взяв на себя роль родителя, успокаивая и утешая Джинни, убеждая ее, что все уладится.
– Выпей кофе, мама. Худшее уже позади, разве ты не видишь? Это стало известно всем, и нет больше нужды таиться и прятаться. Теперь наш ход, и мы его сделаем.
Да, они пришли к финишу, думала Вилли, но она была уверена, что самое страшное уже позади.
Она отключила телефон и предупредила горничную, чтобы она никого не впускала и не беспокоила миссис Коркоран. Она оставила Джинни, пообещав, что вернется через полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55