А мне после напряжения всех этих дней было просто необходимо выговориться. И когда Джессика сказала, что отец хотя и неохотно, но воздал должное моему выступлению, я был польщен. Тем более что теперь я кое в чем не мог не признать его правоты: это дело действительно далось мне немалой кровью, и меня одолевали сомнения, правильно ли я поступил, взявшись за него. Когда я сказал об этом Джессике, она улыбнулась:
– Еще минуту назад ты выглядел таким уверенным в себе!
– Я и сейчас уверен. Но всегда остается вероятность, что у присяжных наступит нечто вроде массового умопомрачения.
Да и кроме того, наверное, я действительно с самого начала вел себя немного по-мальчишески. Поскольку дело касалось Элизабет, я даже слышать не хотел, чтобы ее защищал кто-то другой. Я не подумал, что, возможно, так было бы лучше для нее. Я просто следовал своим чувствам. Хотя теперь уже поздно рассуждать об ошибках. Остается только благодарить Бога, что это сработало.
Мы еще немного поговорили о самой Джессике, о том, чем они с Розалиндой сейчас занимаются, но, несмотря на то что ужин проходил на редкость приятно и спокойно, под конец едва не поссорились. Мы оба были слишком нетерпимы, а меня еще раздражала неизлечимая ревность Джессики к Элизабет. Вернувшись домой, мы сразу разошлись по нашим отдельным комнатам, и, когда я утром уходил в суд, Джессика еще спала.
Заключительное слово судьи Макки было достаточно объективно, а учитывая то, что он еще раз повторил мои слова насчет неясностей, неувязок и сомнительности улик, оно даже играло на руку нам с Элизабет. По лицу Сэмюэльсона было видно: он понял, что проиграл. Присяжные вернулись из совещательной комнаты в два. Когда они входили, Генри, сидевший рядом, обратил мое внимание на зал. Шарлотта была там. Она помахала мне рукой, и мое сердце сжалось от сладкой боли. Сегодня после заседания мы собирались сказать ей и Джонатану, что я их отец. Секретарь суда обратился к присяжным:
– Господа присяжные, вы вынесли вердикт?
Старшина присяжных встал:
– Да, сэр.
При этом он посмотрел на меня, и в эту жуткую долю секунды я уже все понял.
– Господа присяжные, каков ваш вердикт по первому пункту обвинения – убийству?
– Виновна.
– Господа присяжные, каков ваш вердикт по второму пункту обвинения – поджогу?
– Виновна.
Кровь бешено стучала у меня в ушах. Это был самый настоящий шок. Ведь никто уже не сомневался в благополучном исходе. Генри крепко схватил меня за руку. Обернувшись к скамье подсудимых, я увидел, что Элизабет упала в обморок.
Секретарь продолжал спрашивать о вердикте присяжных по оставшимся трем пунктам обвинения, но я уже ничего не слышал. Совершенно парализованный чудовищностью происходящего, я лишь молча стоял и смотрел, как судебные приставы пытаются удержать Элизабет в вертикальном положении.
– Итак, господа присяжные, вы признаете обвиняемую виновной по всем пунктам обвинения?
– Да.
– Этот вердикт отражает ваше общее мнение?
– Да.
– Благодарю вас. Вы можете сесть.
Судья призвал зал к порядку.
– Насколько я понимаю, мистер Белмэйн, вы захотите ходатайствовать о смягчении участи вашей клиентки, а потому давайте продолжим.
Я даже не пошевельнулся. Говорил Фредди. Я не слышал слов, но видел, что Макки искренне сочувствует Элизабет. И действительно, перед оглашением приговора он выразил свое удивление вердиктом присяжных.
Пожизненное заключение. Семь лет и еще три срока по пять.
Я догнал Элизабет, когда ее выводили из зала суда. Она была как в бреду.
– Дети. Что будет с детьми? Александр, ведь ты же позаботишься о них, да?
– Да, конечно, я…
Договорить я не успел. Элизабет увели в тюрьму Это был самый страшный момент в моей жизни.
Когда я пришел в гардеробную, там меня ждали Генри, Каролина и Шарлотта. Только теперь я вспомнил, что она тоже была в зале суда. Взглянув на бледное от ужаса лицо своей дочери, я крепко обнял ее и поклялся, что сделаю все возможное и невозможное, но ее мама не будет сидеть в тюрьме за преступления, которых не совершала.
Глава 29
На следующее утро я отправился в адвокатуру. Я знал, что должен стараться вести себя, как обычно. Ради детей и ради себя самого. Джессика была в суде, когда объявляли вердикт. Она позвонила Розалинде, та приехала к нам, и мы втроем засиделись далеко за полночь. В нынешней поддержке Джессики была горькая ирония. Не она ли сама предсказывала, что Элизабет объявят виновной? Утром, когда Джессика уходила, я обнял ее и с трудом сдержал слезы, услышав слова искреннего сочувствия и сожаления обо всем случившемся. Не знаю, имела ли она в виду нас с Элизабет или нас с ней, но в ее голосе звучала неподдельная грусть. В дверях своего кабинета я столкнулся с Рэддишем.
– Рэддиш, мы будем подавать апелляцию. Пожалуйста, свяжись с Оскаром Ренфру и договорись о встрече.
– Хорошо, сэр. Сэр, там какой-то джентльмен хочет вас видеть. Говорит, что уже заезжал к вам домой, но ваш отец послал его сюда.
– Заезжал ко мне домой? Он назвался?
– Да, сэр. Мистер Уолтерс.
Почему-то в первую секунду я подумал об Эдварде, но быстро сообразил, что это абсурд. Навстречу мне поднялся Дэвид. Он протянул руку, и я неохотно пожал ее. Я не мог простить ему, что он отказался выступать свидетелем защиты:
– Боюсь, что вы несколько опоздали, мистер Уолтерс. Разве вы ничего не слышали?
– Слышал. Именно поэтому я и здесь.
– В самом деле?
Я снял пальто и повесил его на вешалку за дверью.
– Кристина дала о себе знать.
От одного звука этого имени внутри у меня все сжалось от жгучей ненависти.
– Когда? Где она?
– Она звонила мне вчера после того как узнала о приговоре. Она в Каире.
Я подошел к телефону и снял трубку.
– Что вы делаете? – поинтересовался Дэвид.
– Сообщаю в Интерпол.
Дэвид покачал головой:
– Это ни к чему не приведет. Люди, которые опекают ее там, всегда на несколько шагов впереди Интерпола.
– Как она узнала о приговоре?
– Очень просто. Позвонила кому-то на Флит-стрит. – Дэвид немного помолчал, разглядывая носки своих ботинок. – Она тогда была на складе, мистер Белмэйн.
– Я в этом ни секунды не сомневался.
– Мне кажется, вы должны сами поехать в Каир и найти ее.
Я внимательно посмотрел на Дэвида. Казалось, со времени нашей последней встречи в Гштааде шрам на его лице стал еще глубже. Редкие волосы били взъерошены, и я вдруг заметил, что он все время нервно проводит по ним рукой.
– Она – ваша сестра. Почему вы хотите, чтобы ее нашли?
Дэвид грустно улыбнулся.
– Потому что, как бы вы там ни думали, я очень люблю Элизабет. И прекрасно знаю: она не способна поджечь склад. В отличие от моей сестры. Но понимаете, мистер Белмэйн, какой бы Кристина ни была, она – моя сестра, и я люблю ее. Когда она исчезла – а я, клянусь, действительно не знал, где она, – я решил, что в Каире ее наверняка нет. Хотя бы из-за отсутствия у нее денег для передачи Паше…
– Паше?
– «Паша» значит «господин». Эдвард и Кристина вели с ним дела в течение многих лет. Так вот, когда Кристина исчезла, а Элизабет арестовали, я, признаться, несколько переоценил наше британское правосудие. Я и представить себе не мог, что Элизабет отправят в тюрьму. Я был уверен: для этого не хватит ни доказательств, ни свидетельских показаний.
– Ваша сестра гораздо умнее, чем вы думаете, мистер Уолтерс. Продолжайте.
– Да вот, собственно, и все. Могу только добавить, что этот самый Паша обладает какой-то властью над Кристиной. Я хочу избавить ее от этого влияния. Я понимаю, что возвращение в Англию для нее означает арест и суд. Ну что ж, значит, так тому и быть.
Я был удивлен:
– Неужели недостаточно просто письменных показаний?
Уолтерс не уловил моей скрытой иронии:
– Нет, этого мало. Хотя это, пожалуй, единственное, чего вам удастся добиться. И то в лучшем случае. Если сумеете ее найти.
– О, я найду ее, мистер Уолтерс! На этот счет можете не беспокоиться. Уж это я вам обещаю.
К моему великому облегчению, салон первого класса самолета, следующего рейсом в Каир, был почти пуст. Я спокойно откинулся на спинку сиденья, наблюдая за исчезающими вдали пригородами Лондона и думая о том, как я перенесу пятичасовой перелет.
Я старался отвлечь свои мысли от Элизабет, но это оказалось невозможным. Я видел ее накануне вечером, и ее совершенно бескровное растерянное лицо намертво отпечаталось в моей памяти. Было совершенно очевидно, что она все еще находится в состоянии шока, Это-то и, беспокоило меня, больше всего: что произойдет, когда она наконец очнется и до конца осознает весь ужас своего положения. А что ей еще предстоит! Когда я думал о том, каким оскорблениям и издевательствам она может подвергнуться со стороны своих соседок по камере, у меня сжималось сердце. Найдет ли она в себе силы выдержать это, особенно после всех испытаний последних четырех месяцев, не говоря уже о суде? Уже через два дня, проведенных в тюрьме, она выглядела совершенно больной и избегала встречаться со мной взглядом. Она вздрагивала каждый раз, когда где-то хлопала дверь, а услышав чьи-то приближающиеся шаги, так судорожно сжимала кулаки, что ногти оставляли на ладонях глубокие красные следы.
Когда я сказал ей, что улетаю в Каир, она пробормотала, что не хочет этого. Все равно это ничего не даст и ничем не поможет. Я понял, что она не в состоянии обсуждать подобные вопросы, и попытался сменить тему, но она продолжала убеждать меня: я даже не представляю, с какими людьми мне предстоит иметь дело, я не должен связываться с ними и рисковать своей жизнью! Но это единственный способ вытащить ее из тюрьмы, настаивал я. Однако Элизабет по-прежнему не желала ничего слушать и только все время повторяла, что не хочет, чтобы я нашел Кристину.
Когда наступило время прощаться, за Элизабет пришла тюремщица. Я долго смотрел им вслед. Элизабет шла ссутулившись, опустив голову, ее руки безвольно висели вдоль тела. Я ждал, но она так и не оглянулась…
От этих мыслей у меня страшно разболелась голова. Наверное, я тоже еще пребывал в состоянии шока. Единственное сильное чувство, которое я сейчас испытывал, – бессильная ярость из-за того, что сделало с Элизабет наше так называемое правосудие. Когда все это наконец закончится, никто не уговорит меня и дальше работать в адвокатуре. Я сразу уйду.
Десять минут спустя я вызвал стюардессу и попросил принести мне выпить. Когда я только садился в самолет, она откровенно флиртовала со мной. Но, сообразив, что я отнюдь не в том настроении и не нуждаюсь в ее обществе, стала обращаться ко мне с плохо скрываемым презрением.
– Александр!
Я обернулся на голос и поначалу не поверил собственным глазам.
– Шарлотта!
Она пыталась широко улыбнуться, но получилось совсем неубедительно.
– Я знала, что ты никогда не согласишься взять меня с собой, поэтому я… ну, в общем…
Явно исчерпав все аргументы, она просто небрежно пожала плечами. Я постарался взять себя в руки.
– Как ты сюда попала?
– Я подумала, что смогу тебе помочь. Я же знаю Каир. Может, я встречу кого-нибудь из старых знакомых.
Я прекрасно знал, что в Каире она была только один раз, и то в одиннадцать лет. Теперь же ей исполнилось шестнадцать. Ее темные волосы были заправлены под берет, глаза опухли и покраснели от слез. Но на лице читалась такая отчаянная решимость во что бы то ни стало помочь своей матери, что я улыбнулся, сглотнул застрявший в горле ком и, поцеловав Шарлотту в лоб, усадил ее рядом с собой.
– Ты ведь не сердишься на меня, правда? – прошептала она.
– Нет, не сержусь. Но как только мы приземлимся, я первым же рейсом отправлю тебя обратно в Лондон.
Шарлотта была готова вот-вот расплакаться.
– Пожалуйста, не отсылай меня обратно. Ну пожалуйста! Я просто сойду с ума, если не смогу что-нибудь сделать. Я никуда не буду выходить из гостиницы. Если хочешь, я даже из номера не буду выходить, но только, пожалуйста, позволь мне остаться с тобой!
Я смотрел на ее лицо, и мое сердце билось все чаще. С раскосыми черными глазами и свежей, гладкой кожей, она до боли напоминала Элизабет. Я считал ее ребенком, но ведь сейчас ей было столько же, сколько мне, когда я влюбился в ее мать.
– Александр!
Глядя на меня умоляющими глазами, Шарлотта ждала ответа. Я провел рукой по гладкой щеке и поправил выбившуюся из-под берета прядь.
– Александр. – Голос Шарлотты слегка дрогнул. – Я знаю, что ты мой отец.
Услышать от нее эти слова было настолько мучительно-сладко, что у меня к горлу снова подкатил комок.
– Ведь это же так, да? Ты – мой отец. И отец Джонатана.
– Да, – прошептал я. – Я действительно ваш отец.
Шарлотта положила мне голову на плечо и крепко схватила за руку, как будто боялась, что я исчезну.
– Откуда ты это узнала? – спросил я спустя некоторое время.
– Мама всегда с ума сходила из-за моей улыбки, – хихикнула Шарлотта. – А потом я увидела, как она смотрит на тебя, ну и… У меня ведь тоже один зуб немного искривлен, видишь?
Я рассмеялся, крепко обнял дочь и прижал к себе, прежде чем она успела увидеть слезы на моих глазах.
– А когда все это закончится, когда мы вернемся в Лондон и маму освободят, я смогу поменять фамилию на твою?
– Мы этим займемся в первую очередь, – пообещал я, и мне стало очень горько и грустно оттого, что Элизабет нет рядом. Мы с ней столько мечтали об этой минуте!
Было уже начало одиннадцатого, когда мы вышли из самолета. Нас встречал Роберт Литтлтон. Он по-прежнему процветал в министерстве иностранных дел и теперь был военным атташе нашего посольства в Каире. Правда, еще два дня назад я об этом даже не подозревал. Генри позвонил ему, описал ситуацию, и Роберт тотчас же вызвался помочь.
Я наблюдал за выражением его лица, когда он здоровался с Шарлоттой, и был немного озадачен тем, что ее присутствие здесь его совершенно не удивило.
– Машина ждет снаружи, – сказал он. – Я заказал для вас номер в гостинице «Марриотт». – Он улыбнулся Шарлотте, которая деловито куталась в свой объемистый плащ. – Я заказал двухкомнатный номер, так что вы будете жить вместе с вашим…
– Постой, выходит, ты знал о ее приезде?
– Конечно, знал. Мне позвонил Генри и сказал, что она вылетела вместе с тобой.
Я повернулся к Шарлотте:
– Значит, ты сказала Генри, что собираешься лететь?
Она кивнула, и я не смог удержаться от смеха. Ну ничего, я с ним еще поговорю, когда вернусь!
По дороге в город Роберт рассказывал мне, что ему уже удалось выяснить. Судя по всему, Камель – я попытался вспомнить, слышал ли это имя раньше, но так ничего и не вспомнил – арестован; Правда, Роберт не мог достоверно сказать, за что, но был почти уверен: это связано с нелегальным экспортно – импортным бизнесом в Долине Царей.
– Но я совершенно точно знаю, сейчас полиция пытается как-то связать все это – подделки древностей, контрабанду и, конечно, убийство сторожа музея – с Пашой.
– Пашой? Дэвид Уолтерс говорил о нем. Он считает, что Кристина с ним.
– Вполне возможно он прав, но вряд ли это нам поможет. Паша фактически является хозяином Каира, а значит, она может быть где угодно. – Он кивнул на окно, приглашая меня посмотреть наружу.
Я выглянул и сразу понял, о, чем речь. Каир производил впечатление города, в котором можно прятаться вечно и никто тебя не найдет. При свете мигающих неоновых вывесок я увидел, что за современными домами, выстроенными вдоль основной автомагистрали, сразу начинается безумный лабиринт узеньких улочек, скопище ветхих домишек и угрюмых многоквартирных монстров. И повсюду, куда ни глянь, толпы людей. Для меня, иностранца, это выглядело, как воплощенный хаос. Дорога, по которой мы ехали, была не лучше всего остального. Казалось, отчаянно сигналящие шоферы – либо сумасшедшие, либо потенциальные самоубийцы. У моста полицейский орал на водителя, наполовину высунувшегося из окна машины и тоже, в свою очередь, не молчащего. Где-то неподалеку звучала громкая музыка, внося свою лепту в этот безумный концерт. Когда мы проехали мост, Роберт рассмеялся:
– Эй, приободрись! Все не так плохо, как кажется на первый взгляд.
После всего увиденного гостиница «Марриотт», с ее белыми мраморными фонтанами и позолоченными чугунными арками, определенно радовала глаз. Она казалась оазисом цивилизации в подступающей со всех сторон неразберихе. Ближе к полуночи я отправил Шарлотту спать. Мы же с Робертом заказали себе скотч и проговорили еще несколько часов.
На следующее утро в восемь часов подали завтрак. Расположившись на балконе, мы с Шарлоттой жевали безвкусные резиновые тосты. С балкона открывался вид на пальмы, фонтаны и водопады, окружавшие гостиничный бассейн. Было еще прохладно, но теплые лучи солнца постепенно начинали проникать сквозь серый, низко стелющийся по земле туман. Краем глаза я наблюдал, как Шарлотта вытянула свои длинные ноги и принялась за чай. Она отбрасывала непослушную прядь со лба точно так же, как это делала Элизабет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Еще минуту назад ты выглядел таким уверенным в себе!
– Я и сейчас уверен. Но всегда остается вероятность, что у присяжных наступит нечто вроде массового умопомрачения.
Да и кроме того, наверное, я действительно с самого начала вел себя немного по-мальчишески. Поскольку дело касалось Элизабет, я даже слышать не хотел, чтобы ее защищал кто-то другой. Я не подумал, что, возможно, так было бы лучше для нее. Я просто следовал своим чувствам. Хотя теперь уже поздно рассуждать об ошибках. Остается только благодарить Бога, что это сработало.
Мы еще немного поговорили о самой Джессике, о том, чем они с Розалиндой сейчас занимаются, но, несмотря на то что ужин проходил на редкость приятно и спокойно, под конец едва не поссорились. Мы оба были слишком нетерпимы, а меня еще раздражала неизлечимая ревность Джессики к Элизабет. Вернувшись домой, мы сразу разошлись по нашим отдельным комнатам, и, когда я утром уходил в суд, Джессика еще спала.
Заключительное слово судьи Макки было достаточно объективно, а учитывая то, что он еще раз повторил мои слова насчет неясностей, неувязок и сомнительности улик, оно даже играло на руку нам с Элизабет. По лицу Сэмюэльсона было видно: он понял, что проиграл. Присяжные вернулись из совещательной комнаты в два. Когда они входили, Генри, сидевший рядом, обратил мое внимание на зал. Шарлотта была там. Она помахала мне рукой, и мое сердце сжалось от сладкой боли. Сегодня после заседания мы собирались сказать ей и Джонатану, что я их отец. Секретарь суда обратился к присяжным:
– Господа присяжные, вы вынесли вердикт?
Старшина присяжных встал:
– Да, сэр.
При этом он посмотрел на меня, и в эту жуткую долю секунды я уже все понял.
– Господа присяжные, каков ваш вердикт по первому пункту обвинения – убийству?
– Виновна.
– Господа присяжные, каков ваш вердикт по второму пункту обвинения – поджогу?
– Виновна.
Кровь бешено стучала у меня в ушах. Это был самый настоящий шок. Ведь никто уже не сомневался в благополучном исходе. Генри крепко схватил меня за руку. Обернувшись к скамье подсудимых, я увидел, что Элизабет упала в обморок.
Секретарь продолжал спрашивать о вердикте присяжных по оставшимся трем пунктам обвинения, но я уже ничего не слышал. Совершенно парализованный чудовищностью происходящего, я лишь молча стоял и смотрел, как судебные приставы пытаются удержать Элизабет в вертикальном положении.
– Итак, господа присяжные, вы признаете обвиняемую виновной по всем пунктам обвинения?
– Да.
– Этот вердикт отражает ваше общее мнение?
– Да.
– Благодарю вас. Вы можете сесть.
Судья призвал зал к порядку.
– Насколько я понимаю, мистер Белмэйн, вы захотите ходатайствовать о смягчении участи вашей клиентки, а потому давайте продолжим.
Я даже не пошевельнулся. Говорил Фредди. Я не слышал слов, но видел, что Макки искренне сочувствует Элизабет. И действительно, перед оглашением приговора он выразил свое удивление вердиктом присяжных.
Пожизненное заключение. Семь лет и еще три срока по пять.
Я догнал Элизабет, когда ее выводили из зала суда. Она была как в бреду.
– Дети. Что будет с детьми? Александр, ведь ты же позаботишься о них, да?
– Да, конечно, я…
Договорить я не успел. Элизабет увели в тюрьму Это был самый страшный момент в моей жизни.
Когда я пришел в гардеробную, там меня ждали Генри, Каролина и Шарлотта. Только теперь я вспомнил, что она тоже была в зале суда. Взглянув на бледное от ужаса лицо своей дочери, я крепко обнял ее и поклялся, что сделаю все возможное и невозможное, но ее мама не будет сидеть в тюрьме за преступления, которых не совершала.
Глава 29
На следующее утро я отправился в адвокатуру. Я знал, что должен стараться вести себя, как обычно. Ради детей и ради себя самого. Джессика была в суде, когда объявляли вердикт. Она позвонила Розалинде, та приехала к нам, и мы втроем засиделись далеко за полночь. В нынешней поддержке Джессики была горькая ирония. Не она ли сама предсказывала, что Элизабет объявят виновной? Утром, когда Джессика уходила, я обнял ее и с трудом сдержал слезы, услышав слова искреннего сочувствия и сожаления обо всем случившемся. Не знаю, имела ли она в виду нас с Элизабет или нас с ней, но в ее голосе звучала неподдельная грусть. В дверях своего кабинета я столкнулся с Рэддишем.
– Рэддиш, мы будем подавать апелляцию. Пожалуйста, свяжись с Оскаром Ренфру и договорись о встрече.
– Хорошо, сэр. Сэр, там какой-то джентльмен хочет вас видеть. Говорит, что уже заезжал к вам домой, но ваш отец послал его сюда.
– Заезжал ко мне домой? Он назвался?
– Да, сэр. Мистер Уолтерс.
Почему-то в первую секунду я подумал об Эдварде, но быстро сообразил, что это абсурд. Навстречу мне поднялся Дэвид. Он протянул руку, и я неохотно пожал ее. Я не мог простить ему, что он отказался выступать свидетелем защиты:
– Боюсь, что вы несколько опоздали, мистер Уолтерс. Разве вы ничего не слышали?
– Слышал. Именно поэтому я и здесь.
– В самом деле?
Я снял пальто и повесил его на вешалку за дверью.
– Кристина дала о себе знать.
От одного звука этого имени внутри у меня все сжалось от жгучей ненависти.
– Когда? Где она?
– Она звонила мне вчера после того как узнала о приговоре. Она в Каире.
Я подошел к телефону и снял трубку.
– Что вы делаете? – поинтересовался Дэвид.
– Сообщаю в Интерпол.
Дэвид покачал головой:
– Это ни к чему не приведет. Люди, которые опекают ее там, всегда на несколько шагов впереди Интерпола.
– Как она узнала о приговоре?
– Очень просто. Позвонила кому-то на Флит-стрит. – Дэвид немного помолчал, разглядывая носки своих ботинок. – Она тогда была на складе, мистер Белмэйн.
– Я в этом ни секунды не сомневался.
– Мне кажется, вы должны сами поехать в Каир и найти ее.
Я внимательно посмотрел на Дэвида. Казалось, со времени нашей последней встречи в Гштааде шрам на его лице стал еще глубже. Редкие волосы били взъерошены, и я вдруг заметил, что он все время нервно проводит по ним рукой.
– Она – ваша сестра. Почему вы хотите, чтобы ее нашли?
Дэвид грустно улыбнулся.
– Потому что, как бы вы там ни думали, я очень люблю Элизабет. И прекрасно знаю: она не способна поджечь склад. В отличие от моей сестры. Но понимаете, мистер Белмэйн, какой бы Кристина ни была, она – моя сестра, и я люблю ее. Когда она исчезла – а я, клянусь, действительно не знал, где она, – я решил, что в Каире ее наверняка нет. Хотя бы из-за отсутствия у нее денег для передачи Паше…
– Паше?
– «Паша» значит «господин». Эдвард и Кристина вели с ним дела в течение многих лет. Так вот, когда Кристина исчезла, а Элизабет арестовали, я, признаться, несколько переоценил наше британское правосудие. Я и представить себе не мог, что Элизабет отправят в тюрьму. Я был уверен: для этого не хватит ни доказательств, ни свидетельских показаний.
– Ваша сестра гораздо умнее, чем вы думаете, мистер Уолтерс. Продолжайте.
– Да вот, собственно, и все. Могу только добавить, что этот самый Паша обладает какой-то властью над Кристиной. Я хочу избавить ее от этого влияния. Я понимаю, что возвращение в Англию для нее означает арест и суд. Ну что ж, значит, так тому и быть.
Я был удивлен:
– Неужели недостаточно просто письменных показаний?
Уолтерс не уловил моей скрытой иронии:
– Нет, этого мало. Хотя это, пожалуй, единственное, чего вам удастся добиться. И то в лучшем случае. Если сумеете ее найти.
– О, я найду ее, мистер Уолтерс! На этот счет можете не беспокоиться. Уж это я вам обещаю.
К моему великому облегчению, салон первого класса самолета, следующего рейсом в Каир, был почти пуст. Я спокойно откинулся на спинку сиденья, наблюдая за исчезающими вдали пригородами Лондона и думая о том, как я перенесу пятичасовой перелет.
Я старался отвлечь свои мысли от Элизабет, но это оказалось невозможным. Я видел ее накануне вечером, и ее совершенно бескровное растерянное лицо намертво отпечаталось в моей памяти. Было совершенно очевидно, что она все еще находится в состоянии шока, Это-то и, беспокоило меня, больше всего: что произойдет, когда она наконец очнется и до конца осознает весь ужас своего положения. А что ей еще предстоит! Когда я думал о том, каким оскорблениям и издевательствам она может подвергнуться со стороны своих соседок по камере, у меня сжималось сердце. Найдет ли она в себе силы выдержать это, особенно после всех испытаний последних четырех месяцев, не говоря уже о суде? Уже через два дня, проведенных в тюрьме, она выглядела совершенно больной и избегала встречаться со мной взглядом. Она вздрагивала каждый раз, когда где-то хлопала дверь, а услышав чьи-то приближающиеся шаги, так судорожно сжимала кулаки, что ногти оставляли на ладонях глубокие красные следы.
Когда я сказал ей, что улетаю в Каир, она пробормотала, что не хочет этого. Все равно это ничего не даст и ничем не поможет. Я понял, что она не в состоянии обсуждать подобные вопросы, и попытался сменить тему, но она продолжала убеждать меня: я даже не представляю, с какими людьми мне предстоит иметь дело, я не должен связываться с ними и рисковать своей жизнью! Но это единственный способ вытащить ее из тюрьмы, настаивал я. Однако Элизабет по-прежнему не желала ничего слушать и только все время повторяла, что не хочет, чтобы я нашел Кристину.
Когда наступило время прощаться, за Элизабет пришла тюремщица. Я долго смотрел им вслед. Элизабет шла ссутулившись, опустив голову, ее руки безвольно висели вдоль тела. Я ждал, но она так и не оглянулась…
От этих мыслей у меня страшно разболелась голова. Наверное, я тоже еще пребывал в состоянии шока. Единственное сильное чувство, которое я сейчас испытывал, – бессильная ярость из-за того, что сделало с Элизабет наше так называемое правосудие. Когда все это наконец закончится, никто не уговорит меня и дальше работать в адвокатуре. Я сразу уйду.
Десять минут спустя я вызвал стюардессу и попросил принести мне выпить. Когда я только садился в самолет, она откровенно флиртовала со мной. Но, сообразив, что я отнюдь не в том настроении и не нуждаюсь в ее обществе, стала обращаться ко мне с плохо скрываемым презрением.
– Александр!
Я обернулся на голос и поначалу не поверил собственным глазам.
– Шарлотта!
Она пыталась широко улыбнуться, но получилось совсем неубедительно.
– Я знала, что ты никогда не согласишься взять меня с собой, поэтому я… ну, в общем…
Явно исчерпав все аргументы, она просто небрежно пожала плечами. Я постарался взять себя в руки.
– Как ты сюда попала?
– Я подумала, что смогу тебе помочь. Я же знаю Каир. Может, я встречу кого-нибудь из старых знакомых.
Я прекрасно знал, что в Каире она была только один раз, и то в одиннадцать лет. Теперь же ей исполнилось шестнадцать. Ее темные волосы были заправлены под берет, глаза опухли и покраснели от слез. Но на лице читалась такая отчаянная решимость во что бы то ни стало помочь своей матери, что я улыбнулся, сглотнул застрявший в горле ком и, поцеловав Шарлотту в лоб, усадил ее рядом с собой.
– Ты ведь не сердишься на меня, правда? – прошептала она.
– Нет, не сержусь. Но как только мы приземлимся, я первым же рейсом отправлю тебя обратно в Лондон.
Шарлотта была готова вот-вот расплакаться.
– Пожалуйста, не отсылай меня обратно. Ну пожалуйста! Я просто сойду с ума, если не смогу что-нибудь сделать. Я никуда не буду выходить из гостиницы. Если хочешь, я даже из номера не буду выходить, но только, пожалуйста, позволь мне остаться с тобой!
Я смотрел на ее лицо, и мое сердце билось все чаще. С раскосыми черными глазами и свежей, гладкой кожей, она до боли напоминала Элизабет. Я считал ее ребенком, но ведь сейчас ей было столько же, сколько мне, когда я влюбился в ее мать.
– Александр!
Глядя на меня умоляющими глазами, Шарлотта ждала ответа. Я провел рукой по гладкой щеке и поправил выбившуюся из-под берета прядь.
– Александр. – Голос Шарлотты слегка дрогнул. – Я знаю, что ты мой отец.
Услышать от нее эти слова было настолько мучительно-сладко, что у меня к горлу снова подкатил комок.
– Ведь это же так, да? Ты – мой отец. И отец Джонатана.
– Да, – прошептал я. – Я действительно ваш отец.
Шарлотта положила мне голову на плечо и крепко схватила за руку, как будто боялась, что я исчезну.
– Откуда ты это узнала? – спросил я спустя некоторое время.
– Мама всегда с ума сходила из-за моей улыбки, – хихикнула Шарлотта. – А потом я увидела, как она смотрит на тебя, ну и… У меня ведь тоже один зуб немного искривлен, видишь?
Я рассмеялся, крепко обнял дочь и прижал к себе, прежде чем она успела увидеть слезы на моих глазах.
– А когда все это закончится, когда мы вернемся в Лондон и маму освободят, я смогу поменять фамилию на твою?
– Мы этим займемся в первую очередь, – пообещал я, и мне стало очень горько и грустно оттого, что Элизабет нет рядом. Мы с ней столько мечтали об этой минуте!
Было уже начало одиннадцатого, когда мы вышли из самолета. Нас встречал Роберт Литтлтон. Он по-прежнему процветал в министерстве иностранных дел и теперь был военным атташе нашего посольства в Каире. Правда, еще два дня назад я об этом даже не подозревал. Генри позвонил ему, описал ситуацию, и Роберт тотчас же вызвался помочь.
Я наблюдал за выражением его лица, когда он здоровался с Шарлоттой, и был немного озадачен тем, что ее присутствие здесь его совершенно не удивило.
– Машина ждет снаружи, – сказал он. – Я заказал для вас номер в гостинице «Марриотт». – Он улыбнулся Шарлотте, которая деловито куталась в свой объемистый плащ. – Я заказал двухкомнатный номер, так что вы будете жить вместе с вашим…
– Постой, выходит, ты знал о ее приезде?
– Конечно, знал. Мне позвонил Генри и сказал, что она вылетела вместе с тобой.
Я повернулся к Шарлотте:
– Значит, ты сказала Генри, что собираешься лететь?
Она кивнула, и я не смог удержаться от смеха. Ну ничего, я с ним еще поговорю, когда вернусь!
По дороге в город Роберт рассказывал мне, что ему уже удалось выяснить. Судя по всему, Камель – я попытался вспомнить, слышал ли это имя раньше, но так ничего и не вспомнил – арестован; Правда, Роберт не мог достоверно сказать, за что, но был почти уверен: это связано с нелегальным экспортно – импортным бизнесом в Долине Царей.
– Но я совершенно точно знаю, сейчас полиция пытается как-то связать все это – подделки древностей, контрабанду и, конечно, убийство сторожа музея – с Пашой.
– Пашой? Дэвид Уолтерс говорил о нем. Он считает, что Кристина с ним.
– Вполне возможно он прав, но вряд ли это нам поможет. Паша фактически является хозяином Каира, а значит, она может быть где угодно. – Он кивнул на окно, приглашая меня посмотреть наружу.
Я выглянул и сразу понял, о, чем речь. Каир производил впечатление города, в котором можно прятаться вечно и никто тебя не найдет. При свете мигающих неоновых вывесок я увидел, что за современными домами, выстроенными вдоль основной автомагистрали, сразу начинается безумный лабиринт узеньких улочек, скопище ветхих домишек и угрюмых многоквартирных монстров. И повсюду, куда ни глянь, толпы людей. Для меня, иностранца, это выглядело, как воплощенный хаос. Дорога, по которой мы ехали, была не лучше всего остального. Казалось, отчаянно сигналящие шоферы – либо сумасшедшие, либо потенциальные самоубийцы. У моста полицейский орал на водителя, наполовину высунувшегося из окна машины и тоже, в свою очередь, не молчащего. Где-то неподалеку звучала громкая музыка, внося свою лепту в этот безумный концерт. Когда мы проехали мост, Роберт рассмеялся:
– Эй, приободрись! Все не так плохо, как кажется на первый взгляд.
После всего увиденного гостиница «Марриотт», с ее белыми мраморными фонтанами и позолоченными чугунными арками, определенно радовала глаз. Она казалась оазисом цивилизации в подступающей со всех сторон неразберихе. Ближе к полуночи я отправил Шарлотту спать. Мы же с Робертом заказали себе скотч и проговорили еще несколько часов.
На следующее утро в восемь часов подали завтрак. Расположившись на балконе, мы с Шарлоттой жевали безвкусные резиновые тосты. С балкона открывался вид на пальмы, фонтаны и водопады, окружавшие гостиничный бассейн. Было еще прохладно, но теплые лучи солнца постепенно начинали проникать сквозь серый, низко стелющийся по земле туман. Краем глаза я наблюдал, как Шарлотта вытянула свои длинные ноги и принялась за чай. Она отбрасывала непослушную прядь со лба точно так же, как это делала Элизабет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41