Когда они подлетали к Напа, Билли наконец нарушила молчание.— Хэнк, мы не будем здесь приземляться. Я хочу, чтобы вы летели прямо вдоль шоссе номер двадцать девять, постепенно снижаясь, пока не достигнете Санта-Хелены. Затем возьмете правее. У границы наших владений в Силверадо снизьте скорость. И летите настолько низко, насколько это возможно, — сто пятьдесят метров ведь разрешено, правда? — и облетите виноградники.Долина Напа невелика, но полна очарования, особенно залитая сентябрьским солнцем, — многие километры буйно зеленеющей низины, а вокруг с четырех сторон покрытые лесами холмы с крутыми склонами.Здесь, на девяти тысячах трехстах тридцати восьми гектарах сплошных виноградников, где винокурни теснились, словно на склонах холмов в Бордо, а каждая из них во много раз крупнее французской, и производилось лучшее вино в Соединенных Штатах, способное, по мнению экспертов, конкурировать с лучшими сортами Франции или даже превосходящее их.В 1945 году Эллис Айкхорн, из принципа не жаловавший все французское, хотя и старавшийся этот принцип не оглашать, купил у старого Херсента и де Мустье поместье неподалеку от Санта-Хелены. Прекрасная винодельня была совершенно заброшена и пришла в полный упадок после того, как сухой закон, Великая депрессия и Вторая мировая война нанесли сокрушительный удар по американскому виноделию. Имение в тысячу двести восемнадцать гектаров включало и поместительный, аккуратно крытый гонтом каменный господский дом с двумя башенками в безупречном викторианском стиле. Айкхорн вернул особняку былое великолепие и называл его «Шато-Силверадо» в честь старой дороги вдоль долины, по которой когда-то разъезжали кареты. Он выписал из Германии Ганса Вебера, прославленного мастера виноделия, и предоставил ему полную свободу действий. Приобретение винодельни и интерес, проявляемый Айкхорном к великолепному «Пино Шардонне» и не менее великолепному «Каберне Совиньон», производство которых все-таки началось спустя семь лет и обошлось в девять миллионов долларов, были, пожалуй, наиболее близки к понятию «хобби» в жизни Эллиса Айкхорна.Пролетая над виноградниками, на которых можно было заметить работников — стояли последние дни сбора урожая, — Билли открыла окно справа. В руке она держала массивную шкатулку эпохи короля Георга из чистого золота, размером пятнадцать на пятнадцать сантиметров, с лондонским пробирным клеймом 1816 — 1817 годов и клеймом изготовителя, великого художника Бенджамина Смита. Внутри было выгравировано:
Даруется Артуру Уэлсли герцогу Веллингтону, по случаю первой годовщины битвы при Ватерлоо от Общества негоциантов и банкиров города Лондона. «Железный Герцог будет вечно жить в наших сердцах».
Билли осторожно просунула правую руку в маленькое окно, напрягая ее в запястье под напором ветра, и, пока «Бонанза» низко кружила над виноградниками Силверадо на скорости сто тридцать шесть километров в час, она открыла замок на крышке шкатулки и медленно развеяла прах Эллиса Айкхорна над рядами тяжелых виноградных гроздьев, скрытых под темно-зелеными листьями. Покончив с этим делом, она убрала пустую шкатулку в сумку.— Говорят, этот год будет урожайным, — сказала она потерявшему дар речи пилоту.На обратном пути Билли застыла в странном, трепетном молчании, которое терявшийся в догадках Хэнк Сэндерс принял за ожидание от него каких-то действий или поступков. Однако они преспокойно приземлились в Ван-Нисе и, поставив «Бонанзу» на колодки на гудроновой полосе и зайдя в аэроклуб «Бич», чтобы вернуть ключи от самолета, он подумал, что только цель этого полета и эпизод с развеиванием праха были необычны — все остальное выглядело как всегда. Выйдя на автостоянку, он увидел, что Билли ждет его, сидя на месте водителя в огромном темно-зеленом «Бентли», любимой машине Эллиса, которую она так и не продала.— Я думаю, мы немножко покатаемся, Хэнк. Еше рано. — Темные брови Билли приподнялись в изумлении, когда она взглянула на его смущенное лицо: к подобному приглашению он был абсолютно не готов.— Покататься? Зачем?.. То есть да, конечно, миссис Айкхорн, как вы скажете, — ответил он, барахтаясь в волнах вежливости и замешательства.Билли тихо рассмеялась, подумав о том, что этот бодрый веснушчатый парень с грубоватым лицом, соломенными волосами и полным отсутствием интереса ко всему, кроме самолетов, насколько она могла судить за многие годы их знакомства, смахивает на молодого сильного фермера.— Тогда садись. Ты ведь не против, если я поведу машину? Я замечательно вожу машины с правосторонним управлением. Ну разве не забавно? У меня такое чувство, будто мы поднялись над дорогой метра на три. — Она была естественна и весела, словно ехала отдохнуть на пляж.Билли вела машину со знанием дела, очевидно, прекрасно представляя, куда они едут, и весело мурлыкала что-то себе под нос, а Хэнк Сэндерс пытался расслабиться, как будто ездить на прогулки с миссис Айкхорн было для него самым привычным делом. Он чувствовал себя ужасно скованно, настолько поглощенный соблюдением приличествующего ситуации этикета, что едва замечал, как Билли съехала с шоссе и, промчав несколько километров, миновала Ланкершим, а затем свернула с широкой улицы на узкую дорогу. Внезапно она поехала направо и подкатила к небольшому мотелю. Она остановила «Бентли» у одного из гаражей, стоявших у каждого коттеджа.— Я скоро вернусь, Хэнк. Думаю, нам пора выпить, поэтому не уходи.Она на минуту исчезла в конторе мотеля и появилась, небрежно помахивая ключом, держа пластиковый пакет с кубиками льда. Продолжая напевать, протянула ему лед, открыла багажник и достала большой кожаный чемодан. Потом открыла дверь коттеджа и, смеясь, поманила его.Хэнк Сэндерс оглядел комнату с опаской, смешанной с удивлением, а Билли тем временем раскрыла переносной бар-чемодан, сделанный на заказ в Лондоне десять лет назад для выездов на скачки и охоту, — этакий анахронизм, оставшийся от той ее жизни, что сейчас казалась такой же архаичной, как и взятые в серебро графины, которые она за отсутствием стола выстроила в ряд на ковре. В этой комнате с кондиционером весь пол, а также три стены сверху донизу были покрыты толстым мягким малиновым ковром, а потолок и четвертая стена были полностью зеркальными. Хэнк нервно прошелся из угла в угол, отметив, что в комнате нет ни окон, ни стульев, вообще ничего, кроме небольшого сундука в углу. Напольные светильники представляли собой три столба, на которых сверху крепились маленькие розовые лампочки, поворачивавшиеся в любом направлении. Почти половину пространства занимала большая низкая кровать, покрытая розовыми атласными простынями и заваленная подушками. Хэнк бесцельно рассматривал сверкавшую белизной ванную, когда Билли позвала его:— Хэнк, что ты будешь пить?Он вернулся в спальню:— Миссис Айкхорн, с вами все в порядке?— Вполне. Не волнуйся. Итак, что тебе предложить?— Виски, пожалуйста, со льдом.Билли сидела на полу, прислонившись к кровати. Она протянула ему бокал так естественно, как будто они находились на званом вечере. Он сел на ковер — сесть можно или сюда, или на кровать, в отчаянии подумал он, — и сделал большой глоток виски, который она подала ему в чаше из тяжелого серебра. В белой блузке из тончайшего полотна и темно-синей хлопчатобумажной облегающей юбке, небрежно раскинув на ковре длинные загорелые ноги, Билли выглядела как на пикнике.Она тоже выпила, игриво чокнувшись с ним.— За мотель «Эссекс», оазис в долине Сан-Фернандо, и за Эллиса Айкхорна, который одобрил бы это, — провозгласила она.— Что? — воскликнул Хэнк, глубоко пораженный.— Хэнк, тебе не нужно понимать, просто поверь мне. — Она подвинулась к нему и тем же небрежным, но точно рассчитанным жестом, каким обычно пожимала руку, не спеша положила свою тонкую кисть прямо на тугой треугольник его джинсов. Ее пальцы искусно нащупывали очертания пениса.— О боже! — Словно пораженный электрическим током, он попытался выпрямиться, но лишь расплескал свое питье.— Я думаю, тебе будет приятнее, если ты будешь сидеть спокойно, — прошептала Билли, расстегивая «молнию» на его джинсах.От неожиданности его член совершенно обмяк, съежившись среди спутанных светлых волос. Билли задохнулась от восторга. Он нравился ей таким — мягким и маленьким. Теперь она могла легко взять его в рот весь целиком и держать там, даже не касаясь языком, лишь чувствуя, как он растет и набухает во влажном тепле, подвластный ей без единого движения ее мышц. Даже волосы на этих круглых мешочках между ног — соломенного цвета. Она осторожно понюхала пах, глубоко вдыхая потайной запах. Пока женщина не ощутит, как пахнет мужчина именно там, подумала она, уносясь по течению, она не способна познать его. Она услышала, как пилот протестующе застонал над ее ищущей головой, но не обратила внимания. Он оправлялся от потрясения, и его член, подрагивая, начал расти. Свободной рукой Билли обхватила яички, средний палец легонько скользил, чуть надавливая упругую кожу его мошонки. Она губами и языком ласкала почти эрегированный член, довольно короткий, но толстый, такой же крепко сбитый, как и сам хозяин. Он откинулся на постели, полностью отдавшись новизне своей пассивной роли, чувствуя, как его член отрывисто пульсирует, наполняясь кровью. Он становился все толще и толще, она чуть переместила губы и теперь трудилась только над набухшим кончиком, возбуждая его сильным и энергичным посасыванием, в то время как пальцы ее скользили вверх и вниз по влажному напряженному стволу. Со стоном, не желая кончать слишком быстро, он приподнял со своих колен ее голову и зарылся лицом в темные волосы, целуя прекрасную шею и думая о том, что Билли всего лишь девчонка, всего лишь девчонка. Он положил ее на кровать и сбросил джинсы на ковер. Быстро расстегнул ее блузку — обнаженные груди оказались больше, чем ему представлялось до сих пор, с темными шелковистыми сосками.— Знаешь, какой влажной я стала за последний час? — прошептала она ему в губы. — Нет, ты не представляешь… ты сейчас сам увидишь… я покажу тебе. — Одним движением Билли скинула юбку — под ней ничего не было. Она села и толчком повалила его на кровать, ладонями прижимая его плечи к простыне. Она перекинула колено через него и подвинулась выше, широко раздвинув ноги, так что ее лоно оказалось прямо напротив его рта. Он попытался достать до нее языком, но она качалась над ним вперед и назад, и ему удавалось лишь изредка лизнуть ее. Наконец, сходя с ума, не в силах больше выносить ее подразнивания, он схватил ее за бедра и потянул вниз, прочно утвердив свой рот между округлыми набухшими губами, всасывая, облизывая, втягивая и выталкивая их языком, словно обезумевший. Она напряглась, ее спина прогнулась, и она кончила с приглушенным вскриком, почти внезапно. Его член был так тверд, что он боялся выбросить струю прямо в воздух. Он со страстью схватил ее за талию, притянул к себе вниз и неистово вошел в нее, пока она еще содрогалась в спазмах.Последовавшие затем часы так никогда и не повторились, но Хэнк Сэндерс запомнил их до конца жизни, даже если бы не существовало шкатулки эпохи короля Георга, когда-то принадлежавшей герцогу Веллингтону, той самой, что Билли подарила ему на прощание этой ночью, вернувшись в особняк на холме в Бель-Эйр.Поднимаясь по широкой лестнице, она подумала, каким же пустым кажется дом, хоть он и полон спящих слуг. Теперь Эллис ушел окончательно и бесповоротно. Она вспомнила крепкого мужчину, за которого вышла замуж двенадцать лет назад. Когда она сказала Хэнку Сэндерсу, что Эллис одобрил бы их этой ночью, тот не понял, но она-то сказала правду. Если бы она вдруг стала старухой и умерла, а молодой Эллис остался в живых, он бы трахнул первую попавшуюся девку, прощаясь таким образом с прошлым, в котором оба так бережно любили друг друга. Возможно, не все в состоянии понять такой способ отдания последних почестей, но он вполне устраивал обоих. Его прах рассыпан по спелому винограду, а ее волосы хранят запах секса, и в паху сладостная боль — Эллис не просто одобрил бы, он бы зааплодировал. * * * Когда Уилхелмина Ханненуэлл Уинтроп родилась в Бостоне за двадцать один год до того, как превратилась в Билли Айкхорн, люди, пекшиеся о родословных, — а Бостон для составителей генеалогических древ то же самое, что Перигор для любителей трюфелей или Монте-Карло для владельцев яхт, — сочли, что этой девочке, несомненно, очень повезло. Среди ее многочисленной родни насчитывалось достаточное количество Лоуэллов, Кэботов и Уорренов, немало Солтонстоллов, Пибоди и Форбсов, а в каждом последующем поколении к тому же текла королевская кровь Адамсов. Ее отцовская линия начиналась с Ричарда Уоррена, в 1620-м находившегося на «Мэйфлауэр», — вряд ли можно рассчитывать на лучшее, — а со стороны матери значилась не просто безупречная бостонская кровь; она могла проследить свое происхождение от первых колонистов долины реки Гудзон и от многих Рэндольфов из Виргинии.Большинство старых бостонских семей разбогатело на быстроходных парусниках, корпя над гроссбухами и отличившись в торговле с Вест-Индией. Из этих состояний, сбереженных и приумноженных благоразумными главами семейств, сложилась сеть тесно связанных между собой фондов, и сеть эта гарантировала, что ни одному бостонскому ребенку из достойной семьи никогда не придется беспокоиться о деньгах, почему отпрыски вырастали, так и не поняв, отчего денежные проблемы занимают значительное место в заботах большинства людей. Покуда семейные фонды бесшумно, но мощно процветали и развивались, многие бостонцы жили, совсем не задумываясь о деньгах, подобно тому как абсолютно здоровый человек не задумывается о том, что ему приходиться вдыхать и выдыхать. К счастью, в каждом поколении Старого Бостона появлялись личности, обладавшие исключительным талантом в обращении с денежными средствами и с равным успехом приумножавшие капиталы как своих родственников, так и находившихся под их началом крупных предприятий. Благодаря подобным экземплярам остальное население Бостона считало разговоры о деньгах вульгарными.Однако даже в лучших бостонских семьях имелись ветви, которые, как предпочитали выражаться, «не обладали теми же средствами к существованию», что и остальная часть их семей.Отец Билли Айкхорн, Джозия Прескотт Уинтроп, и ее мать, Мэтилда Рэндолф Майнот, оба являлись в своих семьях последними представителями побочных ветвей могучих династий. Почти все состояние отцовской семьи погибло в финансовом крахе, поразившем «Ли, Хиггисон и К°», мощную брокерскую контору, потерявшую двадцать пять миллионов долларов, принадлежавших ее клиентам, когда «спичечный король» Айвор Крюгер обанкротился и покончил с собой. В семье Мэтилды деньги не водились со времен Гражданской войны, хотя некогда семейство было богатым. За последние пять поколений ни в одну из обнищавших семей не влились средства со стороны. Вопреки сложившемуся среди здравомыслящих бостонцев обычаю спасать чье-либо чахнущее семейное состояние путем бракосочетания с дружественным кланом, владеющим солидным фондом, последние поколения Уинтропов упрямо выдавали своих серьезных, чувствительных дочерей за учителей и духовников — то есть за представителей профессий, весьма почитаемых в Бостоне, но не приносивших финансового процветания. Последнюю крупную сумму семья отца Билли потратила, чтобы послать Джозию Уинтропа в Гарвардскую медицинскую школу.Он оказался прилежным студентом, одним из лучших в классе, и получил диплом с отличием, а затем и место интерна с проживанием в прославленной больнице Питера Бента Бригэма. Специальностью Джози была гинекология, и он мог рассчитывать на обширную клиентуру, даже если бы обслуживал только подруг своих родственниц, которых насчитывалась не одна сотня.Слишком поздно, а именно в последний год интернатуры, Джозия Уинтроп обнаружил, что частная практика его совершенно не интересует. Едва начав заниматься проблемами в новой области — антибиотиками, — он влюбился, страстно и навсегда, в чистую науку. Увлечься научными исследованиями — это вернейший способ для врача навсегда лишить себя надежды на приличную жизнь. В день, когда Джозия должен был приступить к практической деятельности, он поступил в частный институт Рексфорда на должность младшего исследователя с окладом три тысячи двести долларов в год. Правда, даже эта незначительная сумма оказалась на семьсот долларов выше той, что он получал бы в исследовательском центре, финансируемом государством.Мэтилда, великодушная от рождения, была в ту пору всецело поглощена своим физическим состоянием — шли последние месяцы ее беременности — и не слишком беспокоилась о будущем. Она считала, что ее семейство вполне сможет существовать на четыре тысячи двести долларов в год;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Даруется Артуру Уэлсли герцогу Веллингтону, по случаю первой годовщины битвы при Ватерлоо от Общества негоциантов и банкиров города Лондона. «Железный Герцог будет вечно жить в наших сердцах».
Билли осторожно просунула правую руку в маленькое окно, напрягая ее в запястье под напором ветра, и, пока «Бонанза» низко кружила над виноградниками Силверадо на скорости сто тридцать шесть километров в час, она открыла замок на крышке шкатулки и медленно развеяла прах Эллиса Айкхорна над рядами тяжелых виноградных гроздьев, скрытых под темно-зелеными листьями. Покончив с этим делом, она убрала пустую шкатулку в сумку.— Говорят, этот год будет урожайным, — сказала она потерявшему дар речи пилоту.На обратном пути Билли застыла в странном, трепетном молчании, которое терявшийся в догадках Хэнк Сэндерс принял за ожидание от него каких-то действий или поступков. Однако они преспокойно приземлились в Ван-Нисе и, поставив «Бонанзу» на колодки на гудроновой полосе и зайдя в аэроклуб «Бич», чтобы вернуть ключи от самолета, он подумал, что только цель этого полета и эпизод с развеиванием праха были необычны — все остальное выглядело как всегда. Выйдя на автостоянку, он увидел, что Билли ждет его, сидя на месте водителя в огромном темно-зеленом «Бентли», любимой машине Эллиса, которую она так и не продала.— Я думаю, мы немножко покатаемся, Хэнк. Еше рано. — Темные брови Билли приподнялись в изумлении, когда она взглянула на его смущенное лицо: к подобному приглашению он был абсолютно не готов.— Покататься? Зачем?.. То есть да, конечно, миссис Айкхорн, как вы скажете, — ответил он, барахтаясь в волнах вежливости и замешательства.Билли тихо рассмеялась, подумав о том, что этот бодрый веснушчатый парень с грубоватым лицом, соломенными волосами и полным отсутствием интереса ко всему, кроме самолетов, насколько она могла судить за многие годы их знакомства, смахивает на молодого сильного фермера.— Тогда садись. Ты ведь не против, если я поведу машину? Я замечательно вожу машины с правосторонним управлением. Ну разве не забавно? У меня такое чувство, будто мы поднялись над дорогой метра на три. — Она была естественна и весела, словно ехала отдохнуть на пляж.Билли вела машину со знанием дела, очевидно, прекрасно представляя, куда они едут, и весело мурлыкала что-то себе под нос, а Хэнк Сэндерс пытался расслабиться, как будто ездить на прогулки с миссис Айкхорн было для него самым привычным делом. Он чувствовал себя ужасно скованно, настолько поглощенный соблюдением приличествующего ситуации этикета, что едва замечал, как Билли съехала с шоссе и, промчав несколько километров, миновала Ланкершим, а затем свернула с широкой улицы на узкую дорогу. Внезапно она поехала направо и подкатила к небольшому мотелю. Она остановила «Бентли» у одного из гаражей, стоявших у каждого коттеджа.— Я скоро вернусь, Хэнк. Думаю, нам пора выпить, поэтому не уходи.Она на минуту исчезла в конторе мотеля и появилась, небрежно помахивая ключом, держа пластиковый пакет с кубиками льда. Продолжая напевать, протянула ему лед, открыла багажник и достала большой кожаный чемодан. Потом открыла дверь коттеджа и, смеясь, поманила его.Хэнк Сэндерс оглядел комнату с опаской, смешанной с удивлением, а Билли тем временем раскрыла переносной бар-чемодан, сделанный на заказ в Лондоне десять лет назад для выездов на скачки и охоту, — этакий анахронизм, оставшийся от той ее жизни, что сейчас казалась такой же архаичной, как и взятые в серебро графины, которые она за отсутствием стола выстроила в ряд на ковре. В этой комнате с кондиционером весь пол, а также три стены сверху донизу были покрыты толстым мягким малиновым ковром, а потолок и четвертая стена были полностью зеркальными. Хэнк нервно прошелся из угла в угол, отметив, что в комнате нет ни окон, ни стульев, вообще ничего, кроме небольшого сундука в углу. Напольные светильники представляли собой три столба, на которых сверху крепились маленькие розовые лампочки, поворачивавшиеся в любом направлении. Почти половину пространства занимала большая низкая кровать, покрытая розовыми атласными простынями и заваленная подушками. Хэнк бесцельно рассматривал сверкавшую белизной ванную, когда Билли позвала его:— Хэнк, что ты будешь пить?Он вернулся в спальню:— Миссис Айкхорн, с вами все в порядке?— Вполне. Не волнуйся. Итак, что тебе предложить?— Виски, пожалуйста, со льдом.Билли сидела на полу, прислонившись к кровати. Она протянула ему бокал так естественно, как будто они находились на званом вечере. Он сел на ковер — сесть можно или сюда, или на кровать, в отчаянии подумал он, — и сделал большой глоток виски, который она подала ему в чаше из тяжелого серебра. В белой блузке из тончайшего полотна и темно-синей хлопчатобумажной облегающей юбке, небрежно раскинув на ковре длинные загорелые ноги, Билли выглядела как на пикнике.Она тоже выпила, игриво чокнувшись с ним.— За мотель «Эссекс», оазис в долине Сан-Фернандо, и за Эллиса Айкхорна, который одобрил бы это, — провозгласила она.— Что? — воскликнул Хэнк, глубоко пораженный.— Хэнк, тебе не нужно понимать, просто поверь мне. — Она подвинулась к нему и тем же небрежным, но точно рассчитанным жестом, каким обычно пожимала руку, не спеша положила свою тонкую кисть прямо на тугой треугольник его джинсов. Ее пальцы искусно нащупывали очертания пениса.— О боже! — Словно пораженный электрическим током, он попытался выпрямиться, но лишь расплескал свое питье.— Я думаю, тебе будет приятнее, если ты будешь сидеть спокойно, — прошептала Билли, расстегивая «молнию» на его джинсах.От неожиданности его член совершенно обмяк, съежившись среди спутанных светлых волос. Билли задохнулась от восторга. Он нравился ей таким — мягким и маленьким. Теперь она могла легко взять его в рот весь целиком и держать там, даже не касаясь языком, лишь чувствуя, как он растет и набухает во влажном тепле, подвластный ей без единого движения ее мышц. Даже волосы на этих круглых мешочках между ног — соломенного цвета. Она осторожно понюхала пах, глубоко вдыхая потайной запах. Пока женщина не ощутит, как пахнет мужчина именно там, подумала она, уносясь по течению, она не способна познать его. Она услышала, как пилот протестующе застонал над ее ищущей головой, но не обратила внимания. Он оправлялся от потрясения, и его член, подрагивая, начал расти. Свободной рукой Билли обхватила яички, средний палец легонько скользил, чуть надавливая упругую кожу его мошонки. Она губами и языком ласкала почти эрегированный член, довольно короткий, но толстый, такой же крепко сбитый, как и сам хозяин. Он откинулся на постели, полностью отдавшись новизне своей пассивной роли, чувствуя, как его член отрывисто пульсирует, наполняясь кровью. Он становился все толще и толще, она чуть переместила губы и теперь трудилась только над набухшим кончиком, возбуждая его сильным и энергичным посасыванием, в то время как пальцы ее скользили вверх и вниз по влажному напряженному стволу. Со стоном, не желая кончать слишком быстро, он приподнял со своих колен ее голову и зарылся лицом в темные волосы, целуя прекрасную шею и думая о том, что Билли всего лишь девчонка, всего лишь девчонка. Он положил ее на кровать и сбросил джинсы на ковер. Быстро расстегнул ее блузку — обнаженные груди оказались больше, чем ему представлялось до сих пор, с темными шелковистыми сосками.— Знаешь, какой влажной я стала за последний час? — прошептала она ему в губы. — Нет, ты не представляешь… ты сейчас сам увидишь… я покажу тебе. — Одним движением Билли скинула юбку — под ней ничего не было. Она села и толчком повалила его на кровать, ладонями прижимая его плечи к простыне. Она перекинула колено через него и подвинулась выше, широко раздвинув ноги, так что ее лоно оказалось прямо напротив его рта. Он попытался достать до нее языком, но она качалась над ним вперед и назад, и ему удавалось лишь изредка лизнуть ее. Наконец, сходя с ума, не в силах больше выносить ее подразнивания, он схватил ее за бедра и потянул вниз, прочно утвердив свой рот между округлыми набухшими губами, всасывая, облизывая, втягивая и выталкивая их языком, словно обезумевший. Она напряглась, ее спина прогнулась, и она кончила с приглушенным вскриком, почти внезапно. Его член был так тверд, что он боялся выбросить струю прямо в воздух. Он со страстью схватил ее за талию, притянул к себе вниз и неистово вошел в нее, пока она еще содрогалась в спазмах.Последовавшие затем часы так никогда и не повторились, но Хэнк Сэндерс запомнил их до конца жизни, даже если бы не существовало шкатулки эпохи короля Георга, когда-то принадлежавшей герцогу Веллингтону, той самой, что Билли подарила ему на прощание этой ночью, вернувшись в особняк на холме в Бель-Эйр.Поднимаясь по широкой лестнице, она подумала, каким же пустым кажется дом, хоть он и полон спящих слуг. Теперь Эллис ушел окончательно и бесповоротно. Она вспомнила крепкого мужчину, за которого вышла замуж двенадцать лет назад. Когда она сказала Хэнку Сэндерсу, что Эллис одобрил бы их этой ночью, тот не понял, но она-то сказала правду. Если бы она вдруг стала старухой и умерла, а молодой Эллис остался в живых, он бы трахнул первую попавшуюся девку, прощаясь таким образом с прошлым, в котором оба так бережно любили друг друга. Возможно, не все в состоянии понять такой способ отдания последних почестей, но он вполне устраивал обоих. Его прах рассыпан по спелому винограду, а ее волосы хранят запах секса, и в паху сладостная боль — Эллис не просто одобрил бы, он бы зааплодировал. * * * Когда Уилхелмина Ханненуэлл Уинтроп родилась в Бостоне за двадцать один год до того, как превратилась в Билли Айкхорн, люди, пекшиеся о родословных, — а Бостон для составителей генеалогических древ то же самое, что Перигор для любителей трюфелей или Монте-Карло для владельцев яхт, — сочли, что этой девочке, несомненно, очень повезло. Среди ее многочисленной родни насчитывалось достаточное количество Лоуэллов, Кэботов и Уорренов, немало Солтонстоллов, Пибоди и Форбсов, а в каждом последующем поколении к тому же текла королевская кровь Адамсов. Ее отцовская линия начиналась с Ричарда Уоррена, в 1620-м находившегося на «Мэйфлауэр», — вряд ли можно рассчитывать на лучшее, — а со стороны матери значилась не просто безупречная бостонская кровь; она могла проследить свое происхождение от первых колонистов долины реки Гудзон и от многих Рэндольфов из Виргинии.Большинство старых бостонских семей разбогатело на быстроходных парусниках, корпя над гроссбухами и отличившись в торговле с Вест-Индией. Из этих состояний, сбереженных и приумноженных благоразумными главами семейств, сложилась сеть тесно связанных между собой фондов, и сеть эта гарантировала, что ни одному бостонскому ребенку из достойной семьи никогда не придется беспокоиться о деньгах, почему отпрыски вырастали, так и не поняв, отчего денежные проблемы занимают значительное место в заботах большинства людей. Покуда семейные фонды бесшумно, но мощно процветали и развивались, многие бостонцы жили, совсем не задумываясь о деньгах, подобно тому как абсолютно здоровый человек не задумывается о том, что ему приходиться вдыхать и выдыхать. К счастью, в каждом поколении Старого Бостона появлялись личности, обладавшие исключительным талантом в обращении с денежными средствами и с равным успехом приумножавшие капиталы как своих родственников, так и находившихся под их началом крупных предприятий. Благодаря подобным экземплярам остальное население Бостона считало разговоры о деньгах вульгарными.Однако даже в лучших бостонских семьях имелись ветви, которые, как предпочитали выражаться, «не обладали теми же средствами к существованию», что и остальная часть их семей.Отец Билли Айкхорн, Джозия Прескотт Уинтроп, и ее мать, Мэтилда Рэндолф Майнот, оба являлись в своих семьях последними представителями побочных ветвей могучих династий. Почти все состояние отцовской семьи погибло в финансовом крахе, поразившем «Ли, Хиггисон и К°», мощную брокерскую контору, потерявшую двадцать пять миллионов долларов, принадлежавших ее клиентам, когда «спичечный король» Айвор Крюгер обанкротился и покончил с собой. В семье Мэтилды деньги не водились со времен Гражданской войны, хотя некогда семейство было богатым. За последние пять поколений ни в одну из обнищавших семей не влились средства со стороны. Вопреки сложившемуся среди здравомыслящих бостонцев обычаю спасать чье-либо чахнущее семейное состояние путем бракосочетания с дружественным кланом, владеющим солидным фондом, последние поколения Уинтропов упрямо выдавали своих серьезных, чувствительных дочерей за учителей и духовников — то есть за представителей профессий, весьма почитаемых в Бостоне, но не приносивших финансового процветания. Последнюю крупную сумму семья отца Билли потратила, чтобы послать Джозию Уинтропа в Гарвардскую медицинскую школу.Он оказался прилежным студентом, одним из лучших в классе, и получил диплом с отличием, а затем и место интерна с проживанием в прославленной больнице Питера Бента Бригэма. Специальностью Джози была гинекология, и он мог рассчитывать на обширную клиентуру, даже если бы обслуживал только подруг своих родственниц, которых насчитывалась не одна сотня.Слишком поздно, а именно в последний год интернатуры, Джозия Уинтроп обнаружил, что частная практика его совершенно не интересует. Едва начав заниматься проблемами в новой области — антибиотиками, — он влюбился, страстно и навсегда, в чистую науку. Увлечься научными исследованиями — это вернейший способ для врача навсегда лишить себя надежды на приличную жизнь. В день, когда Джозия должен был приступить к практической деятельности, он поступил в частный институт Рексфорда на должность младшего исследователя с окладом три тысячи двести долларов в год. Правда, даже эта незначительная сумма оказалась на семьсот долларов выше той, что он получал бы в исследовательском центре, финансируемом государством.Мэтилда, великодушная от рождения, была в ту пору всецело поглощена своим физическим состоянием — шли последние месяцы ее беременности — и не слишком беспокоилась о будущем. Она считала, что ее семейство вполне сможет существовать на четыре тысячи двести долларов в год;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69