Это все, чего я хочу!
Она резко встает, отряхивает норку и вталкивает потрясенного Грейера в лифт. Двери смыкаются.
Конни, опираясь на стол, поднимается и проходит мимо меня назад, в квартиру. Несколько минут я собираюсь с духом, прежде чем медленно закрыть входную дверь.
Прохожу через кухню и вижу Конни в комнате для прислуги. Ее широкие плечи вздрагивают.
— Господи, Конни. Ты в порядке? — шепчу я.
Она поворачивается ко мне. В лице столько нескрываемой боли и ярости, что я немею. Она почти падает на старый раскладной диван и расстегивает верхнюю пуговицу белой униформы.
— Я пробыла здесь двенадцать лет, — говорит она покачивая головой. — Работала здесь до нее и думала, что буду работать после.
— Хотите выпить? — спрашиваю я, ступая в узкое пространство между диваном и гладильной доской. — Может, сока? Я попробую открыть бар.
— Она желает, чтобы я ушла? Чтобы я ушла?
Я сажусь на пароходный кофр миссис N.
— Я хотела уйти с первого дня, как она тут появилась, — фыркает Конни, поднимая наполовину выглаженную футболку и вытирая ею глаза. — Позволь мне объяснить кое-что: когда она уезжает в свой Лайфор… да куда угодно, — мне не платят. Никогда не платят, если их нет дома. Разве моя вина, что им взбрело отдохнуть? Я-то не отдыхаю. У меня трое детей и куча неоплаченных счетов. А в этом году… в этом году она уговорила его подать декларацию от моего имени. Раньше такого никогда не было. Разве можно Жить на эти деньги? Мне пришлось взять у матери в долг, чтобы заплатить все эти налоги.
Она садится поудобнее и снимает передник.
— Когда миссис N. и Грейер в прошлом году улетали на Багамы, я собралась уехать, повидать родных. Так она заставила меня лететь с ними. При взлете Грейер вылил на себя весь сок, а она не захватила для него смену. Он сидит мокрый, замерзший, плачет, а она надвинула на глаза маску и весь полет не обращала на него внимания. А мне ни цента не заплатили. О, как я обозлилась! Вот поэтому я не хочу быть няней. Ты слыхала о Джеки? Я качаю головой.
— Джеки нянчила его с рождения, но оставалась в доме до тех пор, пока Грейеру не исполнилось два года.
— И что с ней случилось?
— Завела дружка. Вот что случилось.
Я вопросительно посмотрела на нее.
— Эти два года она только работала, не имея ни близких, ни друзей. Поэтому почти не выходила из дома и потому-то ладила с миссис N. лучше некуда. Словом, тишь да гладь. По-моему, они и сошлись на том, что мистер N. вечно в отъезде, а Джеки одинока. Но тут она встретила парня — копия Боба Марли — и заявила, что не может работать вечерами в пятницу, а также по уик-эндам, если N. не едут в Коннектикут. Миссис N. стала сетовать, мол, до чего же это неудобно, и все такое. Но на самом деле она просто завидует. Джеки прямо-таки сияла вся, ну ты понимаешь, просто светилась. А уж этого миссис N. вынести не могла. Ну и выставила Джеки в два счета. Сердечко Грейера едва не разорвалось. После этого он превратился в настоящего дьяволенка.
— Ну и ну! — ахаю я.
— Ты еще не знаешь худшего. Джеки позвонила мне полгода спустя. Оказалось, что миссис N. не дала ей рекомендаций. Ну а раз нет рекомендаций, все думают, что Джеки воровка или еще хуже. В ее резюме пропущено два года. Она не может объяснить, почему не получила рекомендаций. А агентство по найму отказывается направлять ее на собеседования.
Она встает и неспешно вытирает руки о юбку.
— Это женщина — чистая змея. За четыре месяца они сменили шесть нянь, пока не появилась Кейтлин! Им никто не угодит! Одну уволили за то, что она дала Грейеру кукурузную лепешку в парке. И ты не корми его, если не хочешь, чтобы выгнали, поняла? А мистер N. держит порно в своем шкафу для обуви. Сплошная грязь!
Я пытаюсь осмыслить слова Конни и не могу.
— Конни, мне ужасно жаль.
— Не стоит.
Она бросает смятую футболку на диван и решительно марширует к кухне.
— Позаботься лучше о себе.
Я иду за ней. Она открывает одну из банок дельфтского фаянса, вынимает пригоршню черного кружева и швыряет передо мной.
ТРУСИКИ!
— Я нашла это под кроватью…
— Прямо под кроватью? — не выдерживаю я. Она наклоняет голову:
— Угу. Теперь он привел другую. Разгуливает здесь, распоряжается, как в собственном доме. У меня два дня ушло на то, чтобы проветрить дом от ее духов, пока миссис N. не вернулась. Такая вонь стояла!
— Может, нужно рассказать ей обо всем? Как по-вашему, кто-то должен рассказать миссис N. об этой женщине? — шепчу я, ослабев от облегчения. Наконец-то можно посоветоваться со знающим человеком!
— Ты что? Неужели тебе еще мало? Или не была здесь час назад? Это не моя проблема, и ты не взваливай ее на себя. Все это не наше дело. А теперь начинай укладывать вещи мистера N. Я ухожу.
Она роняет передник на стол.
— Но что же вы будете делать?
— Ничего, моя сестра работает в соседнем квартале и знает, кому требуется экономка или горничная. Я найду что-нибудь. Денег скорее всего будет меньше, но я обойдусь.
Она идет в комнату горничной и принимается собирать вещи, оставив меня тупо смотреть на черные шелковые «тан-га», выделяющиеся непристойной надписью на нежно-розовом мраморе стола.
Нэнни!
Сегодня после тенниса Грейер идет поиграть к Картеру. Пожалуйста, будьте там к трем. Милтоны живут в доме 10 на 67-й Восточной, и, думаю, вы там и поужинаете. Я обедаю в «Боло».
Я так и не смогла найти бабочку Грейера. Может, вы захватили ее домой? Проверьте, пожалуйста.
Спасибо.
Когда мы наконец садимся в такси, Грейер все еще плачет. Хотя мне не позволено водить его по боковым улочкам, мимо домов без швейцаров и охраны, внешкольные занятия обычно проходят в заброшенных, довольно подозрительных районах, где никогда не найдешь такси и где я жду, что в любую минуту придется выбирать между Грейером и собственной жизнью. Я сажаю его в машину, забрасываю туда же теннисную ракетку и тащу за собой сумку с остальным снаряжением.
— Шестьдесят седьмая улица и Мэдисон, пожалуйста. Гров, как твоя голова? Получше?
— Все о'кей.
Рев сменяется хныканьем, но, похоже, хныканьем затяжным. Он неосторожно повернулся и попал прямо под подачу мяча.
— Как насчет гольфа, Гров? Думаю, нам следует попробовать гольф. Мячи поменьше, значит, и шишки тоже.
Он смотрит на меня мокрыми глазами.
— Иди сюда.
Он тянется ко мне и кладет голову на мои колени. Я глажу его по голове и тереблю уши, совсем как моя мама когда-то. Должно быть, покачивание машины успокаивает его, потому что он засыпает. Совершенно измучился. Жизнь была бы другой, если бы ему только позволили спать днем.
Я приподнимаю рукав плаща и смотрю на часы. Пятнадцать минут ничего не решают.
— Водитель! Можете вы проехать до 110-й, а оттуда назад по Вест-Сайду и через 68-ю?
— Будет сделано, леди. Как скажете.
Я смотрю в окно, на серое небо, и кутаюсь в плащ. По лобовому стеклу барабанят тяжелые капли, и как-то совсем не верится, что апрельские ливни закончатся майскими цветами.
— Гровер, проснись. Мы приехали.
Он все еще никак не может прийти в себя и трет кулачками глаза, когда я звоню у дверей особняка, одновременно поправляя висящую на плече ракетку.
— Кто там? — звучит голос с английским акцентом.
— Привет! Это Нэнни и Грейер.
Не получив ответа, я снова нажимаю кнопку домофона и сообщаю:
— Мы пришли поиграть с Картером.
— В самом деле? Следует пауза.
— Что же, тогда входите.
Раздается жужжание, я толкаю тяжелую стеклянную дверь, и мы вваливаемся в мраморное фойе. Проходим мимо широкой парадной лестницы в конец дома и оказываемся в солярии, высокие окна которого выходят в сад. Дождь неустанно наполняет чашу каменного фонтана.
— Здравствуйте.
Я на время прекращаю борьбу с «молнией» куртки Грейера и поднимаю глаза. На лестничной площадке стоит мальчик возраста Грейера со светлыми кудрявыми волосами.
Маленькая рука просунута через перила и опирается на столбик.
— Привет, я Картер.
Я никогда не видела его раньше и сейчас понимаю, что и Грейер его не знает.
— Я Грейер.
— Послушайте, — раздается тот же голос с английским акцентом, — оставьте ваши вещи где хотите и поднимайтесь.
Я бросаю мокрую одежду и теннисное снаряжение на пол.
— Иди, Грейер.
Он бежит к Картеру. Я начинаю взбираться по лестнице. На втором этаже прохожу мимо венецианской гостиной и столовой в стиле ар-деко. На третьем — спальня в стиле ампир и кабинет, напоминающий об Африке: куча голов антилоп и ковры из шкур зебры. У меня появляется одышка. Лестничная площадка четвертого этажа встречает меня огромным изображением Винни-Пуха. Очевидно, здесь и живет Картер.
— Иди сюда, — зовут меня сверху. — Не останавливайся!
— Еще выше?
— Ты почти пришла, Нэнни. Лентяйка!
— Большое спасибо, Гров, — откликаюсь я и, отдувающаяся, вспотевшая, доплетаюсь до пятого этажа, где сразу попадаю в большую семейную комнату, служащую одновременно и кухней.
— Привет, я Лиззи. Высоковато, верно? Хотите воды?
— С удовольствием. Я Нэнни.
Я хватаюсь одной рукой за живот, а другую протягиваю Лиззи. Судя по виду, она на несколько лет старше меня. Одета в серую фланелевую юбку, небесно-голубую блузку из рубашечной ткани и синий, накинутый на плечи кардиган. Я тут же отношу ее к классу высококвалифицированных нянь, импортируемых из Британии. Такие считают свою профессию благородной, требующей специальных знаний и дипломов; они и одеваются соответственно.
Мальчики уже устроились в углу, где выстроена целая деревня из пластиковых домов «Плейскул», и занялись какой-то непонятной для меня игрой.
— Пейте на здоровье, — говорит Лиззи, протягивая мне стакан. — Думаю, нужно позволить им немного выпустить пар, а потом посадить их перед «Книгой джунглей».
— Звучит неплохо.
— Не знаю, что буду делать, когда Картер научится произносить слова по буквам. Наверное, освою язык жестов.
Я оглядываю кухонные шкафчики в стиле рококо, французский кафель, багет и лепнину.
— Удивительный дом. Вы приходящая няня или живете здесь?
— У меня маленькая квартирка на верхнем этаже.
Я поднимаю глаза и понимаю, что да, здесь есть и еще один этаж.
— Должно быть, вы в прекрасной форме.
— Попытайтесь сохранять ее с уставшим четырехлетним малышом на руках.
Я смеюсь.
— Знаете, мы впервые видим Картера. В какой садик он ходит?
— В «Кантри дей», — объясняет она, забирая у меня пустой стакан.
— Вот как? Я присматривала за девочками Глисонов, так они тоже туда ходили. Приятное местечко.
— Да… Картер, слезь с него!
Я оглядываюсь как раз в тот момент, когда смертельная хватка на горле Грейера ослабевает.
— Вот здорово, Картер, как ты это делаешь? Покажи мне, покажи! — Глаза Грейера блестят азартом.
— Вот это молодцы! — восклицаю я. — Теперь он будет набрасываться на меня, чтобы показать захват.
— Быстрый пинок в пах, и они валятся как спелые груши, — объявляет Лиззи, подмигивая.
Где же она была весь этот год? Все это время мы могли бы вместе ходить на детскую площадку!
— Эй, хотите посмотреть террасу?
— Конечно.
Вслед за Лиззи я выхожу на каменный балкон с видом на сад и задние фасады особняков на другой стороне квартала. Мы стоим под навесом. И дождевые капли разбиваются о наши шубы.
— Как прекрасно, — говорю я, и при каждом слове изо рта вырываются облачка пара. — Настоящий анклав девятнадцатого века.
Лиззи кивает.
— Сигарету?
— Вам позволено курить?
— Разумеется.
— И мама Картера не возражает?
— Прошу вас!
Я беру одну.
— И давно вы тут работаете? — спрашиваю я, когда она чиркает спичкой.
— Около года. Обстановка немного сумасбродная, но по сравнению с другими домами, где я работала… Я имею в виду когда живешь постоянно… ну, вы понимаете.
Она качает головой и выдувает кольцо дыма в серую морось.
— Они считают, что, поселив вас в закутке около кухни, имеют право распоряжаться вашей жизнью. Здесь по крайней мере у меня просторное жилье. Видите круглые окна? Это моя спальня. А рядом — гостиная. В ванной установлена джакузи. Все это великолепие предназначалось для гостей, но, видите ли… боюсь, о гостях не может быть и речи.
— Вот это да! Ничего себе!
— Но я должна быть с Картером двадцать четыре часа в сутки.
— А хозяева добрые?
Она разражается смехом.
— Можно сказать, что он не так уж плох… только его никогда не бывает дома, отчего у нее немного едет крыша. Поэтому им и нужна постоянная прислуга.
— Йо-хо! Лиззи! Вы здесь?
Я замираю, пытаясь не выдыхать. Из ноздрей тянутся тонкие струйки дыма.
— Да, миссис Милтон.
Лиззи спокойно тушит сигарету о перила и бросает в сад. Я пожимаю плечами и следую ее примеру.
Миссис Милтон, пергидрольная блондинка, сидит на полу в персиковом шелковом халате, пошмыгивая и деликатно вытирая нос. Мальчишки крутятся вокруг.
— А это кто? — спрашивает она с легким южным выговором.
— Я Нэнни, — объясняю я, протягивая руку.
— О, Грейер! Грейер! Я видела твою маму у «Свифта». Каждый раз, когда мы оказываемся у Лотты Берк, идут разговоры о том, что надо бы познакомить наших детишек. А потом мы обедаем вместе и толкуем между собой, что не мешало бы назначить день, и вот вы здесь! Грейер!
Она подхватывает его, переворачивает и держит головой вниз, носом в пушистых шлепанцах. Грейер явно пытается поймать мой взгляд, не совсем понимая, как реагировать на этот внезапный порыв симпатии. Наконец она опускает его на пол.
— Лиззи, дорогая, у вас, кажется, сегодня свидание?
— Да, но…
— Разве вам не пора готовиться?
— Еще только четыре.
— Вздор. Пойдите расслабьтесь. Я хочу побыть со своим Картером. Кроме того, Нэнни поможет мне.
Она присаживается на корточки.
— Мальчики, хотите испечь торт? У нас есть смесь для тортов, Лиззи?
— Всегда.
— Класс!
Она вскакивает и так стремительно пересекает кухню, что ее халат развевается, обнажая длинные загорелые голые ноги. Когда она поворачивается, я вдруг понимаю, что под халатом она совершенно… как бы это выразиться, au naturel.
— А теперь… посмотрим… молоко… яйца…
Она все вытаскивает и кладет на разделочный стол.
— Лиззи, где формы?
— В ящичке под плитой, — объясняет Лиззи и, схватив меня за руку, шепчет: — Присмотрите, чтобы она не подожгла себя.
Прежде чем я успеваю спросить, почему такое возможно, она бежит наверх.
— Я люблю шоколадный торт, — провозглашает Грейер.
— У нас только ванильный, котик, — вздыхает миссис Милтон, показывая красную коробку.
— Я люблю ванильный, — кивает Картер.
— Йо-хо! А где же музыка?
Она нажимает кнопку стереосистемы «Банг и Олафсен» над разделочным столом, и оттуда рвется голос Донны Саммерс.
— Иди ко мне, солнышко. Потанцуй с мамочкой.
Картер потрясает руками и сгибает колени. Грейер осторожно подергивает головой в такт, но к тому времени как дело доходит до «По радио», уже успевает разойтись и скачет козликом.
— Здорово, парни!
Она берет их за руки, и вся троица от души наслаждается лучшими хитами Донны Саммерс, от начала и до «Ей трудно давались деньги».
Тем временем я спокойно разбиваю яйца и смазываю форму. Ставлю торт в духовку и, повернувшись в поисках таймера, вижу, как миссис Милтон извивается в танце у игрушечной деревни. У меня возникает недоброе предчувствие.
— Пойду попудрю носик, — говорю я, ни к кому в особенности не обращаясь, и бреду по коридору, открывая каждую дверь в надежде найти ванную.
Включив свет в маленькой комнате, я обнаруживаю четыре манекена в платьях с блестками и с лентами наискосок груди: «Мисс Тусон», «Мисс Аризона», «Мисс Юго-Запад», «Мисс Южные Штаты». Каждый снабжен тиарой, скипетром, вырезками из газет в рамке и жезлом капельмейстера. Каждый стоит в отдельной стеклянной витрине.
Я медленно изучаю детали и перехожу к стене, увешанной глянцевыми, забранными в рамки снимками миссис Милтон: шоу-герл из Вегаса, куда, я полагаю, отправляются все бывшие мисс Южные Штаты. Ряды фотографий, где она — в различных костюмах с блестками и в головных уборах, с толстым слоем макияжа на лице и накладными ресницами — сидит на коленях у какой-нибудь знаменитости от Тони Беннета до Рода Стюарта. И только потом мне удается разглядеть в самом углу моментальный снимок: миссис Милтон в коротком обтягивающем белом платьице, мистер Милтон с поднятыми к небу глазами и священник. Подпись гласит: «Ночная Церковь Любви. Август, 12, 199…»
Я выключаю свет и нахожу ванную. А когда возвращаюсь, застаю миссис Милтон у плиты, обреченно смотрящей в духовку.
— Вы это сделали.
— Да, мэм.
Я только что сказала «мэм»!
— Вы это сделали.
Похоже, она с трудом воспринимает информацию.
— Он почти готов, — заверяю я.
— О, здорово! Кто хочет глазировки?
Она вытаскивает из холодильника шесть туб с разными сортами глазировки.
— Картер, достань пищевой краситель.
Картер и Грейер, прыгая и корча рожи, приносят требуемое. Она выхватывает из шкафчиков пульверизаторы, серебряные шарики и сладкое конфетти и начинает выдавливать из тюбиков пищевой краситель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Она резко встает, отряхивает норку и вталкивает потрясенного Грейера в лифт. Двери смыкаются.
Конни, опираясь на стол, поднимается и проходит мимо меня назад, в квартиру. Несколько минут я собираюсь с духом, прежде чем медленно закрыть входную дверь.
Прохожу через кухню и вижу Конни в комнате для прислуги. Ее широкие плечи вздрагивают.
— Господи, Конни. Ты в порядке? — шепчу я.
Она поворачивается ко мне. В лице столько нескрываемой боли и ярости, что я немею. Она почти падает на старый раскладной диван и расстегивает верхнюю пуговицу белой униформы.
— Я пробыла здесь двенадцать лет, — говорит она покачивая головой. — Работала здесь до нее и думала, что буду работать после.
— Хотите выпить? — спрашиваю я, ступая в узкое пространство между диваном и гладильной доской. — Может, сока? Я попробую открыть бар.
— Она желает, чтобы я ушла? Чтобы я ушла?
Я сажусь на пароходный кофр миссис N.
— Я хотела уйти с первого дня, как она тут появилась, — фыркает Конни, поднимая наполовину выглаженную футболку и вытирая ею глаза. — Позволь мне объяснить кое-что: когда она уезжает в свой Лайфор… да куда угодно, — мне не платят. Никогда не платят, если их нет дома. Разве моя вина, что им взбрело отдохнуть? Я-то не отдыхаю. У меня трое детей и куча неоплаченных счетов. А в этом году… в этом году она уговорила его подать декларацию от моего имени. Раньше такого никогда не было. Разве можно Жить на эти деньги? Мне пришлось взять у матери в долг, чтобы заплатить все эти налоги.
Она садится поудобнее и снимает передник.
— Когда миссис N. и Грейер в прошлом году улетали на Багамы, я собралась уехать, повидать родных. Так она заставила меня лететь с ними. При взлете Грейер вылил на себя весь сок, а она не захватила для него смену. Он сидит мокрый, замерзший, плачет, а она надвинула на глаза маску и весь полет не обращала на него внимания. А мне ни цента не заплатили. О, как я обозлилась! Вот поэтому я не хочу быть няней. Ты слыхала о Джеки? Я качаю головой.
— Джеки нянчила его с рождения, но оставалась в доме до тех пор, пока Грейеру не исполнилось два года.
— И что с ней случилось?
— Завела дружка. Вот что случилось.
Я вопросительно посмотрела на нее.
— Эти два года она только работала, не имея ни близких, ни друзей. Поэтому почти не выходила из дома и потому-то ладила с миссис N. лучше некуда. Словом, тишь да гладь. По-моему, они и сошлись на том, что мистер N. вечно в отъезде, а Джеки одинока. Но тут она встретила парня — копия Боба Марли — и заявила, что не может работать вечерами в пятницу, а также по уик-эндам, если N. не едут в Коннектикут. Миссис N. стала сетовать, мол, до чего же это неудобно, и все такое. Но на самом деле она просто завидует. Джеки прямо-таки сияла вся, ну ты понимаешь, просто светилась. А уж этого миссис N. вынести не могла. Ну и выставила Джеки в два счета. Сердечко Грейера едва не разорвалось. После этого он превратился в настоящего дьяволенка.
— Ну и ну! — ахаю я.
— Ты еще не знаешь худшего. Джеки позвонила мне полгода спустя. Оказалось, что миссис N. не дала ей рекомендаций. Ну а раз нет рекомендаций, все думают, что Джеки воровка или еще хуже. В ее резюме пропущено два года. Она не может объяснить, почему не получила рекомендаций. А агентство по найму отказывается направлять ее на собеседования.
Она встает и неспешно вытирает руки о юбку.
— Это женщина — чистая змея. За четыре месяца они сменили шесть нянь, пока не появилась Кейтлин! Им никто не угодит! Одну уволили за то, что она дала Грейеру кукурузную лепешку в парке. И ты не корми его, если не хочешь, чтобы выгнали, поняла? А мистер N. держит порно в своем шкафу для обуви. Сплошная грязь!
Я пытаюсь осмыслить слова Конни и не могу.
— Конни, мне ужасно жаль.
— Не стоит.
Она бросает смятую футболку на диван и решительно марширует к кухне.
— Позаботься лучше о себе.
Я иду за ней. Она открывает одну из банок дельфтского фаянса, вынимает пригоршню черного кружева и швыряет передо мной.
ТРУСИКИ!
— Я нашла это под кроватью…
— Прямо под кроватью? — не выдерживаю я. Она наклоняет голову:
— Угу. Теперь он привел другую. Разгуливает здесь, распоряжается, как в собственном доме. У меня два дня ушло на то, чтобы проветрить дом от ее духов, пока миссис N. не вернулась. Такая вонь стояла!
— Может, нужно рассказать ей обо всем? Как по-вашему, кто-то должен рассказать миссис N. об этой женщине? — шепчу я, ослабев от облегчения. Наконец-то можно посоветоваться со знающим человеком!
— Ты что? Неужели тебе еще мало? Или не была здесь час назад? Это не моя проблема, и ты не взваливай ее на себя. Все это не наше дело. А теперь начинай укладывать вещи мистера N. Я ухожу.
Она роняет передник на стол.
— Но что же вы будете делать?
— Ничего, моя сестра работает в соседнем квартале и знает, кому требуется экономка или горничная. Я найду что-нибудь. Денег скорее всего будет меньше, но я обойдусь.
Она идет в комнату горничной и принимается собирать вещи, оставив меня тупо смотреть на черные шелковые «тан-га», выделяющиеся непристойной надписью на нежно-розовом мраморе стола.
Нэнни!
Сегодня после тенниса Грейер идет поиграть к Картеру. Пожалуйста, будьте там к трем. Милтоны живут в доме 10 на 67-й Восточной, и, думаю, вы там и поужинаете. Я обедаю в «Боло».
Я так и не смогла найти бабочку Грейера. Может, вы захватили ее домой? Проверьте, пожалуйста.
Спасибо.
Когда мы наконец садимся в такси, Грейер все еще плачет. Хотя мне не позволено водить его по боковым улочкам, мимо домов без швейцаров и охраны, внешкольные занятия обычно проходят в заброшенных, довольно подозрительных районах, где никогда не найдешь такси и где я жду, что в любую минуту придется выбирать между Грейером и собственной жизнью. Я сажаю его в машину, забрасываю туда же теннисную ракетку и тащу за собой сумку с остальным снаряжением.
— Шестьдесят седьмая улица и Мэдисон, пожалуйста. Гров, как твоя голова? Получше?
— Все о'кей.
Рев сменяется хныканьем, но, похоже, хныканьем затяжным. Он неосторожно повернулся и попал прямо под подачу мяча.
— Как насчет гольфа, Гров? Думаю, нам следует попробовать гольф. Мячи поменьше, значит, и шишки тоже.
Он смотрит на меня мокрыми глазами.
— Иди сюда.
Он тянется ко мне и кладет голову на мои колени. Я глажу его по голове и тереблю уши, совсем как моя мама когда-то. Должно быть, покачивание машины успокаивает его, потому что он засыпает. Совершенно измучился. Жизнь была бы другой, если бы ему только позволили спать днем.
Я приподнимаю рукав плаща и смотрю на часы. Пятнадцать минут ничего не решают.
— Водитель! Можете вы проехать до 110-й, а оттуда назад по Вест-Сайду и через 68-ю?
— Будет сделано, леди. Как скажете.
Я смотрю в окно, на серое небо, и кутаюсь в плащ. По лобовому стеклу барабанят тяжелые капли, и как-то совсем не верится, что апрельские ливни закончатся майскими цветами.
— Гровер, проснись. Мы приехали.
Он все еще никак не может прийти в себя и трет кулачками глаза, когда я звоню у дверей особняка, одновременно поправляя висящую на плече ракетку.
— Кто там? — звучит голос с английским акцентом.
— Привет! Это Нэнни и Грейер.
Не получив ответа, я снова нажимаю кнопку домофона и сообщаю:
— Мы пришли поиграть с Картером.
— В самом деле? Следует пауза.
— Что же, тогда входите.
Раздается жужжание, я толкаю тяжелую стеклянную дверь, и мы вваливаемся в мраморное фойе. Проходим мимо широкой парадной лестницы в конец дома и оказываемся в солярии, высокие окна которого выходят в сад. Дождь неустанно наполняет чашу каменного фонтана.
— Здравствуйте.
Я на время прекращаю борьбу с «молнией» куртки Грейера и поднимаю глаза. На лестничной площадке стоит мальчик возраста Грейера со светлыми кудрявыми волосами.
Маленькая рука просунута через перила и опирается на столбик.
— Привет, я Картер.
Я никогда не видела его раньше и сейчас понимаю, что и Грейер его не знает.
— Я Грейер.
— Послушайте, — раздается тот же голос с английским акцентом, — оставьте ваши вещи где хотите и поднимайтесь.
Я бросаю мокрую одежду и теннисное снаряжение на пол.
— Иди, Грейер.
Он бежит к Картеру. Я начинаю взбираться по лестнице. На втором этаже прохожу мимо венецианской гостиной и столовой в стиле ар-деко. На третьем — спальня в стиле ампир и кабинет, напоминающий об Африке: куча голов антилоп и ковры из шкур зебры. У меня появляется одышка. Лестничная площадка четвертого этажа встречает меня огромным изображением Винни-Пуха. Очевидно, здесь и живет Картер.
— Иди сюда, — зовут меня сверху. — Не останавливайся!
— Еще выше?
— Ты почти пришла, Нэнни. Лентяйка!
— Большое спасибо, Гров, — откликаюсь я и, отдувающаяся, вспотевшая, доплетаюсь до пятого этажа, где сразу попадаю в большую семейную комнату, служащую одновременно и кухней.
— Привет, я Лиззи. Высоковато, верно? Хотите воды?
— С удовольствием. Я Нэнни.
Я хватаюсь одной рукой за живот, а другую протягиваю Лиззи. Судя по виду, она на несколько лет старше меня. Одета в серую фланелевую юбку, небесно-голубую блузку из рубашечной ткани и синий, накинутый на плечи кардиган. Я тут же отношу ее к классу высококвалифицированных нянь, импортируемых из Британии. Такие считают свою профессию благородной, требующей специальных знаний и дипломов; они и одеваются соответственно.
Мальчики уже устроились в углу, где выстроена целая деревня из пластиковых домов «Плейскул», и занялись какой-то непонятной для меня игрой.
— Пейте на здоровье, — говорит Лиззи, протягивая мне стакан. — Думаю, нужно позволить им немного выпустить пар, а потом посадить их перед «Книгой джунглей».
— Звучит неплохо.
— Не знаю, что буду делать, когда Картер научится произносить слова по буквам. Наверное, освою язык жестов.
Я оглядываю кухонные шкафчики в стиле рококо, французский кафель, багет и лепнину.
— Удивительный дом. Вы приходящая няня или живете здесь?
— У меня маленькая квартирка на верхнем этаже.
Я поднимаю глаза и понимаю, что да, здесь есть и еще один этаж.
— Должно быть, вы в прекрасной форме.
— Попытайтесь сохранять ее с уставшим четырехлетним малышом на руках.
Я смеюсь.
— Знаете, мы впервые видим Картера. В какой садик он ходит?
— В «Кантри дей», — объясняет она, забирая у меня пустой стакан.
— Вот как? Я присматривала за девочками Глисонов, так они тоже туда ходили. Приятное местечко.
— Да… Картер, слезь с него!
Я оглядываюсь как раз в тот момент, когда смертельная хватка на горле Грейера ослабевает.
— Вот здорово, Картер, как ты это делаешь? Покажи мне, покажи! — Глаза Грейера блестят азартом.
— Вот это молодцы! — восклицаю я. — Теперь он будет набрасываться на меня, чтобы показать захват.
— Быстрый пинок в пах, и они валятся как спелые груши, — объявляет Лиззи, подмигивая.
Где же она была весь этот год? Все это время мы могли бы вместе ходить на детскую площадку!
— Эй, хотите посмотреть террасу?
— Конечно.
Вслед за Лиззи я выхожу на каменный балкон с видом на сад и задние фасады особняков на другой стороне квартала. Мы стоим под навесом. И дождевые капли разбиваются о наши шубы.
— Как прекрасно, — говорю я, и при каждом слове изо рта вырываются облачка пара. — Настоящий анклав девятнадцатого века.
Лиззи кивает.
— Сигарету?
— Вам позволено курить?
— Разумеется.
— И мама Картера не возражает?
— Прошу вас!
Я беру одну.
— И давно вы тут работаете? — спрашиваю я, когда она чиркает спичкой.
— Около года. Обстановка немного сумасбродная, но по сравнению с другими домами, где я работала… Я имею в виду когда живешь постоянно… ну, вы понимаете.
Она качает головой и выдувает кольцо дыма в серую морось.
— Они считают, что, поселив вас в закутке около кухни, имеют право распоряжаться вашей жизнью. Здесь по крайней мере у меня просторное жилье. Видите круглые окна? Это моя спальня. А рядом — гостиная. В ванной установлена джакузи. Все это великолепие предназначалось для гостей, но, видите ли… боюсь, о гостях не может быть и речи.
— Вот это да! Ничего себе!
— Но я должна быть с Картером двадцать четыре часа в сутки.
— А хозяева добрые?
Она разражается смехом.
— Можно сказать, что он не так уж плох… только его никогда не бывает дома, отчего у нее немного едет крыша. Поэтому им и нужна постоянная прислуга.
— Йо-хо! Лиззи! Вы здесь?
Я замираю, пытаясь не выдыхать. Из ноздрей тянутся тонкие струйки дыма.
— Да, миссис Милтон.
Лиззи спокойно тушит сигарету о перила и бросает в сад. Я пожимаю плечами и следую ее примеру.
Миссис Милтон, пергидрольная блондинка, сидит на полу в персиковом шелковом халате, пошмыгивая и деликатно вытирая нос. Мальчишки крутятся вокруг.
— А это кто? — спрашивает она с легким южным выговором.
— Я Нэнни, — объясняю я, протягивая руку.
— О, Грейер! Грейер! Я видела твою маму у «Свифта». Каждый раз, когда мы оказываемся у Лотты Берк, идут разговоры о том, что надо бы познакомить наших детишек. А потом мы обедаем вместе и толкуем между собой, что не мешало бы назначить день, и вот вы здесь! Грейер!
Она подхватывает его, переворачивает и держит головой вниз, носом в пушистых шлепанцах. Грейер явно пытается поймать мой взгляд, не совсем понимая, как реагировать на этот внезапный порыв симпатии. Наконец она опускает его на пол.
— Лиззи, дорогая, у вас, кажется, сегодня свидание?
— Да, но…
— Разве вам не пора готовиться?
— Еще только четыре.
— Вздор. Пойдите расслабьтесь. Я хочу побыть со своим Картером. Кроме того, Нэнни поможет мне.
Она присаживается на корточки.
— Мальчики, хотите испечь торт? У нас есть смесь для тортов, Лиззи?
— Всегда.
— Класс!
Она вскакивает и так стремительно пересекает кухню, что ее халат развевается, обнажая длинные загорелые голые ноги. Когда она поворачивается, я вдруг понимаю, что под халатом она совершенно… как бы это выразиться, au naturel.
— А теперь… посмотрим… молоко… яйца…
Она все вытаскивает и кладет на разделочный стол.
— Лиззи, где формы?
— В ящичке под плитой, — объясняет Лиззи и, схватив меня за руку, шепчет: — Присмотрите, чтобы она не подожгла себя.
Прежде чем я успеваю спросить, почему такое возможно, она бежит наверх.
— Я люблю шоколадный торт, — провозглашает Грейер.
— У нас только ванильный, котик, — вздыхает миссис Милтон, показывая красную коробку.
— Я люблю ванильный, — кивает Картер.
— Йо-хо! А где же музыка?
Она нажимает кнопку стереосистемы «Банг и Олафсен» над разделочным столом, и оттуда рвется голос Донны Саммерс.
— Иди ко мне, солнышко. Потанцуй с мамочкой.
Картер потрясает руками и сгибает колени. Грейер осторожно подергивает головой в такт, но к тому времени как дело доходит до «По радио», уже успевает разойтись и скачет козликом.
— Здорово, парни!
Она берет их за руки, и вся троица от души наслаждается лучшими хитами Донны Саммерс, от начала и до «Ей трудно давались деньги».
Тем временем я спокойно разбиваю яйца и смазываю форму. Ставлю торт в духовку и, повернувшись в поисках таймера, вижу, как миссис Милтон извивается в танце у игрушечной деревни. У меня возникает недоброе предчувствие.
— Пойду попудрю носик, — говорю я, ни к кому в особенности не обращаясь, и бреду по коридору, открывая каждую дверь в надежде найти ванную.
Включив свет в маленькой комнате, я обнаруживаю четыре манекена в платьях с блестками и с лентами наискосок груди: «Мисс Тусон», «Мисс Аризона», «Мисс Юго-Запад», «Мисс Южные Штаты». Каждый снабжен тиарой, скипетром, вырезками из газет в рамке и жезлом капельмейстера. Каждый стоит в отдельной стеклянной витрине.
Я медленно изучаю детали и перехожу к стене, увешанной глянцевыми, забранными в рамки снимками миссис Милтон: шоу-герл из Вегаса, куда, я полагаю, отправляются все бывшие мисс Южные Штаты. Ряды фотографий, где она — в различных костюмах с блестками и в головных уборах, с толстым слоем макияжа на лице и накладными ресницами — сидит на коленях у какой-нибудь знаменитости от Тони Беннета до Рода Стюарта. И только потом мне удается разглядеть в самом углу моментальный снимок: миссис Милтон в коротком обтягивающем белом платьице, мистер Милтон с поднятыми к небу глазами и священник. Подпись гласит: «Ночная Церковь Любви. Август, 12, 199…»
Я выключаю свет и нахожу ванную. А когда возвращаюсь, застаю миссис Милтон у плиты, обреченно смотрящей в духовку.
— Вы это сделали.
— Да, мэм.
Я только что сказала «мэм»!
— Вы это сделали.
Похоже, она с трудом воспринимает информацию.
— Он почти готов, — заверяю я.
— О, здорово! Кто хочет глазировки?
Она вытаскивает из холодильника шесть туб с разными сортами глазировки.
— Картер, достань пищевой краситель.
Картер и Грейер, прыгая и корча рожи, приносят требуемое. Она выхватывает из шкафчиков пульверизаторы, серебряные шарики и сладкое конфетти и начинает выдавливать из тюбиков пищевой краситель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32