Она много слышала о ферме в Нью-Гэмпшире, где обосновалась своеобразная молодежная коммуна. Говорили, что народ там на редкость добродушный: женщины целыми днями стряпают, шьют, присматривают за детишками — своими и чужими, мужчины плотничают и делают на продажу метлы, и все по очереди копаются на огороде. Д’Арси решила отправиться на эту ферму…
Никто не просил у нее никаких денег, никаких пожертвований. Каждый, кто приходил в коммуну, сам решал, сколько может отдать в общую кассу, и подключался к работе… Решив остаться здесь, она с радостью избавилась от стольких оказавшихся теперь лишними вещей — тощего кошелька, двух золотых браслетов, колечка с гранатами, кулона на изящной цепочке, ножного пляжного браслета и тех самых часиков. Часы коммуне были совершенно не нужны — вокруг никто никуда не торопился.
Весну сменило лето. Д’Арси ходила в длинной хлопчатобумажной юбке — это была первая вещь, которую она сшила своими руками, в венке из полевых цветов и с длинной косой. Когда сносились сандалии, стала ходить босиком. На огороде копала, сеяла, полола. Потом собрала плоды созревшего урожая, политого своим потом, и сварила суп. Ребята из команды ели и благодарили, и Д’Арси испытывала если не радость, то какое-то подобие удовлетворения.
Но потом один из вновь прибывших предложил в качестве пожертвования ЛСД… Некоторые уже были знакомы с этим средством и стали баловаться. Какой-то восемнадцатилетний парнишка увидел «необычный, фантастический, постоянно изменяющийся образ», принятый им за божество, и нырнул вслед за этим видением прямо в озеро. Больше этого парня не видели.
Еще через несколько дней, когда один из «коммунаров» обвинил другого в воровстве, а две матери подрались из-за бутылки уже прокисшего (холодильника на ферме не было) молока для своих детей, Д’Арси поняла, что не все так прекрасно, как казалось.
В конце августа она повезла беременную незамужнюю Пэтти в город к врачу. Пэтти была на седьмом месяце, и, хотя некоторые женщины из коммуны немного разбирались в акушерстве, никто из них не мог понять, что случилось с бедной Пэтти, испытывавшей острую боль, ничего общего не имевшую со схватками. Пока они сидели в приемной больницы, Д’Арси заметила на себе несколько настороженных взглядов других женщин из очереди: очевидно, ее внешность шокировала их. Длинная юбка была покрыта толстым слоем пыли, грязные босые ноги облеплены глиной, на голове — немытая, нечесанная коса, к которой она не притрагивалась вот уже три дня. Конечно, надо было хотя бы причесаться и заново заплести косу. Но Д’Арси и всем остальным в коммуне казалось, что все это не имеет никакого значения. А когда медсестра, прежде чем повести Пэтти в кабинет врача, принесла большой кусок банного мыла и махровое полотенце и предложила ей сначала помыться, Д’Арси просто стало стыдно. Вспомнились слова матери: надо прилично выглядеть не для того, чтобы кичиться этим, это нужно, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.
Пэтти выздоровела, но ребенок, находившийся в ее утробе, был уже мертв. В больнице сказали, что обратиться к врачу надо было гораздо раньше. И Д’Арси задумалась, не является ли убийством такое беспечное отношение к своему здоровью.
На кухне сломался водяной насос, но в коммуне не нашлось ни одного человека, который мог бы его починить. По утрам становилось все холоднее и холоднее. Осень рано приходит в Нью-Гэмпшир. Неужели скоро зима? Значит, придется всерьез заняться заготовкой дров, ведь многие ребята лежали на тонких матрасах, постеленных прямо на полу. Ей еще повезло: спала на кровати, к тому же в последнюю поездку домой захватила с собой теплые сапоги и куртку.
Д’Арси пыталась было наладить регулярную заготовку дров и какое-нибудь рукоделие. Ведь надо же на что-то существовать, а последний урожай с огорода был уже снят. Но единственное, что интересовало обитателей фермы, была марихуана — они судорожно искали растения, из которых можно было получить «травку».
Она подходила к ребятам и просила, умоляла не расслабляться: надо проявить смекалку, надо что-то придумать! Но вскоре ей стало ясно, что те, кто мог проявить смекалку, уже сделал это, покинув коммуну в поисках других мест. На ферме оставались те, кому все было безразлично. Абсолютно все, в том числе и свое будущее.
Но тут она поняла: ей еще совсем не все безразлично. Д’Арси Шеридан сможет сопротивляться!
Несколько дней она бесцельно бродила по Бостону, с трудом понимая, по каким улицам гуляет днем и в каких парках проводит ночи. Все ее пожитки умещались в большой сумке через плечо. Она старалась придумать, что делать дальше. За месяцы, проведенные в коммуне, Д’Арси несколько раз звонила матери — у нее всегда была наготове десятицентовая монета, чтобы в любой момент соединиться с домом за счет родителей. Она знала, что Франческа помнит о ней, обязательно придет на помощь, стоит только позвать. Но не хотела ни о чем росить, отец решил бы, что она сдалась, а ей было уже восемнадцать. В таком возрасте человек должен сам определять свою судьбу.
Д’Арси собирала милостыню, ночевала где придется. Наконец познакомилась с девушкой, которая позвала ее себе. «К себе» — громко сказано о небольшой квартире, де, кроме нее, было еще человек двенадцать-четырнадать таких же молодых бродяг. Это тоже была своеобразная коммуна, но городская: ее обитатели, в отличие от своих сельских собратьев, были побогаче и попредприимчивее занимались попрошайничеством, сдавали кровь за деньги, предлагали услуги для различных лабораторных опытов, спекулировали наркотиками.
Они спали на раскладушках, матрасах, в спальных мешках, на голом полу. Но в квартире было паровое отопление, а стены были даже украшены в соответствии со вкусами жильцов: на одной была запечатлена какая-то психоделическая фантазия, на другой — чья-то рука выла огромные буквы: «Иисус жив!»
Д’Арси прожила в этом месте несколько недель, надеясь скопить денег, найти подходящую работу и вырваться из этого болота. Однажды утром она проснулась на помятой простыне — рядом лежал такой же помятый парень. Она с трудом вспомнила, что накануне, изрядно задвинувшись, сама выбрала его. В углу комнаты парень и девушка, которых все вокруг считали нежно влюбленными друг в друга, ругались из-за того, кому первому пользоваться шприцем.
Что станет со мной через год? Да ей будет всего девятнадцать! Как говорится, вся жизнь впереди. Нелепая перспектива! Что доконает ее на этот раз? Игла? Очевидно, другого выхода в данной ситуации не было. Ведь стал же другой острый металлический предмет — бритва — орудием, перечеркнувшим прежнюю жизнь Д’Арси.
О Господи! Отцу, пожалуй, будет на все плевать, но мама! Она поняла, что не сможет нанести такой удар Франческе — мать и так страдает: во время последнего телефонного разговора она все время всхлипывала.
Да, один раз она сдалась — позволила убить своего нерожденного ребенка, но еще не поздно постараться искупить этот грех. Еще можно найти место в жизни себе и, если Бог даст, своим будущим детям. Ею еще сможет гордиться мать, а может быть, даже отец. Она еще сровняет счет — расквитается за все с Редом Стэнтоном! Разве не стоит жить ради этого?
Вот и уличный телефон-автомат. Обычно она опускала десятицентовую монету, заказывала разговор за счет родителей, а поговорив, стояла несколько секунд в надежде, что монетка выпадет обратно. Ни разу автомат не съел ее десять центов. На этот раз можно ничего не ждать, — она звонила, чтобы сказать, что возвращается.
Д’Арси Шеридан еще жива!
Глава седьмая
1964
I
В аэропорту Д’Арси встречала Франческа. Она не видела дочь почти год, а изменения внешности скрывали тайну. Нельзя было сказать, что Д’Арси резко похудела или пополнела за это время: в ее облике не было ничего вызывающего, свойственное представителям бунтующей молодежи — тем, которых раньше называли битниками, а теперь — хиппи. Она ничем внешне не отличалась от своих сверстниц-студенток: черные шерстяные колготки, короткая юбка, свитер с широким воротом. Волосы, пожалуй, несколько длиннее обычного, но тщательно вымытые и расчесанные… И тут Франческа поняла, в чем дело: ее поразили глаза дочери, навсегда утратившие былой блеск юности. Старые, усталые глаза.
— Ах, Д’Арси! — Они сели на заднее сиденье лимузина, и мать ласково прижалась к дочери. — Как я рада тебя видеть! Ты приехала как нельзя более кстати.
Д’Арси вымученно улыбнулась — хотелось быть с матерью приветливой, веселой. Может быть, когда-нибудь ей это удастся. Но пока что она еще не могла поверить, что все возвратилось на круги своя.
— Что ты имеешь в виду? Что значит «как нельзя более кстати»?
— Осталось всего три недели до выборов. Мне надо поднажать. У меня не так много помощников, я рассчитываю на тебя. Ведь ты поможешь мне, детка?
— Конечно. Честно говоря, я забыла, что в этом году выборы, давно не смотрю телевизор, не читаю газет и журналов.
— Да? Так значит, ты не знаешь последние новости? Твой отец поддерживает кандидатуру сенатора Голдуотера!
— Как ты сказала? — недоуменно переспросила Д’Арси. В ее глазах появился какой-то интерес. — Барри Голдуотера, архиконсервативного республиканца из Аризоны?
— Его самого.
— Забавно! — Д’Арси рассмеялась, и это не понравилось Франческе.
— А что здесь забавного?
— Сама ситуация. А ты, мама, баллотируешься от какой партии: от демократов или от республиканцев?
— Естественно, от демократов.
— Конечно, забавно: папа был демократическим губернатором Флориды, он выставил твою кандидатуру на этот пост, а сам поддерживает на президентских выборах республиканца! Это даже не забавно, это просто бред какой-то!
Франческа промолчала: вспомнила, какой ужас испытала сама, узнав о решении Билла поддержать Голдуотера.
Было ясно, что с первых же дней своего президентства Джонсон столкнулся с призраком Кеннеди. В частности, брат убитого президента Боб создал некое подобие «теневого кабинета» из приближенных Джона Кеннеди, питавших отнюдь не дружелюбные чувства к ЛБД — Линдону Бейнсу Джонсону. Те же люди очень хотели видеть на посту вице-президента Бобби, что никак не соответствовало планам ЛБД, боявшегося, что кандидатуру Боба Кеннеди выдвинут без согласования с ним — президентом. Поэтому он выступил со специальным заявлением: «…было бы крайне нежелательно, чтобы кто-либо из моего кабинета занялся по своей инициативе…»
Когда Билл ознакомился с текстом заявления, понял, что сторонники Кеннеди Джонсону этого не простят. Они выставят свою кандидатуру на выборах шестьдесят восьмого года. Джонсону, конечно, придется туго, но и он, Билл Шеридан, окажется за бортом.
Выход был — попасть в кандидаты на пост вице-президента. Если по каким-либо причинам Джонсон откажется от борьбы за Белый дом в шестьдесят восьмом, у Шеридана появятся отличные шансы на успех. Может, и не тогда, но уж в семьдесят втором — наверняка. Линдон должен предложить пост вице-президента именно ему. В конце концов, он мог бы убедить сомневающихся южан, действительно ли демократическая партия выражает их интересы, а поправки к Биллю о правах, протаскиваемые Джонсоном через Конгресс, действительно разумны.
В начале августа Билл поехал в Вашингтон — спокойный, уверенный в своих силах политик-южанин. Он убедился лишний раз, что от былого гарвардского выговора не осталось и следа — Джонсон на дух этого не переносил.
Однако во Флориду возвратился совсем другой человек, похожий на разъяренного тигра.
— Этот сукин сын отказал мне! Я, видите ли, не нужен этому паршивому ублюдку!
— Да как он посмел! — Франческа пришла почти в такую же ярость, как сам Билл. Она по-прежнему высоко ценила деловые качества мужа и все равно любила его, хотя до сих пор не могла до конца простить ему измену. — Он что, не понимает, как выгодно выдвинуть тебя на пост вице-президента? За тобой так много избирателей!
— Джонсон сказал, что я полный дурак! Проницательный политик, — добавил он менторским тоном, — сам бы понял, что мне как южанину баллотироваться в вице-президенты незачем — ведь сам ЛБД из Техаса! Поэтому, видите ли, нужен северянин! Потом вдруг стал выяснять, сколько голосов на выборах я могу гарантировать. Все меняется, — проговорил Билл, подражая голосу Джонсона. — Короли выходят из моды! На прощание посоветовал возвращаться домой, к моим кубинцам и беднякам из белых во Флориду. Глядишь, когда-нибудь судьба еще может улыбнуться!
— Какой кошмар! — воскликнула Франческа. — Что же теперь делать?
— Как сказал бы сам Линдон, «надо подумать часок-другой».
В эту ночь Франческа впервые отдалась Биллу после того, как застала его с Джейд. Она же по-прежнему любила его!
Засыпая, Билл удовлетворенно думал, что если даже суждено провалиться всем его честолюбивым замыслам, рядом всегда остается верная Фрэнки.
Наутро Билл объявил Франческе о своем решении поставить на клан Кеннеди, который, судя по всему, воздержится как от открытой борьбы с Джонсоном, так и от его поддержки. Если помочь им, они при случае помогут ему.
— Ты уверен в этом? — недоверчиво спросила Франческа. — Они никогда не испытывали к тебе особой любви, как, впрочем, и ты к ним. Чего ты добьешься? Враждебного отношения Джонсона? А угрозы Трейса Боудина? О них ты уже забыл?
— Плевать мне на Боудина и его дружков! Плевать па Джонсона! Я не боюсь их. Мне не нужен этот Линдон!
— Пожалуйста, Билл! Подумай еще раз!
— У меня нет времени думать. Выборы через четыре месяца.
Но тут до Билла дошло: действительно, связываться с Кеннеди не было никакого резона — скажут «спасибо», и только. Боб Кеннеди не станет сотрудничать с людьми, хотя бы косвенно связанными с мафией. Губернатор Флориды доставит Бобу Кеннеди одни неприятности, если вспомнить, что его племянница — дочь Трейса Боудина и крестница Росса Скотта.
Какая ирония судьбы! — подумал Билл. Желая оградить Реда от Джейд, он имел в виду именно это же — связи с мафией. Как бы ни было горько, стало ясно как Божий день, что его не примут ни в одном лагере — ни у Джонсона, ни у Кеннеди. Что ж, не надо выходить из себя, приходилось искать другие варианты. Единственно, что оставалось для Билла — поддержка республиканцев и их кандидата Барри Голдуотера.
— Это безумие! — воскликнула Франческа. — Ты не можешь так резко, неожиданно переметнуться к республиканцам! Тебя не поймут. Решат, что ты…
— Совсем спятил?
— Это в лучшем случае! Могут решить, что ты двурушник, предатель. Ты не можешь поддержать Голдуотера, Билл! У него совсем другие политические убеждения!
— Плевать. Я принял решение. Мы оба поддержим Голдуотера!
— Ты сказал «мы»? Но я баллотируюсь в губернаторы от демократической партии!
— Знаю. Именно я выдвинул тебя в кандидаты. Или уже об этом забыла? Ты будешь баллотироваться в губернаторы от демократов и вместе с тем поддержишь Голдуотера!
— Нет, Билл, я не могу.
Билл в недоумении уставился на Франческу.
— Я не могу пойти на это, Билл, — повторила Фрэнки. — Надеюсь, и ты не станешь поддерживать Голдуотера. Не забыл, что в прошлом он выступал против электрификации сельских районов, а ведь значительная часть наших избирателей — сельские жители. Он голосовал против договора о запрещении ядерных испытаний, против Билля о гражданских правах. А я всегда гордилась тобой, ведь ты один из немногих южных губернаторов, выступавших за права человека! Поэтому не намерена менять свою позицию! Если когда-нибудь стану губернатором, то никогда не буду поддерживать тех политиков или те идеи, с которыми не согласна. Да и не намерена также замалчивать свои собственные идеи. Если хочешь, я могу снять свою кандидатуру!
— Ну что ты, Фрэнки! Из тебя выйдет прекрасный губернатор. Вижу, неплохо выполнила домашнее задание и готова ко всему… Но, пожалуйста, войди и в мое положение: кто не со мной — против меня.
Стало ясно, они вполне четко определили содержание своих позиций.
— Мне бы очень хотелось, Д’Арси, чтобы ты помогла мне в эти последние недели предвыборной кампании, — попросила Франческа. — Только, пожалуйста, постарайся не обращать внимания на наши разногласия с папой.
— Как же можно не обращать на это внимание?
— Видишь ли, одно дело — политические взгляды, другое — личные отношения. И потом, ты наша дочь. Пожалуйста, не забывай об этом. Постарайся понять нас, ты ведь уже взрослая.
К сожалению, Франческа до сих пор не понимала, как сильно презирала Д’Арси отца — не как политика, а именно как человека.
Билл же был рад видеть дочь. Он очень волновался за ее судьбу, узнав, что она связалась с хиппи. Наивная Фрэнки, несмотря на все свои многочисленные выступления в поддержку пропаганды контрацептивов среди молодежи и подростков, так толком и не осмыслила нравы современной молодежи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Никто не просил у нее никаких денег, никаких пожертвований. Каждый, кто приходил в коммуну, сам решал, сколько может отдать в общую кассу, и подключался к работе… Решив остаться здесь, она с радостью избавилась от стольких оказавшихся теперь лишними вещей — тощего кошелька, двух золотых браслетов, колечка с гранатами, кулона на изящной цепочке, ножного пляжного браслета и тех самых часиков. Часы коммуне были совершенно не нужны — вокруг никто никуда не торопился.
Весну сменило лето. Д’Арси ходила в длинной хлопчатобумажной юбке — это была первая вещь, которую она сшила своими руками, в венке из полевых цветов и с длинной косой. Когда сносились сандалии, стала ходить босиком. На огороде копала, сеяла, полола. Потом собрала плоды созревшего урожая, политого своим потом, и сварила суп. Ребята из команды ели и благодарили, и Д’Арси испытывала если не радость, то какое-то подобие удовлетворения.
Но потом один из вновь прибывших предложил в качестве пожертвования ЛСД… Некоторые уже были знакомы с этим средством и стали баловаться. Какой-то восемнадцатилетний парнишка увидел «необычный, фантастический, постоянно изменяющийся образ», принятый им за божество, и нырнул вслед за этим видением прямо в озеро. Больше этого парня не видели.
Еще через несколько дней, когда один из «коммунаров» обвинил другого в воровстве, а две матери подрались из-за бутылки уже прокисшего (холодильника на ферме не было) молока для своих детей, Д’Арси поняла, что не все так прекрасно, как казалось.
В конце августа она повезла беременную незамужнюю Пэтти в город к врачу. Пэтти была на седьмом месяце, и, хотя некоторые женщины из коммуны немного разбирались в акушерстве, никто из них не мог понять, что случилось с бедной Пэтти, испытывавшей острую боль, ничего общего не имевшую со схватками. Пока они сидели в приемной больницы, Д’Арси заметила на себе несколько настороженных взглядов других женщин из очереди: очевидно, ее внешность шокировала их. Длинная юбка была покрыта толстым слоем пыли, грязные босые ноги облеплены глиной, на голове — немытая, нечесанная коса, к которой она не притрагивалась вот уже три дня. Конечно, надо было хотя бы причесаться и заново заплести косу. Но Д’Арси и всем остальным в коммуне казалось, что все это не имеет никакого значения. А когда медсестра, прежде чем повести Пэтти в кабинет врача, принесла большой кусок банного мыла и махровое полотенце и предложила ей сначала помыться, Д’Арси просто стало стыдно. Вспомнились слова матери: надо прилично выглядеть не для того, чтобы кичиться этим, это нужно, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.
Пэтти выздоровела, но ребенок, находившийся в ее утробе, был уже мертв. В больнице сказали, что обратиться к врачу надо было гораздо раньше. И Д’Арси задумалась, не является ли убийством такое беспечное отношение к своему здоровью.
На кухне сломался водяной насос, но в коммуне не нашлось ни одного человека, который мог бы его починить. По утрам становилось все холоднее и холоднее. Осень рано приходит в Нью-Гэмпшир. Неужели скоро зима? Значит, придется всерьез заняться заготовкой дров, ведь многие ребята лежали на тонких матрасах, постеленных прямо на полу. Ей еще повезло: спала на кровати, к тому же в последнюю поездку домой захватила с собой теплые сапоги и куртку.
Д’Арси пыталась было наладить регулярную заготовку дров и какое-нибудь рукоделие. Ведь надо же на что-то существовать, а последний урожай с огорода был уже снят. Но единственное, что интересовало обитателей фермы, была марихуана — они судорожно искали растения, из которых можно было получить «травку».
Она подходила к ребятам и просила, умоляла не расслабляться: надо проявить смекалку, надо что-то придумать! Но вскоре ей стало ясно, что те, кто мог проявить смекалку, уже сделал это, покинув коммуну в поисках других мест. На ферме оставались те, кому все было безразлично. Абсолютно все, в том числе и свое будущее.
Но тут она поняла: ей еще совсем не все безразлично. Д’Арси Шеридан сможет сопротивляться!
Несколько дней она бесцельно бродила по Бостону, с трудом понимая, по каким улицам гуляет днем и в каких парках проводит ночи. Все ее пожитки умещались в большой сумке через плечо. Она старалась придумать, что делать дальше. За месяцы, проведенные в коммуне, Д’Арси несколько раз звонила матери — у нее всегда была наготове десятицентовая монета, чтобы в любой момент соединиться с домом за счет родителей. Она знала, что Франческа помнит о ней, обязательно придет на помощь, стоит только позвать. Но не хотела ни о чем росить, отец решил бы, что она сдалась, а ей было уже восемнадцать. В таком возрасте человек должен сам определять свою судьбу.
Д’Арси собирала милостыню, ночевала где придется. Наконец познакомилась с девушкой, которая позвала ее себе. «К себе» — громко сказано о небольшой квартире, де, кроме нее, было еще человек двенадцать-четырнадать таких же молодых бродяг. Это тоже была своеобразная коммуна, но городская: ее обитатели, в отличие от своих сельских собратьев, были побогаче и попредприимчивее занимались попрошайничеством, сдавали кровь за деньги, предлагали услуги для различных лабораторных опытов, спекулировали наркотиками.
Они спали на раскладушках, матрасах, в спальных мешках, на голом полу. Но в квартире было паровое отопление, а стены были даже украшены в соответствии со вкусами жильцов: на одной была запечатлена какая-то психоделическая фантазия, на другой — чья-то рука выла огромные буквы: «Иисус жив!»
Д’Арси прожила в этом месте несколько недель, надеясь скопить денег, найти подходящую работу и вырваться из этого болота. Однажды утром она проснулась на помятой простыне — рядом лежал такой же помятый парень. Она с трудом вспомнила, что накануне, изрядно задвинувшись, сама выбрала его. В углу комнаты парень и девушка, которых все вокруг считали нежно влюбленными друг в друга, ругались из-за того, кому первому пользоваться шприцем.
Что станет со мной через год? Да ей будет всего девятнадцать! Как говорится, вся жизнь впереди. Нелепая перспектива! Что доконает ее на этот раз? Игла? Очевидно, другого выхода в данной ситуации не было. Ведь стал же другой острый металлический предмет — бритва — орудием, перечеркнувшим прежнюю жизнь Д’Арси.
О Господи! Отцу, пожалуй, будет на все плевать, но мама! Она поняла, что не сможет нанести такой удар Франческе — мать и так страдает: во время последнего телефонного разговора она все время всхлипывала.
Да, один раз она сдалась — позволила убить своего нерожденного ребенка, но еще не поздно постараться искупить этот грех. Еще можно найти место в жизни себе и, если Бог даст, своим будущим детям. Ею еще сможет гордиться мать, а может быть, даже отец. Она еще сровняет счет — расквитается за все с Редом Стэнтоном! Разве не стоит жить ради этого?
Вот и уличный телефон-автомат. Обычно она опускала десятицентовую монету, заказывала разговор за счет родителей, а поговорив, стояла несколько секунд в надежде, что монетка выпадет обратно. Ни разу автомат не съел ее десять центов. На этот раз можно ничего не ждать, — она звонила, чтобы сказать, что возвращается.
Д’Арси Шеридан еще жива!
Глава седьмая
1964
I
В аэропорту Д’Арси встречала Франческа. Она не видела дочь почти год, а изменения внешности скрывали тайну. Нельзя было сказать, что Д’Арси резко похудела или пополнела за это время: в ее облике не было ничего вызывающего, свойственное представителям бунтующей молодежи — тем, которых раньше называли битниками, а теперь — хиппи. Она ничем внешне не отличалась от своих сверстниц-студенток: черные шерстяные колготки, короткая юбка, свитер с широким воротом. Волосы, пожалуй, несколько длиннее обычного, но тщательно вымытые и расчесанные… И тут Франческа поняла, в чем дело: ее поразили глаза дочери, навсегда утратившие былой блеск юности. Старые, усталые глаза.
— Ах, Д’Арси! — Они сели на заднее сиденье лимузина, и мать ласково прижалась к дочери. — Как я рада тебя видеть! Ты приехала как нельзя более кстати.
Д’Арси вымученно улыбнулась — хотелось быть с матерью приветливой, веселой. Может быть, когда-нибудь ей это удастся. Но пока что она еще не могла поверить, что все возвратилось на круги своя.
— Что ты имеешь в виду? Что значит «как нельзя более кстати»?
— Осталось всего три недели до выборов. Мне надо поднажать. У меня не так много помощников, я рассчитываю на тебя. Ведь ты поможешь мне, детка?
— Конечно. Честно говоря, я забыла, что в этом году выборы, давно не смотрю телевизор, не читаю газет и журналов.
— Да? Так значит, ты не знаешь последние новости? Твой отец поддерживает кандидатуру сенатора Голдуотера!
— Как ты сказала? — недоуменно переспросила Д’Арси. В ее глазах появился какой-то интерес. — Барри Голдуотера, архиконсервативного республиканца из Аризоны?
— Его самого.
— Забавно! — Д’Арси рассмеялась, и это не понравилось Франческе.
— А что здесь забавного?
— Сама ситуация. А ты, мама, баллотируешься от какой партии: от демократов или от республиканцев?
— Естественно, от демократов.
— Конечно, забавно: папа был демократическим губернатором Флориды, он выставил твою кандидатуру на этот пост, а сам поддерживает на президентских выборах республиканца! Это даже не забавно, это просто бред какой-то!
Франческа промолчала: вспомнила, какой ужас испытала сама, узнав о решении Билла поддержать Голдуотера.
Было ясно, что с первых же дней своего президентства Джонсон столкнулся с призраком Кеннеди. В частности, брат убитого президента Боб создал некое подобие «теневого кабинета» из приближенных Джона Кеннеди, питавших отнюдь не дружелюбные чувства к ЛБД — Линдону Бейнсу Джонсону. Те же люди очень хотели видеть на посту вице-президента Бобби, что никак не соответствовало планам ЛБД, боявшегося, что кандидатуру Боба Кеннеди выдвинут без согласования с ним — президентом. Поэтому он выступил со специальным заявлением: «…было бы крайне нежелательно, чтобы кто-либо из моего кабинета занялся по своей инициативе…»
Когда Билл ознакомился с текстом заявления, понял, что сторонники Кеннеди Джонсону этого не простят. Они выставят свою кандидатуру на выборах шестьдесят восьмого года. Джонсону, конечно, придется туго, но и он, Билл Шеридан, окажется за бортом.
Выход был — попасть в кандидаты на пост вице-президента. Если по каким-либо причинам Джонсон откажется от борьбы за Белый дом в шестьдесят восьмом, у Шеридана появятся отличные шансы на успех. Может, и не тогда, но уж в семьдесят втором — наверняка. Линдон должен предложить пост вице-президента именно ему. В конце концов, он мог бы убедить сомневающихся южан, действительно ли демократическая партия выражает их интересы, а поправки к Биллю о правах, протаскиваемые Джонсоном через Конгресс, действительно разумны.
В начале августа Билл поехал в Вашингтон — спокойный, уверенный в своих силах политик-южанин. Он убедился лишний раз, что от былого гарвардского выговора не осталось и следа — Джонсон на дух этого не переносил.
Однако во Флориду возвратился совсем другой человек, похожий на разъяренного тигра.
— Этот сукин сын отказал мне! Я, видите ли, не нужен этому паршивому ублюдку!
— Да как он посмел! — Франческа пришла почти в такую же ярость, как сам Билл. Она по-прежнему высоко ценила деловые качества мужа и все равно любила его, хотя до сих пор не могла до конца простить ему измену. — Он что, не понимает, как выгодно выдвинуть тебя на пост вице-президента? За тобой так много избирателей!
— Джонсон сказал, что я полный дурак! Проницательный политик, — добавил он менторским тоном, — сам бы понял, что мне как южанину баллотироваться в вице-президенты незачем — ведь сам ЛБД из Техаса! Поэтому, видите ли, нужен северянин! Потом вдруг стал выяснять, сколько голосов на выборах я могу гарантировать. Все меняется, — проговорил Билл, подражая голосу Джонсона. — Короли выходят из моды! На прощание посоветовал возвращаться домой, к моим кубинцам и беднякам из белых во Флориду. Глядишь, когда-нибудь судьба еще может улыбнуться!
— Какой кошмар! — воскликнула Франческа. — Что же теперь делать?
— Как сказал бы сам Линдон, «надо подумать часок-другой».
В эту ночь Франческа впервые отдалась Биллу после того, как застала его с Джейд. Она же по-прежнему любила его!
Засыпая, Билл удовлетворенно думал, что если даже суждено провалиться всем его честолюбивым замыслам, рядом всегда остается верная Фрэнки.
Наутро Билл объявил Франческе о своем решении поставить на клан Кеннеди, который, судя по всему, воздержится как от открытой борьбы с Джонсоном, так и от его поддержки. Если помочь им, они при случае помогут ему.
— Ты уверен в этом? — недоверчиво спросила Франческа. — Они никогда не испытывали к тебе особой любви, как, впрочем, и ты к ним. Чего ты добьешься? Враждебного отношения Джонсона? А угрозы Трейса Боудина? О них ты уже забыл?
— Плевать мне на Боудина и его дружков! Плевать па Джонсона! Я не боюсь их. Мне не нужен этот Линдон!
— Пожалуйста, Билл! Подумай еще раз!
— У меня нет времени думать. Выборы через четыре месяца.
Но тут до Билла дошло: действительно, связываться с Кеннеди не было никакого резона — скажут «спасибо», и только. Боб Кеннеди не станет сотрудничать с людьми, хотя бы косвенно связанными с мафией. Губернатор Флориды доставит Бобу Кеннеди одни неприятности, если вспомнить, что его племянница — дочь Трейса Боудина и крестница Росса Скотта.
Какая ирония судьбы! — подумал Билл. Желая оградить Реда от Джейд, он имел в виду именно это же — связи с мафией. Как бы ни было горько, стало ясно как Божий день, что его не примут ни в одном лагере — ни у Джонсона, ни у Кеннеди. Что ж, не надо выходить из себя, приходилось искать другие варианты. Единственно, что оставалось для Билла — поддержка республиканцев и их кандидата Барри Голдуотера.
— Это безумие! — воскликнула Франческа. — Ты не можешь так резко, неожиданно переметнуться к республиканцам! Тебя не поймут. Решат, что ты…
— Совсем спятил?
— Это в лучшем случае! Могут решить, что ты двурушник, предатель. Ты не можешь поддержать Голдуотера, Билл! У него совсем другие политические убеждения!
— Плевать. Я принял решение. Мы оба поддержим Голдуотера!
— Ты сказал «мы»? Но я баллотируюсь в губернаторы от демократической партии!
— Знаю. Именно я выдвинул тебя в кандидаты. Или уже об этом забыла? Ты будешь баллотироваться в губернаторы от демократов и вместе с тем поддержишь Голдуотера!
— Нет, Билл, я не могу.
Билл в недоумении уставился на Франческу.
— Я не могу пойти на это, Билл, — повторила Фрэнки. — Надеюсь, и ты не станешь поддерживать Голдуотера. Не забыл, что в прошлом он выступал против электрификации сельских районов, а ведь значительная часть наших избирателей — сельские жители. Он голосовал против договора о запрещении ядерных испытаний, против Билля о гражданских правах. А я всегда гордилась тобой, ведь ты один из немногих южных губернаторов, выступавших за права человека! Поэтому не намерена менять свою позицию! Если когда-нибудь стану губернатором, то никогда не буду поддерживать тех политиков или те идеи, с которыми не согласна. Да и не намерена также замалчивать свои собственные идеи. Если хочешь, я могу снять свою кандидатуру!
— Ну что ты, Фрэнки! Из тебя выйдет прекрасный губернатор. Вижу, неплохо выполнила домашнее задание и готова ко всему… Но, пожалуйста, войди и в мое положение: кто не со мной — против меня.
Стало ясно, они вполне четко определили содержание своих позиций.
— Мне бы очень хотелось, Д’Арси, чтобы ты помогла мне в эти последние недели предвыборной кампании, — попросила Франческа. — Только, пожалуйста, постарайся не обращать внимания на наши разногласия с папой.
— Как же можно не обращать на это внимание?
— Видишь ли, одно дело — политические взгляды, другое — личные отношения. И потом, ты наша дочь. Пожалуйста, не забывай об этом. Постарайся понять нас, ты ведь уже взрослая.
К сожалению, Франческа до сих пор не понимала, как сильно презирала Д’Арси отца — не как политика, а именно как человека.
Билл же был рад видеть дочь. Он очень волновался за ее судьбу, узнав, что она связалась с хиппи. Наивная Фрэнки, несмотря на все свои многочисленные выступления в поддержку пропаганды контрацептивов среди молодежи и подростков, так толком и не осмыслила нравы современной молодежи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70